пацаны не извиняются

Знал бы, что на съемках так сложно будет, никогда бы не согласился на эту роль. Выкинул бы сценарий и нахуй послал агента. И не роль трудная была, упаси Господь, сыграть гопника-сидельца из 80-х – не такое уж большое дело. Хуевее всего было то, что теперь, сидя на невысоком стуле перед огромным зеркалом, отданный на растерзание гримерам, нет-нет, да ловил на себе чужой взгляд. И хотелось то ли спрятаться, то ли отмыться хорошенько в кипятке, так на него еще никогда не смотрели. Даже на сборах, в полном спонсоров зале, на мелкого и смазливого, никто так не пялился. От внимательных карих глаз выламывало. – Ну чего тебе, династия? - всегда предпочитал бить первым. Ваня закатил глаза, раздраженно выдыхая. Смешно он злился – морда закаменела, усы встопорщились, проступили желваки. Кулаки сжал намертво, в левом одноразка хрустнула. Никита посмотрел краем глаза в зеркало – морду разрисовали красным, еще не засохшая бутафорская кровь блестящей дорожкой "стекала" из носа по губам. Растянул рот в ухмылке – зубы окрасились красным, и на языке загорчило противно. Ваня впился в его губы потемневшим взглядом, кадык прыгнул вверх-вниз. Мне пизда, понял Никита. – Больно рот у тебя пиздливый, Никитка. Как бы в реальности не получил по зубам. – Ауч, – зашипел Никита, смеясь. – Обиделся, да, Вань? – Пизда, – махнул Ваня, – да о чем с тобой говорить, как в стенку башкой биться. – Так на дураков же не обижаются, Ванюш. А я что, я ж дурачок, – кривлялся, самому противно стало. Ванечка отвернулся с кривой улыбочкой, в телефончик свой уткнулся и сделал вид, что его здесь нет. А там и остальные подтянулись, заполнили гримерку голосами. Вокруг Вани тут же толпа пацанов образовалась, загалдели, перебивая друг друга. Некстати вспомнилось, как обнимал его, мокрого и горячего, на ринге – с трех дублей сняли, в тесной комнатке под софитами – тянул к себе за шею, щекой к мокрому виску прижимался. Вырезали почти все, но он помнил запах чужой кожи, въелся в память – не вытравишь. Никита хотел получить от этих съемок известность и гонорар, признание своих актерских талантов, но никак не кризис ориентации. Сначала даже не понимал что происходит, почему при виде этой усатой морды вечно хочется задеть как-то, доебаться. Потом дошло. Не без помощи Лизочки Базыкиной, которая, послушав их ленивые переругивания с разных концов гримерки, закатила глаза и посоветовала уединиться и решить проблему, так сказать, лично. По-пацански. И так у нее это получилось противно, что все вокруг захохотали. Ваня посмеялся, конечно, не отводя глаза, но ушами покраснел. А Никите как по башке вдарило. Ну не мог ему понравиться пацан, тем более такой нарочито маскулинный, который симпатичное лицо прячет под уебанской бородой. Пробовал даже порнушку посмотреть, выбрал максимально похожего, а только до самого важного дошло – вырубил и чуть телефоном не залепил в стену. Не то. А когда увидел какой он милый и вежливый с другими – не с ним – крышу вообще сорвало. Цеплялся по хуйне абсолютной, даже самому смешно было. Подъебывал при всех с улыбочкой неизменной мерзкой, знал, как на людей действует. Ванечка улыбался в ответ, отбивал шутки чуть устало, под гогот младшеньких, и смотрел пристально, не мигая, как василиск. Сцену с избиением отсняли быстро. На холоде остыл немного, башка варить начала. Даже сфоткались рядом, руку ему на плечо положил, делал вид, что все в порядке. А уходя, чувствовал спиной, – смотрит. Сделал вид, что не заметил, обхватил Славку за шею, прижал и волосы ерошил, пока тот