Не сейчас

– Санада-сенпай, – Макото подаёт голос, сидя наедине со старшим. Сегодня они остались наедине в общежитии, ведь у всех появились какие-то дела глядя на вечер, так что… можно было и попробовать поговорит о том, что волновало переведённого студента больше всего. – …Можешь… рассказать больше о своей семье? – …Хм? Больше? А чего это так? Юки не находится с ответом. Потому что… потому что… а что он должен сказать? Он должен сказать, что его приёмная семья его напрягает? Что он хотел бы узнать, насколько приёмные родители любят Акихико? Что лучше всего использовать как причину интереса Макото?.. Ведь… он не хочет говорить, что со своей «семьёй» у него отношения сложные. По сути, никакие. Они не интересуется им вне учебы, он не пишет им ничего, кроме учебы… Разве такой должна быть семья? Поэтому Юки стадо интересно спросить о том, какие у Санады отношения с его родителями. Ведь они с ним почти что… одного «вида». Оба попали в приют в раннем возрасте, обоих приютили совершенно далёкие им люди, оба… – …Ну, ладно, если просто интересно, то и так расскажу. Не стесняйся говорить, если спрашиваешь из простого любопытства. Я тебя не укушу. Макото мягко выдыхает, а после кивает, ожидая, когда же Санада подаст голос. Тот слегка задумывается, а затем, с улыбкой, поправляет перчатки на руках. – Эти перчатки – подарок от них, – начал тот, поглядывая с перчаток на Макото и обратно. – Они очень долго выбирали их вместе со мной. Зачем они мне?.. Ну, я просто не очень люблю соприкасаться с грязью на улице, вот и ношу их. Да и они всегда мне как замена боксерских вне ринга. – …Сенпай, ты не любишь грязь? – Не люблю. Да и мало кто любит, согласись? Кроме Дзюнпея я таких людей и не видел. А сам я… Особенно не люблю ощущение странной паутины на руках. Знаешь, такое, которое… ну, вот бывает, когда ты проходишь достаточно в незнакомой атмосфере и руки так и чувствуют эту странную грязь, которой вроде и нет, а которая вроде и есть. – Никогда такого не чувствовал… – …Ну, тогда славно. Это просто особенности того, как и где я рос. Если у тебя нет таких ощущений, то я рад за тебя. Тот улыбается Юки искренне и ярко. Даже… слишком ярко. Ослепительно. Но за этой улыбкой скрывается что-то более сложное. Однако синеволосый отбрасывает появившийся вопрос, скорее только задумываясь. Он… не обращал внимания на такое. Ему важно было, чтобы руки были чисты, но не потому, что он что-то ощущал. Ему просто не нравилась мысль, что они могли быть грязными. – …А ещё… что-нибудь? – тихо задаёт вопрос второгодка, на что Акихико трёт шею. – «Ещё»… Это слово тихо разносится в гостиной, а после порождает тишину. Санада очень глубоко погрузился в мысли, которые, кажется, начали его терзать. Он не мог придумать, что ещё рассказать? Или у него какие-то недоговоренности с семьёй и поэтому он молчит? – Так сразу и не скажу. Слишком много всего у нас было, – тот вдруг нежно улыбается, а затем мягко потирает перчатки. – Ну, что же… они всегда были за меня в любой ситуации. Даже если я был не прав. Ну, школьные драки и такое. Они всегда выдают мне достаточно карманных, да и постоянно присылают что-то. Дома… мама вкусно меня кормит. Её омлет не сравнится ни с каким на этом свете! Даже мой отец согласен с этим. А, ну и он постоянно пытается выводить меня на диалог за ужином. У него выходит. Настолько хорошо, что иногда я часа два сижу на кухне с родителями и болтаю. Макото аккуратно кивает на каждое сказанное предложение сенпая. Всегда за него, кормят, общаются… это… необычно. Его семья просто оставила его самому себе на попечение. Готовить учился он сам (ну, либо он сам себе что-то