***
Прозрачное, как хрусталь, утро звенит холодом. Ветер, слоёный и упругий, несёт бесшумной тенью, подталкивает в спину. В тени деревьев пусто, и Саске двигается тихо и стремительно. Проклятые глаза брата видят ясно до омерзения, словно путь продолжен серебряной лунной нитью. Он знает, Мадара не ошибся с местоположением, и Саске находит их быстро. В одиноком двухэтажном рёкане, укутанном сугробами, точно пухлыми мякишами хлопка, два этажа. Саске издали видит: на втором распахнуты сёдзи. Он сбавляет скорость, замирает на толстой ветви, и ненависть, спящая в нём до сих пор, вскипает, подбираясь к горлу. Там, на втором этаже, Наруто. На первом — Какаши и тот шиноби с древесными техниками. Саске чувствует это так же явно, как шероховатость коры, впившейся в ладонь. Злость, вязкая, скользкая, вцепляется в сердце, растекается по крови — вместо крови. Саске сжимает зубы до скрипа. Наруто, со своим вечным нытьём о связях и дружбе, — бесит, бесит одно его имя, впаянное в завитки мозга, как клеймо. Въедливый, прилипчивый, как пятна крови на рукаве, как ржавчина на лезвии сюрикена. Но теперь этому придёт конец, всему приходит конец, и связи, которую, казалось, не перерубить даже самой острой катане, тоже. Мадара сказал: добыть Кьюби теперь легче, потому что он — надо же — влюблён, ты справишься с этим, Саске, это быстро, это легко, это можно сделать в одиночку. Придурок-Наруто, даже в подкладку старой дружбы умудрился подложить толику своего идиотизма, думает Саске. Влюблён? Будет тебе любовь, такая, что дыра не в лёгком, а в сердце. Саске не знает, что переворачивается в нём — ненависть, злость, неверие или что хуже, — и не замечает, как под его судорожно сжатыми пальцами хрустит древесная кора. Бешенство превращается в колючую клейкую лавину, заливающую разум, застилающую глаза; к зрачкам подкатывает знакомый жар и наплывает удушающая тьма. Я тебя уничтожу, думает Саске, убью, а если снова услышу о дружбе и связях — изрублю на куски, клянётся Саске, глубоко вдыхает, и покалывающий зимний воздух перекатывается в лёгкие. Саске каменеет изнутри, набирается ледяной ненависти, возвращает в рассудок холод. Скоро эта не-дружба потеряет смысл. Незачем тратить силы на эмоции — скоро от Наруто останутся одни воспоминания. Саске сдирает себя с места и летит вперед — мимо между деревьев вспыхивают и исчезают белые точки-просветы. Главное, выиграть время, пока Какаши и второй шиноби его не обнаружат, повторяет про себя Саске и заставляет потоки чакры течь осторожнее, незаметнее. Утреннее небо затягивают сизые тучи. …Доверчиво распахнутые сёдзи не скрипят, когда Саске невидимой тенью просачивается внутрь. В комнате, опоясанной восемью татами и испариной дневного света, Наруто лежит на футоне съёжившись — даже кажется меньше, чем есть. Черно-оранжевая курка выглядит пепельно-бледной, и что-то в Саске коротко цепенеет, колючим импульсом пробегает в солнечном сплетении. Он бегло отмечает, что сумку с кунаями болван отбросил в угол, обувь — тоже. Хреновый из тебя шиноби, Наруто, раз ты так легко позволяешь подкрасться сзади, и стоит только Саске об этом подумать, как спина, обёрнутая в чёрно-оранжевое, вздрагивает как от пинка, и Наруто стремительно оборачивается. В голубых глазах — растерянность; без банданы лицо кажется открытым и трогательно распахнутым, и Саске с мрачным удовлетворением хмыкает про себя — как был наивным придурком, так и остался. — Саске? Голос — поражённый до дна души, но ещё тихий, робкий, с узнаваемой хрипотцой, и Саске понимает — ещё секунда, у него есть ещё секунда, может, полторы, до того, как Наруто справится с удивлением, поймёт, что перед ним не иллюзия, и разорвёт заиндевевшее пространство комнаты боевым воплем. Саске шуршит по воздуху, в одно мгновение оказывается у футона. Вцепляется в оба запястья Наруто, гвоздит их к полу: — Не ори, — еле слышно цедит он — раньше, чем из приоткрытого рта напротив успевает сорваться хоть звук. — Не вздумай орать. — Что