Ma dépendance

Часто люди путают понятия влюблённости, симпатии и любви. Симпатия - лёгкое проявление положительных эмоций, предрасположенность к человеку. Когда видя него появляется приятное ощущение комфорта и умиротворения. Желание побыть с ним чуть дольше, но не переходить рамки дозволенного. Влюблённость - более сильный эмоциональный спектр. Зачастую ее путают с любовью. Это привязанность к человеку, порыв находиться рядом с ним и защищать от всех бед. Глядя на объект своей симпатии, возникают лёгкие бабочки в животе, приятная тяжесть в конечностях и трепещущееся сердце. Это безусловная эмоциональная привязанность. При виде него ты чувствуешь, что дыхание учащается, все внутри дрожит, а взгляд устремлен прямо на него. Ты читаешь его чувства, ждёшь ответной взаимности, и в случае отказа ещё долго коришь и винишь себя, не в силах обвинять свой идеал. Спустя долгие годы разлуки в тебе все ещё что-то откликается при его упоминании, но уже не вызывает острых чувств. Любовь - наивысшее проявление привязанности по категориям иерархии. И самое гадкое. Зачастую ее привыкли романтизировать, отсылаясь на книжки прошлых веков с другими порядками и отношениями между людьми, а также путать с влюблённостью. Но если она со временем проходит, а чувства остывают, то от любви просто так не избавиться. Ты будешь зависим от человека. Как наркотик, нуждаться в нем, дышать одним кислородом. Это гложащее чувство будет заживо съедать тебя изнутри, выворачивая внутренние органы и изничтожая себя. Ты будешь хотеть слышать только его голос, видеть в остальных людях частички его эмоций. Весь твой мир сузится только до одного человека, разум затуманен, а все инстинкты так и будут кричать, что он только твой. Все отказы ты будешь воспринимать чрезвычайно остро. Но это чувство в тебе нисколько не уменьшиться, а будет возгараться пожаром, сжигая все вокруг себя беспощадным пламенем. Любовь, граничащая с животным мазохизмом, причиняющая тебе столько боли. Но лишь одного взгляда на этот субъкт хватит, чтобы забыть про все свои проблемы. Забыть причененные страдания и терзания души, чувство безысходности и тоски. С ним все эмоции перезагружаются, даря опять ощущение заполненности в душе. И увы, от нее не избавишься. Это гребаная боль, которую ты проносишь через всю свою жизнь. И именно это испытал Вэйно. Впервые, за 176 лет своей жизни, юноша увидел его. Наивного ребёнка, стоящего вокруг своей русской свиты. Хельсинки в тот момент забыл как дышать. Его сапфировый взгляд был прикован лишь к нему, со столь далеко расстояния запоминая каждую изюминку во внешности, вздернутый прямой носик, блеск прозрачных глаз. И голос. Такой мелодичный, с детскими нотками капризности. Он был словно околдован, будто выпил самый быстродействующий яд мира, последствия которого были не обратимы. Гельсинфоргс перестал спать ночами, ведь тогда ему снился образ этого ребёнка. Отвратительно, мерзко. Он не мог, он боялся осознавать, что чувствует к нему. Посмешище. Как же стыдно, двум столицам разных враждебных государств испытывать друг к другу положительные чувства. В политике нет личных чувств, а тем более любви. Да и может Хельсинки его покорить? Тот ещё совсем малый неосознанный, незрелый ребёнок, который толком и не понимает своих эмоций, не познал все ужасы этого мира. А сам Гельсинфоргс... Его неидеальная фигура, скрюченность, не пропорциональные и не симметричные части тела. Оставшиеся на них ужасные шрамы и порезы, напоминающие, что он не пупс земли. Его душа сгнила, протухла, не заслуживающая прощения Бога. Разве мог он упорочить в страшнейшем грехе ещё одну душу? Такую чистую и невинную? Все эти чувства неправильные, бесполезные. Пятиминутный трепет. Так думал Вэйно. Пока не увидел вновь уже повзрослевшего Сашу. Все его обещания не приближаться к юноше и уж точно ничего к нему не испытывать оказались провальными. Его безжизненный взгляд, потухшая жизнь словно окрасилась в пятна радуги, заиграла