готовил, либо покупал что-то из конбини, но последнее выходило дороговато), и то, с переменным успехом. Да и вообще… – …Ясно. Здорово. – Ага. Они ещё и постоянно вместе по вечерам сериалы смотрят глупые, пока я на пробежки ухожу. И если я задерживаюсь до десяти ночи, то тут же звонят! Боятся, кабы не случилось чего. Ну, тут я могу и до темного часа на пробежке бегать. Белобрысый смеётся самым теплым смехом, но синеволосый может только смотреть в пол и сверлить одну точку. Почему от этих рассказов так тяжело на груди?.. Он спрашивал Дзюнпея о его семье или Юкари, но Акихико… у Акихико… единственного были такие теплые рассказы. Такие, которых Юки не понимал. Такие, которым он завидовал. Он не хотел признавать этого, ведь это не в его праве. Да и вообще, завидовать? Чему? Что сенпай счастлив со своей семьёй? …Это жалко. Он… он не опустится до подобного. – Спасибо… что рассказал, Санада-сенпай. Этого хватит. – А… уже? Ну, хорошо. Я думал, что тебе ещё хотелось бы послушать, но не думал, что этого хватит. – Достаточно… правда. Я удовлетворил интерес. Парень старше кивает и встаёт с дивана, слегка ухмыляясь. Затем, остановившись, он спрашивает: – Я хочу сходить в Умиуси, перекусить, куда ещё нет восьми вечера. Пойдёшь? Ответом стал непривычный отрицательный кивок, от которого даже Санада опешил, но принял решение Макото. Всё-таки… не всегда кому-то хочется болтать или идти куда-то. Так что тут только принять ответ и пойти, полный дум, на выход. …И Юки рад, что он пошел, не оборачиваясь. Что Санада такой глупый и бестактный, непонимающий ничего в атмосфере и чувствах. Ведь он чувствует, что ещё немного, расскажи Акихико ему ещё немного, и он бы просто назло сам ушёл. Ведь это душащее чувство зависти, эти неописуемые эмоции и мысли в голове… он не хочет их слышать. Лучше пойти заняться садоводством. * Все отказались пойти в эту ночь с Тартарус. Отказались от единственного спасения Макото от плохих мыслей. Лидер принял это решение, но сам только мог сидеть в комнате и сверлить взглядом вырубленный плеер. Почему в темный сам техника отключается? Ему нужна музыка. Прямо сейчас. Прямо сейчас, иначе он не заткнет эти голоса в голове. И почему остальные так устали? …Это вчерашние посиделки с Тартарусе? Из-за этого? Макото может только думать о том, что он виноват. Что он их доканал. Что он, он, он, это всё он, он, от начала и до конца, он… Слышит стук в дверь. Громкий, уверенный и даже грубый. – Можно? – …Санада-сенпай? Входи. И после этих слов боксёр появляется в дверном проёме. В домашней одежде, расслабленный и с лёгкой ухмылкой. А затем аккуратно заходит внутрь, поглядывая на свои тапочки. – …Прогуляемся? – …А? – Не знаю, как ты, но я бы хотел пройтись по городу и словить парочку теней, что шастают вне Тартаруса. Что скажешь? Юки смотрит с удивлением, но затем качает головой с лёгкой ухмылкой… которую трудно описать по чувствам. Но она есть! …Санада не увидит, но Макото знает, что он сам ухмыльнулся. – У тебя правда, сенпай, вместо головы груша для битья. – Ч-чего?! – Ну, я не против пойти подраться… мне нужно спустить пар. – Ну вот и я о том же! Понятия не имею, зачем ты сказал, что у меня голова не голова, если сам хочешь спустить пар. – Ну, не я предложил это. – То, что я предложил это, не делает из меня идиота. – Не делает. Но делает тебя повёрнутым на драках. – Ты этого от Синдзиро набрался?! Но вместо ответа Макото только открывает шкаф, достает свой меч, экипировку и слегка улыбается Акихико уже так, чтобы тот видел. – Одевайся, сенпай. Пойдём. Стресс надо выпустить. * Каждый взмах мечом постепенно очищал его разум. Никаких родителей. Никаких