Воздаяние

Марат покинул отделение милиции злым до такой степени, что выйдя за ворота, пнул с размаха урну. Крыса он ментовская. Конечно, как же! А они святые, что аж противно от их святости. Ни один не заткнул Турбо, когда тот пасть свою грязную разинул. И не заткнёт. Постепенно злость улеглась и сменилась тоской. Теперь он не Адидас - младший. Он просто Марат Суворов. Обычный человек, в жизни которого был брат, была любимая девушка, была группировка "Универсам". Универсамовских он считал второй семьёй. Считал, что им можно верить. И что старший поможет, если нужно. Но ошибка Марата была в том, что Турбо - не Вовка. Не будет он за тебя стоять горой. По той простой причине, что горой являлся брат. А Турбо, как ни крути, абсолютно чужой человек. И уж он стал на место Вовки явно не для того, чтобы сопли Марату вытирать. Скорее, он об Марата ноги вытрет. Что, собственно и вышло. И об Айгуль тоже. Как хотелось к Айгул! Увидеть её глаза, которые были любяще - строгие. А как чудесно она поджимала свои губки и качала головой, когда Марат, смеясь, рассказывал ей про свои драки. Не хватало её наставлений. Вздыхая, Айгуль рассуждала вслух, что надо Суворову - младшему взяться за ум и подумать о будущем. Он отвечал, что обязательно подумает, но потом. И обнимал её, сильно - сильно. Хотелось видеть её, такую правильную и застенчивую, когда она с книжкой в руках заучивала стихотворение во время их прогулки. Она хотела с ним гулять как можно дольше, вопреки запретам родителей. И только сделанные уроки, хорошие оценки и возвращение домой не позднее восьми, спасали их маленькое счастье. Что сказала бы сейчас его Айгуль? Как бы она расценила его месть? Турбо наказан. Во всяком случае, Марат старался быть убедительным и его сочинённая версия событий выглядела приемлемо. Каким глазами бы смотрела на Марата она, не знавшая ужаса до тех роковых событий? Смогла ли сейчас она оправдать то, что сделал Марат? Или бы кричала от ужаса, молотя его по плечам своими хрупкими ручками? Или же вложила в его ладони холодный револьвер, скрепляя в немом согласии их общую волю? Суворов – младший не понимал, как правильно. Он спорил с собой внутри. Спорил мысленно с Айгуль. Даже с Вовой спорил. Со всеми, кто пытался опротестовать его решение. Но счастливым Марат себя назвать не мог. Он чертовски устал от всего, что случилось. Казалось, что жернова огромной чудовищной машины перемалывают их. Скользкие и липкие нити слюны обволокли каждого, пока они, дрожа, вслушивались в хруст пережёванных судеб друг друга. Эта участь была одна на всех. И кто осудит Марата, бывшего мотальщика, за его неправедность? Кто осудит, тот пусть сам потеряет любимую. Или любимого. Тогда и поймёт, что есть закон важнее пацанского. Есть свой личный закон, пусть и идущий вразрез с правильностью. Парень брёл куда глаза глядят, пока нить размышлений не пришла к главному. Осознав это, Марат оцепенел и ему стало дурно. Он и сам не пришёл в тот вечер. Семейное застолье усыпило бдительность. Он ел и пил, не зная, что там приключилась беда. Решил (с какой стати?), что Айгуль со всем справится. Охранять её поручено было Турбо. И кто мог знать, что случится непоправимое? Как ни крути, всё упёрлось в то, что Марат виноват не меньше Вовки, который это затеял. Не меньше Турбо, который и не чухнулся, пока с ним разговоры вели. Да пусть бы бросила она этот чёртов видак и забрали бы они его себе! Бы, бы, если бы. Что теперь «быкать»… Человека не вернуть. Искал виноватых, а про себя забыл. Жгучая боль ранила в очередной раз истерзанное сердце парня. Слёзы, горячие и горькие, покатились из глаз. Марат снял шапку и утёрся ей. Вечер накрывал город густой черничной вуалью. Люди, уставшие от будничных дел, спешили к домашнему теплу. Ноги сами вели его по привычном маршруту. Поганая дыра, поселившаяся в груди, как назло, не просила сигарет. А курить против воли Марат не любил. Очнувшись от своих дум, Суворов присмотрелся и понял, что всё это время кружил и петлял во дворе дома. Надо же… Казалось, что он ушёл на другой конец Казани. Впрочем, в его состоянии ещё и не то покажется. Вот и сейчас померещилось, что в кухонном окне есть свет, но слабый. Странно. Он же уходил и точно все выключил. Надо пойти проверить. Подходя к двери квартиры, Суворов – младший заметил, что та не заперта. Холодок пробежал по спине, в голову полезли самые отвратительные подозрения. Толкнул дверь сильнее. Увидел брошенное на пол пальто матери. Тут же валялась сумка, сапоги, шарф и платок. Из кухни донёсся какой-то звук. Марат поспешил туда. Диляра сидела за столом. Растрепанная и отчуждённая, смотрела на свечи, горевшие перед ней. Марат тоже уставился на них. Обычно мама зажигала свечи на семейный ужин, но после гостей , когда они вчетвером оставались на кухне и пили чай с пирогом. Старинный кованый подсвечник на семь свечей был раритетом, доставшимся ей от прабабки. Диляра его берегла, гордилась и считала этот предмет чуть ли не главным украшением их квартиры. Но сейчас никакого праздника нет. По состоянию матери это очевидно. - Мам, где отец? – спросил Марат. - В больнице, - сиплым голосом ответила женщина. - Вовке всё так же? Диляра всхлипнула и провела рукой по волосам. - Вова умер. Папе стало плохо с сердцем, он в этой же больнице, - еле вымолвив эти слова, несчастная