Стонать, ковбой!

— Дьявол, Чарли, я же предупреждал тебя! — громогласный бас хозяина трактира и до сего момента не воспринимающийся за нежный голосок белоручки-аристократки бил по самым перепонкам агрессивно брыкающегося в его руках юнца. И так гудевшая от недосыпа голова его словно бы норовила вот-вот лопнуть от бушующих эмоций мужчины, какой не то, чтобы поспешную поступь не собирался прервать, а только лишь с еще большей грубостью сжимал тонкую шею сорванца, будто бы в попытке поскорее устроить встречу длинного носа с деревянным, скорбно стонавшим под их шагами полом. — Да, Господи, что с ним станется от нескольких потерянных центов?! — Сгорбившийся в три погибели Чарли злобно скалил белые зубы, то и дело вскидывал жилистые руки, да все же ничего не мог протиставить той огромной силе грузного хозяина трактира, который словно бы и не слышал его — то и дело с силой толкал зарвавшегося юнца в шею, заставляя того видеть лишь собственные пыльные сапоги и грязные доски. — Идиот! — особенно громкий рык разъяренного трактирщика, жалобно свистнувшая дверь и несчастный Чарли едва ли успевает и вздох сделать, как тотчас же уверенно перелетает ступени трактира и, пачкаясь в огненной пыли, приземляется на четвереньки, больно сдирая ладони. — Вот так вот ты значит обращаешься со своими работниками, Бэн?! Я напишу об этом в рекомендациях! — некий намек на угрозу быть может и мог быть воспринят Бэном всерьез, да слышать подобные слова от совсем зеленого, вкрай обнаглевшего юнца, позволившему себе после всей полученной доброты обокрасть одного из уважаемых клиентов было уж совсем в насмешку. — Давай, Чарли, вставай, а то разговаривать с твоей тощей задницей мне не приносит никакого, твою мать, удовольствия! — грозный взор карих глаз с густыми бровями, трагически опущенными вниз, вперился в тотчас же подскочившую, подобно испуганному жеребенку, долговязую фигуру выровнявшегося во весь рост юнца. Блеснули зеленые глаза из-под отросшей копны рыжих волос, тонкие губы на молодом лице капризно скривились, выплевывая попавшую в рот пыль. — Прежде, чем угрожать мне рекомендациями, Чарли, ты бы для начала удосужился подумать над своей репутацией! Каждая псина в Калифорнии знает о том, что ты тот еще наглый урод, который при возможности и весь дом вынесет лишь бы денег легких найти! Лишь тяжкий, полного невысказанного недовольства от обрушившейся на него клеветы, вздох послужил ответом для разъяренного трактирщика, чья внушительная фигура сурово возвышалась на ступенях в нескольких метрах от нагло закатившего глаза юнца. Да, черт возьми, Чарли носил на себе грех — не мог упустить возможности залезть кому-нибудь в карман в намерении поживиться легкими баксами, но заслуживал ли он осуждения? Ах, бедная сирота, когда-то жившая в обеспеченной семье и теперь обреченная скитаться в поисках заработка, казалось бы, нашла ту добрую душу в лице Бэна, который когда-то был близким другом почившего отца, да, Чарли не был бы собой, если бы по собственной дурости не потерял доверие и этого человека. — Ты отличный работник, Чарли. Что-что, но конюх ты чертовски хороший, но знаешь ли в чем твоя проблема?! — тон Бэна спокоен и сух, как пустыня под палящим солнцем, да пышные усы его то и дело, да нервно дергаются от сжимающихся губ и знает Чарли, что если бы не достойная уважения выдержка мужчины, то в лучшем случае юнец отделался бы лишь сломанным носом. — В том, что я дьявольски красив? — Чарли знает, что в реальном мире не существует настоящих врагов, да также ведомо ему, что человек, который сказал это является полным придурком, ведь все же был у него враг, да только проблема была в том, что им оказался он сам и его удивительно длинный язык. Ведь не мог упустить шанса подтрунить над стариком Бэном, не мог лишить себя удовольствия наблюдать за тем, как смуглое лицо его тотчас же заливается бурным красным цветом, а пышные усы, чем-то походившие на перевернутую летучую мышь, смешно зашевелятся от того с каким напором мужчина втягивает носом воздух. — Нет, Чарли, — доносится поражающе спокойное в сторону задорно скрестившего руки юнца, — В том, что ты редкий говнюк, какого еще поискать нужно. — Сочту это за комплимент. — Чарли удивительно беспристрастен, так как знает нрав Бэна, уже не раз выслушивал от него