За кулисами Капитолия

— Цинна! — обрушивается на Хеймитча восхищенный шепот Эффи, как только они отдают подопечных на растерзание сотрудников Центра Преображения. — Сам Цинна вызвался стать нашим стилистом! Стилистом Двенадцатого! — Да ну? — невпопад переспрашивает Хеймитч, хотя это имя он где-то слышал. — Очередной местный пижон? Надеюсь, вкус у него получше, чем у тебя. — Прекрати ерничать и посмотри. Это невероятно! — Эффи терпеливо сует ему под нос планшет с подиумным показом и Хеймитч делает над собой усилие, чтобы посмотреть на вычурных андрогинных девиц… Которые оказываются одеты в совершенно иное барахло, нежели вечное оперение и стразы. Кричащий своим эпатажем гранж дополняют кожаные пояса, графитовые накидки и высокие сапоги. В моде он разбирался от слова «никак», но это было похоже на что-то дельное. Без пошлятины. — Точно получше твоего, — хмыкает Хеймитч, удосужившись пролистать несколько кадров, а задней мыслью разыскивая в происходящем подвох. Чтобы стилист с громким именем, да в Двенадцатый? Не иначе, звезды на небе режутся в карты. — Нахал, — Эффи морщит нос, забирая планшет. — У него одеваться мечтает вся элита, а он известен тем, что выбирает клиентов сам. Зато, помню, был показ с девочками из не самых приличных Дистриктов — Восьмого и Девятого, так он из них сказку сделал! Пропуская жужжание Эффи, Хеймитч смотрит на подвешенную в коридоре плазму — там вновь крутят выход Китнисс на Жатве. Отчаянный вопль загнанного животного, ее решительный и напуганный взгляд… Хеймитча будто невидимые пальцы хватили по затылку, вызывая приступ тошноты. Доброволец, мать вашу. — Надо бы перекинуться парой слов с этим парнем, прежде чем позволить ему обсыпать детей углем. — Сам хотел это предложить. Позади них раздается приятный глубокий голос. Хеймитч обернуться не успевает, а Эффи уже щебечет, подлетая к темнокожему мужчине в черном костюме. — Добро пожаловать в наше скромное прибежище, я — Эффи Тринкет. Какое счастье с вами познакомиться! — При других обстоятельствах действительно было бы счастьем. Цинна. Если Хеймитча могло что-то очаровать в Капитолии, так это адекватность. И критерии здесь были настолько невысокими, что спокойные слова Цинны их мгновенно оставили позади, как и его внешний вид — в нем было сдержанно все кроме золотой подводки на глазах. Смотрелось неплохо. — Эбернети, Хеймитч. Рукопожатие у Цинны уверенное, взгляд — проницательный. — Это Порция, она позаботится о мальчике, — он представляет подошедшую с ним девушку. Несмотря на ярко-желтые волосы и высоченные каблуки, по меркам Капитолия та выглядела очень даже неброско. Они обмениваются приветствиями, и Хеймитч замечает в глазах Порции вежливый, но озорной огонек, которого давненько не встречал. Бросьте, эта парочка одевает самые медийные рожи, можно подумать, кому-то интересен спивающийся бывший победитель. — Жаль, что при таких обстоятельствах, но нам всем есть о чем пообщаться. Хеймитч думает только секунду перед тем, как заслужить укоризненный взгляд Эффи из-за спины. — Как вы смотрите на выпивку в двенадцать дня? *** — Что ты мне расскажешь о моей подопечной? — Жалости она к себе точно не потерпит. Это — первая внятная характеристика, которую Хеймитч выдает о Китнисс совершенно непроизвольно. Верно, Цинна ожидает другого, но как есть. Они нашли место за барной стойкой и Хеймитч занялся виски в умеренном количестве. Он обещал себе не напиваться — впрочем, это было утром. — Упрямая. Не станет делать то, что ей не нравится. Много хмурится, не улыбается, закрытая и собранная. В общем, человек из Двенадцатого. — Понятно. Что вообще представляет из себя Двенадцатый? Хеймитч слышал этот вопрос не раз, слышал неподдельный интерес в голосе капитолийцев. В молодости велся, рассказывал о невзгодах и сложностях, но довольно быстро понял, что местные воспринимают рассказы о дремучих окраинах как глупость, придирчивость или сказку. — Ты бы не хотел там оказаться, — ограничивается он сухим