внимание, пожарная тревога

Хёнджун вздыхает тяжело, сжимает пальцы в кулак до белеющих костяшек и старается сосчитать до десяти про себя, чтобы унять волнение, но мысли постоянно сбиваются: шум за дверью — приглушенный и неразборчивый гул из голосов — отвлекает невероятно. Семь… Шесть… На чем он остановился в прошлый раз? Гипнотизировать взглядом дверь уже надоело. Она старая, пошарпанная, в последний раз меняли ее лет десять назад точно, а может и того больше. Хёнджун не знает на самом деле, но он уже успел выучить каждую царапинку, каждый скол на сходящей краске. И смотрит на нее он непозволительно долго. Коридор пуст, что, наверное, к лучшему. Если бы он был наполнен людьми, Хёнджуну было бы от этого только тревожнее. Он не слишком любит выделяться из толпы, но почему-то именно это сейчас и собирается сделать. В голове все взгляды — удивленные и, возможно, восхищенные — выглядели красиво. А сам он — эффектно. Но в реальности все намного страшнее. Хоть он и пытается первую мысль, собственное воображение, перебить убеждением, что одноклассникам на него в принципе будет без разницы. Они его в течение всех этих лет не сильно-то замечали, с чего бы им сейчас его замечать? Нет, он, конечно, не был совсем незаметным, но и не выделялся особо. Да и одноклассники у него неплохие. Наверное. Он не уверен. Все их общение сводилось к кратким переговорам на переменах, не выходящим за рамки учебы, домашнего задания и иногда каких-то совместных проектов, заданных учителями. Так и продолжалось до самого конца учебы. Хоть в жизни Хёнджуна и были изменения, он не старался их афишировать. Наверное, тот факт, что сейчас он придет не один, и должен вызвать много вопросов, потому что… Хёнджун пытается построить логическую цепочку в голове, но для этого приходится вспоминать все с самого начала. С самого начала — это года два назад, верно? Хёнджун порой сомневается в собственных воспоминаниях, а последние годы вообще слились в какую-то сплошную полосу событий. Тогда в их класс перевели новенького. В этом не было ничего необычного: один или два новичка были у них каждый год, так что Хёнджун этому событию особого значения не придал. Но, сидя за своей партой, невольно вслушивался в разговоры одноклассников, обсуждавших еще не пришедшего ученика. Какие-то слухи и домыслы, мол, его из прошлой школы выперли из-за какой-то драки, человека он с окна столкнул так, что тот теперь почти инвалид. Хёнджун верил во все это с натяжкой: мало ли что там напридумывали, слишком нереалистично звучит. Но все же вздрогнул, когда этот парень вошел в класс. Что ж, он должен признать, что был не прав. Смотря на него, Хёнджун думает, что он вполне себе мог столкнуть кого-нибудь с окна. Тот самый стереотипный образ бэдбоя из американских сериалов. И пока он прищуренным взглядом осматривал класс, учитель наконец назвал его имя. О Сынмин. Хёнджун с этим знанием собирался делать целое ничего. Он не собирался общаться с Сынмином, заводить дружбу, пока тот, кажется, неплохо вливался в их коллектив: Хёнджун постоянно видел его в компании то одних, то других людей. Просто надеялся, что если эти слухи о его хулиганствах — правда, то Хёнджуна он трогать не станет. Но в остальном он продолжал вести свою монотонную и размеренную жизнь. До одного дня, когда Сынмин, сидящий аккурат позади него, не попытался скатать ответы на контрольную работу по экономике. Хёнджун в ней ничего сложного не видел, ему все эти экономические системы и факторы спроса и предложения сложными совсем не казались, тему он в этот раз запомнил совсем быстро, даже с книжками долго сидеть не пришлось. И любому другому однокласснику он бы, наверное, ворчливо отказал, бросил что-нибудь в духе: «Сам не знаю», но отказывать Сынмину отчего-то было жутковато. Слухи в голове рождали не самую радужную картину. И хоть они с Сынмином не были близко знакомы и Хёнджун не мог утверждать, правду о нем говорят или нет, но он почему-то