выговору, посему, движимый безнаказанностью, позволяет себе вскинуть тонкие, выгоревшие на солнце брови, и убрать с плеча невидимые пылинки, окончательно подтверждая статус «главного говнюка во всей Калифорнии». — Ты просто невыносим, Чарли. И видит твой покойный отец и пускай простит меня, но, дьявол тебя раздери, ты зашел слишком далеко со своими выкрутасами! Я не раз выручал твой тощий зад, мог простить и ссоры с клиентами, и драки, и все твои провокации, да, Боже, я спас тебя, мелкого идиота, от дуэли! — А быть может и не спас! — вскрикивает Чарли, сжимает яростно кулаки и с задетой гордостью вскидывает острый подбородок, — Быть может в той дуэли я смог бы отстоять свою честь! — Чарли, ты реально придурок или просто притворяешься? — Бэн, кажется, действительно удивлен откровенной тупости ребенка своего лучшего друга и посему придает голосу те нотки, когда родители объясняют своему нерадивому чаду о том, что такое «хорошо», а что «плохо». — Он прострелил бы тебе яйца прежде, чем ты успел бы моргнуть. — А может быть и нет! — вновь вскрикивает Чарли, не терпящий подобного тона от мужчины. — Да, Чарли, я, блять, знаю Роджерса как никто другой и, поверь, это тот стрелок, который и в крысу попадет на расстоянии мили, так что закрой свой поганый рот и дай мне договорить! — гонор трактирщика вспыхивает с новой, еще большей силой и в слепой озлобленности и некой нотки досады он кулаком обрушивает свой гнев на повидавшие время доски стен трактира. И, кажется, подействовало, ведь Бэн был страшен в гневе, ведь знал Чарли, что сейчас уже не получится отвертеться, ведь откровенно, как бы тяжело не было это признавать, но он чертовски проебался. И все было бы хорошо, да Чарли скорее откусит себе язык, чем признает собственную вину. — Как я уже говорил, я прощал тебе многое даже несмотря на то, что твои выходки в первую очередь снижали репутацию моего трактира, но то, что ты обокрал клиента — вверх наглости и откровенной тупости! Как ты вообще, мать твою, додумался до такого?! Я холил тебя, лелеял чуть ли не как девчонку, вырастил как собственного сына во имя светлой памяти моего друга и твоего отца, но что я получаю взамен? — О, да, Бэн, низкий тебе поклон! — юнец нарочито важно склоняется, для пущего эффекта делает глубокий жест рукой, проводя по пыли и заставляя её мелким вихрем вздыматься в сторону, — О, что же за святой лик стоит передо мной?! Спасибо тебе — не бросил бедняжку-сироту помирать в канаве, дал кров над головой и горячую еду, но, знаешь что?! — слова вылетают из рта оскверненного жалостью Чарли прежде, чем он успевает думать, — Я тебя об этом не просил! Да, я вытащил несколько центов из кармана того напыщенного индюка, но исключительно из-за того, что за свою работу я получаю гроши! — Значит не просил о том, чтобы жить нормальной жизнью?! Значит мало я тебе плачу?! — взревел Бэн, сердце какого кольнула жестокая обида до той степени, что вот-вот и не сдержится — размашисто вмажет по холенному личику обнаглевшего юнца да так, что мозги на место быстро бы встали, — Я плачу тебе столько, сколько положено и сколько позволяет мне мой собственный карман! А ты, конечно же, захотел больше денег, да только вот не придумал ничего лучше, чем обокрасть кого-то?! Расскажу тебе секрет, тебя после такого никто на работу не возьмет! Да и я по меньше мере как хозяин этого трактира должен пару пальцев тебе отрезать за это! — Ну так сделай это! — кричит Чарли, вскидывая вперед руки и исподлобья наблюдает за тем, как срывается грузная фигура мужчины, как резко оказывается в одном шаге и грубо бьет по рукам, яростно рыча: — Идиот! Ты погляди-ка каким смелым стал, да только вот я бы с удовольствием посмотрел на твое смазливое личико, если бы я смог это сделать! Слышишь, Чарли?! “ Если бы»! — мужчина брызжет слюной, экспрессивно вскидывает крупные руки словно бы в намерении убрать с лица мальчишки твердую, тупую уверенность в собственной правоте, — Я не причиню тебе вреда, Чарли, даже несмотря на то, что все восемь лет ты меня не жалел — мозги чайной ложечкой выедал! И это даже не из-за светлой памяти твоего отца, а просто потому, что мне откровенно жалко тебя, парень. Откровенно жаль. Отблеск горькой жалости и впрямь мелькает в карих глаза Бэна, грубое, тронутое первыми морщинами лицо его словно