не заорал, вырываясь. Ждал, весь вечер места не находил, довел Леву со Славой своими нервными шутками до истерического смеха, заебал абсолютная всех вокруг и, наконец, ушел в трейлер отдыхать. На деле нервно тряс коленом, три раза уронил телефон, чудом не разбив экран, высосал бутылку пива – не взяло. Курил одну за другой, провоняв весь вагончик, и никак не мог успокоиться. На стук в дверь отреагировал не сразу – думал, показалось. Пришел. С мороза румяный, с ледяными руками – случайно соприкоснулись, Никита аж вздрогнул, – и распахнутой зипкой, как будто май на дворе. Словно и не собирался идти, но в последний момент передумал. Перетрогал пальцами своими тонкими все, что было на столе, смотрел искоса, оценивающе, и хитро так – Никита честно не знал как подступиться, он только с женщинами... а тут такое. Ванечка взял пачку сигарет, покрутил в руках и выудил одну, зажал между губ. Поискал зажигалку глазами. Никита вытащил свою из кармана, подкинул на ладони, наклонился, прикрывая огонь, как будто в трейлере был сквозняк, а сам во все глаза пялился. Нос его этот кривой, ресницы длинные темные, и усы. Усы Вани Янковского были его отдельным фетишем, он это уже в себе проработал. Ваня уселся перед ним, раздвинул ноги, приоткрыл красные, влажные губы, будто уже пару хуев отсосал. Никита так и спросил, честно, не сдержался. Ваня глаза закатил. Улыбнулся широко. – Ты если под чем-то, я не буду так, – предупредил Никита. – Под чем, например? – Откуда мне знать, чем золотая молодежь балуется помимо ебли в жопу. – Ты меня специально что ли провоцируешь? – Ваня выдохнул в него тонкую струйку дыма. Красовался. – Да брось, ты же не маленький. Думаешь, непонятно, с кем ты в Топях отжигал? – О, – протянул Ваня, закатывая глаза, – ты что, ревнуешь? Думал, первый окажешься? Да ты хоть знаешь что делать то надо? – Разберусь, – и сразу таким дураком себя почувствовал. – Не хмурься, лады? Это просто физиология, тебя ко мне тянет, меня – к тебе. Ничего такого. Встал, затушил окурок в пепельнице среди других таких же и стек плавно Никите на колени, устроился поудобнее. Вжался колючим усатым ртом в приоткрытые губы, пока Никита успешно отыгрывал истукана. Не получив ответа, отстранился, поглаживая пальцами воротник узкой черной футболки. – Нет? Да что тут думать-то, ну. Перехватил его за шею, пальцами сжал покрепче и к себе притянул, целуя тонкие губы. Чувствовал, как упирается в плечи, сказать что-то хочет, а потом сдается. Рот открывает навстречу. Никита бы его сожрал, честно. Руки отпустил в свободный полет – трогал худое тело везде, где только мог. Водил по спине, спускался на талию, прихватывал и мял за задницу как девчонку. Ваня извозился на коленях, терся об него, и Никита остро чувствовал его возбуждение своим давно натянувшим ткань членом. От него приятно пахло мужиком – сигаретами, шампунем и свежим острым одеколоном. Стояло на этот запах так, как еще ни разу с самыми красивыми девчонками не вставало. А тут вот, совсем не женское тело, твердое и тяжелое, и от новизны голова шла кругом. Ваня все теребил его футболку, водил по покатым плечам, спускаясь на грудь, трогал мышцы и ни на секунду не переставал целовать. Как будто его жизнь каким-то образом зависела от этих коротких влажных касаний, от скользящего по губам жадного языка, от хриплых выдохов. Cтащил с него зипку, задрал до горла футболку, взглядом зацепился за дорожку уходящих под край джинсов волос, проследил ее большим пальцем от пупка вниз, залезая под ткань. Ваня зашипел, подаваясь вперед. – По лайту