Тихо наложил заклинание На сердце, что бьётся громко, как никогда. Отныне, где бы и когда бы мы ни были, Мы вместе, везде, да.
Это всё похоже на дурную шутку, которую пытаются рассказать дважды. Но во всяком случае в этот раз Фурина не собирается сдаваться так просто. Пальцы требовательно зарываются в чужие волосы, ощутимо дергая, заставляя мужчину оторваться от её губ. — Лучше бы ваши оправдания оказались внушительными. Она встречает уверенный взгляд, в котором читается нечто большее, чем простая потребность в секундном женском касании. Прошлый раз запомнился отсутствием понимания действительности в его глазах, но сейчас всё иначе. Значит, не отступит просто так, и девушка в праве диктовать условия. Чтобы обозначить выигрышное положение, Фурина кусает чужую нижнюю губу. — Они будут, — Нёвиллет шумно втягивает воздух в ответ на болезненную ласку. — Начинайте, — она запрокидывает голову, чтобы держать в поле зрения выражение его лица. Это похоже на сон при лихорадке: невыносимо жарко, происходит на стыке бреда и реальности. Фурина чувствует похолодевшие ладони, хотя тело откликается на чужие касания импульсами тепла, ну точно как у больной в горячке. Нёвиллет, кажется, этого не замечает, он самозабвенно утыкается носом в её шею, чуть пониже линии челюсти, и шепчет на выдохе: — Я уже очень давно и очень основательно боялся столкнуться с влюбленностью. Девушка ощутимо толкает его в плечо, вынуждая отстраниться и встретиться с ней глазами. — Я должна видеть ваше лицо, когда вы извиняетесь, иначе как понять, честны ли вы со мной? Нёвиллет чуть склоняет голову в знак согласия и продолжает, цепко глядя прямо на неё: — В прошлом несколько раз я был отвергнут теми, кому был готов принести к ногам целый мир. Конечно это школьные и студенческие годы, но всё повторялось будто по одному сатирическому сценарию. Я благодарен за опыт. Но не за отсутствие честности со мной. Фурина готова поклясться: слова про опыт сказаны лишь потому, что всеми считаются необходимыми. Вряд ли панацеей станет подчеркивание ситуаций, которые ты, гордец, предпочёл бы никогда не проживать. И Нёвиллет неискренне благодарит ранивших его людей за то, что они это сделали, потому что так надо говорить. Нехотя подставлять вторую щеку и врать самому себе, что ты до мозга костей святоша. — Я хочу, чтобы ты говорил мне правду, — девушка сжимает лацкан пиджака, разочарованно отмечая, что галстук для таких целей подошёл бы лучше. — Ты же их ненавидишь. Мужчина поджимает губы и коротко кивает, вовсе не замечая, что границы субординации окончательно ими пересечены. — Каждый раз, смотря мне в глаза, видишь кого-то из них, — продолжает Фурина. — Вспоминаешь, как они говорили, что делали, как врали, что рады тебя видеть. "Ах, опять этот Нёвиллет, какой жалкий", считаешь, так они думали? Каждое своё слово она сопровождает действиями рук. Обвивает его талию, спускается ниже, пробегает пальчиками по линии соединения ягодиц с бёдрами, игнорирует всю паховую область, скользит вверх, по ткани рубашки, к шее. Дразнит. Добавляет в коктейль его яростной ненависти капельки приторного сиропа, внимательно следя за тем, чтобы слова и действия контрастировали ярко, ощутимо до умопомешательства. Нёвиллет держится стоически. Хотя в его глазах безошибочно читается такое же сильное желание заткнуть Фурину, как и потребность взять её в любом месте этого проклятого офиса. — Даже если они думали именно так, — он подчёркивает последнее слово, — я уже не виню их в том, что мне отказали. — Вот как? Позволь узнать, почему? — Потому что я вот уже несколько недель никого так сильно не желаю, как тебя. Глаза девушки хитро сужаются в ответ на признание, которое так нелегко даётся собеседнику. В глубине души она рада, да и сердце взволнованно стучит, подавая сигналы о своём воодушевлении, но последнее их столкновение ещё слишком свежо в памяти, чтобы так просто отступиться от своего вполне понятного желания маленькой мести. — Но я привык к желаниям далёким и неосуществивым, к девушкам, меня игнорирующим. Каждый твой ответный поцелуй был похож на плод разыгравшейся фантазии, — Нёвиллет