бы смягчилось и не было в мире большего оскорбления для Чарли, чем жалость по отношению к нему. И гнев охватывает его, растекается по венам вместо крови и вырывается громким криком: — Не нужна мне твоя жалость, Бэн! Пошел ты на хрен вместе с ней! “ Ребенок.» — думает Бэн, — «Обиженный и одинокий.» Колючий, зеленый взор прожигает в мужчину дыру, едва ли не испепеляет, кривятся тонкие, обветренные губы, да слава богу не раскрываются в намерении высрать еще большей дурости, чем мальчишка уже успел наговорить. И пускай Бэну несколько обидно, все же не прикажешь сердцу — гложет она его, да все же был он взрослым человеком — понимал, что будет наибольшей глупостью поддаться разгоряченному юношеским максимализмом зеленому юнцу. — Возвращайся в свою комнату, Чарли. На сегодня твой рабочий день окончен. — усталость неминуемо тенью скользит по лицу трактирщика, он в несколько доверительном жесте намеревается похлопать нахохлившегося юнца по острому плечу, но Чарли, отличавшийся исключительно обидчивым и вредным характером, лишь горделиво взбрыкнул и быстрым, чеканным шагом направился к дверям, конечно же, напоследок громко громыхнув. Старая черепица крыши с едва слышимым свистом заскрипела наверху, чтобы две части с оглушительным хрустом разбились точно около широко расставленных ног растерянного Бэна. Стоило раздосадованному Чарли открыть двери в шумный трактир, как непрошенные слезы все надоедливо норовили сорваться со светлых ресниц той огромной обидой, какая томилась в его душе Бог весть на что и вроде бы на все подряд. Быстрым, рыжим вихрем он промчался к хлипким ступеням, спрятавшихся аккурат по правую сторону от бара, и, с йокнувшим от стыда сердцем проигнорировав подлетевшую в искреннем переживании подавальщицу Джо, помчался в собственную комнату с твердым пониманием, что следующие ночи он не намеревается ночевать под крышей, ставшей ему домом на долгих восемь лет. В небольшую, изрядно опоясываемую трещинами кожаную сумку Чарли в спешке вместил лишь те немногие вещи первой необходимости, что смогли прийти в его разгоряченную недавней ссорой голову. Фляжка, наполненная водой, небольшой, тупой ножик на те случаи, о которых юнец пытался и не думать, керосиновый фонарик, мирно покоившийся до этого на прикроватной тумбе, да старая фотография его семьи — отголосок прошлого, какое он пускай и пытался всеми силами забыть, да все же не мог в полной мере отказаться от светлой памяти. Удивительно легко, словно бы правильно в ладонь лег стетсон — глубокого коричневого оттенка с несколько потрескавшимися краями кожи, подаренный покойным отцом. Чарли скорее бы и впрямь пустил себе пулю в лоб, чем смог покинуть это место без столь значимой для него вещи, какая словно бы и впрямь приносила ему веру в то, что отец не покидает его. О, сколь же мужественно и воинственно смотрелся Чарли в собственном представлении! Что же за одинокий путник предстал пред ним в зеркале, обремененный теми тяготами жизни, что пали на его совсем юную голову? «Отвергнутый, непонятый — во-истину одинокий, изголодавшийся волк дикого Запада!» — неизменно думал мальчишка с до того раздутым самомнением, что в ослепляющей уверенности в правильности собственных поступков в один миг подскакивает к дверям, закрывает на ключ и тотчас же, накинув на плечи пончо, в несколько широких шагов достигает окна. Рывок длинных ног и юнец уже ступает на черепицу навеса, чтобы за считанные секунды повиснуть на руках жалобно заскрипевшей трубы и лихо упасть на раскаленную жарким солнцем землю. Тот первый шаг на встречу так подразумеваемой свободы дался Чарли поражающе легко, вовсе не колеблясь и не жалея о тех прожитых здесь днях, он уверенно выпрямился во весь свой немалый рост, с нарочито важным видом поправил съехавшую на бок шляпу и тотчас же резко развернулся в сторону главной и единственной улицы в городе. Узкий переулок, ярко освещенный высоко замерзшим на небосводе солнцем отнюдь не вселил мысль о том, что он может быть легко замечен либо одной из множественных подавальщиц трактира, либо самим Бэном, который при данной встрече точно уж бы свернул ему шею. Чарли бесстрашен и пускай это его черта характера удивительно граничит с беспросветной глупостью и отсутствием какого-либо чувства самосохранения, но мальчишка абсолютно слеп к