***
Когда она вошла в зал — как была: в сдержанной однотонной одежде, с собранными в строгую причёску волосами, но с горящим взглядом и ироничной усмешкой на устах… — Кадзуха застыл, едва успев встать с места. Из груди вырвался тихий вздох, который за миг сказал больше, чем выразили бы тысячи слов. — Каэдэхара Кадзуха, — степенно объявила Бэй Доу, явно наслаждаясь его трогательной немотой. — Не спрашиваю тебя, нравится ли тебе в порту Илун. Лучше спросить, трудно ли было дождаться меня? — Анэгими, — хрипловатым полушёпотом отозвался он, даже не глядя на накрытый стол. — Я ждал достаточно долго, чтобы кисточки цветов тростника превратились в нежный конский хвост, а свежесть шёлка успела сочетаться с ароматом тела, и даже если это не считать за труд… — Как же всё-таки забавны люди, — вздохнула она, приближаясь к нему, — когда молоды. Вы говорите три десятка слов там, где можно обойтись двумя фразами. Пройти короткой дорогой — честно и без обиняков. И получить то, чего хочешь. — Я хочу многого, — Кадзуха с улыбкой прижал руку к сердцу. — Претендую на время и внимание самой владычицы морей. — Так-то лучше. Сразу видно, кто здесь бесстрашный воин… Она привлекла его к себе, легко провела ладонью по уложенным волосам и чуть наклонилась, чтобы поцеловать в макушку. Кадзуха прижался щекой к полной тёплой груди и невольно вздохнул. — Анэгими, пожалуйста, — прошептал он, легко касаясь губами гладкого изумрудного шёлка. — Я совсем не против, — тем же тоном отозвалась она. — Но обед ждать не будет, а нам спешить некуда…***
Мимолётное томительное желание на время забылось, когда оба устроились за столом. Каэдэхара ощутил себя не просто иноземцем, но почётным гостем Ли Юэ. За какие заслуги такой почёт — было ему неведомо; да и не всё ли равно, когда тебя угощает сама… — Попробуй-ка вот это. Кадзуха слегка наклонился вперёд. Она поднесла к его губам маленькую рисовую пампушку, обмакнув её во что-то тягучее, на вид явно сладкое. — Кое-кто недавно упоминал конский хвост. Тростник. Поэтому рекомендую попробовать. Кадзуха не помнил, чтобы его хоть когда-нибудь кормили с рук; потому, забывшись, не смущался даже тогда, когда поочерёдно облизывал крепкие, мозолистые пальцы. — Это совсем простое блюдо, — тоном дружелюбной хозяйки поясняла Бэй Доу, поднося к губам гостя ещё одно такое же угощение: сладкий на вид соус оказался горьковато-пряным. — Такие и на постоялом дворе «Ваншу» подают. Всё зависит от того, с чем их есть и с кем разделить трапезу… Несколько кусочков были неспешно съедены таким же образом, прежде чем Бэй Доу окончательно отняла руку. — Теперь — сам. Мне есть чем заняться, пока не остыло. В воздухе незримо расцвёл аромат заоблачных перчиков. Бэй Доу с удовольствием ела рис с кусочками мяса, запечённого в горшочке с толстыми стенками. Кадзуха не мог отвести глаз, видя, как степенно она принимает пищу, не скрывая при том своего аппетита. Впрочем, когда Бэй Доу подмигнула своему спутнику и красноречиво кивнула на остальную еду, Кадзуха очнулся, чтобы довольно быстро изничтожить всю крабовую икру, к которой приохотился ещё в пору инадзумской бездомности, и попробовать ещё несколько рыбных закусок. — А ты хорош, — лениво улыбалась Бэй Доу, пока он пробовал еду и усваивал впечатления. — Хорош…***
— Где же твоя дерзость, ронин? Обед давно завершился; на столе не было ничего, кроме двух крохотных чашек, наполненных зеленовато-золотистым чаем. Двое сидели рядом, лицом к лицу, на широком диване в окружении вышитых подушек и плотных покрывал. Кадзуха с нежностью глядел на Бэй Доу, будто грелся на солнце, и отчего-то не мог вымолвить ни слова. Она легонько тронула кончик его носа, выводя из задумчивости. Кадзуха не шелохнулся — только сверкнул карминовыми очами, поймав маленький солнечный луч. — Я не хочу сейчас быть дерзким, Бэй Доу. Я хочу, чтобы ты сама была дерзкой. Молния поразила меня в тот миг, когда я понял, что люблю тебя; и мне приятно быть сражённым ею. — Надо же, — усмехнулась та. — Давно никто мне так не дерзил. А ещё говоришь, что не хочешь… Она взяла его лицо в ладони и сдержанно поцеловала. Обняла, чтобы снова чуть отстраниться. Кадзуха замер, будто опасаясь, что она покинет его, как делала в эти дни много раз; но дело было совсем в ином. Бэй Доу тоже хотела им любоваться: гордым и преданным, отчаянным и застенчивым, смешным и серьёзным. Разодетым в шелка, неспособные прикрыть его обнажённое сердце. Ей нравилось. «Анэгими…» — прошептал он и прикрыл глаза.***
