***
Больше всего на свете Рюноске Акутагава ненавидел слабость. Он не воспринимал её ни в каком виде и пытался любыми способами искоренить в учениках, зачастую опускавших руки на его уроках. — Сэнсей, у меня ни капельки таланта, — хныкал иногда очередной ребёнок, чей альбомный лист был затëрт до дыр стирательной резинкой. Акутагава крепко сжимал кулаки за спиной, сдерживая желание разорвать бумагу в клочья и уничтожить нарисованную на ней каракулю, дабы та не оскверняла его чувство прекрасного. — Хватит. Уже. Ныть, — приказывал он до жути ледяным тоном. — Будешь распускать сопли — ни за что не добьёшься результата. — Мама говорит, мне просто не дано... — Когда не дано, тогда и задачи нет — спроси у Куникиды-сэнсея! А твоя задача тебе ясна: к концу года освоить мою технику рисования. — Но... — Я понятно объясняю? Объяснял учитель более чем понятно, и напуганные ребята не решались на дальнейшие жалобы. С учениками постарше особых проблем не возникало: будучи стреляными воробьями, они не вступали в споры, на все негативные замечания преподавателя согласно кивали, а если улавливали его настроение, то могли и получать поблажки. К несчастью, хороший настрой Акутагавы на учебные будни случался столь же редко, как и полный оборот Земли вокруг Солнца. В тот день у него и вовсе не имелось причин для радости. — Сэнсей, я вас не сильно отвлекаю? Робкий голосок принадлежал миловидной блондинке, Ичиë Хигучи. Нервно переминаясь с ноги на ногу, она пыталась подобрать слова под грозным взглядом Акутагавы, усердно протиравшего доску после звонка на перемену. — Отвлекаешь. — Простите... Я хотела сказать... я... у меня скоро день рождения, — выпалила Хигучи на одном дыхании. — Можно пригласить вас... в качестве гостя? Акутагава завис минуты на две, затем снова принял равнодушный вид. — Почему ты решила меня пригласить? — Вы... вы мой любимый преподаватель. — Мне казалось, я немного строг с тобой. — Что вы! — Смущëнная девушка покрылась багровыми пятнами. — С нами же по-другому нельзя... разве я заслуживаю... — Вообще-то, праздничные мероприятия мне не по душе, и в подарках я, если честно, не разбираюсь. Во что там теперь играют девочки? Куклы, наверное, вышли из моды? Если бы Хигучи не знала характера, представлений о жизни и образа мыслей Акутагавы, она подумала бы, что над ней издеваются. — Послушайте, сэнсей, сколько, по-вашему, мне исполняется лет? — Четырнадцать? — Вы шутите... — Пятнадцать? — Мне стукнет шестнадцать. — Совсем как моя сестра, — задумчиво произнёс Акутагава. — Ты случайно не дружишь с Гин? Она у меня тоже девочка в нежном возрасте, хотя вроде бы ещё недавно я кормил её из ложечки... Ты куда-то торопишься? — удивился он, увидев, что Хигучи неожиданно сорвалась с места и пулей вылетела в коридор. — Так бы и сказала. Приведя кабинет в порядок, Акутагава отправился в секцию младших классов, где внушал ужас каждому встреченному по пути ребёнку. Посещал он её вовсе не с целью пугать детишек суровым видом. Причина крылась в том, что в мире всë-таки существовали два человека, к которым угрюмый преподаватель питал слабость, — это были его сестра и юный учитель со смешной причёской, Накажима Ацуши. Никто в школе не мог взять в толк, что сблизило таких совершенно разных людей: Ацуши являлся всеобщим любимцем, Акутагаву побаивались даже коллеги; первый обладал репутацией милого и доброго юноши, второй — вечно недовольного жизнью одиночки. Они не подходили друг другу ни в характере, ни во вкусах и увлечениях, ни в отношении к своей работе и окружающим, но считались лучшими друзьями, а