склонялся к первому варианту. Поэтому без особых вопросов сдвинул свой листочек чуть в сторону, так, чтобы сидящему позади Сынмину были видны ответы. И — показалось ему или нет — в самом конце занятия, когда все уже сдавали листочки, Сынмин смотрел на него как-то благодарно? Хёнджун не придал этому особого значения, только молился всем известным богам, чтобы это была разовая акция и больше к нему с подобным не приставали. Давать списывать постоянно он не горел желанием. Он просто хочет, чтобы его лишний раз не трогали. Практика показала, что слишком многого он хочет. Потому что уже на следующем занятии, — ненавистной физкультуре, — ему прилетает мячом по голове от самого О Сынмина. Он понимает, что это был именно он, только потому что слегка затуманенным зрением видит черную футболку, когда оборачивается, рефлекторно прикладывая руку к ушибленному месту. Ну да, этот О Сынмин же весь такой особенный, в черном, когда все вокруг в стандартном белом. Хёнджун на самом деле думает, что все не так плохо, как могло бы быть. Возможно, он бы даже смог закончить урок в строю, но когда он делает шаг вперед, в глазах все темнеет и он едва ли не падает. Просто замечательно. Его подхватывает кто-то из одноклассников — он не понимает, кто именно. Тренер усаживает его на лавочку, вокруг суетится непозволительно много людей, а Хёнджун только потирает ушибленный затылок. Голова внезапно начинает отдавать ощутимой пульсирующей болью — наверняка завтра будет шишка. Ему холодного бы приложить, да только нечего. И вообще он жутко хочет домой, но учитель почему-то не отпускает раньше времени, так что Хёнджуну приходится отсидеть оставшиеся десять минут, чтобы потом первым рвануть в раздевалку, слишком резво для травмированного. Это последний урок, и Хёнджун ужасно сильно хочет домой — настолько, что не переодевается, лишь накидывает поверх спортивной формы предусмотрительно взятую из гардероба куртку и сматывается так быстро, как только может, лишь бы не попасть в эпицентр пропотевших обнаженных тел. Под козырьком главного входа он останавливается, делает глубокий вдох, позволяет прохладному весеннему воздуху медленно расползтись по легким и достает телефон с наушниками. Он собирается включить музыку и пойти домой, хоть и путь занимает не так много времени, так что он успеет послушать не больше трех песен, но раздается внезапный оклик и Хёнджун едва ли не роняет телефон прямиком на бетонную лестницу. — Постой! — звучит словно гром. А чувствуется как удар лопатой. Потому что для одного дня слишком много приключений и что еще нужно этому О Сынмину? — Чего тебе? — Хёнджун надеется, что за напускной серьезностью и раздражением не слышно, как у него дрогнул голос. — Может, тебя проводить? — спрашивает Сынмин, подходя ближе, дыша тяжело, словно бежал. Хёнджун только рот удивленно приоткрыть может. — Что? — на выдохе вырывается из него. Он все правильно услышал? — Ну… Э… Из-за меня тебе по голове неслабо прилетело. — Сынмин почесывает затылок, неприкрытый шапкой, несмотря на еще очевидно прохладную погоду. Хёнджуну же не кажется? Ему правда неловко? — Вдруг умрешь по дороге. Хёнджун не может сдержать легкого смешка. Нет, умирать по дороге он точно не планирует. А вот Сынмин от неловкости и смущения — очень даже может быть. По крайней мере, ему так кажется. Когда Хёнджун мягко отказывает, Сынмин совсем сникает, но затем внезапно сбрасывает одну лямку с плеча, тянет рюкзак к животу, расстегивает молнию на переднем кармане и шарит внутри рукой. Хёнджун слышит какой-то сомнительный шелест, доносящийся изнутри, но все равно не ожидает того, что Сынмин протянет ему розовую карамельку в прозрачном фантике. Он трясет ею, когда проходит уже несколько секунд, а Хёнджун так и не берет конфету и продолжает просто на нее смотреть. — Возьми, — говорит Сынмин и все-таки не выдерживает, берет руку Хёнджуна в свою, в ладонь толкает шуршащую сладость и сразу же отпускает. — У