Сладкий яд

      Узнал он его по походке. Пак Чимин всегда держался ровно и словно бы плыл, не касаясь земли. Завораживающее зрелище. И не только для него. Любой, кому посчастливилось увидеть того, еле заставлял себя сосредоточиться на чём-то другом. Манящий, блистательный, подобно звезде, недосягаемый — Пак активно пользовался своими преимуществами и наживался за чужой счёт. Раньше… Впрочем Ким Намджун не смог бы его возненавидеть, даже не сдержи он обещания.       — Ты прекрасно выглядишь, — слова сами слетели с губ.       — Тем же образом ты приветствовал меня в прошлый раз, — за полумаской не видно, но Пак, очевидно, закатил глаза. — И в позапрошлый. И в позапозапрошлый тоже… Кажется, это всегда первое, что я от тебя слышу при встрече.       — Ничего не поделать. Ты всегда прекрасен, — отрезал Ким.       Пак показательно фыркнул, но на его губах играла улыбка, свидетельствующая об удовольствии. Драгоценный момент. В подобные неизменно кажется, что он настоящий. А может, не кажется. По крайней мере, Ким хотел верить в это. Желал видеть в Паке не расчётливого зарвавшегося мальчишку, коим тот, вероятно, представал перед ближайшим кругом состоятельных мужчин, а раненого нежного юношу, что готов раскрыться только самому честному и надёжному. Таким и стремился быть Ким, но не ради него — ради себя. Он прекрасно осознавал, что по горло увяз в чувствах, и потому пытался как можно крепче привязать объект своего воздыхания к себе. Незаметно и нежно, но так, чтобы не разорвать. И очень надеялся, что Пак не замечал этого до недавнего времени. На то, что тот в неведении и теперь, Ким не рассчитывал.       — А вот ты сегодня прекрасен в особенности, — неожиданно делает комплимент Пак. — Я рад, что тебе удалось выполнить мою прихоть касательно цвета. Но больше поражён, как гармонично составлен наряд.       Комплиментом он не рассчитывал ударять по совести. Однако же внутри Кима всё похолодело, и его настроение маятником качнулось в сторону вины и уныния. Наряды составлял Сим. Конечно, это входит в его обязанности — ещё с тех пор, как тот проявил свой несопоставимый с воспитанием художественный взгляд, — но… Отдать приказ позаботиться о нарядах на бал-маскарад, с которого намерен сбежать, и не раскрыть ни одну значимую деталь — пожалуй, низко. Что ещё оседало неприятным осадком в душе Кима, так это использование собственной осведомлённости о привычках и характере Сима: он знал, насколько примерно тот уходит, когда отправляется за покупками, что деятельность полностью захватывает того, а ещё о причинах его безусловной преданности. Потому испытывал стыд за радость, несмотря ни на что колышущую сердце. Ким понимал, что побег без объяснений — худшее из его выборов, но он давно на него решился и отступать от задуманного не был намерен. Пусть даже испытывал за то вину.       — Важнее другое: ты говорил, что здесь будут одни мужчины, но не упоминал, что некоторые наденут платья, — как обычно резко перевёл тему Ким.       — Однако не похоже, что тебя это удивляет, — нисколько не обиделся Пак. — Обычная практика. Можно сказать, здесь клуб по интересам, и организатором является очаровательная мисс Мин. Ох, она как раз подкрадывается к кому-то! — столь незначительное событие настолько его развеселило, что он потерял равновесие и был вынужден схватить предплечье Кима. — Нам стоит спасти… этого… бедолагу, — всё же удалось произнести сквозь смех ему.       Мгновение Ким молча наблюдал. А затем озвучил решение:       — Нет, это наш шанс незаметно уйти. Если не всматривался в этого, как ты выразился, бедолагу, смею тебя просветить — он не кто иной как мой слуга. Так что идём.       К счастью, Пак с лёгкостью подчинился.       Они обогнули танцующие пары и вышли через центральную дверь. Занимающий свой наблюдающий пост дворецкий поклонился им, не выказав ни малейшего признака удивления. Что ж, в письме Пак коротко, но ясно объяснил, для чего проводится этот бал-маскарад и почему в такое время.       