уровень доверия между ними намного превышал обыкновенные приятельские беседы. — Накаджима-сэнсей, я нарисовала ваш портрет, — тихо произнесла Кëка Изуми, маленькая девочка с фарфоровым личиком, протягивая тетрадный листок. Она специально дождалась звонка, чтобы преподнести свой скромный подарок. Ацуши оторвался от заполнения журнала. — Мой портрет?.. Какой чудесный сюрприз, Кëка-тян! — На листке коряво изображалось неопределённого пола и биологического вида существо. — И правда, чем-то меня напоминает... — Накаджима-сэнсей, мама передала вам яблоки! — весело вмешался светленький деревенский мальчик Миядзава Кенджи, поставив большую корзину прямо на раскрытый журнал. Ацуши побледнел и взволнованно сглотнул. — Сп-пасибо, Кенджи-кун... Твоя мама меня чересчур балует, мне как-то неловко... — Папа ей тоже так говорит, а она отвечает, что никто в нашем доме не думает обо мне, кроме неё, что папа не интересуется моими оценками и что лучше бы она в молодости вышла замуж за горожанина. — Уверен, она шутит... — Конечно! Зачем ей горожанин? Мой папа замечательный: он рассказывал, что в мои годы у него было полным-полно наград за успехи в учёбе, только вот он все их растерял при переезде после женитьбы. — Хорошо, ребята, э-э-э... спасибо вам. Кью, чем ты там занимаешься? Мы, кажется, уже решили, что подобного делать нельзя? Малыш Кюсаку Юмено старательно скоблил ножичком для подтачивания карандашей по деревянной парте. Услышав обращение к себе, он растянул губы в жутковатой улыбке. — Я пытаюсь нарисовать клыкастого паука. Сегодня ночью он приходил ко мне во сне. — И придёт снова, если будешь портить школьное имущество, — холодно процедил вошедший в кабинет Акутагава. — Твои художественные навыки я оценю лично на следующем уроке. Ученики мигом испарились из класса, и Ацуши облегчённо выдохнул. — Признаться, ты вовремя. Иногда я чуточку устаю от суеты вокруг. — Чуточку устаёшь? Да эти спиногрызы мотают тебе нервы изо дня в день, оборотень. — Перестань звать меня оборотнем! Зачем я вообще поделился с тобой тем, что страдаю лунатизмом... — Ну, всё, всё, тебя только зацепи! Будто я неправду сказал. Вообще, день был тяжёлым, вечером можно и выпить. — Ты же знаешь, — осуждающе склонил голову набок Ацуши, — после уроков директор проводит собрание в честь новой литераторши. Явка обязательна. Акутагава театрально закатил глаза и, ухватившись за клок его пепельных волос, нещадно потрепал их. — А-а-ай, пусти, бешеный! — Что-то я не вижу здесь нимба. Неужели ты не настоящий ангелочек, а всего лишь косишь под него? Тебе правда есть дело до какой-то литераторши? — Нам предстоит работать в одной школе! Я не отшельник вроде тебя! — Ла-адно, болван, — фыркнул Акутагава, напоследок отвесив другу подзатыльник. — Посидим немного и тихо уйдём.***
Разумеется, расчётливой Осаму несложно было понять, что именно учитель японского языка Ода Сакуноске писал под известным псевдонимом, а слухи о его доходах побуждали её улыбаться новому знакомому ещё лучезарнее. — Вы думаете? Как по мне, метафоры у Одасаку получаются лучше всего! — И какие же вам особенно запомнились? — Их слишком много, чтобы выделить одну, — лукаво прищурилась она и поспешила сменить тему: — Знаете, с вами очень интересно беседовать, но, к сожалению, у меня скоро начнётся занятие! Если желаете, после уроков мы можем продолжить общение где-нибудь в кафе. — По-моему, вы позабыли про собрание педагогов, — мягко напомнил Ода. — Собрание? Да бросьте, разве имеется необходимость туда идти! — Оно проводится для вас. Осаму едва удержалась, чтобы не