меня еще есть, если хочешь. Серьезно? — Я на собаку Павлова похож, что ли? — выдыхает Хёнджун. Возможно, он звучит совсем немного возмущенно, но все-таки, в его голосе больше серьезности. Он наконец-то поднимает взгляд с рук, сжимая фантик и пытаясь найти ответ на чужом лице. Сынмин прикола явно не понимает, только брови вместе сводит, а потом побитым щеночком следует за Хёнджуном, когда тот спускается по лестнице и идет домой. Просто чтобы удостовериться, что с ним по дороге ничего не случится. К тому же, оказалось, что идти им в одну сторону, — только Сынмин живет на несколько домов дальше. И, видимо, из-за этого он повадился ходить после завершения учебного дня вместе с Хёнджуном. А еще они стали пересекаться по утрам. Хёнджуну от всего этого невероятно странно. Но Сынмин, кажется, совсем не такой страшный, как можно было подумать, исходя из слухов. Он вполне себе обычный. Может быть, немного милый. Спустя примерно месяца два, когда Хёнджун думает, что их уже можно назвать хорошими знакомыми или не особо близкими друзьями, он решается спросить. Все же слухи не давали ему покоя все это время, но теперь образ Сынмина с ними совсем не вязался. Как и легкий аромат вишни, который можно было уловить, когда он оказывался слишком близко. Хёнджуну хотелось услышать подробностей. Но когда он наконец спрашивает, Сынмин останавливается и удивленно вытягивает лицо, выдавая не слишком замысловатое: — Что? Хёнджуну от этого становится некомфортно, он и сам начинает мяться на месте. — Ну, слухи, — бормочет он. — Ты разве не слышал? Сынмин снова чешет затылок, но сейчас хотя бы погода располагает к тому, чтобы ходить без шапки. — Слышал… Это разве не про другого чувака, который тоже перевелся? — спрашивает он. — Он младше вроде, — неуверенно добавляет. Другого? Он все это время думал и наговаривал не на того человека? Хёнджун хочет под землю провалиться от стыда, но получается только голову опустить, прикрывая порозовевшие щеки. И на холод это не спишешь. — Подожди, ты все это время думал, что я кого-то с окна столкнул? — возмущенно восклицает, почти взвизгивает Сынмин. — Нет… Я просто слышал… Вот и уточнить хотел, — мямлит Хёнджун совсем неразборчиво. Как же стыдно. Особенно после того, как Сынмин начинает смеяться. — Не, я про это знаю, там чел реально столкнул одноклассника с окна. Только это был первый этаж, — хохоча, отвечает Сынмин и приобнимает его за плечи, чтобы наконец сдвинуть с места и повести обратно домой. Черт, и почему от этого так тепло и уютно? Они продолжают ходить так вместе. Общение долгое время ограничивается только походами до школы да домой. Потом Сынмин просит у него хоть какие-то социальные сети для контакта, чтобы начать написывать ему там. Хёнджун сначала не понимает, откуда столько внимания к его скромной персоне. Потому что это внимание невероятно смущает, а еще от него очень-очень тепло в груди. И мягко. Хёнджун думает, что почти привык просыпаться и проверять сообщения от Сынмина, которых за ночь копится штук по тридцать: Сынмин явно не жаворонок. В среднем он желает спокойной ночи дважды за день: в первый раз, когда Хёнджун уходит спать, а во второй — после кучи других сообщений, спустя пару часов, когда ложится сам. Хёнджун действительно с утра пораньше внимательно читает все его сообщения. Это превращается в рутину, — но очень приятную, — от которой на губах расцветает улыбка. Из-за этой рутины, правда, ему приходится немного перекроить режим и вставать минут на пятнадцать раньше, чтобы не опоздать в школу, но он не против. А когда Сынмин неожиданно является в школу с волосами, выкрашенными в какой-то рыжеватый оттенок, сердце вообще пропускает удар. И пока стайка учителей отчитывает его за несоответствие внешнего вида школьному уставу, Хёнджун думает только о том, что его волосы теперь по цвету словно медная проволока, блестящая и нагретая солнцем. Так и хочется коснуться и проверить, такие ли они теплые на