* * *
Снаружи лило как из ведра, темень стояла — хоть глаз коли, но Эйгор мчал в богорощу что есть духу, оскальзываясь на камнях и не обращая внимания на заливавшуюся за шиворот воду. Пока добежал — промок и озяб как собака, но все же сумел перевернуть тяжелое от мокрой одежды тело на спину. Тело действительно оказалось Бринденом. Исхудавшим пуще обычного, не бледным, а каким-то зеленоватым, заходящимся в кашле, но определенно живым Бринденом. — Хози, скорее, — Гвенис, не отстававшая от него от самых покоев, торопливо озиралась по сторонам. — Нужно увести его отсюда. — Это разве не ваше священное место? — Не сейчас и не для него. Сейчас ему здесь опасно. Гвенис Эйгор в таких вещах доверял безоговорочно, раз она сказала — опасно, значит, надо сматываться в темпе дорнийской баркаролы и не возникать. Не без труда подняв Бриндена и закинув себе на плечи — и почему мелкий всегда такой тяжелый? Нихрена в нем нет же, одни кожа да кости, — он побрел к замку; Гвенис подлетела поближе, подперла свою дурную половину с другой стороны, и Эйгору стало немного легче. — Откуда он здесь взялся? — Мы отбили его. Я, мама, Квентин, тетя Мэрайя, дедушка Бенджикот, даже дедушка Джонас, хоть и не верит в Старых богов. И другие помогали. — От кого отбили? От той твари? Гвенис испуганно кивнула, и Эйгор прибавил ходу — от Твари тем более нужно сваливать, особенно если она все еще поблизости. — Что это вообще такое? — Спроси сам у него, как окрепнет. Я не смогу объяснить так, как он. — Не сможешь объяснить, что тебя убило? И не только ее, если верить Бриндену. Гвенис в ответ только опустила голову и затеребила кружево на платье. — Это на самом деле долго объяснять, Хози, а у меня очень мало времени, — прошептала она. — Спроси у Брина, как он очнется. Только передай, что я знаю, что это был не он, и совсем не обижаюсь, хорошо? — Хорошо, — согласился Эйгор, вглядываясь в темноту и дождь. Когда он обернулся, сестренка уже исчезла, а Брин повис на нем всем весом, как мокрая тряпка. От замка к ним двигалось пятнышко света — кто-то спешил к ним с фонарем. Прежде чем отрубиться от холода и усталости, Эйгор успел опознать Идиота под щитом — чтобы дождем не смыло — и подумать, что хоть что-то в жизни не поменялось: они все так же прут больного Бриндена домой из богорощи.* * *
Эйгору было плохо, Бринден был без сознания, но выпускать фонарь (и щит) было плохой идеей. По двору среди порывов дождя и ветра словно в самом деле ходило что-то, раскаты грома отдавались карканьем гигантской птицы, среди холодных струй мелькали как будто перья... зубами — руки были заняты — Деймон прихватил звезду. На всякий случай, боги никогда не лишние. Ещё фонарь взял тоже в зубы, щитом укрылся от чёрных струй (и чёрных гигантских перьев, похожих на копья, которые ему упорно мерещились), повесил братишек на освободившуюся правую руку и побрёл обратно в септу. Там огонь, тепло, там хорошо и безопасно. Сьер Харберт велел бы, конечно, нести своего внука в его покои — опять же, септа ведь за пределами донжона, тоже нарушает приказы Драконьей Моли... но сьер Харберт мог целоваться по-дорнийски с покойным королём, а Деймон отправит братьев в септу. И прикажет туда же принести горячей воды. На пороге маячил Ренли — что за ночь дурная, что всех мальчишек тянет промокнуть насквозь на холодрыге! Деймон отодвинул его с дороги, свалил бесчувственные тела на лавку, закрыл покрепче дверь — на оба засова, на всякий случай, и ещё святой водой засовы полил. — Брат, брат в порядке? Мне виделось такое... как тень от человека, она грозилась, что он умрёт! — всхлипнул мальчишка. Ну вот, и ему тоже вот виделось. По окнам били чёрные крылья, а где-то там, под деревом, тускло мерцало что-то большое, красное. Как будто смотрело на них и видело насквозь. Огонь на жертвеннике дрожал, сжимался, но пока что держался. Ренли вдруг подбежал и кинул в него оленя. — За братика! Лиловый олень нормальный огонь бы загасил — он был немаленький и мокрый — но сейчас всё было не так, как в жизни, и потому огонь лишь разгорелся сильнее, поглотив игрушку. Холод сменился мягким теплом, а Бринден зашевелился. А тут и слуги подоспели, с парой бадеек горячей воды, парой одеял и тёплой одеждой. Можно обоих братишек отогреть, переодеть и ждать, пока очнуться. Уходить из септы Деймон пока что не хотел. Подумаешь, донжон Дюррана Богоборца — вот боги, они от этого снаружи может и защитят. А камни... в камни Деймон не верил, чай, не принц-лютнезвон.* * *