собственным негативным чертам, потому и продолжает уверенную, неспешную поступь между хлипких, деревянных стен двух зданий, наконец попадая в дикий поток снующих людей. Скрип медленно катящихся повозок, фырканье лошадей и громкие разговоры — смешались в одну какофонию звуков, от которой юный беглец отнюдь не растерялся — лишь с воспрявшим духом ступил в поток людей и ради сохранения тайны личности надвинул шляпу так низко, чтобы никто и разглядеть не мог ничего кроме острого подбородка, да плотно сжатых губ. Ловко пробираясь через снующий люд и слушая незамысловатую болтовню, парень впервые словил себя на мысли о том, что он вовсе не ведает куда же его ведут собственные ноги — некуда ему было податься и все же как не стыдно было бы признавать правоту Бэна, да все же его слова имели вес — во всей Калифорнии не сойти ему хоть мало-мальски приличной работы. И пускай вопросы одолели несколько сбитого с ног Чарли, но та мелькнувшая на подкорке сознания мысль все же яркой искрой загорелась в его голове, подначивая с твердой уверенностью поспешить к доске с объявлениями. Чарли отнюдь не рвался на скользкую тропу гнусного преступника, признаться, он был далек от тех мужчин с кольтами, что несли за собой лишь разрушение, бедность и смерть, но тот юношеский романтизм и стремление к огромным свершениям в совокупности с откровенно безвыходной ситуацией упорно толкали его на сумасшедшие поступки. “ А ведь необязательно стрелять во всех подряд, верно?» — размышлял Чарли, ступая на небольшое возвышение, — “ Ну возьму грех на душу, украду скот да смошенничаю в сделке какой-нибудь, но это ведь не пустить пулю в невиновного.» Твердое намерение присоединиться к сильным мира сего в полной мере захлестнуло заинтересованно разглядывающего многочисленные портреты преступников юнца, преддверие оглушительных побед, кажется, уже заманчиво мелькало перед изумрудным взором, но все же спустя несколько секунд Чарли признал тот факт, что придется играть в русскую рулетку, ведь далеко не каждый из разыскиваемых был знаком ему. Одноглазый Ричи, скаля гнилые зубы, глядел на него единственным глазом с рисунка, и мальчишка лишь нервно передернул плечами, зная того лишь, как буйного, бешено рвущегося к поставленным целям грабителя, который пускай и успешно ограбил пару банков, да почтовый поезд, но сколько же жизней гражданских он унес вместе с кровавой победой юнец побоялся и вспомнить. Билли Кид, которого большинство знали лишь по прозвищу «Кролик» и вовсе по слухам сжег небольшое поселение в гонении найти украденное уже покойным «Свинячим Ходжом» золото. Поговаривают, что раздосадованный утерянными сокровищами Билли пустил себе пулю в лоб, но тем не менее слухи оставались всего лишь слухами и потому его вытянутая, несколько схожая с мордой коня, рожа гордо висела на доске разыскиваемых преступников с кругленькой суммой в пять тысяч баксов за его голову. Юнец лишь устало почесал щеку и горестно присвистнул, вновь шаря взором по десятку отталкивающих если же не своими лицами, а историями мужчин до тех пор, пока в поле его зрения не скользнуло смутно знакомое обличие. Относительно небольшая сумма за информацию о мужчине средних лет в пятьсот баксов вовсе не впечатляла, однако чувство, словно бы ему был знаком едва прищуренный, колкий взгляд до той меры прострелило сознание юнца, что в порыве поймать все ускользающую мысль он срывает портрет с доски. «Бутч Клиф» — величает четко выведенная надпись мужчину лет тридцати и вроде бы ничего примечательного невозможно найти на фоне массы остальных разыскиваемых, да кривая, гнусная ухмылка вызывает отдаленное чувство неприязни, какое словно бы уже когда-то доводилось почувствовать растерянному Чарли. Он напряженно всматривается в каждую деталь волевого лица, разглядывает пухлые губы, крупный, искривлённый нос и, все же возвращаясь к глазам, подбирает различные цвета в попытке прояснить канувшее в лето воспоминание. И все было бы бестолку, да возбужденно расширенный взор цепляется за достаточно ярко оттопыренные уши и родинку точно под левым глазом. — Да быть не может… — хрипит Чарли и тотчас же тонких губ его касается мальчишеская улыбка, сродни той, если бы ему довелось вырвать огромный куш. Несчастный «Бутч Клиф», брошенный собственной группой посреди раскаленного