самом деле. Он даже не сразу понимает, что Сынмин уже подошел к нему, точнее, к своему месту прямо позади, и что-то спрашивает. Хёнджун только понимает в этот момент, что в последний раз чувствовал себя так, когда был влюблен. И от этого как-то страшно. Потому что Сынмин такой добрый, чуткий, веселый и вообще самый замечательный. Душа любой компании с кучей друзей, а он… А он Хан Хёнджун. Самый обычный школьник, которого родители пилят надвигающимися экзаменами и ставят в пример старшего брата, преподающего в университете, говорят, что Хёнджун к такому же результату стремиться может. А для этого он должен сидеть за книжками сутками напролет, а не о всяких влюбленностях в милых одноклассниц думать… Или одноклассников — об этом главное маме не говорить, а то ее удар хватит. Нет, он уверен, что Сынмина тоже пытаются озаботить экзаменами, но у него это получается как-то… слишком легко, что ли? И вообще, Сынмин кажется каким-то недостижимым идеалом. И вообще, они вроде как друзья. Друзья, которые в школе парой слов иной раз не перекидываются. У Сынмина своя шумная компания, в которую он Хёнджуна не тянет. У Хёнджуна — книжки и конспекты, которые надо учить и повторять. В такие моменты кажется, что Сынмин от него невероятно далек. Но, несмотря на это, Сынмин еще и очень близко. Касается его ладони пальцами, когда они идут вместе домой непозволительно близко, приобнимает за плечи, утыкается ему куда-то в макушку и тепло смеется, когда сидят у кого-нибудь дома и Хёнджун проигрывает очередной раунд в игре. А их переписка — самая хаотичная вещь на свете, как кажется Хёнджуну. Только Сынмин спрашивает домашку, как уже кидает какой-то мем с котами, а в час ночи клянется в любви и обещает быть верным до конца жизни, особенно если Хёнджун даст скатать злосчастную экономику. И Хёнджун не может сдержаться и не ответить каким-нибудь сердечком-смайликом, только обязательно не красным и не розовым, может быть, каким-нибудь зеленым? И это почти похоже на флирт, особенно какие-то глупые подкаты, которыми сыплет Сынмин. В шутку. Только в шутку, правда? И потом, не может же у них при таком уровне общения быть что-то всерьез? О каких чувствах может идти речь, если они даже не разговаривают в школе? В какой-то момент Хёнджун разгоняет в голове мысль, что Сынмин его общества стыдится. И этой самой мыслью и всем из нее вытекающим он делает себе только хуже, ходит как в воду опущенный следующие дня три. Сынмину все же удается выведать у него, в чем проблема. Выпытывает он долго и нудно, угрожая щекоткой и приводя прочие весомые аргументы. Происходит этот разговор в школьном туалете, месте, хоть и не самом приятном, но более-менее тихом, а главное — пустом. Сынмин зажимает его у подоконника, отрезая пути к отступлению, расставив руки по бокам от него. У Хёнджуна в голове миллион мыслей о том, как двусмысленно выглядит эта сцена, и о том, что если кто-то зайдет сейчас, то у этого кого-то будет много совершенно справедливых вопросов. — Что случилось? — чеканит Сынмин и смотрит на Хёнджуна, хмуря брови. — Ничего, правда, — пытается откосить от расспросов Хёнджун, потому что признаваться во всем как-то неловко. К тому же очень страшно услышать в ответ какую-нибудь насмешку. А еще у него, вероятно, покраснели щеки от того, в каком положении они находятся. И очень хочется унять фантазию, развивающую эту картину дальше. От этого ему стыдно вдвойне. Думать в таком ключе о друзьях как-то неправильно, да? — Хёнджун-а, — тянет Сынмин слишком ласково, что Хёнджун от одного только звучания его голоса тает, как кусочек льда под солнцем. — Я… Ну, знаешь… — мямлит Хёнджун. — Мы в школе никогда даже не говорим. У тебя там своя компания… А со мной, наверное, общаться при них как-то… — закончить свои неразборчивые бормотания ему не дает удивленный вскрик Сынмина. — Что?! Как ты вообще мог подумать об этом? — он почти вопит, и Хёнджун чувствует себя слишком смущенным. — Я