Кэйа:
я тебя люблю
Дилюк: еще раз и я тебе уебуКэйа:
я тебя люблю!!!
Дилюк: заебал я предупреждал жди меня под дверью Телефон вибрирует еще раз — наверняка, такой же тупостью в трех словах, но Дилюк уже застегивает его в кармане, балансируя на одной ноге, пока второй пытается достать затолканный кем-то под обувную тумбочку кроссовок. Холодный ветер задувает под ветровку, заставляя вжимать голову в шею и ускорять шаг. Дилюк чуть не спотыкается о бордюр, в последний момент неловко подпрыгивает и матерится сквозь зубы. Телефон вибрирует новым сообщением.Кэйа:
любовь окрыляет, правда?
Он поднимает глаза на дом напротив и натыкается на знакомый силуэт на балконе третьего этажа. Кэйа машет ему рукой с зажатым в ней телефоном. Дилюк мысленно желает, чтобы он выпал. Телефон с ладони или Кэйа с балкона — не так и важно. Кэйа складывает пальцы сердечком и активно им трясет, не в силах держать в себе распирающие его чувства. Дилюк в ответ поднимает руки вверх и так же честно показывает средние пальцы. — Вали открывай! — кричит он, подходя под подъезд. — Иду, любовь моя! — нараспев отвечает Кэйа, и хочется зарядить в его наглую рожу булыжником прямо со двора, чтобы не подходить ближе. Это точно заразно, к тому же действует на большие дистанции — не зря его соседи даже не реагируют — наверняка, уже инфицировались, раз никто этажом выше все еще не вылил на этого балконного недоРомео тазик холодной воды. Он пробегается, в последнюю секунду ловит закрывающуюся дверь в подъезд и начинает восхождение на лестничный Эверест с попытки обойти бабку, шаркающую по ступенькам. Лифт в девяти из десяти случаев не работает, так что он даже не берется проверять. Ноги болят уже на третьем лестничном пролете, но Дилюк лишь ускоряется, заслышав характерный звук отворяющейся двери. Кэйа шаркает навстречу своими тупыми тапочками с помпонами, и Дилюк задирает голову вверх, наклонившись через перила. Улыбчивая моська сверху так и дожидается своего кулака. — Быстрее-быстрее! — подгоняет Кэйа. Не догадывается, что на этот раз Дилюк не шутит. Последние ступеньки под горящими огнем икрами ощущаются, словно бег в лавовом море, и только знакомые (ненавистные) крики подгоняют достичь его рывком, за один забег. Кэйа ждет на своем этаже. Он — придурок в мамином халате, который даже близко не закрывает острые колени, и его хочется отдельно избить еще за то, что он какого-то хрена бреет свои и без того по-женски тонкие ноги. — Сюда иди, — жестом подзывает Дилюк остановившись перед последним пролетом, дабы утолить свою острую нужду отдышаться. — Неужели меня ждет первый поцелуй? — наигранно удивляется Кэйа, кокетливо прикрывая ладонью широкий разрез на груди. — Или что-то серье-е-езнее? — пальцы второй руки поддевают полы халата, обнажая и без того почти голую ногу еще сильнее. Гребаный дразнила без чувства самосохранения. Дилюк ведь обещал выбить из него всю дурь, если он не прекратит лезть. А обещания надо выполнять. И держась только на этой мысли, он преодолевает последние, разделяющие их девять ступенек, и тянет руки вперед. Кэйа — та еще изворотливая скотина — с хохотом уклоняется и бросается к спасительной двери, за ручку которой Дилюк дергает в последний миг, открывая рывком. — Стоять! — его крик эхом отбивается от стен подъезда. А в следующую секунду он попадает внутрь квартиры. И нарывается на тишину. Дилюк осторожно шагает по паркету. Ни намека на движение. Обувная полка, шкаф, приоткрытая дверь на кухню. Он заглядывает за нее, готовясь поймать прячущегося подлеца, но там никого. Обыск гостиной ни к чему не приводит. Балкон, диван, тумбочка под телевизор, под которой обнаруживается лишь кот, явно недовольный тем, что кто-то стал свидетелем того, как он умывается под хвостом. Дилюк проверяет ванную, включает свет в туалете и, не найдя никого, отправляется в последнюю комнату. Спальня Кэйи облеплена плакатами, авторскими рисунками и самыми разномастными наклейками — от «Май Литтл Пони», и до маленьких белуг, усеянных блестками. Подозрение падает на шкаф — если и там будет пусто, то останется только смотреть в окно с надеждой на то, что Кэйа, ко всеобщему счастью, самоликвидировался через него. Но только Дилюк начинает открывать дверки шкафа, такой же скрип слышится за спиной. Он разворачивается вовремя, чтобы увидеть, как тельце в розовом меху вываливается из коридорного шкафчика. Вот ведь сученыш. У Кэйи полные азарта глаза, ботинок в руке и нога, вокруг которой запутался какой-то поясок, вероятно, тоже принадлежащий его матери. — Стой, гад! — Дилюк срывается к нему. Нагнать его получается у самой двери. Кэйа смеется и брыкается так, что приходится всерьез его припечатать. — Ты, блять, доигрался, — шипит Дилюк, пытаясь заломить ему руки за спину. — Я говорил не дразнить меня больше. Самому смешно от того, как ничтожно на фоне их возни выглядит причина. Но желания отпускать его от этого не появляется. Кэйа дергается, пищит и пытается вырваться, а когда понимает, что почти проиграл — начинает резко сползать по двери