только мой пациент

***

      — Ты же понимаешь, что так делать нельзя? — Захаров практически шепчет в самое ухо, так что звуки его голоса пробивают на мурашки только Нечаева. Он громко сглатывает вязкую слюну и переводит затуманенный взгляд на своего собеседника.       — Я же не думал, что это так важно, — Бежать уже некуда, потому и остаётся смущенно осматриваться, предупреждая появление посторонних у них на пути. В обычно людном коридоре сейчас пусто, но в любой же момент из занятых лабораторий для исследований и кабинетов могли выйти сотрудники. Никогда не знаешь тем более на кого можно наткнуться. Тут либо проигнорируют их странный вид, либо запомнят навсегда и если что начнут прилипать с вопросами. Плавали знаем.       — Сережа, милый, у меня нервы конечно железные, но испытывать их на прочность себе дороже выйдет. Ладонь Харитона не особо большая, но довольно нагло себя ведущая. Она медленно опускается сначала на чужую талию, барабаня кончиками пальцев по изгибу. А дальше она безбожно нарушает все грани приличного и неприличного, сжимая ближайшую к себе ягодицу. И было приятно слышать несдержанный вздох и даже полустон. У Сергея просто не получалось иначе реагировать. У него будто бы все рецепторы, все нейронные связи начинали гореть от напряжения стоило именно ЕМУ пробраться так далеко в личное пространство. Они уже давным-давно переступили все возможные стадии отношений кроме той самой финальной, где обычно все простые смертные женятся или выходят замуж. Вот только им это точно бы никто не разрешил. За это обычно приходится в дальнейшем прописаться в тюрьме если вообще не отправиться на расстрел. И все же все же — без любви было бы туговато. В ней можно найти бесконечное количество плюсов, но и как же без минусов тут. Пока что в их отношениях нельзя было выставлять все напоказ. Тут даже за руки не подержаться, а уж про длительные объятия и речи быть не могло. Плюс можно слишком явно примелькаться, если часто ошиваться там, где не должно быть. Пусть то тренировочный полигон для теста оружия или лаборатория для исследований.       — Я просто проходил обследование у других врачей. Даже ДимСергеевича не стал напрягать. Все же вы все очень заняты в последнее время…ммххм, — Последняя часть предложения потонула в вырвавшемся из потрескавшихся губ стоне. Была поглощена с концами от волнения и накатывающей волны возбуждения. Все-таки эти прикосновения, этот голос могли свести с ума лучше алкоголя.       — А если я скажу, что ревновал? — Захаров — змей искуситель. От его хриплого низкого голоса колени были совсем не в порядке. Совсем невыносимо было находиться под таким влиянием ведь уже хотелось всякого. Всякого неприличного, от которого внизу живота начинало теплеть. Хочется сразу же подчиниться, свернуться скулящим комочком прямо у самых ног и просить говорить еще и еще. И ведь Харитон прекрасно знал обо всем, умело используя по назначению и нет собственный тембр. Ему нравилось доводить до исступления, до греха, до максимально поплывшего состояния. Чтоб его просили повторить еще и еще. Чтобы он никогда не останавливался и чтобы был и нежным и грубым. И ведь до чертиков перед глазами хотелось пусть это, наверное, и постыдные для мужчины мысли. Мысли о том, как тебя подчиняют, берут и размазывают. Будто бы горячее масло ножом. Плавно, а после жестче, если не поддается. А если еще и идти назло против установленных правил, то можно получить неожиданный сюрприз. Вот только иногда, как сейчас, все происходило совершенно наивно и случайно. Никаких продуманных планов по соблазнению ранее неприступного профессора, который по началу вообще обходил солдата Сеченова окольными путями. Неинтересно да и зачем собственно. И ведь как-то же завертелось, закружилось, что уже даже и не вспомнить как все и началось. Помнились только яркие отрывки вечера корпоратива на новый год, когда влажные от шампанского губы накрыли такие же и все померкло. Очнулись уже через несколько часов да так и не расходились. И как выяснилось позже — это был последний день, когда Нечаеву дали порулить. Больше Захаров его к собственному тылу не подпускал и предпочитал иногда позволять брать над собой вверх, не меняя позиции.       — Я…понимаю, но ведь ты же не врач.       — Ты мой пациент. И мой в первую и последнюю очередь. Хватило мне Петрова, который за тобой хвостиком бегал, когда узнал что твои руки навороченные протезы. Все дай, да покажи, да расскажи. Еще и распотрошить хотел Димино творение.       — Да всего-лишь хотел посмотреть, ничего же такого.       — А ты знал, что я его поймал с набором инструментов рядом с тобой в комнате отдыха? Вот неймется же ему совсем, — Харитон крепче ладонь сжимает и очень уж настойчиво направляет своего любовника в пустующую процедурную. Хорошо что здесь было не как в обычных больницах — нет никаких прозрачных вставок на дверях, можно закрыть чуть ли не намертво, ведь приходилось иметь опыт общения с буйными пациентами.       — Звучит так будто бы я уже должен пойти и бить ему лицо, — Нечаев ухмыляется, потому что прекрасно знал о чужом присутствии тогда. Он уже хотел напугать обнаглевшего программиста, но все испортил Шток, пришедший пить кофе. Сразу же заохал, засуетился и спугнул растерявшегося Виктора. Кто ж знал, что тот умеет так быстро убегать так еще и с увесистым чемоданчиком. Наверное там еще была лошадиная доза успокоительного или на крайний случай электрошокер, — А чего мы закрылись? И ведь Сергей прекрасно понимал, что вопрос был совершенно риторический. У него еще покалывало тело после уколов и всяких очищающих процедур для осмотра, но он все равно позволил стиснуть себя за бока и поцеловать. Так было непривычно делать это не дома. Все же они очень редко позволяли себя отпустить и заняться спонтанным сексом где-то вне уютной квартиры или на крайний случай кабинета Сеченова. Да, это было один раз, но он точно не должен об этом знать. Хотя Захаров иногда позволял себе злорадно усмехнуться, когда устраивался на том самом диване и смотрел как его лучший друг яростно рассказывает о своей новой гениальной задумке.       — Кажется ты очень мне рад, — Мурлыкающий тембр облизал уже ставшую горячей кожу шеи и Нечаева пробрало. Он оперся задницей о кушетку для осмотра и прижался поплотнее. У него между ног недвусмысленно все выпирало и легкая ткань больничной одежды не скрывала этого. Все было так неприлично откровенно, что по загорелым щекам расползся румянец. Обычно их обжигало солнце, потому что в период восстановления приходилось частенько выбираться на улицу и заниматься различными оздоровительными упражнениями. Харитону нравилось, как обычно непробиваемый для всех аргентумовец так плывет от обычного голоса. Именно от его. Может его конечно можно было назвать серьезным собственником и вообще манипулятором ради достижения собственных целях. И наверное в какой-то степени тот человек был бы прав. А потом бы его пришлось долго долго искать. Ибо от грозного взгляда профессора и его выговоров многие спешным образом меняли место работы. А всего-то посмели пойти против. Небольшая ладонь давит на мощную грудь, очевидно намекая куда стоит лечь. У Сергея сразу колени разъезжаются на клеенке, но он покорно встает в нужную позу. Мелко вздрагивает, когда слышит хлесткий звук от надевания резиновых перчаток. Естественная смазка сразу образовала лужицу, стоило лишь двум пальцам проникнуть внутрь. Они свободно двигались и скользили непозволительно медленно. Не касались того самого нужного места. Приходилось тазом назад толкаться, чтобы хоть как-то доставить себе удовольствие. Захаров позволял. Ему было совершенно в кайф наслаждаться всеми несдержанными стонами и наблюдать за тем, как перекатываются под вспотевшей кожей мышцы. Не получалось к сожалению увидеть целиком и полностью голого Нечаева, но и такой вид его совершенно устраивал. Хлюпающие звуки, всхлипы и прогиб в пояснице от одной лишь самой обычной стимуляции — вот то самое зрелище, за которое можно было бы всем лишним зрителям глаза вытащить. Ревность обожгла снова нутро и фрикции стали грубее. Жестче, яростнее и от них сжимаются чужие пальцы на ногах. На руках же кулаки стискивают край клеенки и практически рвут ее напополам. Приходится преподать урок терпения и прикусить соблазнительную ягодицу. На ней были видны неосторожные синяки от уколов и несколько укусов уже практически заживших.       — Они их видели?       — Да…ммхм…видели все. Боже, пожалуйста, помедленнее. Нечаев напрашивается на воспитательный шлепок от несдержанности и громко ахает, когда ладонь обжигает до красноты кожу. И давит в предплечье новые стоны, когда чувствует как в него медленно проникают уже не пальцы. Он все еще чувствует, как его сжимают чуть ниже тяжелых яиц и ему хочется чтоб его больше так не мучали. От каждого лишнего вздоха не под ритм у него дрожало все внутри и перед глазами плыло. Хотелось уткнуться лбом в прохладную кушетку и погрузиться в собственное возбуждение с головой. Вот только приревновавший его к другим врачам Захаров не давал расслабиться. Он то и дело окликал по имени, шептал на ухо, проезжаясь по всем накалённым нервам. И хвалил. Бесконечно количество раз. Доводил до позорных всхлипов, прикусывая загривок и рассказывая во всех подробностях, как было приятно наблюдать за первыми осознанными движениями после реабилитации. И как было приятно наконец заняться сексом дома, вжимая распаренное после душа тело в кровать. В итоге Сергей кончает в подставленную ладонь, содрогаясь всем телом. Он еще чувствует как внутри него двигаются, но уже устало обмякает на кушетке, прогнувшись в спине как надо. Харитон одобрительно мурлыкает, сжав пальцы посильнее на чужих боках и не забывает продолжать стимулировать свободной рукой все подвернувшиеся эрогенные зоны. А после собственного оргазма внаглую курит в приоткрытое окно, наблюдая краем глаза, как его возлюбленный пытается соскрести себя с кушетки.       — Ревность делает из меня монстра.       — Не такого уж и страшного.       — Я это запомню. А теперь надевай трусы и не забудь, что нам надо еще и убраться.