Чуть поодаль, в переулке, их дожидался кеб. Только они появились, возница подстегнул лошадей, заставив выволочь тот из укрытия, и нетерпеливо махнул рукой — мол, скорее залезайте. Ким пропустил Пака вперёд. И только он сам забрался в кеб, как возница хлестнул поводьями. Лошади методично зацокали копытами раза в три быстрее, чем ранее, когда направлялись к дому «очаровательной мисс Мин».       — Ещё один твой знакомый? — вяло поинтересовался Ким.       — М? — заминка была неподдельной, но продлилась недолго — Пак тут же широко улыбнулся. — Ах, ты о вознице! Да, знакомый. Но совершенная случайность, что твоя догадка оказалась верна: здесь все понимают, какие собрания происходят в доме, но благоразумно держат язык за зубами, а себя как можно дальше от этого места. Впрочем когда собирается много гостей, постоянно находится новый сосед, который бегает в полицейское управление. Ох, только вспомнишь… — вздохнул он, выглянув в окно кеба. — Мы вовремя уехали, иначе оказались бы в осаде и смогли бы выбраться только к трём часам ночи. В лучшем случае…       Ким тоже выглянул в окно, но не нашёл в экипажах ничего примечательного — впрочем туман сильно мешал рассмотреть что-либо, способное быть таковым.       Не утруждаясь спросить вслух, он красноречиво посмотрел сквозь полумаску.       — Три экипажа. Пусть они и прибыли разными маршрутами, но направляются, готов поспорить, в одно место. В дом мисс Мин. И это после начала танцев! Ты разве можешь себе представить, чтобы опоздавших было так много?       — Сказал опоздавший, — не мог не припомнить Ким.       — Единственный опоздавший! — поправил Пак. — Ладно, более надёжных доказательств у меня нет. Но даже если это и полиция, волноваться не о чем.       — Почему же?       Полумаска всё ещё скрывала взгляд Пака, однако Ким догадался, что глаза того по-кошачьи прищурены. В полной красе взору открывалась лукавая улыбка, в неверном свете редких газовых фонарей напоминающая дьявольский оскал. Пак поманил пальцем, и Ким решил довериться. Он наклонился, чувствуя жаркое дыхание у виска. Короткий смешок, и боль уколола мочку уха. Ким поморщился и дёрнулся в сторону, надеясь, что Пак поймёт всю неуместность жеста в данных обстоятельствах, и тот, будто извиняясь за дерзкую вольность, игриво прошептал:       — Де-ло в день-гах! Мисс Мин очень состоятельна и умеет преумножать доходы. Лёгкий намёк на деньги, и полиция закроет глаза, даже если перед ними произойдёт убийство.       Исчерпывающее объяснение. По крайней мере, теперь Ким мог себе представить, какие будут предприняты шаги в случае визита полиции. Во-первых, стоящий перед лестницей дворецкий. Он явно призван выступить щитом на какое-то время. Во-вторых, гости. За это время необходимо спрятать мужчин, надевших платья. Если поборники правосудья их обнаружат, то никакие переговоры не увенчаются успехом. В-третьих, собственно переговорщик. Вряд ли «мисс Мин», скорее, кто-то из доверенных лиц, обладающий статусом и манерами. Его выход даст ещё немного необходимого времени. В-четвёртых, смена обстановки. Вероятнее всего, в доме есть ещё один зал, который призван внушить, что хозяева имеют тривиальные увлечения. Для игры в вирт, к примеру. Этих шагов вполне достаточно, чтобы полиция за некоторое вознаграждение закрыла глаза на какое-то время. Ким был в том уверен, потому что однажды в силу статуса и нежелания наживать врагов оказался в подобной ситуации, и хозяину поместья удалось заставить полицейских не открывать дверь в крыло, где скрывались проститутки.       — Прибыли! — отвлёк своим возгласом Пак. — Просьба не жаловаться на условия.       Покинул кеб он резво, подобно выпущенной стреле. Ким же не спешил. Даже буравящий взгляд не заставил его поторопиться. У него ещё оставались дела.       — За доставленные неудобства, — сказал Ким, накрывая руку возницы. Тот сжал монеты, но ничего не ответил, однако закрытые глаза и сомкнутые губы весьма красноречиво свидетельствовали, что невысказанная просьба была понята и принята.       Возница стегнул лошадей и отправился дальше по улице.       — И не жалко тебе совершать излишние траты? — с издёвкой в голосе поинтересовался Пак. Но та была мнимая. На самом же деле, взгляд его таил в себе страх и обречённость. Или Киму хотелось в это верить. — А может, ты ещё не привык к мысли, что больше не будешь графом? — добавил Пак, но просчитался. Голос его предательски дрогнул, и стало уже очевидно, что нахальство напускное. Пак действительно боялся — его пугала мысль, что он попался в ловушку — и действительно считал, что обречён, поскольку решил довериться и выполнил свою часть обещания.       — Перестраховка, — пояснил Ким. — Не беспокойся, я понимаю цену денег: всё-таки раньше занимался распределением финансов.       Губы Пака изогнулись в невесёлой усмешке. Несколько долгих секунд он не отрывал взгляда, словно бы решал, стоит ли озвучивать мысли. Наконец решив, приоткрыл рот и… тут же передумал. Отвернулся к двери он резко.       — Снимаю комнату на втором этаже, на лестнице будь осторожен — половицы скрипят, — ему явно хотелось сказать не это.       Но Ким решил сделать вид, будто ничего не понял.       — Хорошо, — ответил он. — Но раз так беспокоишься за свою репутацию среди соседей, тебе следует сказать это себе — ведь шум производить будешь ты.       Улыбка Пака показалась совсем уж вымученной. Совесть не терзала Кима только потому, что он собирался позже сказать всё открыто. Зачем тянуть? Известно, пожалуй, одной его отягчённой извращенными представлениями о наслаждении душе. Горечь, испытываемая от осознания свершённого предательства, и последующая сладость открытия, что все страхи и подозрения не оправдались, по его мнению, представляли собой прекрасные специи, способные усилить чувства. Как собственные, так и Пака.       До двери съёмной комнаты они дошли молча. Каждый шаг был выверен, осторожен, синхронен, и только поэтому ни одна половица не скрипнула. Дрожащими руками Пак пытался вставить ключ в скважину. Примеривался взглядом, подносил, но не попадал — так не слушались пальцы. Не спрашивая разрешения, Ким накрыл его руки своей и направил. На этот раз ключ попал.       — Да, конечно… — не впопад ответил Пак. Впрочем так могло только казаться, и его слова, возможно, имели скрытый смысл.       Дверь бесшумно отворилась, и он скользнул в тёмную комнату. За ним прошёл и Ким.       Пускай и не было ни одного источника света, удалось осмотреть скромное убранство: только лишь кровать и два шкафа, даже вешалки не имелось. Любоваться было решительно нечем, однако несмотря на это, Ким удовлетворённо улыбнулся. Так же, как позволил себе в отсутствие преданного слуги, когда читал письмо на самой дешёвой бумаге. Так же, как невольно получилось, когда в руках оказались маски, выполненные неплохо, но видно, начинающим мастером. Для Кима всё это являлось доказательствами того, что обещание, данное ему, исполнено и чувства, которые испытывает к нему Пак, не поддельные. И всё же он заговорил так, будто не надеялся на выполнение условий договорённости:       — Твой наряд недешёвый, насколько я могу судить. Потому тебе нужно очень постараться, чтобы убедить меня в том, что ты сдержал обещание.       — Сказал, будто действительно готов уйти, если окажется, что я солгал, — съязвил Пак.       Нет, Ким не смог бы уйти. Долгожданная встреча превратила его чувства в неистовое пламя, грозящее уничтожить его изнутри, подумай он только не удовлетворить то. Но ещё больше подстёгивал неподдельный страх Пака, таящийся в нервно подёргивающемся уголке губ. Даже пробравшегося в окно света фонаря было достаточно, чтобы это заметить. Глубоко в душе Ким ликовал, но не позволял эмоциям отразиться на лице.       — Положим, не сегодня… — блефовал он. — Но что мешает мне это сделать завтра или ещё через несколько дней?       Треск шнурков, удерживающих полумаску на лице, ознаменовал полное раскрытие. Замечательным жестом Пак сдёрнул ту с лица. Уложенные волосы тут же вспушились, подобно шерсти готового к нападению кота, и перед Кимом предстал уже не поддельный аристократ, а гордый юноша, имеющий свои принципы. Ответ его сочился желчью:       — Позволь тебя разочаровать — я нашёл работу. По твоему же совету обратился к отцу, и он воспользовался своим положением инспектора и хорошей репутацией, чтобы меня взяли на должность секретаря в полицейском управлении. Впрочем пришлось приложить усилия, чтобы удержаться, — произнеся это на одном дыхании, Пак взял паузу. Прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и продолжил угрожающе шептать: — Жалование небольшое, но я умею экономить. На приличный наряд мне всё время нашей разлуки копить пришлось, и несмотря на это, он дешевле, чем кажется. Убедишься, когда проверишь ткань на ощупь. Что теперь? Смеяться надо мной станешь? Но Ким Намджун не испытывал желания смеяться. Он был восхищён. Потому перед ответом также снял полумаску.       — Я рад слышать, что ты со дня нашей разлуки готовился к этой встрече. Придумал, где мы можем встретиться, не вызывая лишних вопросов, начал откладывать деньги на наряд, чтобы туда пропустили… Мне невыразимо приятно знать, что я настолько тебе дорог, — прикрыв глаза, Ким отвесил благодарный поклон.       — А ты? — нетерпеливо спросил Пак. — Собираешься ли ты выполнить своё обещание?       — Уже. Тому мальчику осталось только передать письмо и устное послание моему слуге. Я отказался от своего титула. Сим же не посмеет ослушаться и уедет первым же поездом, чтобы как можно скорее осчастливить моего младшего брата.       — Действительно?       — Я был готов к этому шагу. И думаю, что теряю не так много — с моими навыками и знаниями я способен сколотить достойное, пусть и не прежнее, состояние.       — Даже теперь остаёшься собой.       Скажи это кто-нибудь другой, Ким бы смирил того ледяным взглядом, но Пак… Он смешал в интонации насмешку с восхищением, хотя то казалось невозможным. Широкую улыбку, обнажающую зубы, трудно было игнорировать. Ким наконец позволил открыто выражать себе эмоции. Тихий смех наполнил комнату и немало удивил Пака. А потом и напугал, заставив того немедленно сократить расстояние между ними. Он потянулся своей аккуратной ладонью с маленькими пальчиками к лицу Кима, намереваясь прикрыть тому рот, но был непочтительно схвачен за запястье, на которое пришёлся поцелуй. Щёки его вмиг заалели. Не столько из-за смущения, сколько из-за негодования.       — Ах ты… чёртов старый лис! — тихо прошипел он.       — Не престало столь прекрасному созданию так выражаться, — открыто издевался Ким. — Ох, неужели ты перепугался, что окружающие узнают, кому досталось твоё сердце?       — Ким-чёртов-Намджун, не провоцируй меня!       — Иначе что? Твои аккуратные пальчики не пробегутся от моей груди к животу, оставляя кровоточащие царапины? Или я буду лишён удовольствия любоваться тем, как они сминают простыни? Или же они не станут сжимать мой…       — Довольно! — не дал закончить Пак. — Хотя бы раз… Всего лишь раз обойдись без этих извращений и просто займись со мной любовью.       Взгляд его горел раздражением и желанием — смесь, заставляющая подчиниться в то же мгновение. Ким положил свою ладонь на талию Пака и склонился за поцелуем. Трудно было признаться вслух, но он понимал, что ради этого момента единения бежал сюда, махнув рукой на титул. Его бы не остановило даже стихийное бедствие перед жаждой по этому юноше.       Прекрасно осознавая собственную власть, равную той, что имеет над ним Ким, Пак обнял в ответ, сжав ткань фрака на спине возлюбленного. Это возымело действие. Воображение без труда создавало картинку маленьких цепких пальцев и складочек ткани между ними, и опьянённый ею Ким становился настойчивее. Белый фрак мигом слетел на пол. На миг брови Пака сдвинулись, но он тут же увлёкся иным настроением и, отпрянув, лукаво посмотрел прямо глаза. Чёрный фрак оказался там же, а край ализариновой красной ткани оторвался, являя взорам простую уловку. Однако ни Ким, ни Пак не обратили на это внимания. Перед ними стояла досадная преграда, представляющая собой многослойность нарядов, и на что-то ещё отвлекаться не было терпения. Оба угадывали в шипении друг друга ругательства. Оба испытывали чувство солидарности. Оба не гнушались ни помощи со стороны, ни надобности её оказывать. Пуговицы на жилетах и рубашках расстёгивались мучительно медленно, и что Паку, что Киму требовалось стискивать челюсти, чтобы не сорваться. Сколько они не виделись? Год? Сейчас им казалось, что вечность.       