песка, вдали от цивилизации смог бы принять тихую, одинокую смерть еще десять лет назад, если бы не славный Эдди МакГилл — успешный кузнец, что удачно брел тогда пустыней по дороге в центр штата Невада вместе со скудными пожитками, молоденькой женой и девятилетним сыном, называющимся Чарли МакГилл. Добряк Эдди не бросил незнакомца тогда, наоборот — приютил, оказал помощь и довез до сердца Невады, чтобы там, конечно, их дороги разошлись. И пускай несчастный путник предложил тогда плату за помощь, да Эдди не был бы собой, если бы спросил хоть один цент с бедняги, потому сам чертов “ Бутч Клиф» задолжал, если не лично Чарли, но его отцу так точно. А долгов на Диком Западе никто не любил, собственно, как и сам воспрявший духом юнец, который принял решение — вернуться домой, в родной штат и отыскать должника, чтобы спустя долгих десять лет спросить с него в полной мере. Рино — центр солнечной Невады, куда Чарли, собственно, и держал путь находился в двухстах милях от Сакраменто, и дальняя дорога вполне могла бы занять и не более четырех дней, если бы не отнюдь не обнадёживающая деталь — собственной лошадью он, к сожалению, не располагался. Едва ли это могло ознаменоваться безысходной ситуацией, ведь немалое количество горожан ежедневно отправлялись в дальний путь и навязаться к какому-нибудь наивному простаку проблем бы Чарли вовсе не составило, но все же факт того, что вместо радостного галопа собственной гнидой, какая пересекла бы такое расстояние и за четыре дня ему приходиться выбрать неспешную повозку, что в лучшем случае прибудет в назначенное место спустя неделю — вовсе не вселял поводов для радости. Но выбирать Чарли, намеренному во что бы то ни стало добраться до старого знакомого, не приходилось, посему, несколько огорченный преддверием дальней дороги, он резко развернулся в сторону стоящих повозок, запряженных мирно жевавшими сено лошадьми, и вновь натянул поля шляпы едва ли не на самый нос. Уверенный шаг с помоста, движения руки, покрепче подхватившей кожаную сумку, и мальчишка чувствует, как кто-то с силой налетает на него с правого бока, сбивая с ног. — Мать твою, неужели не видишь куда прешь, урод?! — отчетливый мексиканский акцент, доносящийся по правую сторону от него, в мгновение заставил разом всю кровь заледенеть. Простреливший страх сжал шею и напряженное тело юнца, распластавшееся на грязной земле, так и замерло, не в силах двинуться. Каждая крыса знала, что если уж не посчастливилось встретить мексиканца на своем пути, то тут уже лишь на Бога надейся, ведь не знал Дикий Запад более безжалостных группировок, чем мексиканцы. Мальчишка едва приподнимает голову, глядит из-под полей шляпы на невысокую фигуру злобного мужчины, который, до сего момента также лежавший на земле, выпрямился во весь рост и в нервной, излишне дерганной манере заозирался по сторонам. — Прошу прощения, с-сэр, — сипит Чарли, замечая, что мексиканец несколько пьян и, кажется, чем-то явно обеспокоен, что играет ему лишь на руку. Зеленый взор цепляется за мирно покоившуюся сумку, отлетевшую к едва пошатывающемуся мужчине, и не не в силах терпеть ни секунды, мальчишка хватается за нее, резко вскакивает и, к собственному стыду, кланяется, низко опуская голову. “ Лучше уж унизиться, чем перейти дорогу мексиканцу.». — думает Чарли, раздосадовано морщась. И то ли Чарли был поцелованный самой судьбой и удачей, то ли мужчина вовсе не был преступников, да мексиканец, словно бы и не замечал его — все пьяно оглядывался, нервно вскидывал тощие руки и что-то нечленораздельно шептал себе под нос до тех пор, пока не склонился к земле, чтобы одним дерганным движением забрать дорожную сумку и прижать к сердцу, подобно дитю. Странный мужчина не проронил больше ни слова, ни взглядом даже не удостоил — лишь дёргано развернулся в противоположную сторону и со всех своих коротких ног помчался дальше в глубь толпы. Чарли не был верующим, не ходил на проповеди приезжего проповедника, да улыбнувшаяся ему удача была сравнима лишь с чудом, какое отвело его от таких больших неприятностей, что он предпочел с облегчившимся на сердце грузом забыть данную неприятную встречу и поспешить к многочисленным повозкам. “ Удача на моей стороне» — скользнуло в голове, обрадованного Чарли, — “ Сама судьба указывает мне правильный путь!»