— Не зря я поставила на тебя, когда мы встретились там, в порту, — смеялась она, оглаживая ладонями его жилистое, тонкое тело, томящееся под гладкой тканью. — Такой нежный, смелый, отзывчивый, податливый… Гибкий, как молодой клён. Что ни делай с тобой — выстоишь. Чем больше она хвалила юного Каэдэхару, тем сильнее он чувствовал, как в голове бушует свежий, влажный, но тёплый ветер — будто этим ветром вот-вот станет он сам. — Такие тонкие руки, — Бэй Доу сжала его кисти в своих. — Не должны были держать ничего грубее пера и меча… Прости, что тебе приходится иметь дело с грузами и канатами. Она несколько раз поцеловала желтоватые мозоли у основания его пальцев. Кадзухе было приятно, но внезапное смущение оказалось сильнее. — Анэгими, — запротестовал он. — Я… напротив, я только рад, что ты не считаешь меня слабым! Насмешливый рубиновый взор пронзил его насквозь. — Разве кто-то говорит, что утончённый — значит слабый? Взять хоть тебя: на вид тихий сладкий мальчик, а таких дел успел наворотить!.. Зато теперь можешь делать, что хочешь. — Что хочешь… — он легко задрожал и отнял руки. — Не говори мне об этом! Бэй Доу прикрыла глаза и откинулась на спину, утонув в подушках. Если это не было приглашением в тёплые объятия, то… чем же ещё? — Анэгими, я хочу многого. Кадзуха приник губами к её шее, на ощупь расстёгивая закрытую одежду. Он опасался, что провозится с какими-нибудь хитрыми механиками до утра; но под верхней одеждой оказался лишь тонкий халат из неизвестной материи. Мягкой. Податливой… — Бери, сколько унесёшь, — подмигнула Бэй Доу, с удовольствием потягиваясь в его объятиях. Утончённая ладонь накрыла собой полную, округлую грудь; следом к ней жадно приникли влажные от дыхания губы. Если бы Кадзухе было позволено сделать это ещё при встрече — он и не притронулся бы ни к какой другой сладости. Разве что к той, простой и изысканной, которую получил из рук самой владычицы морей. — Бэй Доу… Я слишком долго ждал тебя. Больше никогда не отпущу. — Помолчи-ка, поэт, — сердито шепнула она, дав ему минутку отдышаться. — Снял пробу, а теперь дразнишься? Не выйдет. Крепкая рука мягко легла на выжженный солнцем затылок.***
…Её сердце билось сейчас совсем рядом с его виском: сильно, часто. Кадзуха знал, что ей всё это ужасно нравится, и был почему-то уверен: никто из тех, с кем она — возможно — бывала близка, не был таким чувственным и внимательным, как он. Там, на «Алькоре», она иногда хватала его за плечо, чтобы увлечь с собой в укромный уголок и, прошептав на ухо что-нибудь подчёркнуто легкомысленное, положить его ладони себе на талию, приглашая скользнуть ими выше… Так Кадзуха стал одним из немногих во всём Тейвате, кому было известно, что под плотной блузой, заправленной в штаны, Бэй Доу носит лаконичный корсет из дорогой ткани, а рёбра жёсткости у него выточены из костей загадочных рыб… или ещё кого позагадочней. И уж точно вряд ли кто-то, кроме Каэдэхары, знал: даже сквозь блузу можно столь тонко касаться самой владычицы морей, что после она рассыплется в благодарностях!.. В их случае это означала всего-то дорожка поцелуев в шею, от мочки уха до ключицы, и будто невзначай брошенное «за мной должок» — но, имея представление об её щедрости, Кадзуха уже знал, что этот «должок», в свою очередь, надолго оставит должником его самого. Да, Бэй Доу не обсуждала с ним своё прошлое, а сам он не считал нужным спрашивать. Кадзуху вполне устраивало видеть её в настоящем времени неожиданно нежной, голодной, готовой просить его о чём-то… о том, в чём он никогда бы ей не отказал. Лишь бы сама она не заставляла делить её с кем-то. Даже с самой Волей Небес Цисин, как ни были нелепы слухи о чем-то порочном, что якобы происходило между ними. — А ты хорош, малёк, — повторяла Бэй Доу, пока он целовал её даже крепче и горячее, чем мечтал. — Ты сегодня ужасно хорош. Кадзуху всё сильнее окутывали чувства, не знающие ни образов, ни слов. — Анэгими, я хочу… Я хочу, чтобы больше никто не смел прикасаться к тебе, — хрипловато повторял он, не переставая ласкать её. — Никто больше. — Куда уж мне больше, — смеялась она, жестами подсказывая ему всё новые нежности. — Одного тебя… да, вот так, всё верно делаешь, малёк!.. Мой мальчик, мой дорогой Кадзу. — Я?.. — жадно вдохнул он. — Не я же, — тут она привлекла его к себе, чтобы утопить в поцелуях. — Сокровище с чужого берега. Никогда таких не встречала. Кадзуха прикрыл глаза. Голова закружилась; аромат заоблачных перчиков всё ещё оставался на губах Бэй Доу — легко было притвориться, что дело в нём. Конечно же, в нём — не считая её щедрых поцелуев, от которых сбивалось дыхание. — Владей мной, Бэй Доу, — не помня себя, он умоляюще прижался к ней всем телом. — Ты нашла меня. Я весь твой. Возьми… возьми всё, что захочешь. Теперь уже по его груди пробежали мурашки от прохладного воздуха. Бэй Доу знала, как управляться с дорогими капризными тканями… и с милыми беспомощными поэтами. Строго в единственном числе.