думал, тебе с ними будет некомфортно? Так зачем тащить тебя к людям, если ты такие большие компании не любишь? Сынмин его не игнорировал. Сынмин о нем… заботился? И от этого признания так хорошо-хорошо, что плохо. И от собственных мыслей. И от рук Сынмина, все еще не дающих прохода, сжимающих пластик подоконника, пока Хёнджун дышит как-то загнанно, пытаясь уложить это признание в голове. Громкий, немного механизированный голос заставляет вздрогнуть обоих. — Внимание! Пожарная тревога! Всем срочно покинуть помещение!.. Хёнджун подается чуть вперед, думая, что вот сейчас-то Сынмин должен его отпустить. Им стоит, следуя инструкции, покинуть здание, но Сынмин с места не сдвигается, продолжает припечатывать его взглядом. Хёнджун нервно сглатывает. Сынмин смотрит слишком серьезно, и ему от этого тревожно. — Нам надо… — начинает Хёнджун. — Забей, это учебная, — тут же перебивает Сынмин. — Но… Сынмин двигается, снова прерывая его, и Хёнджун слишком быстро забывает, что вообще хотел сказать. В голове остается только один вопрос: почему О Сынмин сейчас целует его? Целует так мягко и аккуратно, даже осторожно. Хёнджун не может не млеть под этими неловкими действиями. И если это какая-то проверка, то он совершенно точно провалил ее в первую же секунду. Провалил вдвойне, когда притянул Сынмина ближе к себе, обвивая руками его шею, чувствуя тепло родного тела под ладонями. Все это какое-то слишком нереальное, слишком прекрасное, чтобы быть правдой. И губы Сынмина, с каким-то слабым вкусом вишневой карамели, которую он грыз до этого. Если это сон, то Хёнджун не хочет просыпаться. Где-то на задворках сознания чудовищно быстро и громко бьется собственное сердце, мешаясь со звуком пожарной тревоги. Как-то так спонтанно, как и учебная тревога в середине года, их посиделки после школы начинают разбавляться легкими поцелуями, прогулки — от школы до дома, считается же? — обретать более интимный характер, когда ладонь Сынмина мягко сжимается на его собственной. Очень спонтанно. Хёнджун на неделю или даже больше совсем забывает про то, что нужно учиться. Не получается, когда в голове все мысли только об одном человеке и ни о чем больше. Хёнджун вздыхает. Он снова смотрит на время: уже совсем скоро начало, а Сынмина все еще нет. Хёнджун успевает заметить одиноко болтающееся уведомление на экране блокировки — виновник его волнений пишет, что опоздает. Не нравится ему идея мероприятия или нужно еще полчаса, чтобы навести марафет, — Хёнджун не знает точно, но, наверное, все вместе. И только он собирается с мыслями, чтобы открыть дверь и идти туда в одиночку, — а они ведь так не договаривались — как слышит сзади торопливые шаги. Сынмин накрывает, как лавина, его рука приземляется куда-то на плечо, но Хёнджун наконец-то облегченно выдыхает. Потом оглядывает Сынмина, и дышать становится в разы труднее, чем было до этого. Объемная кожанка, под ней — футболка с принтом. На шее поблескивают цепочки, в ушах — серьги-кольца. И главное — волосы взлохмачены, а привычная торчащая челка приобрела розовый оттенок. Хёнджун, не думая даже, тянется к ней рукой, только потом внезапно понимая, что Сынмин может быть против — может, из-за того, что эта его укладка заняла так много времени, он и опоздал? Но Сынмин не против. Подставляется только под теплую слегка дрожащую ладонь, улыбается широко и жестом указывает на дверь с немым вопросом. Хёнджун кивает, больше для себя, тянет ручку, открывает и пропускает Сынмина вперед. Больше нет препятствия в виде двери, и торжественная музыка начинает отдаваться легкой болью в ушах. Они на самом деле не опоздали: пришли аккурат к назначенному времени, но Хёнджун пунктуальный и любит приходить хотя бы минут за пять. Потому что все уже успели собраться, и оттого кажется, что все взгляды автоматически приклеиваются к ним, когда они тихо пробираются к ряду, на котором сидит их класс. Хёнджуну тошно становится от удивленно-презрительного взгляда, которым