разрыдалась. Марат, не чуя пола под ногами, сел на стул. Вова умер… Да, он был к этому готов. Врачи же сказали, что ситуация безнадежная. И протянул он дольше, чем они наобещали. Умер Вова. Его больше нет. И не будет. Горький ком застрял в горле. Такой, что не сглотнуть. Жизнь продолжала наносить Марату удары под дых, один за одним. - Что же нам делать, сынок? – спросила Диляра, комкая скатерть. - Не знаю, мама… Мне так страшно. Женщина посмотрела на своего сына. Сморгнув влагу, она отметила, что её смешливый и дурашливый Маратка словно постарел. Отрешённый взгляд, залёгшие морщины. Молчит всё время. Чем помочь своему ребёнку? Любящая мать испытает боль, видя, как страдает её дитя. Диляра считала, что у неё два сына. Вовку она полюбила как родного и он платил ей таким же отношением. Его уход открыл портал в ад. В ушах всё ещё стоял крик Кирилла, когда тело Вовы увозили из палаты. Он страшно кричал, а потом схватился за сердце, обмяк и сполз по стене. Счастье, что Марат не видел хотя бы этого. Не успевшая придти в себя, Диляра знать не знала, чем утешить ещё одного своего сына. Она обняла его, прижала к груди и грела своим теплом. Это всё, что осталось у них. Её рай рушился на глазах. Стабильность, в которой было привычно и надёжно, исчезала. Но пока они вдвоём, ей есть, за что держаться. Мать и сын соорудили в полной тишине на двоих нехитрый ужин, поели, прибрались. Так же молча пили чай. Марат следил за пламенем семи свечей, что слегка потрескивали. Айгуль наверняка звала его на помощь в те жуткие минуты, думала о нём. Как сложно жить, зная, что знакомство с тобой оказалось фатальным для другого человека. Он не простит Вову полностью. Не простит Турбо. И Колика тем более. Каждый из этих людей виноват. И не простит он себя. За то, что посчитал Айгуль слишком сильной. Тот вечер оказался последним вечером её радости. После этого жизнь капля по капле уходила из этого прекрасного цветка. Если рядом вплотную лежат два яблока и у одного подгнил бок, то второе яблоко окажется вскоре заражено гнилью. Айгуль заразилась «улицей», хоть и не имела к ней никакого отношения. Болен был Марат. Нет, не одобрила бы она это. Как ни крути, а не одобрила. Турбо тварь, но ещё большая тварь Колик. Вот кому надо быть там и корчиться перед Юнусовичем на допросах. Вова тоже осудил бы его. Вова вообще стал другим. Удивительно, но как он хотел в себе совместить афганский опыт, кодекс боевой чести и закон улицы? Так не бывает. Если уж с волками жить, то только по волчьи выть. Как всё бессмысленно стало. Месть не вернёт к жизни ни брата, ни возлюбленную. Месть не вернёт спокойные дни. Не подарит здоровья отцу. Кому это нужно? Он оговорил Турбо, оклеветал. Может, лучше было бы, если Турбо заловили во время налёта на склад. Во всяком случае, это честно – он отвечает за свои действия. И наказание ему выберут по букве закона. Но Марат не Халиков. И даже не близко к нему. С чего он решил, что раз у него горе, то надо именно так? А если у всех горе и все будут так? Айгуль часто говорила, что группировщики - они как все. Никто ничем не выделяется. И Марат как все. А так не нужно. Долго не могла понять его простодушная девочка, что же такого делает улица, почему есть закон и зачем обязательно быть в группе. Не уложились в её светлой голове, что не они такие, а жизнь такая. И сколько спорила она с Маратом, что жизнь люди строят сами. И что не надо зверствовать. Надо понимать друг друга и договариваться. Почему правильное и неправильное всегда по соседству? Почему добро гаснет под натисками зла и этого добра потом не хватает? Отчаянно ищешь потерянный кусок себя же, стремясь на последней переправе оправдаться. Оправдаться, когда не нужно, поздно. Заплутав в паутине вопросов, Марат понял только одно – надо остановиться. Искать, кто кого хуже – бесполезно. У каждого своя мера ответственности. Общение с Айгуль сделало его немного лучше, умнее. Сошла кусками грязь, словно слой жира и копоти с годами немытой сковородки. Ради Айгуль не месть должна жить. Не всепрощение. Ради Айгуль должен измениться он. Айгуль исчезла из мира по его вине. И вина тяжким грузом будет до конца дней лежать на его сердце. Никогда уже не избавиться. Айгуль была лучом доброты в однообразных буднях. Ахмерова внесла небывалый порядок своим присутствием. И пусть Марат посмеивался над тем, что она ни на шаг не отступит от правил, выучит уроки, придёт вовремя домой, не станет перечить родителям. Пусть, но это делало её настоящей. Настоящим от этого был и её мир. Может быть, её наивность тоже была причиной суворовской снисходительной улыбки. Но Айгуль точно знала, как хотела жить свою жизнь. Каким был их последний разговор? Он снова получил строгий выговор за свою лень и то, что он променял дом и школу на уличные разборки. Поникшая и словно виноватая, Айгуль теребила его махеровый шарф. А Марат понимал, что в груди так сильно бьётся сердце от любви. И что права Ахмерова во всём. И появились мысли поменяться. Ради неё. Ради того, чтобы быть вместе и быть счастливыми. Не, не приняла бы Айгуль то, что он револьвер Турбо подкинул. Белым и чистым Марату не быть. Зная улицу лучше, чем эта домашняя девочка, он должен быть не пускать её. И сопровождать. Значит, завтра надо раз и навсегда покончить с ложью. Каждый должен получить ровно своё, но не чужое.