Наконец они избавились от надоедливых жилетов и рубашек, и дело пошло быстрее. Туфли успешно подпирались носком и откидывались к стене, словно никакая просьба о сохранении тайны не была озвучена. Брюки, лишённые всяких застёжек, стягивались почти без усилий.       Освобождая ноги Пака, Ким позволил себе вольность и прикусил кожу на упругом бедре. За то маленькие пальцы со всей силой вцепились ему в волосы. Боль раззадоривала, толкая на ещё большую вольность. Помня о косвенном обещании, Ким уверенно обхватил головку возбуждённого члена возлюбленного губами и подался к основанию. Он чувствовал, как напряглись бёдра Пака. Заметил, как тот склонился, всеми силами стараясь подавить стон. Ощутил, как маленькие пальцы оттянули волосы, заставляя отстраниться, но тут же надавили с неистовой силой, словно сработал переключатель и решение изменилось на противоположное. Ким ликовал. Пусть он и не видел лица Пака, но догадывался, что тот прикусывает губу, лишь бы не выпустить рвущийся наружу стон. Ощущение рук того на затылке приносило Киму внутреннее удовлетворение.       Столько раз… Не счесть, как часто он упоминал об этой своей страсти. К его счастью, не достаточно прямо, чтобы посчитать то правдой. Пак, безусловно, воспользовался бы такой соблазнительной слабостью и принялся играть с ним. Сел бы на бёдра и начал невинно массировать плечи… Прошёлся бы ладошками по груди… Очертил бы мышцы пресса… А потом обеими руками обхватил бы член у основания и, поднимая наигранно скромный взгляд, до дрожи медленно повёл ими вверх… Одна только фантазия была способна свести Кима с ума, уничтожив в нём всю воспитанную годами сдержанность и превратив его в похотливое животное. Он любил маленькие ладони и пальцы Пака, пожалуй, сильнее, чем остальные части его тела. Но пусть того и стыдился — считал, что возлюбленного требуется любить в равной мере всего без остатка, — отказаться от своей прихоти не мог, потому придумывал всё новые способы, как ту удовлетворить. И похоже, Пак до того путался из-за столь разных подходов, до того переполнялся туманящими разум ощущениями, что никак не мог догадаться, для чего Ким проявляет такую инициативу.       — Нам… джун… стой… — но времени остановиться уже не было. Только предупреждение сорвалось с губ, как Пак кончил.       Впрочем Ким не посчитал сие чем-то оскорбительным. Протерев губы, он поднял озорной взгляд на своего возлюбленного и проглотил семя. Лицо Пака находилось в тени, но то, как поджались его губы и с каким шумом он вздохнул, свидетельствовало о крайней степени его смущения.       — Под кроватью… — пролепетал он.       — Что? — собственный голос показался до того хриплым, что Ким на всякий случай добавил: — О чём ты?       — Найдёшь под кроватью! — повторил твёрже Пак.       Дальнейший спор мог привести к плачевным последствиям. Ким это хорошо знал — когда Пак смущается до такой степени, достаточно одного неверного слова или действия, чтобы тот вышел из себя и немедленно потерял весь настрой. Не раз и не два ему приходилось оставаться наедине со своим возбуждением. Раньше казалось, причина сего кроется в желании Пака заставить играть по его правилам, но теперь очевидно, что виной всему тщательно скрываемая неуверенность. Происходило ли подобное только с ним, Ким не знал. Хотел верить в это — ведь тогда появилось бы ещё одно доказательство особенности их связи, — но не тешил себя пустыми надеждами и предпочитал на том просто не сосредотачиваться. Пусть и посчитал бы забавно милым факт, что обольститель, доминирующий над другими мужчинами, превращается в скромника наедине с ним. И лишь в искреннем намерении избавить от ощущений уязвлённости скрылся бы за абсолютной серьёзностью, как поступил и сейчас.       Он нырнул под кровать и нашарил бутыль. Откупорив ту и вдохнув аромат, понял — льняное масло. Улыбка расцвела на его лице, но стёрлась, только раздалось напряжённое:       — Какого чёрта ты до сих пор в брюках?       Собрав всю свою волю, чтобы не проявить неподобающе, с точки зрения возлюбленного, радостные эмоции, Ким поставил бутыль к кровати, поднялся и снял с себя оставшиеся вещи. Губы его дрожали, как у нашкодившего ребёнка — к счастью, внимательно следящим глазам открывалась только широкая спина, — что никак не вписывалось в реальное положение дел. И всё же истина проста — Ким ощущал себя молодым рядом с Паком, поскольку открывал для себя то, что запрещали титул, манеры и возраст. За это он и был тому безмерно благодарен.       