запечатывает фразы поцелуями на костяшках пальцев Фурины. — Я сам себе не признавался. В том, что мои правила навязаны неуверенностью. В том, что я завидую свободе, с которой наша директор выражает любовь к моей секретарше. В том, что мне нравится наш совместный проект. В том, что я так легко влюбился. В том, что оттолкнуть тебя — самое глупое, что можно было сделать. План довести его до перевозбуждения и бросить трещит по швам. Нёвиллет такой искренний, запутавшийся, очарованный, что в запасе не находится ядовитых ремарок. Фурину разоружает череда чужих признаний настолько, что уже кажется невозможным продолжать мстительную феерию, всю эту чехарду с выведением мужчины из душевного равновесия. Он вновь предстаёт перед ней совершенно сбитым с толку. Утыкается носом в мягкую кожу между её пальчиков, вдыхая недавно нанесённый крем для рук, пытаясь найти успокоение и спрятать собственное смятение. Он уверен, что она не оттолконёт. Что же, ей действительно не хватит на это сил. — А сейчас ты скажешь, — Фурина забывает о своём требовании смотреть в глаза, пока сама пытается избежать пристального взора гордеца, чьи щёки пылают от отчаянности произнесённых признаний, — что тебе очень жаль, и мы бы могли начать заново. — Я не могу даже попытаться? — он прямолинеен, наивен до ужаса, и так прост в обращении со словами, даже на мгновение кажется, что из них двоих начальница она. — О архонты! — в восклицании девушка злится на то, что её вынуждают произнести вслух такие смущающие вещи. — Да попроси же наконец! Нёвиллет отрывается от миниатюрного запястья, расправляет плечи. Фурина готова поклясться, что его глаза блестят довольством в лучах вечернего солнца. Или это остатки возбуждения? — Миледи, — мягкая улыбка трогает его губы, — я смиренно прошу вашего прощения. И очень хочу, чтобы вы позволили мне вольность ухаживать за вами, как за своей прекрасной возлюбленной. Были ли в своём уме девушки, отвергающие этого идеального джентльмена? Фурина чувствует, что лихорадочный румянец заливает уже не только щёки, но и всю её шею до ключиц. Подумать только! Она находит себя натурой стойкой к мужским уловкам, но ему противиться не может. И не хочет. — Дорогой Нёвиллет, — девушка шутливо приседает в реверансе, — ваша глупость будет искуплена поступками. Поэтому моё дозволение на ухаживания у вас есть. Второй раз Фурина готова расплакаться от влияния, которое этот мужчина оказывает на неё. Когда он аккуратно увлекает её за талию ближе к себе, позволяет уткнуться в его широкую грудь, вдохнуть одеколон. Сейчас не так, как все разы до этого. Тогда — быстро, неразборчиво, туманно, теряя себя и детали. Но умиротворённо закрывать глаза рядом с успокаивающим дыханием человека, которого теперь абсолютно точно можешь назвать своим... Ощущается по-другому. Не приторной сладостью, вязко оседающей в лёгких, а воздушным кремом, целующим язык прежде, чем растаять во рту. — Собирайся, — Нёвиллет выдыхает куда-то в её макушку, — я отвезу тебя домой. Моя девушка не должна перерабатывать. Тем более, над нашим общим проектом. — Не все мои занятия в офисе связаны с тобой, — фыркает Фурина. — Расскажешь по пути.***
Нёвиллет вежливо кивает очередному поздоровавшемуся с ним мужчине. Он не расшаркивается на дежурную болтовню, это отнимает время. Его цель стоит чуть дальше, окруженная поздравляющими коллегами и взглядами некоторых новоиспечённых инвесторов их издательства. Навия, которая несколькими минутами ранее увела Нёвиллета в сторону, уже жизнерадостно чирикает с кем-то из сотрудников. Не забывает, впрочем, лукаво поглядывать на Клоринду, указывая глазами на своего заместителя. Кажется, между ними довольно продолжительное время существует спор об отношениях заместителя директора и новой надежды всего PR-отдела. Ну не станут чужие друг другу люди общаться с такой трепетной мягкостью. Клоринда, правда, придерживается мнения, что это простая вежливость. — Фурина, — Нёвиллет улыбается, когда её разноцветные глаза обращаются к нему. — Поздравляю с сокрушительным успехом нашего проекта. Плотный кружок из коллег легко выпускает на свободу его