ты тут делаешь? — Его голос, пока недостаточно громкий, ввинчивается Саске в виски, режет на живую. Он ещё не сообразил, почему Саске не нападет, почему он так странно и непривычно себя ведёт: будто не было между ними трех лет разлуки, будто они на миссии и им надо вести себя тихо… Эти мысли перебивают другие, острые и ядовитые, чёрные-чёрные, шепчущие голосом Мадары: просто уведи его, уговори его пойти с тобой, попроси помочь и он пойдёт, план простой, но в этом вся прелесть, Саске, я знаю, что он чувствует, он влюблён и он пойдёт, он несмотря ни на что пойдёт… — Саске? Зачем ты… — в наивную синь вползает знакомая дымка упрямства и непримиримости. Наруто пытается высвободиться из хватки, но пока не всерьёз, и Саске понимает, что не может вытолкнуть из себя ни слова. Не может позвать его с собой, не может даже снизить тон, сделать его дружеским, человечным — иначе он проиграет, иначе Наруто победит, иначе… — Да заткнись ты, — яростно шепчет Саске, придавливая его к полу, стискивая запястья. Костяшки на его собственных пальцах белеют, кожа натягивается до предела. — Нахрен ты на меня залез?! — Наруто не орёт, как болотная выпь, но возня на грани слышимости — начинает резать слух. — Заткнись, — выплёвывает Саске, не давая ему себя сбросить. — Заткнись-заткнись-заткнись… Лицо Наруто — впервые так близко, и Саске замечает раздражающе розоватый, обветренный кончик носа, влажную, блестящую кайму на внутренней стороне губ и яркую снаружи, замечает рот — приоткрытый безмолвный колодец, откуда короткими горстями срывается пар, замечает дурацкие светлые прядки, торчащие у висков — наверное, долго лежал на футоне… Бесит, как же он бесит — как рана на корне языка, как заноза под ногтем. Бесполезный, глупый, раздражающий — да как он смел влюбиться, как он смеет всё это чувствовать, когда Саске так плохо от их связи, когда его переполняют ледяные ярость и ненависть?! — Да что ты… — Наруто дёргается, его мышцы опасно деревенеют. Воздух между ними трещит, как наэлектризованный. Молчаливая борьба набирает обороты. Наруто сейчас разорётся, набросится с кулаками, сюда примчится Какаши, с ужасом понимает Саске, и раньше, чем успевает тщательно всё продумать и взвесить, раньше, чем понимает, что именно он собирается сейчас сделать — наваливается на Наруто всем телом, придавливает к футону и прижимается к губам. …Губы Наруто — горячие и обветренные, полоска рта — влажная, Саске успевает провести по ней языком. Наруто тихо вздыхает, и миг обращается в вечность, пока под ладонью Саске сбивается с ритма лихорадочный пульс. Целый миг Саске верит — он закончится только тогда, когда он сам этого пожелает, но Наруто неожиданно выгибается: чужой рот неровно мажет по щеке, запястья ловко выскальзывают из пальцев. — Опять, что ли?! — воет он. — Третий раз! В упрямой голубизне его взгляда нет осуждения, но возмущение и протест так очевидны, что похожи на удар в живот. Во рту становится горько, в теле — пусто, словно его высушили, и Саске внезапно осознаёт — он ведь даже не усомнился в словах Мадары, ни на секунду не усомнился. Он даже помыслить не мог, что Наруто мог его не любить… Впервые за столько лет Саске понимает, что испуган: внутри рушатся опоры, неведомый страх запускает в сердце когти. В колени бьёт слабость, пустота в груди ширится. Они смотрят друг на друга — кажется, что синее потрескивающее пламя в глазах на секунду вспыхивает как-то иначе, но Саске не успевает разобраться. Заглохший, примятый, он отрывается от Наруто, отскакивает к стене. Дверь с оглушительным громом распахивается — в комнату, корчась и сухо лопаясь, ползут толстые ветви, вспыхивает техника Какаши Райкири, Наруто тут же вскакивает, что-то кричит… …Позже, когда Саске исчезнет из рёкана, подгоняемый техниками Какаши и того, второго шиноби, он ещё долго будет размышлять, что обязательно припомнит это Мадаре, когда будет его убивать.По внутренней стороне ветра
16 февраля 2024 г. в 21:33
— Он в тебя влюблён.