Вокруг клубилась темнота. Темнота, холод и ливень, и среди них кружила гигантская крылатая тень в черной короне с тремя пустыми гнездами. Эйгор старался не выпускать ее из виду потому, что откуда-то знал: если он хоть на мгновение отвлечется, хоть на мгновение ослабит бдительность, то конец и ему, и Бриндену, который тихо всхлипывал где-то за спиной. — Глупый мальчишка, — тень перетекала из птицы в человека и обратно; человек походил на Бриндена с исказившимся до неузнаваемости, изуродованным пороком и черной магией лицом и провалом на месте левого глаза. — Ты и эти ничтожества, ушедшие в свое дерево, отняли моего слугу, прекрасного слугу, который так отменно меня кормил... — Найди себе кого другого и жри, пока не лопнешь, а моего брата не тронь! — рявкнул в ответ Эйгор. — Мало тебе по шее насовали, что не уймешься никак?! — Как они могут мне навредить? — в голосе тени мелькнул страх пополам со злобой, но тут же наполнился прежней вкрадчивостью. — Конечно, я найду себе другого, как только покончу с твоим братом. А ты умрешь, глупый приверженец ложных богов, умрешь в позоре и ужасе, и перед смертью будешь умолять меня принять твою жалкую душу... и я, конечно же, окажу тебе такую милость, потому что все вы от рождения принадлежите мне... — Разбежался, одноглазый, — процедил Эйгор. — Буду я тебя умолять — когда солнце встанет на западе и зайдет на востоке, не раньше! Палку бы сюда, а лучше кадило. Квентин Блэквуд во время Дорнийского Позорища и теологического диспута жрецам Зеленокровной такой аргумент кадилом привел, что желающих спорить не осталось. Но ни палки, ни кадила поблизости не было, а темнота все сгущалась и тень подбиралась все ближе; Эйгор снова вцепился в звезду на груди и забормотал гимн Старице — тот самый, который поначалу не мог вспомнить: — Если я пойду долиной смертной тени... В руку ему легло что-то и тяжелое; Эйгор скосил глаза — он держал за ножку вырезанную из чардрева табуретку. Почему табуретку, зачем табуретку... ладно, лучше табуретка, чем совсем ничего. — ...не убоюсь я зла, потому что ты со мной! Табуретка пролетела сквозь тень, не причинив ей видимого вреда; тень озадаченно замерла и тут же испустила пронзительный, полной злобной муки вопль, корчась в свете внезапно вспыхнувшего фонаря. Вслед за светом в нее полетели тяжеленное копье и кузнечный молот, резная деревянная прялка и стая соколов, а затем вокруг возникли шесть ярких силуэтов, и темнота начала отступать. — И твой фонарь освещает мне путь, — обессиленно прошептал Эйгор, опускаясь на землю. — Молодец, мальчик, — свет из пронзительного стал мягким, и рядом с ним возникла женщина — высокая худая старуха, статная и строгая, неуловимо напоминавшая то ли бабку Алис Риверс, то ли леди Мэрайю Блэквуд, тетку Бриндена. — Теперь он — пока что наша забота, а ты отдыхай. Силы тебе еще понадобятся. У Эйгора на языке вертелся с десяток вопросов, но ни один из них он не успел задать — старуха мягко коснулась его лба, и он провалился в сон. И лишь успел мельком понадеяться, что этот сон не будет таким же всратым, как предыдущие. — Стан-ни-и-ис! Эйгор нехотя открыл глаза. Он лежал в септе Штормового Предела, на лавке под алтарем Старицы, укутанный в одеяла, а рядом с ним съежился зареванный Ренли. Чуть поодаль, подле такого же укутанного Бриндена, привалился спиной к стене криво и косо остриженный Деймон. Веселенькая ночка выдалась, ничего не скажешь, а главное — ничего из ее событий, похоже, не было сном. Включая тень и табуретку. — Станнис, ты очнулся, очнулся! — Ренли перестал размазывать сопли по мордашке и запрыгал от радости. — Мы боялись... тот черный в короне сказал... — Меньше верь всякой хероборе, особенно в короне, — пробормотал Эйгор. Все тело ныло так, будто по нему галопом пронеслась парочка дотракийских табунов, но при этом он чувствовал странное спокойствие. — А эта черная получила по роже табуреткой и свалила. Больше не вернется, боги не дадут. Ренли замолчал на минутку и энергично закивал кудрявой головой. — А я богам помогал! Я кинул в огонь своего оленя и крикнул, что это за тебя, и я