вниз. Дилюк на автомате, в последний момент вклинивается коленом меж его ног. — М-м-м, Дилюк, — мурлычет Кэйа, тяжело дыша. — Ты такой негодник, — и бесстыже потирается пахом о его колено, от чего у Дилюка срывает все тормоза. — Завали пиздак! — кричит он, ударяя кулаком в дверь рядом с его головой. — Как ты меня заебал! Кэйа громко дышит в наступившей тишине. — Ладно, — говорит он. — Я могу сделать это молча. И не успевает Дилюк отскочить, как чужие ягодицы проезжаются вверх по его упертой в дверь ноге, пока не упираются прямо в пах. — Сука. Дилюк забывает, как надо бить людей. Кэйа, гад, точно заразил его своим слабоумием. Иначе он бы сейчас не стоял, разрешая этой привлекательной заднице потираться о ширинку его брюк. Халат с каждым движением задирается выше, а Дилюк только сглатывает слюну, сдерживая желание потянуть его вверх самостоятельно. — Что ты творишь? — глухо спрашивает он, концентрируясь на накатывающем возбуждении. — Танцую, — невинно отвечает Кэйа, впечатываясь уже не столько в дверь, сколько в Дилюка. — Составишь мне компанию? — Все, что я могу составить, — шипит Дилюк сквозь сжатые зубы, — это панегирик на твои похороны. Но с наливающимся кровью членом отыгрывать враждебность к виляющей перед ним заднице получается все хуже и хуже. — Хватит, блять, — он вжимает Кэйю в дверь так, что та сотрясается. — О, чувствую, тебе нравится танец, — мурлычет Кэйа, оглядываясь через плечо. Дилюк сглатывает ком в горле и глубже вдыхает чужой запах. Цветочный аромат забивается в легкие, кружа голову не хуже крепкого алкоголя. Чертов Альберих со своими короткими халатиками, вкусными шампунями и просто невозможными движениями, которые он не прекращает даже будучи вжатым во входную дверь до ее тяжелого скрипа. Дилюк останавливается до невозможного близко, выдыхая ему в шею, и когда смуглая кожа в ответ покрывается маленькими мурашками, хочется сильно-сильно ее укусить. — Ненавижу тебя, — он даже не уверен, кого пытается убедить — себя или дрожащее от предвкушения тело, по которому бездумно скользят руки. Кэйа, будто только и ждал момента, когда Дилюк прекратит сжимать его запястья — резко оборачивается, тянет за воротник сминающуюся в кулаке ветровку и вытягивает шею навстречу. Целоваться через плечо наверняка неудобно, но Кэйа старается за двоих, накрывая его губы своими. Дилюк в ответ вымещает на нем все, что хотел сделать кулаками — прикусывает горячий язык, тянущийся навстречу, и проталкивает ему в рот свой. Кэйа стонет, податливо обхватывает его губами и зарывается пятерней Дилюку в волосы, стягивает резинку с волос и сминает пряди в кулаке. — Возьми меня, — хрипло просит он, и Дилюк думает, что нет, блять. Это уже слишком. Не кончив, не уйдет — с этим он уже определился. Но это не значит, что Кэйе тоже нужно делать хорошо. Это вообще не значит ничего кроме того, что значит. Мысли в относительно пустой голове дают подсказку: Кэйа просто попался ему под горячую руку. Его можно продолжать ненавидеть. Им можно воспользоваться, вот и все. Дилюк задирает его халат вверх, на ощупь поддевает и стягивает трусы, не оставляя перевозбужденному Кэйе даже времени помлеть от предвкушения. — Быстрее, прошу, — и все равно он молится, мешая Дилюку развязывать резинку своих спортивок. — Трахни меня, Дилюк, я так давно тебя хочу… Стянутые вместе с бельем штаны остаются где-то на икрах как раз вовремя, чтобы сходящий с ума Кэйа не начал ему помогать(мешать), и терять рассудок начинает уже Дилюк, когда его налитый кровью стояк задевает мягкую кожу чужих бедер. Куда-то между них-то Дилюк и целится, когда на него сходит озарение. — Ноги вместе, — приказывает он, когда Кэйа начинает пищать о важности защиты. И когда до Кэйи, наконец, доходит, что с ним собираются делать, в нем включается режим страдальца. — Нет, Дилюк, — испуганно начинает он, — не так, прошу, — и дергается, пытаясь прижаться плотнее, — я подготовлен, я могу тебя принять, презервативы в кармане, только дай… Дилюк закрывает ему рот, второй рукой обхватывает за предплечья и сводит их вместе за спиной. — Мы сделаем то, что хочу я, — распоряжается он. Кэйа мычит что-то, наполненное разочарованием, пока Дилюк всем телом прижимается поплотнее и без помощи рук толкается стояком меж ягодиц. — Почему, Люк? — хнычет Кэйа ему в ладонь. — Потому что, — обрубает Дилюк. — Сожми их руками. Кэйа выглядит так, будто готов сползти по двери на пол, но все же слушается и кладет руки себе на бедра, сжимая между ягодиц прижатый к ним член. Задница у Кэйи в самом деле отменная — округлая, накачанная, в меру пышная — самое то, чтобы тереться между ее половинок. Вероятно, достаточно хорошая, даже чтобы войти в нее, но последнего Дилюк ему не даст, даже если хочет сам. Принципы. — Дилюк, ты ужасен, — мурлычет Кэйа, пытаясь опустить ладонь себе на член, но Дилюк шлепает его по предплечью и приказывает сжимать ягодицы, пока он не кончит. Кэйа чуть не плачет. Прямо, как Дилюк и мечтал. Но почему-то от осознания чужой неудовлетворенности приятнее не становится.