красками. Сердце сделало кульбит, забившись, как бешеное, намереваясь вырваться из груди и отдаться этому юноше. Бабочки внутри живота, похороненные заживо и умершие, словно снова ожили, начав неистово летать, попадая своими нежными крыльями по внутренним органам, принося необыкновенную боль. Но он не замечал этого. Налившиеся свинцом ноги не слушались, приближались к объекту своей одержимости. И, о Господи, повзрослевший парень был ещё красивее образа ребёнка. Его прекрасные глаза цвета грозовых туч не показывали открытую радость, не блестили как раньше, а метали молниями, прожигали своими холодными стальными алмазами в прохожих дыру. И, Боже, как он мечтал ощутить этот взгляд на себе. Его грациозная фигура была одета в тонкие брюки, огибающие худые ноги, подчеркивающие чуть видные мышцы. Грудную клетку и туловище прикрывал парадный мундир с серебряными вставками и расположившимися на широких плечах эполетами. Он мечтал съесть его заживо, до последней косточки. Но находясь в паре шагов от этого юноши, вдруг оступился. Весь его силуэт прожег холодный, до боли знакомый, голубой взгляд. Он будто кричал, уходи, это моё. Внутренности замерли, нездоровый румянец покрыл его щеки, а сам он побледнел. Виски запульсировали. Вдруг он со всей дури рванул в ванную. Рвотные рефлексы не прекращались пару минут. По глазам текли слезы, судорожно стертые его пухлыми неровными пальцами, не такими идеальными, как у Саши. Дышать становилось все труднее, будто дыхательные пути перекрыли, а лёгкие сжались, обернутые длинными лозами розы, при каждом вырвавшемся дыхании натыкаясь на колящиеся шипы. Внезапно он закашлял. Его горло жгло, тело билось в конвульсиях, внутри все болело, а сознание стало плыть. Спустя пару секунд на окровавленной ладони лёгким порывом приземлился лепесток. Такой невинный, чистейше белоснежный, нетронутый никем в этой вселенной. Его края стали сгнивать. Вэйно, сквозь слезы, улыбнулся, словно и вовсе потерял рассудок. Наставший очередной приступ стёр улыбку с лица. Он неистово кричал от боли, уже никого не стесняясь. Сознание уплывало, глаза застелила пелена. Он влюбился... *** Вэйно ещё раз оглядел себя в зеркале. Его пытливый взгляд прошёлся по всем неровностям, подмечая мельчайшие складки, чуть вздернутый воротник, и одежду, подчеркивающую все недостатки его тела. Не идеально. Сделав ещё один глубокий вдох, он постарался отогнать от себя все эти терзающие лишние мысли. Знает, что если начнет, то навряд-ли успокоится и так легко выйдет из этого состояния. За спиной раздался тихий стук, а горничная чуть приоткрыла дверь, просовывая через щель свою брюнетистую голову в чепчике. - Господин Гельсинфоргс, бал начинается. Сказано осведомить о том, чтобы Вы спускались в банкетный зал. - Я понял, иди. Чуть кивнув, парень проводил ее своим взглядом. Началось.. - Не оплошай, не сделай ничего лишнего.- прошептал себе под нос напутственные слова, проходя вниз по лестнице. *** С первых минут пребывания здесь становилось душно. Дыхание затруднялось, нос кривился из-за врезающегося запаха дешёвых европейских духов. Ну и мерзость. Ушные перепонки стали раскалываться из-за громкого звука очередной музыки живого аркестра. Люди вокруг него были в компаниях, шептались между друг другом, пуская пошлые сплетни, омрачающие репутацию многих, гадко и громко смеялись, что совсем не вписывалось в этикет. Казалось, что все они смотрели на него. Говороли только о том, как он нелепо выглядит, как влюблен в близкого родственника императора. Пот выступил на его гладкой коже, кадык пошевелился из-за взглатывания, а глаза нервно огляделись вокруг в поиске знакомой компании. Огромные стены здания давили. Над ним возвышались колонны, выточенные из мраморного камня, украшенные замысловатыми ветвлениями. Вокруг висели портреты и фрески. Канделябры слепили своей пышностью и дороговизной. Служанки бегали с фужерами, пополняя их каждые пять минут. Вэйно даже не был