идеал

Тёплый июньский вечер. Поздний закат, алый-алый, а местами оранжевый. Малышенко стоит около окна и растерянно сжимает в пальцах сигарету. Чапман с вишней. Любимые сигареты Даши, что скоро вернётся с парикмахерской. «Так люблю её… Блять, никогда никого так не любила», — думает Виолетта, стряхивая пепел в розово-белую тарелочку, которую Каплан специально сделала из глины. Специально для Малышенко. Какая же Вилка счастливая… С Дашей. С той, кто рядом всегда, кто поддерживает, кто умеет любить и получать любовь. Идеал. Каплан чёртов идеал. Идеал, который только рядом с Малышенко, только с ней. — Вили, я дома. Виолетта слышит нежный голос и прикрывает глаза, улыбаясь. За окном уже темно-темно, но Малышенко видит редкие точки-звездочки на небе, на которые могла бы любоваться вечно. Видит их и понимает, что самая главная звезда у нее за спиной. Каплан обвивает тонкую талию и разворачивает Вилку лицом к себе. Смотрит в невозможно красивые зелёные глаза и прижимает Малышенко к подоконнику. У Даши снова длинные каштановые волосы. Хотя… Ей идут и длинные, и короткие… Разные. Даше все идёт, но больше всего ей идёт Виолетта. И нет, Малышенко не самовлюбленная! Только если в этом плане. — Дашуль… Тебе очень идёт. Люблю твои кудряшки, Афродита. Тянется к Каплан и целует пухлые губы, слизывая вишневый блеск для губ. Дарья отвечает на поцелуй, опуская ладони ниже. И… Вилка понимает, какое настроение у возлюбленной, от чего дыхание спирает. — А тебе идёт моя футболка на голое тело… Виль, ты уже мокрая? Ты всегда быстро возбуждаешься от поцелуев… Малышенко краснеет и позорно жмурится, понимая, что попала. Что она, блять… Слишком неловкая рядом с Каплан. Потому что та всегда говорит те вещи, от которых коленки дрожат, а щеки становятся красными. — Я не… Да-аш… Но та быстрее. Ее пальцы, благо вымытые и чуть влажные, забираются под черную ткань и скользят по бледным бёдрам. Проводят между ними, заставляя задрожать и охуеть. Потому что там мокро. Уже мокро, скользко… — Мокрая. Малыш… С тебя течет. Вилочка… Хорошо, что ты ничего не надела вниз. Я бы порвала твою одежду. И резко разворачивает Малышенко спиной к себе. Задирает футболку, открывая упругие ягодицы, шлёпает по ним и сжимает, вырывая вскрик, а после громкий стон. Виолетта дрожит и елозит, умоляюще раздвигая ноги. Шепчет хрипло: — Зай, пожалуйста… Пожалуйста, зай… Уже твёрдые от желания соски трутся об прохладный подоконник. Малышенко выпрашивает ласки, выпрашивает то, что Даша умеет прекрасно давать. Выпрашивает грубые толчки, грязные слова и шлепки. Умоляет, как и любит Каплан. Нежные пальцы скользят между половых губ, где смазки уже много. Вилка прогибается в спине и жмурится, тяжело дыша и пытаясь не задохнуться. Она ведёт ягодицами и Даша понятливо шлёпает по ним, помня о кинках партнёрши. Малышенко вскрикивает от резкого толчка сразу двумя пальцами. Они, конечно, занимались сексом прошлым вечером, но… Виолетта знает, что Даше нравится, когда она громкая. Поэтому позволяет ей слышать, позволяет знать, как же хорошо от ее пальцев. Каплан наклоняется у уху Виолетты и свободной рукой сжимает ее грудь. Шепчет: — Сколько бы мы не трахались, зай, а ты все равно такая узенькая… Зай, смотри в отражение, ладно? Смотри, как ты открываешь рот, как моя рука быстро двигается в тебе, как ты течешь… Моя. Даша видит, как Вилка открывает глаза и смотрит на себя. За окном огни домов, темное небо и луна, что освещает облака. Она отражается и в глазах Виолетты. Делает их ещё ярче, ещё красивее. Каплан надавливает пальцами на переднюю стенку. Ускоряет толчки, слыша громкие стоны. Ницце и Салем где-то бегают, но девушкам сейчас не до этого. Малышенко хнычет: — За-ай… Зай, я… Я люблю тебя, зай… И, сжимая подоконник, двигается навстречу пальцам, смотря себе в глаза. Даша стягивает свою же футболку с Виолетты и откидывает её в сторону дивана. Шепчет, прикусывая мочку: — И я тебя. Смотри, какая ты красивая. Какая у тебя замечательная грудь, животик, бедра… Виль, прекрасна. И звуки, которые ты издаешь… Даже снизу. Слышишь? Прекрасны… Третий палец проникает без особого труда, потому что смазка хлюпает. Малышенко скулит, прогибаясь