хотел, чтобы черный ушел, и огонь должен был погаснуть, а он ка-ак загорится! Эйгор спихнул с себя тяжелые одеяла, медленно сел на лавке — голова сразу закружилась — притянул к себе Ренли и взъерошил ему волосы. — Будет тебе другой олень. Черный, желтый, зеленый — какой захочешь. — Большо-ой? — Верхом сможешь кататься. — Ура-а! — завопил Ренли так, что в ушах зазвенело. — У меня будет пиздецкий олень! — Не пиздецкий, а пиздатый, — поправил Эйгор. — И не бранись в святом месте. — Но ты же бранишься! — Я неправ и больше так не буду. На другом конце септы закопошился в одеялах Бринден; Эйгор рванул к нему — просто чтобы убедиться, что это Бринден, а не Тварь — и мало не столкнулся лбами с Деймоном. — Ушел? — сиплым, странно взрослым голосом спросил Бринден. — Да вроде, — осторожно ответил Деймон. Бринден слабо улыбнулся, глядя куда-то за их спины. — Светает, — прошептал он. — Точно ушел. И снова закрыл глаза и обмяк. Лишь через пару минут судорожной проверки Эйгор с облегчением убедился, что братишка снова потерял сознание, а не умер, вымотанный Тварью до предела. Тем временем действительно светало — первые лучи легли на каменный пол, освещая статуи Семерых, а в окна виднелись мокрые от ночного дождя скалы и ровное, как стол, спокойное море. — Ну пи... — Эйгор в последний момент удержался от крепкого словца — прав все-таки принц-арфист, не стоит подавать Ренли дурной пример. — Брин, как очухаешься, скажи, что с этой х... тварью делать, не все же время гонять? А то мне одного раза хватило, повторять как-то не хочется.* * *
Даже после оленя огонь продолжал гореть неровно, дымить. В корзине почти что не осталось цветочных лепестков, а в памяти у Деймона — молитв. Он был не слишком хорошим люторанином, пускай и обещался освободить Андалос из рук язычников. Всё больше рыцарем, а не молитвенником — для молитв был братец Ульфард, постриженный септон, сестрицы Аглая и Анели... и драгоценный часослов с картинками, который стоил почти что как доспех и которым Деймон гордился не меньше. Зачем учить всё наизусть, если можно вот этак вынуть драгоценную книжицу из кармана и всем на зависть читать по ней? Теперь вот платить за былые грехи, и только бы не жизнями любимых братьев... Кто же спасал от нечисти в уроках их детства? Старица. «Если я пойду долиной смертной тени, не убоюсь я зла. Твой фонарь укажет путь мне, и посох твой убережёт меня в пути». Он завернул братишек в одеяла и подволок к постаменту статуи Старицы, прося её защиты для них и толику мудрости — для себя, чтобы понять, что делать. Хотя что делать — вопросов не было: ждать да молиться, не забывая не давать отчаяться мальчишке Ренли. К счастью, Эйгор очнулся. За ним и Бринден — пусть ненадолго, пусть почти сразу опять закрыл глаза, откинулся на постамент, обмяк. Ничего, ему не привыкать валяться без памяти. — Эйгор, есть дело. Ну-ка, подай... а, нет, не так. Держи-ка, — сунул Деймон в руки брату горсть цветочных лепестков, последнюю, оставшуюся в корзине. До чего дошли хозяева Предела — в дворцовой септе ночью ни монахов, ни септонов, ни септы! Но Аглая учила, и Блаженный Бейлор писал, что в случае нужды обряды можно свершить самим. Нужно только масло — да где оно, треклятое? Должно же быть, ведь четыре-то года назад Ренли кто-то помазал семью елеями... наверное. Деймон уже не был уверен. Здесь даже слуги так дурно отзывались о богах и их служителях, что могли бы и не озаботиться столь важным делом... Так и не найдя святого елея ни под жертвенником, ни в ризнице, он просто вынул флакон лавандового масла, которое купил вчера с последних денег — нечего жалеть для благого дела — и вылил его на белую башку дурного братишки. — Эйгор, сыпь лепестки! — скомандовал он. — Если зло лезет из богорощи, помажем нашего Брина в Брандоны, пусть будет семерянин и под защитой нормальных богов, я так считаю. — Ты еб... рехнулся? — уточнил братишка, но лепестки на голову посыпал. Видно, тоже решил подстраховаться. Церемония была не очень похожа на реальную, но кое-как в четыре руки и с помощью мальчишки Ренли они изобразили что-то отдалённо приличествующее. И только повесили на шею Брину звезду, как подобает, как в септу вломился лорд Харберт. — Принц немедленно зовёт всех к себе, внук... Мать и Отец всеобщие, вы что творите, грешники!