уверен, что когда-то был на настолько важных и значимых событиях. Казалось, что на юбилей императора собрались монархи со всех стран, хотя он бы даже не удивился, будь это правдой.. Каким-то образом фин подошёл к выпивке, беря в свои руки изящным движением стакан вина, сразу же осушая его. - Ого. Советовал бы полегче, если не хочешь напиться. Вэйно вздрогнул, подавившись выпитым напитков. Его любезно ударили по спине, помогая откашляться. - Бьерг! Я уж думал здесь нет знакомых лиц. - Это только начало, ещё даже половины гостей нет. Вот к полуночи я ещё припомню твои слова. Тихая умылка осветила его лицо. В компании Стокгольма пережидать это мероприятие было чуть сноснее. Во всяком случае, казалось, что он был менее высокомерен и настроен к нему намного доброжелательнее, нежели все остальные присутствующие здесь вместе взятые.. Лишь бы успеть до прихода Московского.. - О, император выходит. Вэйно вздрогнул, переводя взгляд на балкон. И вправду, вся царская свита, с полной семьёй.. Хельсинки подошёл чуть ближе, глазами выискивая его. - Александр сегодня что-то спрятался в тени. Неушто день наконец-то не выдался? Ох, и вправду. Стоит вдали от всех, под покровом витиеватой занавески. - Не злорадствуй, Меларен. Хельсинки снова перевёл взгляд на статную фигурку Александра. Как всегда идеальный, будто только что сошел с картины. Его вьющиеся кудрявые волосы были зачесаны назад, придавая ему более мужественный образ. Заместо привычного голубого мундира с серебряными вставками, Саша был одет в полностью белый костюм. Его белоснежная нательная рубаха, закрепленная на его тонких кукольных запястьях запонками. Сверху был накинут молочный сюртук с золотистыми эполетами. Такой контраст удивил Вэйно, привыкщего видеть его в холодных оттенках, по типу небесного. Словно завороженный, парень смотрел непрерывно на столицу Российской империи долгих пять минут, на протяжении всей речи императора. От созерцания прекрасного его прервал разрезающий слух звук апплодисментов во всем зале, заставляя присоединиться к ним. Попрощавшись с Бьергом, Хельсинки прошёл сквозь толпу неуклюжих дворян к украшенной золотистыми ленточками и пышными букетами лестнице. Спустя пару секунд с нее спустилась царская семья. Поздоровавшись с каждым и передав свои поздравления, пепельноволосый приблизился к своему объекту обожания. Сделав грациозный поклон, Вэйно притянул к себе его тонкую ладонь, одарив ее нежным поцелуем тыльной стороны. Саша тихо ахнул, тут же отводя взгляд в пол. - Рад видеть Вас, Александр. Белый цвет смотрится на Вас hieno. Tämä yhdistelmä sopii kasvoillesi. - И я Вас. Кажется, с нашей последней встречи прошло чуть больше вечности. Юноши ещё раз улыбнулись друг другу. План фина был прост. Ослабить бдительность Саши, загнать его в угол и начать действовать. *** Прошло пару часов. С каждой тикающей стрелкой часов Вэйно все больше и больше нервничал. Становилось ещё душнее, воротник обворачивался лозами вокруг шеи, затрудняя дыхание. В момент, когда часы пробили двенадцать, его нынешнее робкое поведение и застывший в жилах страх, перемешанный с волнением, словно растворился. Решительно набирая темп, Вэйно схватил Александра за руку, ведя его в самую дальнюю закрытую комнату для гостей. Его уши заслонил белый шум, конечности налились свинцом. Мужчина не слышал возмущенных криков прохожих, не чувствовал безуспешные попытки вырваться Саши. Либо сегодня, либо никогда. Розы прорастали в его органах все больше и больше, причиняя такую же боль, которую наносил ему Александр. И в этот час он ответит за все. Кровавый лепесток роз отравил его рассудок, унося с собой в бездну безумия. Лёгким движением руки дверь закрылась. Пути назад не было. Не напрягаясь, Хельсинки прижал хрупкий силуэт Петербурга к стене, нависая на него сверху, лаская непорочную кожу своим сбившимся дыханием. - Вэйно, что происходит? Немедленно опустите меня! Саша тут же закричал, не побоявшись быть услышанным. Мальчонка стал настырно пытаться вырваться из железной хватки, за что тут же его прижали лицом к стене, а чужие руки сильнее, до расцветающих фиолетовых синяков, сжали его запястья, полностью ограничивая движения. - Это не смешно, отпусти меня!