комментарием, опрокидывая залпом виски. И замечает в глазах Цинны… Что это за чувство? Пусть будет обида, плевать. Этикет здесь превыше всего. — И почему ты решил стать… Добровольцем? — слово режет горло, но Хеймитч выскребает его изнутри. — А Китнисс? — Даже не сравнивай, это другое. — Конечно, сравнивать с ее жертвой свою работу довольно глупо, — твердо соглашается Цинна. — Но еще я знаю, что нажил довольно неплохую репутацию, тень которой можно бросить на Китнисс. И в этом сумраке вспыхнет пламя. — Звучит как неплохой слоган. Хеймитч смотрит на лед в стакане, ждет, что Цинна продолжит разговор. Не то чтобы Хеймитч был великолепным собеседником, но… — Двенадцатый — это место, где нет надежды. Ты просыпаешься и делаешь что-то, чтобы прожить еще один день. Я — спиваюсь, люди в Котле — толкают вещи, перепродают последние рубашки, миротворцы — ищут кого бы подловить, в обмен на взятку. Стоимость этого, — он стучит по хрустальному стакану, — может обеспечить кому-то неделю пропитания. На Семидесятых Играх один из моих стащил из столовой кольца для салфеток и ложки, чтобы потом увезти домой, даже записку перед Ареной написал. Так мы живем. И ничего не меняется. Речь вышла куда обширнее, чем стоило. Не в силах посмотреть на Цинну, он смотрит на Эффи и Порцию, примостившихся на диванчике в лобби — они обсуждали свои хлопоты, не перегруженные лишними подробностями. Отчасти Хеймитчу хотелось бы также, без всего этого дерьма, и он отчаянно жалеет, что ляпнул подобное малознакомому человеку. Ничему жизнь не учит. — А потом ты спрашиваешь, почему я здесь. Сила в голосе Цинны пробирает Хеймитча почти также, как обжигающий виски, а уверенный взгляд добавляет градуса. — Пора изменить хоть что-то. *** — Я встретилась с Хлоей. — Которая… Из Первого? — Да. Она сказала, что Марвел с Диадемой подготовлены безупречно, лучше, чем все, кого она встречала до. — Ты такие вести приносишь каждый год. — Пытаюсь понять, как все устроено. — Ты? Понять? Несколько часов спустя Хеймитч сидит в гримерке, закинув ноги на стол, вполне наслаждаясь временем, когда он не обязан ни с кем встречаться. Его сюда привела Порция, позже заглянула Безгласая ассистентка, чтобы привести в порядок и обсыпать пудрой, как перед телевизионным эфиром. Для него все начнется завтра, то ли дело Эффи, которая все сплетни успела собрать. — С тобой хотят познакомиться из благотворительного фонда, — пропуская шпильки мимо ушей, говорит она, подходя к огромному освещенному зеркалу. — Знаешь, в связи с… порывом девочки. — Так ты это называешь? Порывом? — Надо ловить любой момент. — Дай пройти Параду. — Чтобы ты нашел новый повод спиться и не выполнять свои обязанности? — Нет, мисс Стрекоза. Такой цели у меня нет. По крайней мере, не вусмерть, — он подмигивает Эффи в отражении, салютуя стаканом, и в кои-то веки он не лукавил: за весь день если полбутылки приговорил, то хорошо. Эффи деловито поправляет парик и придирчиво оглядывает себя в зеркале. От нее так и разит ожиданием чего-то большего, в то время как от Хеймитча… просто разит. — Почему стрекоза? — поворачивается к нему Эффи. — Э-э, они прыгают, хрупкие и крылышки у них трепещут — прям как ты в ожидании повышения. — Очень смешно, — Эффи сдирает с его воротника бумажные салфетки, про которые он уже сто раз забыл. — Я их не видела никогда. — Зеркало к вашим услугам. Они спускаются вниз, в холле — менторы и сопровождающие. Стилистов с трибутами повезли под завесой тайны, а на встречу одноклассников оставили самых старичков. Ему приветственно машет Рубака, как всегда, громкий и представительный. — Ты была права, — говорит Хеймитч перед тем, как разойтись с Эффи по своим компаниям. — Цинна оказался вполне… Нормальным мужиком. Нам действительно повезло. Эффи смотрит на него в поисках подвоха, но Хеймитч устремляется к Одиннадцатому, ругая себя за каждое лишнее слово. Не хватало еще, чтобы Эффи начала на что-то надеяться: это самая паршивая вещь в мире. И самая заразительная.