цокнуть языком. Ей не хотелось тратить время на скучные формальности и ненужные знакомства, но выговор в первый же день работы мог обернуться провалом составленного на ближайший период плана. — Точно, в самом деле чуть не забыла! — виновато хихикнула она. — Вы меня выручаете, Сакуноске-сан. — Всегда к вашим услугам. До скорой встречи, Дазай-сан, — и Ода покинул кабинет. Теперь уж Осаму ничего не оставалось, кроме как явиться в учительскую в положенный час. У неё ещё не выветрились воспоминания из детства, когда посещение данного места ассоциировалось исключительно с неминуемым наказанием, и она точно не поверила бы, сообщи ей кто-нибудь, что во взрослой жизни её ждёт преподавание. Осаму выбирала высшее учебное заведение наобум, понадеявшись выйти замуж за обеспеченного человека и избежать любой необходимости работать, а в погоне за мечтой готова была немного потерпеть коллектив школы. — Рад представить вам Дазай-сан. Она будет проходить у нас практику как студентка педагогического университета, — объявил Фукудзава всем присутствовавшим на собрании. Те расселись вдоль длинного стола, и Осаму легко могла рассмотреть их, заодно составив впечатление о каждом коллеге, пока директор поочерёдно знакомил её с ними. Очи Фукучи — заместитель Фукудзавы. Сто процентов его друг и любитель выпивки. Луиза Олкотт и Кирако Харуно — секретарши. Обе скромны и боязливы. Ацуши Накаджима — отвечает за образование младших классов. Явно добряк, застенчивый и «чрезмерно правильный». Рюноске Акутагава — изобразительное искусство. Полная противоположность Ацуши. Выделяется на общем фоне болезненной бледностью и постоянными покашливаниями. Доппо Куникида — математика. Не по годам серьёзен, да и наверняка скучен. Акико Йосано — биология. Возможно, с ней было бы неплохо выпить и поговорить о женских проблемах. Мотоджиро Каджи — химия. На вид — странный тип, «без царя в голове». Фрэнсис Фицджеральд — обществознание. Симпатичный, одетый богато и по моде, но, к сожалению, с обручальным кольцом на безымянном пальце. Эдгар По — английский язык. Тихий, скромный, ничем не примечательный. Мичизу Тачихара — физкультура. Самоуверенный, несдержанный и весёлый. Джон Стейнбек — труды для мальчиков. Простой деревенский юноша. Маргарет Митчелл — труды для девочек. Слишком утончённая, изящная леди — дружбы с ней не выйдет. Натаниэль Готорн — религиозное просвещение. Почти двойник Куникиды. Герман Мелвилл — история. Спокойный, рассудительный пожилой мужчина. Таяма Катай — информатика. Замкнутый парень, страдающий социофобией. На собрание пришёл в домашней одежде и... одеяле?! Фёдор Достоевский — музыка. Меньше всего похож на того, кому можно доверять. Николай Гоголь — организатор культурного досуга. Липнет к Достоевскому, словно они школьная гей-пара, однако Фёдор, судя по кольцу, всё-таки женат. А сумасшедшим рыжим мальчишкой оказался физик Чуя Накахара. Увидев Осаму в числе преподавателей, он изумлённо вскинул брови и тут же скорчил недовольную гримасу при воспоминании об утреннем недоразумении. Девушка язвительно ухмыльнулась ему, отчего он злобно стиснул зубы, залившись краской. — Учитель географии — Эдогава Рампо... Рампо-кун? — внезапно прервался Фукудзава, не получив ответа из-за стола. — Опять отсутствует? — Рампо-сан просил передать, что у него есть неотложные дела, — невозмутимо пояснила Йосано, и вокруг послышались многозначительные смешки. — Знаем мы такие дела! Видимо, в булочной сегодня привоз, — хмыкнул было Каджи, но пристальный взгляд девушки, пронзивший химика насквозь подобно острому обломку льда, заставил