его одаривает классная руководительница, но он быстро успокаивается, когда Сынмин переплетает их пальцы. Скучная официальная часть разбавляется тихими перешептываниями то тут, то там. Хёнджун старается не обращать на них внимания. Когда он оказывается один на один со своим аттестатом на сцене, — не считая ведущего и директора, конечно, — он не знает, что чувствовать. Учителя смотрят неодобрительно, одноклассники — шокированно, кто-то из параллели — удивленно и восхищенно. Неизменно только то, что Сынмин смотрит тепло и нежно, кидает ему знак победы жестом и хлопает, кажется, громче всех. Разве что Джисон может с ним посоперничать. Брат смотрит то ли гордо, то ли разочарованно: он на последнем ряду, и зрение Хёнджуна подводит знатно. Родители рядом с ним, наконец-то выбрались со своей дурацкой работы. Мама в шоке прикрывает рот — завтра его наверняка ждет долгая лекция на тему сегодняшней выходки. Отцу будто бы без разницы, но Хёнджун пока не берется судить: узнает позже. Официальная часть — самая сложная, потому что на ней от него никто ничего не ожидает. Все думают, что он придет, как и положено, в выглаженной белой рубашке, застегнутой на все пуговицы под горло. Никто не думает о том, что такой прилежный ученик может заявиться на выпускной в черных скинни и с шипастым чокером на шее. Он и сам не думал — долго сомневался, но Сынмин уговаривал его на эту авантюру, чуть ли не стоя на коленях, так что отказать было сложно. А после официальной части они едут в какое-то задрипанное кафе, которое сняла им администрация школы. Хорошо хоть, что остаются они без учителей — от их взглядов так ужасно хочется закатывать глаза. Хёнджуну все еще не нравится быть в этой толпе подростков. Он просто рад тому, что его никто не пытается достать, пока Сынмин общается со своими друзьями. Хёнджун сидит тихо, наслаждается едой, — не зря же деньги собирали? — включается всего на пару минут только тогда, когда из динамиков играет его любимая песня. За окном темнеет достаточно быстро, и к тому моменту, как свет фонарей разрезает уже полностью темное небо, от напитков в груди начинает теплеть. Это обычная газировка — по крайней мере, это должна быть она. Губы жжет от пузырьков газа, а внутри мешаются тепло, уверенность и свобода. Им пора уходить, наверное. Время уже к часу доходит, а в час они с Джисоном твердо договорились: он приезжает и отвозит их с Сынмином на дачу, после чего сам уезжает в рассвет и оставляет их одних. Самое смешное в этом то, что Джисон даже не догадывается о том, что они встречаются. Хёнджун надеется, что он и не узнает и не придется ничего ему объяснять. Хёнджун еще раз смотрит на цифры на экране: без десяти час. Он наконец получает сообщение от брата о том, что тот приехал и ждет их на парковке. Сынмин приземляется на соседний стул, запыхавшийся после танцев, и жадно осушивает стакан. Хёнджун уже не вдается в подробности, что в этом стакане было. Неважно. Важно только то, что он очень сильно хочет уйти отсюда как можно скорее, уехать на эту чертову дачу, остаться там с Сынмином и целовать его долго и медленно, пока они оба не отрубятся до обеда. Хёнджун наклоняется к его уху, говорит о том, что нужно уходить, — шепот бы не было слышно из-за громких басов. Сынмин кивает быстро, расплывается в счастливой улыбке, и Хёнджуну совсем никак не помогает тот факт, что губы у Сынмина мокрые и поблескивают на свету. Сынмин машет своим друзьям, оставшимся на танцполе, а Хёнджун внезапно понимает, что ни о чем не думает, когда тянется к нему и своими губами прижимается к чужим. Хёнджун чувствует что-то горькое, еще чувствует, как Сынмин удивленно выдыхает и приоткрывает рот, чем он незамедлительно и бесстыдно пользуется, скользя языком внутрь и ближе притягивая к себе за голову. Сынмин не отвечает, но и не сопротивляется. Хёнджун позволяет себе в конце оставить легкий чмок и только потом замечает горящие щеки Сынмина, которые тот сразу