- паника стала читаться в голосе, а Саша не останавливал попытки вырваться.. Грубо, почти до вывиха шеи, его голову повернули. Романов, к собственному страху, столкнулся с безжизненным взглядом лучшего друга. Липкий страх прошёлся по его спине. В грудной клетке все похолодело, а распаленный рассудок, заместо того, чтобы громко кричать и биться, застыл в шоковом состоянии. - Саша.. Его мертвый голос проникал прямо в мозг, заставив замереть. -Гребаная ты сука, ты хотя бы знаешь, как сильно заставил меня страдать!? Раздался его громкий крик. - Что? Словно безвольную куклу, его обратно перевернули к нему лицом. Острая пощёчина заставила прийти в себя. Синяк стал расцветать на его скуле, а казалось, что сознание покинуло Питер на пару секунд. Вернуться обратно помогла другая пощёчина, нанесенная в тоже место, удваивающая боль в несколько раз. Саша жалобно сжался, а из его дрожащих губ вырвался стон боли. - Больно, сука!? А знаешь как было больно мне!? Кулак впечатался в выпирающие ребра, заставив Сашу скривиться и закашлять кровью. Его глаза заслезились, голова стала раскалываться, а сознание отказывалось принимать действительность, находясь в обескураженном состояним... Спустя пару очередных толчков, Александр осел на недержащих его ногах на пол, стирая дрожащими пальцами сгустки крови с лица.. - А ведь это только начало, Сашенька. - Я не узнаю тебя, Вэйно. Его голос дрожал и хрипел, дышать становилось все труднее, мозг еле мог говорить связные предложения. В прозрачных глазах застыли слезы. Он бросил на него взгляд, полный неверия и боли, приченной от самого близкого и доверенного человека. - Но что случилось? - Что случилось? Сейчас покажу тебе, Шурочка. Форма имени резала слух, заставив закусить разбитую губу.. Из кармана фин вытащил целую дюжину белоснежных лепестков. На непорочных девственных цветках, отражающих верную и преданную любовь, засохли пятна крови. А бутоны роз огибала лоза, режущая кожу своими острыми шипами, колкими словами, брошенными ему вслед. - Это.. - Это плод твоей любви, милый.. Его тело резко подняли, со всей дури кинув в ближайшую стену. Крик боли вырвался из груди, разрывая голосовые связки. Из разбитой головы вытекала струйка крови, а еле видящие глаза, замыленные, смотрели на него в неверии. - И теперь пришло время ответить за это.. Одним рывком с него стянули парадные штаны, отбрасывая их в сторону. Острыми когтями Хельсинки изорвал новый пошитый белоснежный мундир, украшая его пятнами их общей смешанной крови, поглощающей их обоих боли. Оставляя свою любовь нагишом, Гельсинфоргс поспешил стянуть с себя одежду. Не скрывая ничего, замыленному взору Питера он показал свою изорванную грудную клетку. Сквозь нее были видны разрезающие плоть острые торчащие бутоны роз, обрамляющие еле дышащие окровавленные лёгкие. Саша вмиг замер.. Широко раскрыв глаза, он, полный страха, заглянув в окончательно обезумевший взгляд, потерявший остатки здравомыслия и человечности. -Вэйно, не делай ошибок. Дрожащим голосом прошипел Александр, судорожно пытаясь отползти от парня. Но тут же его притянули за сломанные запястья, переворачивая юное тело Саши. Абсолютно не волнуясь над неподготовленным анальным отверстием Саши, Вейно собрал с его изрезанной спины остатки крови, резким движением проникая двумя пальцами внутрь, растирая его там двумя краткими движениями. Романов громко вскрикнул, словно ожив. Он тут же начал всхлипывать и завывать, паника засела у него в груди, из обжигающего горла вырывались тихие хрипящие мольбы отпустить его. Но Гельсинфоргс давно потерял связь с этим миром, движимый лишь животными инстинктами. Видя единственную с трудом раскрытую дырку, он подтянул своего мальчика за сломанные