Пак оценил старания, даже не представляя себе полную картину дел. Он подошёл со спины и сцепил кольцом руки на талии. Щека его уткнулась в лопатку, отчего горячее дыхание прокатывалось по рёбрам, щекоча бока. Не удержав судорожный выдох, Ким накрыл ладонью сцепленные кисти Пака.       — Есть какие-нибудь пожелания? — поинтересовался он.       — Давай как обычно… — промолвил Пак. — Чтобы я не сгорел со стыда… — хватило смелости добавить ему.       Ким Намджун мягко расцепил охватывающее талию кольцо рук и повернулся к тому лицом. Взгляд Пака блуждал в районе его груди. Неожиданно потёрянный, беззащитный… Такого взгляда у Пак Чимина не видел никто, кроме одного человека. Осознавая всю свою ответственность, Ким наклонился, безмолвно моля посмотреть в глаза. Удалось. Пусть неохотно, но Пак сосредоточился на его лице. Тогда Ким нежно произнёс:       — Тебе нечего стыдиться. Кто бы что о тебе ни говорил, какие бы мысли не вертелись в головах других, ты всегда был прекрасным и остаёшься таким. Для меня нерушимо.       — Действительно? — с сомнением в голосе уточнил Пак.       — Разве бы доверился я тебе, не будь уверен, что ты замечательный человек? — заверил Ким. — Я всегда верил в то, что тебе нужна поддержка, чтобы разорвать порочный круг. С первого дня считал, что на самом деле ты хочешь жить по-другому, — он накрыл плечи Пака ладонями и с удивлением отметил, насколько безвольны мышцы. Отпусти сейчас — и тот осядет, словно марионетка, лишившаяся удерживающих нитей. — Ты сможешь. Нет, мы сможем!       Вознаграждением послужили благодарная улыбка и вновь разгорающийся озорной огонёк в глазах. Легонько ткнув ладонями в грудь, Пак заставил Кима опуститься на кровать. Затем нагнулся за бутылью и передал ту со словами:       — Пожелания появились. Соизволь постараться, чтобы я почувствовал себя комфортно сверху.       В предвкушении Ким Намджун облизнул губы. Сегодня Пак будет упираться ладошками в его грудь. Сегодня откроется вид на то, как он покусывает губы и в наслаждении запрокидывает голову. Сегодня тот от него не будет прятаться. Теперь Ким был больше чем уверен в собственной ценности для Пак Чимина и мог поклясться, что его возлюбленный никогда не позволял любоваться собой прежним любовникам. Оттого изнывал в нетерпении и обильно смазывал пальцы маслом, в мыслях повторяя одно:       «Только бы он не передумал…»       Вопреки опасениям Пак сел сверху и даже не пытался спрятать взгляд, пока пальцы Кима массировали колечко мышц. Выдержка грозилась рухнуть под гнётом соблазнительного вида. К тому же, находись Пак снизу, было бы проще его разработать. Но несмотря на это, Ким терпел. Ему удавалось уговаривать себя дождаться самой ценной награды, которую только можно получить — благодарную признательность возлюбленного. И сосредоточившись на этом, он почти упустил момент, когда Пак вместо дискомфорта ощутил недостаток удовольствия и начал сам насаживаться на пальцы. Тогда Ким его остановил. Разочарованный стон нисколько не повлиял на намерения.       — Мгновение ожидания, мой дорогой… — уговаривал Ким, нашаривая бутыль.       — Я уже со счёта сбился, сколько тебя жду! — бурчал Пак, в нетерпении потираясь всё ещё возбуждённым членом о живот своего мучителя. — С возрастом все такие медлительные? — фыркнул он куда-то в плечо.       Ответа не последовало. Ким, несмотря на невольно мешающего Пака, смог осуществить задуманное — зачерпнул масла в ладонь. Его холодность — разгорячённая кожа никак не могла ощутить иначе — заставила всё нутро сжаться. С губ сорвался тихий стон. Пак, явно того не ожидавший, коснулся члена Кима и выдохнул с явным облегчением. Ночь не испорчена. Наблюдая за негодованием на его лице, Ким беззвучно смеялся, а на сердитый взгляд ответил только:       — С возрастом эрекция длится дольше. Впрочем ты об этом должен знать лучше, чем кто-либо ещё. Если, конечно, не забыл.       