же прячет за ладонями. Его друзья смотрят на них, еще парочка взглядов из зала прикована к ним. Многим без разницы и они заняты своим делом. Хёнджуну тоже уже без разницы, что они все подумают. Это последний их вечер вместе, и он надеется больше никогда не увидеть этих людей — кроме Сынмина, конечно. Хёнджун уверен, что Сынмину тоже плевать на мнение других, но его смущение заставляет мысли в голове крутиться бесконечным кругом. Они так не договаривались, да, но очень хотелось, что тут поделаешь? Они поговорят об этом по дороге, если хватит сил сплести разумные мысли после того горького напитка, что пил Сынмин. Ну и еще стоит учесть тот факт, что с ними будет Джисон, который не в курсе. Хёнджун поднимается и руку протягивает, будто на танец приглашает. Ладони Сынмина все еще покоятся на его щеках, он смотрит очень смущенно и загнанно, но все-таки принимает хёнджунову руку, встает и ретируется из помещения слишком быстро. Он даже куртку свою забывает, поэтому Хёнджуну приходится захватить обе. На улице холодно, несмотря на наступающую весну, и Сынмин уже ежится от мороза, когда Хёнджун выходит и накидывает кожаную вещь на подрагивающие плечи. — И что это было? — спрашивает Сынмин. Воздух заметным паром выходит из полуприкрытых губ, когда он вздыхает, натягивая рукава куртки. — Не понравилось? — роняет Хёнджун, доля беспокойства мелькает в его вопросе, но он старается держаться уверенно. Выдерживать взгляд прямо в глаза слишком сложно, поэтому он оглядывает парковку, замечает машину Джисона где-то прямо у выезда и едва различимые очертания лица за лобовым стеклом. — Понравилось, — тихо бурчит Сынмин. — Просто я не думал, что ты, ну… Сынмин вздыхает, качает головой и тянет его к машине. Джисон коротко интересуется, не выпили ли они чего лишнего, включает магнитолу и позволяет тихой музыке залить салон. Ехать им не так уж и долго, несмотря на то, что дом находится за чертой города. Ночью машин практически нет, дороги пусты, оттого путь занимает еще меньше времени, чем обычно. Джисон оставляет их один на один с запертой дверью и красными пальцами, сжимающими массивную связку ключей, — как они и договаривались. Хёнджун благодарен, что брат не устраивает лишних расспросов, да и час поздний — наверняка уже просто нет сил на это. Дверь поддается не с первого раза, но все-таки отворяется с победным скрипом. Внутри темно, тепло и пахнет пылью. Лампа тусклая совсем. Не помешало бы заранее навести здесь порядок, чтобы сейчас провести ночь в менее грязном и более подготовленном помещении. Но экзамены в последние дни высосали все силы, да и Сынмин вроде не возражал, когда Хёнджун предупредил, что может быть не слишком чисто. Сынмин бросает куртку на потрепанную тумбочку у входа, скидывает ботинки и падает на диван так, будто бы был здесь уже не раз. Он выуживает из кармана джинс конфету, шуршит упаковкой и отправляет кармель в рот, а фантик — обратно в карман. Хёнджун честно не знает, почему у Сынмина всегда с собой есть конфеты и почему они всегда вишневые — гиперфиксация какая-то, что ли? Сынмин всегда предлагал и ему тоже, сначала это было похоже на задабривание, а после переросло в привычку. Хёнджун вообще не часто соглашался: ну не любитель он и все, что взять с него? От карамели потом небо болит и ноет очень долго, те же шоколадные конфеты намного лучше, разве нет? У Хёнджуна в руках еще пакет с едой — полезного там примерно ноль, но они имеют полное право оторваться сегодня. Он оставляет его на столе подле дивана, останавливается и окидывает Сынмина взглядом. Хёнджун клянется, что видит контур маленькой конфеты за щекой. — Подавишься, — строго предупреждает он, упирая теперь свободные руки в бока. Карамель перекатывается за другую щеку, Сынмин мотает головой, но поднимается на диване чуть выше, лопатками упираясь в подлокотник. От этого футболка неприлично задирается, и Хёнджун может видеть тонкую полоску голой кожи прямо над поясом