его похолодеть от волнительного страха. — Видимо, так и есть. У вас имеются возражения? Интонации Йосано пропитались чертами вполне реальной угрозы. Даже при полном незнании того, на что она способна, Осаму не хотелось наблюдать её в гневе. — Н-нет, я же пошутил... Какая мне разница, где пропадает Рампо-сан! — Негодник, пусть только покажется завтра... — одними губами прошептал Фукудзава и, глубоко вздохнув, продолжил: — Что ж, последний член нашего коллектива, учитель японского Ода Сакуноске, наверное, уже должен быть знаком вам, Дазай-сан. — Верно, сегодня я навещал кабинет литературы, — подтвердил Ода. — Смею надеяться, Дазай-сан простила мне мою навязчивость: я вовсе имею привычки контролировать студентов-практикантов. — О чëм вы говорите, Сакуноске-сан? Я очень благодарна вам за участие! На первом этапе мне необходим старший товарищ вроде вас. — В таком случае воспользуюсь возможностью высказаться по поводу оформления класса. Будучи учителем литературы, я собирался повесить на стены иллюстрации к классическим произведениям, чтобы дети лучше усваивали материал. В общем, если вдруг моя идея покажется вам удачной... Осаму идея показалась удачной задолго до того, как была озвучена. Предложи Ода хоть изучать предмет по порнографическим журналам, она поддержала бы его задумку. — Хорошо, но я совершенно не разбираюсь в художниках. Полагаюсь на ваш выбор. — Насколько мне известно, Акутагава-сан рисует весьма неплохие иллюстрации. Акутагава вспыхнул так, что вся кровь организма прилила к белоснежному лицу, окрасив его в нежно-розовый цвет. — Спасибо, что удостоили моё творчество эпитетом «неплохие», — колко отметил он, насупившись. — Стало быть, не зря я здесь зарплату получаю. — Уверена, с вашим вкусом нельзя ошибиться! — Осаму окончательно вошла в роль восхищëнной Одой студентки. — Акутагава-сан, вас не затруднило бы... — Затруднило бы. Ищите себе другого волонтёра. — Дазай-сан, он талантливый и ужасно упрямый! — стеснительно улыбаясь, вмешался Ацуши. — Видите картину за спиной? Это он нарисовал. — Слушай, оборотень... Но Осаму уже поняла, на какие рычаги давить. Она в недоумении развернулась к полотну, изображавшему нечто вроде врат в преисподнюю. — Вы меня разыгрываете, Накаджима-сан? Разве это не копия произведения Кацусики Хокусая? — Вы и правда не разбираетесь в искусстве, — недоверчиво фыркнул Акутагава, хотя и не столь грубо, как в первый раз. — Поразительно! У вашей работы есть название? — Неважно... Я назвал её «Ворота Расëмон». — Да вы романтик: у вас прослеживаются поэтические мотивы, — рассмеялась Осаму. — Акутагава-сан, неужели вы вынудите девушку умолять о помощи? Без ваших умений мне не осуществить нашу затею. В дружном коллективе ведь принято оказывать содействие новичкам? — Ладно, чëрт с вами... — буркнул Акутагава, пытаясь скрыть неловкое смущение. Он больше не мог вынести давления, состоявшего из манипуляций и неприкрытой лести. — Ура, спасибо! Приятно, что все мы быстро нашли общий язык! Закинув на плечо свою сумку, Осаму неожиданно поднялась с места и направилась к выходу. Коллеги растерянно посмотрели ей вслед. — Куда вы, Дазай-сан?.. — изумился Фукудзава. — Ох, забыла предупредить, что опаздываю на благотворительный концерт. Ничего, увидимся завтра, а пока можете насладиться вкусностями, которые я принесла вам по случаю знакомства. Литераторша хлопнула дверью, и все одновременно перевели взгляды на стол, где лежала упаковка печенья. — Предупредила бы сразу, что будет угощать, — криво усмехнулся Чуя. — А то я, к несчастью, пообедал перед собранием.