ребра, вторгаясь своим налившимся членом внутрь него. Уши разрезал оглушительный вскрик его любимого человека, который начал неистово рыдать, ослабшие ладони в бессилии били по его рукам, пытаясь хоть что-то сделать, быстрее вырваться и забыть это все как страшный сон.. Но это не было сном. Спустя пару мгновений в него стали вбиваться с неистовой силой, истязая все внутренние органы, принося огромную боль его раннее никем не тронутому отверстию. Саша повис безвольной куклой в его руках, переходя на безвучные рыдания, перенося адские пытки, надвергающиеся над его телом. Из последних сил он вымолвил имя единственного человека, чей образ, как для кого-то Иисус, застыл перед глазами, возникающий в воспаленном сознании, с каждым толчком теряющего связь с миром. - Миша..- на одном выдохе прошептал Саша, еле шевеля губами. Вмиг все остановилось. Его искалеченное тело перевернули, заставляя посмотреть в обезумевшие глаза, в которых отражалась зависимость, разрывающие изнутри боль и безумие, которые теперь смотрели на него так, будто он совершил самое ужасное зло в этом мире. - Что ты сказал? Миша? Хельсинки даже как-то нежно взглянул на него, а его окровавленные пальчики дотронулись до просевшей щеки, вызывая рвотный рефлекс и омерзение. К самому себе, этому сумасшедшему и тому, что здесь происходит. Хотелось разрыдаться как ребёнок и прижаться к отцовской груди Петра. Смыть с себя всю эту грязь, залечить раны и жить как прежле. Но его изувеченное тело запомнит этот день на всю жизнь, наверняка оставаясь уродливыми шрамами. Сапфировые глаза гипнотизировали грозовые очи Саши, заглядывая в их бездну, заживо поглощая и утопая в своей безграничной преданности к этому искусству. - Ты посмел сказать имя этого мудака рядом со мной!? Саша сжался, а из глаз по новой стали литься слезы. - Почему, Сашенька? Я же тебя так люблю, я все делаю для нашего счастья! Почему бы тебе просто не отпустить его? Эти слова были сказаны с такой нежностью и заботой. Вейно прижал его к своей груди, словно собирался оберегать крохотное тело, хрупкую и ранимую душу от всего мира. Он успокаивающе стал его укачивать, шепча тысячи слов о том, как же нуждается и что души не чает в своём мальчике. Саша уже не чувстововал ничего. Утыкаясь в его грудь, из раскрасневших еле видящих глаз вырывались слезы, громкие стоны боли были слышны около уха, переходящие в истерику. Он просто рыдал как ребёнок, находя утешение в своём насильнике. Воспаленное сознание давно перестало осознавать, что вообще происходит в этом порочном кругу ада, пекле, состоящем из безумия и животного страха. - Я хочу быть только с тобой, хочу, чтобы наши души связались вместе и проросли. В его дрожащих руках вдруг оказался тот самый острый шип. Затаив дыхание, Саша почувствовал разрезающуюся плоть, оголяющую его грудную клетку. Издавая вязкие хлюпкие звуки, Вэйно выдернул дрожащими руками внутренности любимого. Вдруг его взгляд пораженно замер, устремленный на уже не дышащего парня. Александр с громким звук безжизненно свалился на пол, принимая слишком идеальную позу для этого мира. Находясь в таком мерзком и гадком обличии, с вспоротой грудной клеткой, весь увязанный в собственной крови, сперме и слезах, он выглядел просто бесподобно. Прекрасное искусство, неизменимо чистое и сокровенное. Его утихающее сердце было насквозь пробито прорастающими и расцветающими нарицисами. Замерев, Хельсинки громко рассмеялся. Загоняя ладонь в побитую грудину, он вытащил собственное ещё бьющееся сердце. Под стуки жизненнообеспечивающих органов, Вэйно улыбнулся и свалился без сознания, теряя связь с этим миром. Два израненных сердца, побитых судьбой, упали рядом. Но эти души никогда и не принадлежали друг другу. Ведь он не успел, не смог остановить процесс заражения своих органов, украденных непорочными белоснежными розами и лживыми нарциссами, навсегда загневающие здесь, в остатках собственной крови. Всё же им не суждено быть вместе..