брюк. Сам Сынмин к нему руки тянет, будто приглашая в объятья. И кто он такой, чтобы отказывать? Хёнджун падает к нему, руки обвивает вокруг талии, носом утыкается в изгиб шеи — теплая кожа сразу покрывается крупными мурашками из-за холода. — Так что это было? — спрашивает Сынмин, попутно вплетая пальцы в чужие волосы. — Конкретнее? — тянет Хёнджун. Думает о том, что надо бы разобраться с телеком и поставить тот фильм, который они хотели, но в объятьях слишком хорошо и тепло, да и Сынмин его так просто не отпустит. — Ты поцеловал меня, — уточняет Сынмин. — Перед всеми. — Ты же сказал, что тебе понравилось, — отрезает Хёнджун. Хочется посмотреть, что сейчас у Сынмина на лице написано, но еще хочется крепче сжать его талию, скользнув еще не отогревшимися пальцами под футболку, потереться носом о шею и оставить там легкий укус, красным кругом пульсирующий на изгибе. И второе желание неизбежно побеждает, потому что представить эмоции Сынмина он может и по звукам: на холодные пальцы он удивленно вздыхает и дергается, на потирания носом он шумно дышит и крепче сжимает волосы, на укус он и вовсе роняет тихий стон, поднимает голову Хёнджуна к себе, смотрит в глаза недолго совсем и притягивает, чтобы поцеловать. Губы у Сынмина немного липкие и приторно-сладкие. Хёнджун даже ощущает вкус конфеты, когда позволяет себе оттянуть нижнюю губу зубами, ловя жаркий вздох, позволяет рукам скользнуть еще дальше под одежду, где кожа совсем горячая и покрывается ощутимыми мурашками. Хёнджун отрывается, смотрит на подрагивающие ресницы и бросает еле слышный смешок. — Или нет? Сынмин открывает глаза, взгляд расфокусирован и потерян. — Что? — Тебе понравилось, что я поцеловал тебя там при всех? — спрашивает Хёнджун твердо и выгибает бровь, смотрит прямо в глаза, пытаясь поймать взгляд. — Да, — выдыхает Сынмин. — Да, — повторяет снова. — Просто я не ожидал… Почему так вдруг? Я думал, тебе не очень нравится публичное проявление чувств… — Захотелось, — просто ухмыляется Хёнджун. — Хотя бы в последний день все эти придурки поймут, что ты занят. Хёнджун улыбается одним уголком губ и смотрит на то, как теряется Сынмин и тоже расплывается в смущенной улыбке. Хочется заставить его смущаться еще больше: Хёнджуну нравится, как его щеки розовеют, а сам Сынмин отводит взгляд и пропадает совсем. Хёнджун одной рукой скользит с ребер к животу — Сынмин пораженно округляет губы и сразу же прикрывает их руками. Это все одновременно смешно, мило и возбуждающе, Хёнджуну хочется еще, но самому же становится до ужаса неловко, когда пальцы проезжаются по чужому паху — случайно совершенно, но он чувствует уже твердую плоть под грубой тканью, а Сынмин наверняка поджимает губы, стараясь не шуметь. Хёнджун руку одергивает и чувствует, что уже собственные щеки наливаются румянцем. Сынмин мычит что-то неразборчивое, как-то разочарованно выдыхает, руки от лица наконец-то отводит, но только для того, чтобы на ощупь притянуть Хёнджуна в свои объятья. Приходится упираться руками в потрепанную обивку дивана, чтобы не свалиться и не давить на Сынмина слишком сильно — хотя он говорил, что Хёнджун очень легкий. Сынмин руками обвивает его шею так, что между их лицами остаются считанные сантиметры, а на губах ощущается чужое горячее дыхание. А потом он закидывает ноги Хёнджуну за поясницу, прижимается совсем тесно и потирается бедрами. Очень неловко, но очень приятно: Хёнджун тоже подается бедрами вперед, сжимает губы в тонкую полоску и глаза жмурит. Хочется, наверное, смотреть на то, как Сынмин тяжело дышит, как его губы беззвучно открываются и снова поджимаются, но как-то немного стыдно устанавливать зрительный контакт. Он слышит, как Сынмин сдавленно скулит его имя, и в какой-то момент его пятки слишком сильно упираются в поясницу, а хватка на шее укрепляется. Хёнджун тоже едва ли не звезды перед глазами видит в тот момент, но после того, как все кончается, становится липко и слишком неловко.