Скажи, кто ты?
Зачем ты раньше срока
Блуждаешь в этой адской тишине?
Dic mihi quis es?
Cur ante tempus
vagaris in hoc tartareno silentio?
«Божественная комедия»
Данте Алигьери
Сентябрь. 2007 год. Остановившись по центру комнаты, она вскидывает палец. Забыла, но что именно забыла – не помнит. Нервозность липким нечто сковывает нутро. Подумаешь, написал письмо. Подумаешь, попросил о встрече. Походила туда-сюда, катая как шар в боулинге мысль, что же ей было нужно в гостиной. И, блять, не вспомнила. Лучше вернуться в комнату. Стопроцентный способ вспомнить – это вернуться. Переступив порог спальни одной ногой, зависает на мгновение. Вспомнила. Обратно к покосившемуся стеллажу, с провисшими от тяжести книг полками. Вот он – удел одиночества. Книги. Сотни книг. Однажды ее квартиру сравнили с домом Снейпа, он тоже был одинок. Но она оказалась чуть богаче бывшего профессора, – помимо книг у нее еще был целый книззл. Не рефлексируйте, мисс Грейнджер. По итогу Снейп оказался самым непонятым. Достала «Историю Хогвартса», а за ней и фляжку с виски. Не купажированный Огденский. Хрень из яблок. Хуже березовой водки. Хотя японская еще хуже русской. А нормальный такой виски – односолодовый. Маггловский. Магглы многое делают лучше магов. Виски в первой десятке. Особенно в Шотландии. Она бы перестала думать с огромным удовольствием, но вот уж незадача, – не думать она не умеет. Глоток из фляжки, и такое желанное спокойствие разливается по венам. Она пойдет. Просто взглянуть ему в глаза. Просто услышать, что он скажет.***
Листья кружатся, с порывом кружатся выше и выше. Затем опадают. Оседают. Хрустят под ногами собачников. Как их много… собачников, и еще больше листьев в этом драккловом маггловском парке. Порыв листка вверх, вместе с надеждой. Затем все ниже и ниже, плавно оседая на землю… И надежда вместе с листьями ниже, ниже, и упала... И хруст, собачники давят листья подошвами кроссовок. Не придет… Зря он надеется. Встает и уже хочет уйти. Но вдруг вспоминает, скорее оправдывает свое пребывание в этом парке, она ведь женщина. Может опоздать. Интересное, блять, откровение. Женщина. Поздно же ты сообразил, что она женщина. Учился с ней семь лет с перерывом на один, и работал еще пять. Дурак. Смотрел, как она замуж выходит. Зубы в пыль стер, а сделать все правильно не решился. Сначала травил ее в школе… Потом соблазнил. А потом под камень, дурак. Ой дурак. И так холодно всегда кланялся подбородком. «Миссис Уизли, прошу». Свинья. Трахать миссис Уизли в рабочем кабинете нравилось, а взять ответственность – не нравилось. Но это тогда… Сейчас все по-другому будет. Если придет. Если… если, если если. Память услужливая дрянь. Все подкидывает в воображение картинки. И немое кино «их» истории крутится в сознании. Сопровождая распирающей болью, отчаянием. Смотрел в ее глаза, где золотыми искорками плескалась надежда. Она молчала. Но он так отчетливо читал это чувство на дне ее глаз. Наверное, ее вера в тебя так же хрустела? Как твоя надежда, как листья. Под подошвами сотен безымянных людей. Ты же знал, что она любила тебя. Она уже тогда была готова пойти за тобой. Можно подумать! Любила тебя. Того, кто меньше всего на свете заслуживал ее любви. Жизнь – ироничная сука. Малфой взглянул на сигарету. Блять! Полный парк магглов, у него нет зажигалки, а прикурить от палочки как-то не комильфо. Гребаный Статут. Вот и мнет ее в руках. Злится; от желания курить, от предстоящей, если она придет, встречи. И от невозможности вернуть все назад. Отмотать. Она не просила его ни о чем. Эта гриффиндорская гордость и справедливость. Развод с Уизли. И вот, – она свободна. Тебе даже делать ничего не пришлось, — трус. Удивительная засуха. Тогда лил дождь. В том сентябре. Свинья. Ее день рождения. И вот снова явился. Еще два года, пропал и явился. Итого – четырнадцать лет истории. А она любила историю. Мысли странными углами бродили от сухих желто-коричневых листьев к цвету ее глаз. И к тому чудовищному сарафану, что она так любила. И ты любил ее и в этом сарафане и без него, но молчал. Гордость рода Малфоев. И сидишь теперь в лондонском парке в окружении гадящих собак и их хозяев с лопатками и пакетиками. Фу. Надо же было поселиться в такой респектабельной дыре. Мисс Грейнджер, наверное, даже и не думает приходить. Ее гордость ты позабыл. Как раздавил. Теперь сиди и жди покорно. Сколько уже лет ты себя обманываешь, пять, семь, одиннадцать? Десять. Десять лет ты знаешь, что ты чувствуешь. Ну уж трус. Два года достаточно, чтобы переболеть. Ей достаточно. Тебе десяти мало. И вот сейчас, послал письмо. И думаешь, что придет. Она даже не ответила.***
