Послезавтра наступит май (если я заслужил любовь)

Миша, говоря откровенно, всю жизнь был жутким собственником. «Своих» людей он считал своими в полном смысле этого слова и очень болезненно относился к тому, что они общались или, того хуже, дружили с кем-то ещё. Внутри группы он себя ещё хоть как-то сдерживал, всё-таки они были одной семьёй и занимались одним делом, хотя, стоило тому же Андрюхе начать уделять кому-то из ребят внимания больше, чем Мише, то… Вспоминать самого себя в те времена было неприятно, но необходимо, чтобы продолжать удерживать внутренних демонов. Выстраивать жизнь заново после девятой клинической было тяжело. Лечить пришлось не только тело, но и мозги, и Миша до сих пор не был уверен, с чем же оказалось сложнее. Да, пока он лежал при смерти, с ним носились как с ебучей хрустальной вазой, прощали всё на свете и умоляли не подыхать в расцвете сил — чуть более поэтично, конечно, но однохуйственно. Зато потом всплыло всё: все ссоры, все беспочвенные обвинения, все обиды, весь его эгоизм и непроизвольное отношение ко всем вокруг как к чему-то должному. Мише было тяжело понять и принять, что выстраивающие свои границы люди на самом деле не бросали его, что, как бы ему ни хотелось, он не мог заменить собой весь свет. Это требовало от него доверия, к которому он оказался не готов, но регулярные сессии с психологом, которые в конечном счёте остались еженедельными, совершили-таки невозможное. И Миша был искренне рад, что Влад застал его уже таким, после пересборки. Потому что Влад — и от их разницы в возрасте некуда было деться, как ни скрывай её пафосными или влюблёнными речами — был человеком совершенно другой эпохи и воспитания. Таким не покомандуешь, такому не запретишь, и только благодаря многолетней терапии Миша кивал, а не вскидывался на все «-измы», которыми постоянно разбрасывался Влад. Да, во всём этом безусловно было разумное зерно, а главное, что всё строилось — хотя бы в теории — на уважении, добровольности и равноправии, но, слушая все эти истории про рэд флаги, абьюз, газлайтинг и ещё какие-то ругательные слова, Миша не мог не думать — да как молодёжь вообще до сих пор друг с другом общалась и даже вступала в какие-то отношения, если им слова лишнего сказать нельзя? Вот только у Миши за плечами были зависимость, два развода и «токсичные созависимые отношения», а с Владом всё складывалось так хорошо, что порой было даже страшно, так что, пожалуй, правда в этом вопросе была не на его стороне. Но главным во всём этом было то, что Миша почти не переступал через себя, когда давал Владу полную свободу. Да, конечно, порой ему, разглядывая фотки, хотелось отгрызть всяким Мотям руки, которые те закидывали, куда не следовало бы, но в целом, когда Влад записывал ему смешные пьяные кружочки, Миша лишь с пугающей его самого нежностью закатывал глаза и не устраивал потом никаких допросов, укладывая Влада спать. (Поначалу тот упорно после пьянок с друзьями уезжал к себе, чтобы не смущать своим весельем вынужденно трезвого Мишу, но потом, наконец, просто стал выбирать адрес, который был бы ближе.) И когда Влад мимоходом пожаловался на нового партнёра по съёмкам («От него такие смешанные сигналы, просто пиздец, типа, у него жена и дочка мелкая, но при этом он меня будто клеит? Я уже хз, если честно, но он больше ничего не делает, так что.»), Миша даже смог обуздать желание рассадить этому типу ебало — как минимум, потому что Влад и сам мог прекрасно уебать кому угодно. Он тогда, кажется, бросил какую-то шутку, которая, разумеется, не была шуткой, что, если вдруг, поможет закопать труп, а Влад разулыбался и начал рассказывать про каких-то murder husbands или что-то такое. Самым смешным в этом всём было то, что Влад, со всей своей осознанностью, новой этикой и «ты пойми, ревность происходит от недоверия» сам безбожно ревновал. Не ко всем, конечно: над чередой поклонников, а также временами раздражающих актрис и даже актёров — вопреки расхожему мнению и некоторой социальной наивности, настолько откровенный флирт Миша никак не мог не заметить, — Влад только посмеивался, но вот что-то в Мишином прошлом его ощутимо цепляло. Миша долго не мог понять, в чём дело, и сперва даже списывал это сложное выражение лица на жалость к похереной юности, и только потом, не без помощи психолога, сообразил, что это было ревностью ко всей той богатой и долгой жизни, что уже была у него