У виска лязгает металл — Мадара небрежно роняет скальпель. В ушах звенят осколки битого стекла — битое стекло стекает в уши жидким серебром, и Саске пытается сфокусироваться.
Из черноты вырывается притушенный смерч бледных пятен; свет вспарывает глаза бритвой, пробирая до мозга, — болезненнее, чем мгновения назад лезвия Мадары.
Железное эхо перетекает в тишину и снова надрезает виски: он в тебя влюблён, повторяет эхо, он в тебя влюблён… Мозги разбухают, как варёная крупа, сплющиваются о череп. Голова кружится, язык давно прилип к нёбу; слова Мадары тонут в спеленавшем тело густом влажном тумане.
Саске с трудом разлепляет губы:
— Что?
В негромкое позвякивание вмешивается грубая усмешка:
— Кьюби. — Нудный звон сопровождается надсадным скрипом кушетки. — Впрочем, не кажется. Я в этом уверен. Ты уже можешь встать.
Саске пробует шевельнуть рукой — в мышцы вонзается острая боль, словно Мадара пересаживанию глаз предпочел перекроить каждый лоскут его тела. Боль везде: гудит, впивается иглами в корень языка, лёгкие и хребет. В глазах — сплошной её сгусток, омерзительно жужжащий, как брюхо огромной осы.
— Смог ли ты заглянуть в душу, понять, что я чувствую… — с противным смешком тянет Мадара, и Саске запоздало понимает — он передразнивает Наруто, повторяет недавно сказанные им слова, слово в слово: — Мы сможем понять друг друга в следующей жизни… Надо же. — Он хмыкает. — Умрём вместе… Что-нибудь болит? Ты не сразу сможешь использовать Мангекё. Потребуется немного времени, чтобы восстановиться.
Слова Мадары тоже звучат как жужжание осы, раздражающее и надоедливое, — врываются внутрь, ранят разум. Саске осознаёт услышанное с опозданием, словно бредёт сквозь слои дыма — что Мадара несёт, что он, чёрт возьми, несёт…
— Было бы разумно воспользоваться этим, — холодно цедит Мадара. — Нам всё ещё нужен Кьюби, и при таком раскладе добраться до него проще простого.
Саске приподнимается на кушетке, дотрагивается до лица — подушечки пальцев колет сухой бинт. Спрашивает, давя в себе раздражение:
— О чём ты?
— Мы можем воспользоваться этим, — повторяет Мадара. — Мальчишка Кьюби в тебя влюблён, Саске.
Ледяная ярость поднимает змеиную голову раньше, чем Саске вникает в смысл сказанного, раньше, чем задаётся вопросом — густо обложившая душу кислота — правда или игра воспалённого сознания? — и выплёвывает:
— Не неси чушь.
Мадара не отвечает целую вечность. Молчит, и вместе с ним молчит всё вокруг: смолкает лязг, скрип, все звуки — сквозь обвал тишины, сквозь потяжелевший молчанием воздух не прорывается ни молотьба капель, ни свист ветра, ни шорох ткани. Саске кажется, он слышит, как мысли бьются о черепную коробку. Слышит невыносимое шипение, с каким ожившие слова Наруто кислотой разъедают фундамент его ненависти.
— Так или иначе, — голос Мадары неестественно отчётлив и объёмен, слова, вываливаясь изо рта, придавливают Саске к операционному столу, — ты можешь воспользоваться этим, когда добудешь нам Кьюби.