Бисерную сумочку в карман пальто. И на прощание в зеркало заглянуть. Будто впервые себя увидела, ого! Морщинка. Борозда меж бровей, слева. Левее переносицы. Не красавица, плевать. Вот уж и не подумает наряжаться. Засуха. Тогда был дождь. Ох сколько всего тогда. Как задыхалась от боли – это больнее Круциатуса. Предательство не из выгоды, а из трусости. Что она сегодня услышит, хотя бы извинения? Но да нахер ей они. Но он позвал, значит, ему нужно ее прощение. Чтобы спалось крепче Лорду великого рода. А она как собачка. И тапки в зубах принесет, и простит по щелчку. Ой дура. Она переболеет. Когда-нибудь. О! Она его непременно простит. Вслух. И уедет наконец отсюда подальше. Она решила – с нее хватит Лондона, Министерства. Жалости. Одиночества. И развод – лучшее решение в ее жизни. Жаль только, что школьные друзья не навсегда друзья. И тут же, усмехаясь: хорошо, что школьные враги не всегда враги. Стоит смотрит на себя. И не видела ведь раньше морщинки. Как вовремя. Двадцать восемь. Позавчера исполнилось двадцать восемь. «Священные двадцать восемь» Гермионы Грейнджер. Истерический смешок, и всхлип на вдохе. Выдох. Теперь спокойно, вдох. Задержать дыхание. Письмо на день рождения: «Поздравляю. Хочу увидеть, не будешь ли так добра...» Бобра! И всех остальных зверей. А вообще она ему выскажет. В лицо. Только ради этого стоит прийти. Взгляд на часы. Пять минут. А вдруг он передумал приходить. Сам позвал и передумал? Ну нет, он конечно подонок, но не настолько. Ох, Гермиона, любишь же ты его защищать, ото всех и от себя тоже. Рону ты бы такого не простила. Да и никому бы не простила. И уток стрелять на одном гектаре не села бы. Можно подумать! Царь всея земли! Он с тобой вообще не планировал объясняться. Чего ждать от него сейчас-то? Вдруг снова самоутвердится за твой счет. Ведь женился же тогда. Заметь, – не на тебе. Гордость рода Малфоев. Леди должна быть чистокровна. А ты по привычке шаришь по стене в поисках выключателя, чтобы свет зажечь, вместо Люмоса. И руки над огнем греешь, вместо согревающих чар. И готовишь сама, без магии. «Потрахаться Лорду хочется. Вот и явился спустя два года. Как к безотказному варианту.» Оказывается, разводы случаются у всех. Даже у священнокровных! А ты – магглорожденная ведьма без привилегий, придешь и откажешь. Посмотришь на его знакомую со всех ракурсов физиономию и дашь от ворот поворот. Ведь гордость есть не только у Лордов. Ведьме без титулов об этом тоже кое-что известно. Шаг, шаг, шаг. Ноги как каменные. Да возьми себя в руки. Шагай гордо! Как умеешь. Боже, да она сейчас в обморок грохнется. Он встает и выбрасывает в урну мятую сигарету. Высокий, с ровной спиной. На мгновение ей кажется, будто он нервничает. Все звуки будто выключились. Только хруст листьев под ногами. И нет ничего вокруг: ни парка, ни магглов, ни их собак. Все декорация. — Привет. — говорит тихо так, едва слышно. — Я благодарен, что ты пришла. Молчит. Благодарен он, ага. Еще что? — Привет, — наконец-то выдает она хоть что-то, как сквозь толщу воды. — Я должен был сказать это десять лет назад. — собирается с мыслями. Что, какие десять лет? Собирается извиняться с четвертого курса? Смотрит на него и молчит. Ветер гоняет листву. Сухая осень кружится вокруг них. Он сейчас очень похож на своего отца. Такой же взгляд, такая же жесткость в осанке. Даже трость, как довершение образа. — Я люблю тебя. — На выдохе выдает он и замолкает, будто чего-то ждет. Слова повисли в воздухе. Проникая ядом в сознание. — Пошел ты, Малфой. — все, что она может ответить. Тихо-тихо. Едва шевеля сухими губами. За все их прошлое она имеет право кричать. Вот только не кричит. Горячие слезы щиплют нос и горло, первая слеза скатывается по щеке. Этого она не ожидала. Только не этого. Любит он. И десять лет назад должен был сказать… чушь какая. Не стоило приходить. Теперь не то что уехать хочется… Удавиться впору.