до их встречи. (Миша однажды влез в плейлист Влада, потом долго плевался, но выцепил для себя ёмкое, пусть и отдающее попсой «что-то было до тебя и называлось жизнью».) Окончательно всё расставил по местам визит Агаты: у той в Москве были какие-то съёмки, и она без объявления войны уточнила, дома ли Миша, буквально за полчаса до своего визита. На самом деле Миша любил их посиделки: они пили дурацкое безалкогольное вино, беззлобно перемывали кости общим знакомым, хвастались друг перед другом дочками и иногда даже договаривались о съёмках для афиш или просто красивых анонсов в соцсетях. Она была одной из тех, с кем Мише оказалось легче всего — и разобраться с недолгим общим прошлым, и построить новую прочную связь, — так что Миша был совершенно расслаблен и спокоен, пока со съёмок не вернулся Влад. Агатка про Влада, конечно, знала, она в принципе поняла это одной из первых, практически прижав Мишу к стене — к сожалению, отнюдь не метафорически, — так что никакой неловкости от их встречи не возникло, а вот загоревшийся в её глазах дьявольский творческий огонёк не сулил окружающим ничего хорошего. — Влад, как удачно, что ты тоже тут. Есть свободные пара дней в следующем месяце? — Смотря для чего, — Влад скептически посмотрел на бутылку, но всё же плеснул немного и себе, хоть и считал безалкогольные вина издевательством. — Снимаем новый клип, и я хочу, чтобы там был молодой Князев, как будто из прошлого. Ты бы отлично подошёл, я тебя прямо вижу. О деталях договоримся, идёт? — Спасибо большое, но это, наверное, не совсем моё, — Влад ответил безукоризненно вежливо и непринуждённо, но Миша бедром чувствовал его напряжение и даже какую-то странную горечь. Может, Агатка тоже что-то почувствовала, а может и правда спешила, но довольно скоро она распрощалась, вытребовала обещание обязательно приехать в Питер на её день рождения и вызвала такси. — Всё нормально? Что-то на съёмках? — Я правда на него похож? — нехарактерно для себя вопросом на вопрос ответил Влад и принялся выравнивать высохшие ложечки. — На кого? — Миша мысленно уже готовился и правда закапывать труп того надоедливого актёра, поэтому не сразу сообразил, о чём речь. — На Князя. Вопрос был настолько неожиданным, что Миша натурально растерялся, хотя весь вид Влада буквально кричал о том, что шутить над этим не стоило. — Ну, нос, рот, два глаза, ухо проколото, ё-моё, волосы ты высветлял в том году, чего ещё, — Миша неловко заправил выбившуюся из небрежного хвостика прядь и нахмурился. — Это из-за Агатки что ли? — Да причём тут Агата. Ну то есть да. Ну то есть не совсем. Короче, не знаю, ты, наверное, не видел, но когда та серия вышла, в разных пабликах такое началось, мол, вы только гляньте, Горшок и молодой Княже! — Влад пискляво и наигранно изобразил абстрактную фанатку. — АУ с разницей возрасте, и… Не важно, в общем. И потом нас когда ещё пару раз фоткали, ты ещё тогда параноил, что разговоры пойдут, а разговоры пошли только о том, что ты себе нашёл молоденького Князя. Неужели правда так похож? Такого рода фанатский бред Миша порой действительно видел, но упорно игнорировал, надеясь, что тогда оно исчезнет, — безуспешно, но Миша не сдавался. Они ведь это уже обсуждали, разве нет? Что чего у них с Князем только не было, но такого — точно нет, а вся эта чёртова созависимость была совершенно о другом. Пусть у Миши порой всё ещё были сложности со считыванием подтекста, в этот момент он совершенно чётко понял, что же так тревожило Влада: не то, что у них с Князем было или не было, а то, что Миша, возможно, хотел получить хотя бы так, хотя бы через Влада. — Совершенно не похож, — искренне ответил Миша. Такое сравнение раньше не то что не приходило Мише в голову, до такого не докопался даже его психолог, уже разобравший всю его жизнь практически до молекул. Влад не был и просто не мог стать никому заменой, настолько он был самобытным и особенным — и это при условии, что Мише была бы нужна какая-то замена. А ему вот на пороге шестого десятка эгоистично оказался нужен только Влад. Ещё бы он мог произнести хотя бы половину из этого вслух, а не просто беспомощно таращиться, не зная, как того убедить. Но, наверное, в тех разговорах про доверие всё же был какой-то смысл, потому что Владу, казалось, его слов всё-таки было достаточно, чтобы расслабиться и едва заметно улыбнуться, прижимаясь ближе. — Ладно. Но сниматься всё равно не буду.