пойдем, – ухмыльнулся зубасто, – а то сдохнешь еще, от культурного шока. Никита предпочел промолчать, нахуй Ваня вообще его дразнит, если не хочет ебаться. Неправильно все было, почему-то живот сводило от желания схватить, нагнуть и въехать в узкое по слюне. Смазки никакой у него отродясь не водилось по карманам, пытался быть хорошим человеком, отцом. Мужем, который не изменяет хотя бы на виду у всех. А Ваня, хоть и женат, а хуй поймешь эти их актерские семьи, там свои секретики. Может, у них принято так, понравившемуся коллеге в трейлере отдрочить. Для поднятия боевого духа, скрепления братских уз, так сказать. Ваня приспустил джинсы, оставаясь сверху, ткань туго натянулась, мешаясь. Никита раздраженно выдохнул, потянул его на себя, помогая выбраться из штанин и нижнего белья, и свои свободные серые джогеры приспустил до коленей. Выдохнул сквозь зубы, ощутив горячие худые бедра на своих. Разглядывал треугольник темных волос и стоящий колом член чуть меньше и тоньше своего. Кольнуло глупой бравадой и схлынуло тут же, устыдившись. Блядь, он не привык к такому, ни разу другой член не держал, но почему-то сам первым потянулся, огладил бордовую нежную головку большим пальцем, толкнулся в устье самым кончиком, и на пробу двинул кулаком вверх-вниз, как себе. И мир не схлопнулся. Никто не вломился с табличкой "грязный пидор", не въебал по лицу. Нормально. А от того, как Ваня вздохнул над ним, сердце зашлось, чуть грудную клетку не выломав. Соприкоснулись головками – едва подавил длинный стон от неожиданности – прошило по спине до самого копчика, свернулось внутри туго, как в пятнадцать после тренировки по боксу, когда от адреналина стояло как по команде. Яйца потяжелели приятно. Схватился куда-то за талию, не желая отпускать, гладил тазовые косточки, и смотрел неотрывно, как в мокрый от слюны и смазки кулак оба члена вбиваются, не помещаясь до конца между указательным и большим. Подумал вдруг, что как дурак сидит, и, желая хоть что-то сделать, положил руку сверху, усилил хватку, как нравилось самому. Потер под головкой, выбив из Вани тоненький звук неожиданности. Хорошо было, правильно. И целоваться тоже было правильно, прикусывать легонько настойчивые жадные губы, колоться об усы. Тишину трейлера разбивали только влажные звуки дрочки и тяжелое дыхание. Ваня вцепился свободной рукой в плечо, под пальцами грозились налиться фиолетовые синяки, благо все сцены без рубашки были позади. Глазами так и жрал эмоции, лбом ко лбу прикоснулся – губы опалило дыханием. Изломал брови, став вдруг совсем молоденьким и уязвимым, и вдруг сполз куда-то к виску, спрятался от внимательного взгляда. Теперь можно было рассмотреть его крепкое плечо, ритмично прокатывающиеся под кожей мышцы, натянувшиеся как канаты. – Ты чего, Ванюшка, застеснялся что ли? – Сука, – простонал тот отчаянно, – ты что, не подъебешь – не проживешь? Смех разбирал истерический, потому что да, даже сейчас надо было хоть что-то сказать, чтобы не было так странно и страшно от того, что нравилось. И как пахнет остро и мускусно, и ощущается тяжестью приятной, и ни кусочка гладкой, выбритой начисто кожи, привычной взгляду. Везде короткие темные волоски, даже на дрожащих бедрах, подающихся вперед непроизвольными короткими движениями. Ваня закатил глаза, проворачивая ладонь, улыбнулся кривенько. – Не ссы, все там были. Все нормально, ты отлично справляешься. Даже не начал плакать. Хотелось по башке ему дать, но сдержался. Прихватил губами кожу на ключице, потерся носом. Не смел оставить следов, сунулся выше, прикасаясь