Поджав губы, Пак решительно опустился, и его стон слился со стоном Кима. Кто бы что ни говорил, а ждали они слишком долго, чтобы первый после их встречи раз затянулся. Не стесняясь, Пак двигался навстречу. Кусая запястье, он пытался хоть сколько-нибудь глушить свои стоны, хотя соседи — имей они чуткий сон — уже давно бы догадались, что происходит. И если его это хоть немного, но волновало, Ким не чувствовал, что должен о том заботиться. Он полностью окунался в процесс и не хотел думать о чём-либо ещё. Одной рукой придерживал талию возлюбленного, другой — накрыл опущенную на его грудь ладонь того. Счастливее человека в этот момент просто не существовало в целом мире. Ким позволил себе издавать звуки и был приятно удивлён тем, как они благотворно влияют на Пака. Тот раскрывался всё больше, пока наконец не перестал терзать запястье. Прекрасные в своей тональности стоны теперь в полной мере услаждали слух Кима, заставляя наращивать темп. Как и ожидалось, развязка наступила рано. С особенно громким стоном Пак кончил, невольно сжимая всё ещё находящийся внутри член Кима. Потребовалась вся сила воли, чтобы не пойти следом. Прикусив губу, Ким вынул член и только тогда позволил себе излиться.       Обессиленные, они лежали в объятиях друг друга.       — Так говоришь, нужно вести себя тише? — напомнил Ким.       — Трое соседей, если и прибыли, завсегдатаи дома мисс Мин. Один глухой. Другой спит как по часам, и пушечным выстрелом его не поднимешь… В общем, я солгал, — промурлыкал Пак, нисколько не ощущая своей вины. — Раз уж мы припоминаем друг другу наши слова, то как ты собрался сколотить достойное состояние? — он, видимо, рассчитывал загнать этим вопросом в неудобное положение.       — Положим, что я уже присмотрел фабрику по производству велосипедов, — мечтательно улыбаясь, ответил Ким. — Нужно только дождаться, когда письмо окажется у моего брата.       — Хитрый старый лис! — фыркнул Пак.       — Милый маленький лисёнок, — с наслаждением протянул Ким.       С минуту они молча лежали. Сердца их бились, как единое целое, создавая личную мелодию идиллии. А чистота тел сейчас беспокоила и Кима, и Пака в последнюю очередь — они были предоставлены друг другу, такие насытившиеся, довольные, настоящие.       Пожалуй, потому слова прозвучали столь неожиданно, подобно грому среди ясного неба, и столь же оглушающе:       — Словно сладкий яд…       Затаив дыхание, Ким прислушался. Секунда, казалось, длилась уже целую вечность, но только пришло осознание, и время вернуло свой ход. Слова Пака и никого другого — вот он и смотрит обеспокоенно и слегка раздражённо, потому что не понимает, в чём дело. По старой привычке Ким не озвучил вопрос, а только настойчиво посмотрел.       — Семейная история, — проворчал Пак, но всё же устроился удобнее, дабы ту поведать. — Три поколения назад моя семья обладала определённым статусом, но эта история и того древней. Когда-то давно мой предок влюбился в своего слугу, и их раскрыли. Семья решила со всем разобраться своими силами. Догадываешься, что слугу намерились отравить. Далее детали неточны: то ли брат, то ли сестра, но не суть кто, поведал об этом намерении. Тогда мой предок испил из той же чаши, что и его возлюбленный слуга. И умерли они в объятиях друг друга… — Пак взял короткую пазу, оценивая реакцию Кима, и, удовлетворившись ею, продолжил: — Я говорю «мой предок» не просто так. Он был женат ещё до того, как тот слуга поступил на службу. Впрочем не могу доказать, точно ли от него идёт наша линия. Однако же история запретной любви запомнилась и протянулась сквозь века. С тех пор когда кто-то из нашей семьи произносит «сладкий яд», то имеет в виду пленительные чувства, которым невозможно сопротивляться и за которые можно умереть.       — Безумно грустная и красивая история… — выдохнул Ким. — А что случилось три поколения назад? — поинтересовался он.       — Прабабка умудрилась влюбить в себя прадеда. Легко догадаться, что прабабка из народа.       Сказав это, Пак сполз с Кима и обиженно отвернулся. Напряжение так и витало в воздухе, пока мозг не пронзило озарение: обида далеко не беспричинная. Зажмурившись, Ким осторожно придвинулся к своему возлюбленному и успокаивающе прошептал:       — Надеюсь, наша безудержная любовь приведёт лишь к счастливому будущему.       Попытав удачу, он опустил руку на талию Пака и притянул его к себе. Тот, к счастью, положил на неё свою, без слов передавая волю — прощён.