миниатюрную леди. Она берётся за подставленный локоток и кокетливо хлопает ресницами: — Прямо-таки сокрушительным? Нёвиллет увлекает девушку за собой ближе к окну. Слушает её тихие смешки в ответ на взгляды сотрудников издательства и гостей мероприятия. — Из десяти человек как минимум четверо согласились поддержать наше издательство, — мужчина отвечает на её уже растаявший в толпе вопрос, — это более, чем удачный исход. Финансирование даже одного из них во многом поспособствовало бы нам, а целых четверых! Ты творишь чудеса, Фурина. — Мы, — поправляет, — мы вместе творим чудеса, Нёвиллет. — После этих слов было бы логичным продолжением поцеловать тебя, — он действительно с трудом себя удерживает от удовольствия приникнуть к её губам. — Не представляешь себе, как я хочу. — Поверь, очень отчётливо, — расстояние между ними всё ещё слишком далёкое. — Ещё совсем немного. Дай нашему проекту успешно завершиться, без тени, которую на него можем бросить мы своими внеплановыми отношениями. Нёвиллет недовольно фыркает: — Внеплановыми? Ко всему, что касается их маленькой вселенной на двоих, он относится трепетно, а отстаивает ревностно. Фурина находит его в такие моменты очаровательно запальчивым, но не возражает. Он не ревнивец, — слишком горд для этого, — скорее, первый фанат их же отношений. — Ты понял, что я хотела сказать, — девушка примирительно взмахивает руками, — мы оба не предполагали такого исхода. Нёвиллет чуть подаётся вперёд, оставляя достаточно места между ними для иллюзии беседы двух простых знакомых, и шепчет в ответ: — Тогда лучше предполагай заранее, что этой ночью ты остаёшься у меня.***
— Нёвиллет, Нёвиллет... Её хныканья по вкусу превосходят любые самые дорогие напитки, затмевают все виды им обожаемой воды. Вбирать отзвуки собственного имени с губ Фурины не сравнится с дегустацией: невозможно распробовать и сил нет оторваться, даже когда чувствует, что уже достаточно. — Выше, — она смотрит с мольбой, напрямую противоречащей святому писанию, и Нёвиллет знает, что предаст разом всех архонтов по одному лишь её зову, — там, пожалуйста, немного выше, и я... Мужчина прекрасно понимает, что она имеет в виду, тяжёлые слова, прерываемые сбившимися вдохами, расшифровывает безошибочно. Он переносит вес тела на предплечья по обе стороны от неё, обеспечивая новый угол входа для своего члена. По зашедшейся в новом стоне Фурине понимает, что вычислил нужную точку. — Ах, это совсем не входило в мои планы, — Нёвиллет прекрасно знает, что она улавливает мягкий упрёк, отсылающий к их разговору чуть раньше в этот день. — Думаю, стоит поменять позу. Её ноги крепче прижимаются к его пояснице, в требовательных попытках зафиксировать. — Не смей. Нёвиллет довольно хмыкает и бесцеремонно обрывает так и не начавшую высказывать мысль Фурину новым движением бёдер. Невольно мычит в унисон с возлюбленной, когда погружается по самое основание, а её пальчики сжимаются на предплечье, оставляя заметные следы. Секс до сих пор действует на них обоих одинаково. По-своему опьяняюще. Чувственные толчки Нёвиллета возобновляются с новой частотой, он позволяет себе заворожённо наблюдать за тем, как сообщаемый им импульс заставляет Фурину дрожать, а её грудь — подпрыгивать. Она вся такая прекрасная, миниатюрная и совершенно бессовестно счастливая. Он точно знает. Ведь именно он заставляет её чувствовать себя любимой каждый новый день. — Я люблю тебя, — Нёвиллет шепчет ей на ухо, немедленно сталкивая в пучины оргазма. — Фурина, я люблю. Она не ожидала, потому сдавленно пищит, срываясь в новый стон. Её разгоряченная мокрая ладошка ложится на щёку мужчины, заставляя его оторваться от шеи и посмотреть ей в лицо. Есть нечто завораживающее в её способности иметь над ним власть даже на грани бессознательности. Фурина кончает, смаргивая слёзы и глядя прямо в глаза Нёвиллету, который ни на секунду не ослабляет трения внутри, в отчаянных попытках добиться собственного освобождения. Ответное признание завуалировано, но он знает, что милая леди находится в смятении от своей послеоргазменной плаксивости: — И наша любовь, мой дорогой, будет процветать.