ладонью к горячей впалой щеке, повернул к себе, целоваться. Втянул в рот чужой юркий язык, прикусил, и Ваня вдруг – совершенно неожиданно – всхлипнул, затрясся судорожно и кончил, залив и член, и сцепленные намертво ладони, и на живот немного попало. Никита выдохнул, чувствуя как знакомо поджимаются мышцы. Ваня подергивался от не самой приятной стимуляции, но руки не убирал, только губами мокрыми в ухо ткнулся, мочку пососал, языком по краешку обвел – кто бы думал, что там все такое чувствительное. Никита еле сдержался, замычал, чувствуя как выплескивается толчками. Растер трясущейся ладонью пот, слюну и смазку. Ждал, что станет противно - не дождался. Ваня обмяк, попытался было слезть, но Никита не пустил. Чистой рукой притянул к себе, укладывая бедовую голову на плечо, чтобы нос холодный касался разгоряченной шеи, потрепал по волосам. – Не сбегай, ну. Посиди минутку, что как не родной. С каким-то внутренним восторгом ощущал, как Ваня расслабляется на минутку, пока отходит от оргазма. - Пусти, сохнет же. Отлепился, сдриснул в душевую, зашумел водой, отмываясь. Выглянул, кинул мокрое полотенце, и съебался обратно. Никита быстро вытер руки, заправился и швырнул полотенце обратно вышедшему Ване, чуть не залепив в лицо. – Останешься? – ни на что не надеясь спросил, тут же осекаясь. Нахуя, собственно, спрашивать. И так понятно, что им не о чем, не за чем. Сейчас свалит в свой вагончик и забудется все это. Но Ваня удивил – приведя себя в порядок, отмыв ладони вонючим мылом, завалился рядом на небольшом расстоянии, достал телефон из штанов и принялся скроллить инстаграм. Минуты через три сосредоточенного сопения подал голос: – Нормально все, расслабься. Я отсюда слышу как ты думаешь. Никита хохотнул, понимая что да, плечи свело судорогой. Встал, приоткрыл окна, выпуская запах ебли, сходил до холодильника, притащил две банки колы и положил одну рядом с ваниным коленом. Наблюдал довольно, как тот щелкает ключом, открывая и делая длинный глоток. От этого спокойствия стало вдруг страшно до одури. Хотелось спрашивать тысячу вопросов, оформляя произошедшее, лепя ярлыки и бирки на себя, как девка, чесслово. Ваня повозился рядом, откладывая телефон, схватил за плечо, прямо по синякам, повернул на себя. Нахмурился, глазами чернющими своими в Никиту впиваясь. – Тысячу раз говорил себе, что не буду с натуралами путаться, и опять. Ну что ты, просветленный, дыши давай. Никита. Дыши, родной. И так от этого упрека горько и обидно стало. Никита схватил пачку сигарет, дрожащими руками вытаскивая одну и подкуривая. Никотином придавило обратно, нервная дрожь в руках отпустила. – Ну и пиздуй тогда, че ты со мной возишься. – Ты, дебила, блядь, кусок, ебало свое завалил и сел ровно, – взвился Ваня мгновенно. – Никуда никто не уходит. – А нахуя ты тогда мне предъявы кидаешь? Ваня выдохнул тяжело, потрепал по голове и вдруг длинным движением пропустил через пальцы его кудри. – Мягкие... И вся злость в момент пропала, испарилась нахуй, как у бездомного животного, которого приласкали. Ткнулся башкой под пальцы, прикрыв глаза, со стыда хотелось сдохнуть, но и погладиться – тоже. Ваня не отказывал, за ухом проводил пальцами, по щекам красным, и смотрел в сторону. как будто не он только что этой самой рукой им обоим отдрочил на диванчике, вот уж когда краснеть надо было. – Ты это... – Никита поджал губы, подбирая слова. – Извини меня. Попутал слегка. – Пацаны не извиняются. Дразнил его, в уголках глаз морщинки от смеха собрались, и Никита впервые за долгое время искренне улыбнулся в ответ.