в спине до хруста, покрывается мурашками от лёгкого ветерка, что пробежал по груди и между ног, будто лаская. Она бормочет: — Так глубоко… Даш, быстрее… Дашенька. Виолетте хорошо. Очень хорошо. Она ощущает, как коленки дрожат и подгибаются и понимает, что Даша держит ее. Даша, которая выглядит хрупкой и очень феминной, сейчас берет ее, шлепая и говоря грязные вещи… «Все думают, что я актив, но… Во-первых, активов и пассивов нет, а во-вторых… Бля-я, сейчас кончу». Каплан перехватывает шею Малышенко и сжимает ее, крепко, но не сильно, не до боли. Ускоряется так сильно, что запястье ноет от боли, но… Виолетта любит так. До визгов, до звёздочек в глазах. Вилка хрипит. Хрипит, очаровательно хныча и всё-таки жмурясь. Даша останавливается и приказывает: — Смотри на себя, иначе я вытащу пальцы и запрещу дрочить. Будешь сидеть, возбуждённая и мокрая, пока я не разрешу потереться об мою коленку. Поняла? Малышенко кое-как кивает, потому что татуированная ладонь на шее мешает нормально двигать головой. Вилка широко раскрывает рот, ведь пальцы снова готовы вытряхнуть всю душу. Точнее, вытрахать. И, спустя пару секунд, кончает, сжимаясь и прижимаясь спиной к груди Даши. Каплан убирает ладонь с шеи и, вытащив пальцы, протягивает их Виолетте. Та, красная от недостатка кислорода, потная и счастливая, облизывает их, посасывая. А после спрашивает, разворачиваясь лицом к лицу: — Могу оказать ответную услугу? И видит, как Даша стягивает с себя футболку. Вилка видит крупную обнаженную грудь, потому что возлюбленная белье не носит, видит татуировки, плоский животик… Каплан снимает с себя штаны, позволяя Виолетте уже в тысяча первый раз увидеть красивые ягодицы и красное белье. Блядски-красное, черт. Даша видит этот взгляд и смеётся: — Тигрица, ты меня глазами уже нагнула. Пойдем на кровать. И сама тащит Вилку в спальню, где огромная мягкая кровать. Малышенко же тормозит у тумбочки и достает из нее их игрушку. Одну из любимых, между прочим. Страпон на ремешках. С Дашей Виолетта всем наслаждается. Каплан видит это и улыбается. Стягивает стринги, открываясь полностью. Ее полная грудь быстро поднимается и Малышенко видит смазку на внутренней стороне бедра. Видит, как возлюбленная хочет ее. Виолетта завязывает ремешки на своих бедрах и ложится на кровать. Хлопает по своим ногам и Даша, тяжело вздохнув, забирается на них. Вилка дотягивается до соблазнительного розового соска и вбирает его в рот, чуть прикусывая. Слышит мелодичный стон, от которого внутри все вздрагивает и сжимает ягодицу, направляя игрушку внутрь Каплан. Та, прогибаясь в спине, начинает медленно насаживаться. Виолетта смотрит на это, на то, как постепенно перестает видеть страпон и… Сглатывает. Шепчет: — Он весь в тебе. Зай… Ты такая мокрая. Очень мокрая. Укладывает большой палец на клитор и начинает гладить его. Вырывает стоны, помогая начать двигаться. Смотрит на покрасневшее лицо, на подпрыгивающую грудь, на капельку пота, что стекает по животу… Она сжимает нежную грудь и поднимает бедра, глубже проникая в Каплан. Сначала медленные, скользящие движения, а после нетерпеливые толчки. Виолетта опрокидывает Дашу на простыни и начинает быстро вбиваться в нее, вырывая крики. — Вили… Вили, давай… Ты же помнишь, что я тоже это люблю. Сожми шею сильнее. И тянет чужую руку от груди и выше. Заставляет грубо сжать и жмурится, потому что удовольствия ещё больше. Малышенко слушает хлопки кожи о кожу, смотрит на влажную промежность, в которой исчезает и появляется игрушка, смотрит на дрожащую грудь… Шепчет, понимая, что скоро Даша дойдет до пика: — Давай… Любимая… Маленькая, кончи для меня. И трет клитор, заставляя хрипеть громко, судорожно. После, когда игрушка откидывается в сторону, Виолетта устраивается между дрожащих бедер. Она вылизывает возлюбленную, доводя итак гиперчувствительный организм до абсолютного наслаждения. — Вил… Вил, ты идеальна для меня, знаешь же? Даша гладит Малышенко по голове, пока та лежит у нее на груди. Они приняли душ, покурили и поели, но так и не оделись. Зачем им одеваться друг с другом? Хотя… Вилке иногда неловко, будто они и не встречаются уже три года. — Знаю. А ты для меня.