проблем. Ничего. Кроме Акихико, что защищает его с тыла и него самого, что защищает Санаду с фронта. Они ускользнули так, что остальные и не заметили, ведь забились по своим комнатам. Может потом Фука что-нибудь заметит, или темный час закончится… но сейчас хотелось драки. Хотя, вскоре на станции никакой тени не осталось. Они стояли вдвоём, в темной аллее, смотря друг на друга устало, но довольно. …Однако, вскоре улыбка Акихико сменилась слишком грустным взглядом. – У тебя что-то с семьёй? Один вопрос. Один вопрос, но он уже изменил любое поведение и направление мыслей лидера S.E.E.S. как только мог. В глазах было удивление, затем недовольство, после недоверие и затем… желание уйти от ответа. Вместо него Макото только убрал меч в ножны и отошёл подальше. – Юки!.. Я же тебя спросил! Хотя бы скажи, что не хочешь отвечать! Но… он не не хочет. Он просто… не знает как. Не знает, а оттого и тяжелее. Разве он должен делиться с человеком, который знает счастье хорошей семьи о том, что значит жить в семье, в которой тебя нет? В которой ты не человек. В которой ты просто зверушка. В которой ты причина хвастаться другим. В которой ты просто хороший и послушный мальчик. В которой ты должен хранить холодную голову и быть примерным. В которой ты должен быть примером для других. В которой внимание другим – плохо и ты должен искать выгоду только для себя. В которой… – …Да аккуратнее ты! Он чувствует чужое тепло перед собой, а после резко поднимает голову вверх. Перед ним взволнованное, слегка нахмуренное, лицо старшего парня. А затем… прямиком за его спиной столб. Фонарный. Макото чуть не врезался в фонарный столб, но Санада спас его от этого. – …И-извини. – Не надо. Всё хорошо. Тот смягчается во взгляде, а затем… аккуратно касается чужих волос. – Я не знаю, что у тебя с семьёй. Но я знаю, что у всех в общежитии, кроме меня, с ней сложно. Я поэтому и удивился, когда ты… попросил рассказать. Я не люблю именно поэтому рассказывать о своей семье. Он нежно проводит по голове, пропускает каждый пряжки волос меж своих пальцев. В его взгляде только добрая грусть, а на лице нежная неуверенность. – …Я не хотел заставлять вас грустить. …Тебя. Я не хотел заставлять грустить тебя особенно, Юки. Но Макото на это вдруг только мягко прижимается, сжимая в руках одежду сенпая. – …Ты не заставил грустить. Ты… не причина грусти. – Я спровоцировал её. – Но ты не причина, сенпай… не бери на себя слишком много чести… Дурак. – …От Такэбы или Синдзиро набрался, а? – …Помолчи. И тот помолчал. Мягко. Гладя по спине, вслушиваясь в каждый вздох. Он молчал, но затем начал напевать какую-то колыбельную, которую Макото так давно не слышал, ведь ее напевала ему… его родная мама. Но это только успокаивает. – …Иногда ты можешь быть очень нежным, сенпай. – Да? Тогда славно. Это были последние слова, что сказал Макото перед тем, как оторваться от Санады и пойти своим путём. …Акихико мог только смотреть издалека, не понимая, что творится в голове лидера. Не понимая и жалея из-за этого. Ведь он хотел узнать Юки лучше. Он хотел помочь ему. Он хотел… Чтобы такой сильный человек не ломался, а продолжал становиться сильнее вместе с ним. Нога в ногу. Рука в руку. Кулак в кулак. Но сейчас тот был в тяжёлых и горьких думах, от которых белобрысый не мог спасти. Он мог только наблюдать со стороны… он знал, что ни одно слово не сделает легче. Скорее, только хуже. И это нокаутило сильнее, чем любой апперкот или левый с размаха. Он просто хотел бы… …Чтобы они могли сейчас пойти вдвоём до общаги, а не на расстоянии друг от друга, ведь ближе к себе Макото не подпустит. Не сейчас. Не сейчас.