***

      — Даже не знаю, смеяться мне или плакать, — наконец произнёс Ким Соджун, с растерянной улыбкой отложив письмо.       Человек, мало знакомый с младшим братом графа, мог бы решить, что комичная радость того не что иное как завуалированное злорадство. Однако же для образцового слуги не было секретом, что, в отличие от своего старшего брата, младший не умел владеть своим лицом, а поскольку знал об этой своей слабости, непременно озвучивал истинные мысли и чувства. За день такие привычки не меняются. Стало быть, решение старшего брата оказалось весьма неожиданным для Кима.       Сим не смел врываться в ход мыслей того и терпеливо ожидал, когда сообщат его судьбу.       — Я, конечно, свяжусь с адвокатом, упомянутом в письме, но поступать так… Сим, у тебя есть предположения, чем брат собирается заниматься теперь? Право, не станет же он пахать поле!       С этими словами Ким поднялся из-за стола и принялся расхаживать по кабинету. Направление он менял бессвязно, будто неожиданно для себя очутился в незнакомом месте и никак не мог найти выход. Так же двигались и его мысли. Одна сшибала собой другую и неизменно получала удар от третьей — хаос, не имеющий конца.       Если бы у Сима было бы хоть одно предположение, он, несомненно, поделился бы тем, чтобы успокоить Кима. Но в мыслях бушевала не меньшая буря ещё не прожитых эмоций, и никакие заключения не могли прорасти в такой непогоде. И всё же оставлять вопрос без ответа Сим считал крайне неподчительным. Потому он поднял взгляд на мечущуюся фигуру и озвучил лишь то, что точно знал:       — Граф уезжал с минимальной суммой, какую вообще можно брать в поездку. У меня нет ни единой идеи, как он собирается жить дальше.       Услышав это, Ким замер. Но только на миг. В следующий шаги возобновились с новой силой. Казалось, Ким хочет пробить каблуками деревянный пол и, может быть, преуспел бы в этом, не будь маршрут его выверенным до мельчайшей детали. Всего пара фраз вернула ему спокойствие и возможность тщательнейшим образом всё обдумать. Наконец он остановился и разразился смехом.       — Боже, я ведь почти с ума сошёл, пока ломал голову над тем, что можно узнать, — объявил Ким, только восстановил дыхание. — Спросим у адвоката, на каких условиях брат передаёт свой титул, а дальше поймём, как быть.       Действительно… Решение оказалось настолько простым, что Сим вновь опустил глаза в пол. Как же он мог забыть, что передать титул только на словах невозможно.       — Будем надеяться, что брат запросит себе стартовый капитал из семейного бюджета, — продолжал Ким. — Я не смогу смириться с мыслью, что он решил зарабатывать на жизнь чёрной работой, похоронив свой талант предпринимателя! Нет, пусть все его странности закончатся с решением отказаться от тебя, — весьма резко выразился он. Сим даже при всём желании не смог бы ответить на такой разрушительный слепой выпад. Ким же не замечал, что своими словами вскрыл успевшую только корочкой покрыться рану. — Но будь уверен, Сим, твоему положению это нисколько не грозит. Меня более, чем устраивает твоя работа, поэтому я бы хотел, чтобы ты с таким же рвением, что проявлял в услужении брату, служил и мне.       Тяжёлая рука, знающая вес оружия, опустилась на плечо Сима. Он и не заметил, как Ким к нему приблизился — должно быть, торопливая речь, бьющая по голове словами подобно праздничному оркестру, скрыла звук шагов за собой. Сим неуверенно поднял взгляд и посмотрел в знакомые до боли карие глаза, приковывающие к месту своей настойчивостью. Улыбка Кима же отличалась от той, что иногда появлялась на губах его старшего брата. Она лучилась искренней доброжелательностью и согревала своим теплом каждого, кто был ей удостоен.       — Ну так что, согласен состоять при мне? — повторил Ким. — Заставлять, не посмею. Если хочешь уйти, я тебя отпущу, пусть и скрипя сердце.       Ну разве мог образцовый слуга хоть на секунду задуматься о том, чтобы уйти?