Одна из «них», один из «нас»

…Она пахла мятной жвачкой, молоком и овсяным печеньем… Каблуки стучат по асфальту — неловко, неровно, отбивая странный ритм под который идут эти длинные-длинные ноги. …и алкоголем. Много алкоголя. Много духов. Много дезодоранта. Но чистый запах встретить сейчас — слишком сложно… Ноги длинные. Затянуты в пошловато-черную сеточку чулок — кружевные мягкие резинки были видны при каждом широко-заплетающемся шаге. …сложно сейчас найти что-то чисто-настоящее, искренне-честное. Вот и сейчас приходится долго внюхиваться, чтобы учуять этот пропитавший ее насквозь запах мятной жвачки. И молока, конечно… И печенья… овсяного… Каблуки высокие, но привычка на них ходить настолько въелась в подкорку, что она переставляет ноги — заплетаясь, неуверенно, но не падая. Модель? Может. …напоминает о доме, о матери, которая постоянно пекла это гребанное овсяное печенье и клала вместо нормальных бутербродов в его обед. А он есть хотел. И печенье это выменивал. Не всегда получалось, конечно… Юбка — короткая. Очень короткая. Шлюха? Нет, слишком хорошая ткань для шлюхи. Тусовщица, которая не понимает, насколько смешно она выглядит — пьяная, на каблуках, в мини… Волосы ее — искусственные… Наверное, ей кажется это крутым. …но когда получалось, он ел что-то помимо этого чертового овсяного печенья… а когда мать узнала, то ударила… и разревелась… и назвала его монстром… и сыном монстра… Юбка короткая. И она постоянно ее одергивает… И парик поправляет… А после смеется — горько так. Останавливается посреди тротуара, стоит, опираясь на стену, стягивает парик, смотрит на него, бросает на дорогу, медленно поворачивает голову, усмехается — пьяно и развязно. …а сама была той еще тварью. Он не совсем понимает, чем его цепляет эта девица — он пропустил только час назад трех других. А эта зацепила. И хочется ей вырвать горло клыками, напугать, заставить понять, что он — монстр, чудовище, тварь, которая живет в ночи, которую нужно бояться. Только она не боится. И он слишком поздно понимает, почему.        Стайлз раздраженно шлепает по полу босыми ногами, а в отделе все дружно отводят глаза. Стилински обиженно зыркает по сторонам, кутается в рубашку Дерека — она длинней, чем ее собственная юбка, кстати, а после выцепляет взглядом Криса, и губы ее растягиваются в предвкушающей улыбочке. Кажется, сейчас шеф узнает много новых слов и, может-таки, поймет, что ей уже осточертело быть наживкой! — Маньяки клюют на тебя, Стилински, — прерывает все возможные возражения Крис. — Делай выводы. И начальство спешно куда-то уходит, многозначительно поправляя пистолет в кобуре. Стайлз смотрит на Дерека. Тот обводит взглядом отдел, и все дружно перестают пялиться — на возможный спор или ноги Стайлз. А потом из лифта выходит Питер и с довольной улыбочкой направляется к Стилински, попутно сообщая: — Лапушка, ты-то мне и нужна! — Делай выводы, Стайлз, — тихо говорит Дерек с серьезным лицом, за что и получает локтем в бок. Но, кажется, его это не расстраивает. В отличие от того, что Питеру зачем-то нужно знать, где и с кем Стайлз будет проводить день Святого Валентина.