***
В скрипящее окно ломилось чудовище, настойчиво показывая страшную морду. Вроде бы человеческую, но глаз – шесть, а вместо носа черная щель. Оно лупило по раме огромной ладонью с длинными пальцами и скалило пасть, хвастаясь острыми кривыми зубами. Еще немного – и стекло треснуло бы от пронзительного воя, ведь он всё громче и тоньше… напоминает мой будильник. И точно: это всего лишь призыв, что пора вставать и собираться в школу. А за моим окном никаких жутких тварей — только типичная для нашего города сентябрьская серость и завывающий ветер. Рядом на одеяле теплым клубком лежал мой кот Омлет и укоризненно щурился на меня за пробуждение. — Чего смотришь? Вот тебе хорошо, а мне в школу. Он широко зевнул и свернулся большим белым клубком с оранжевым пятном на боку. — Зато у меня сейчас бутерброд с колбасой будет. А тебе просить придется! — кот в ответ потянул заднюю лапу и обмотался пушистым хвостом. На кухне уже возилась бабушка. Ставила чайник, готовила завтрак и слушала утренние новости по старому телевизору. — … в этом году лишь пять процентов первоклассников оказались неспособны к магии. Это отличный показатель в сравнении с прошлогодними семью процентами! В будущем году Белоземская Палата надеется назвать цифру в три процента… — Интересно, как? — я коротко хмыкнул себе под нос по пути в ванную. — О, Костенька! Иди скорее завтракать, не то опоздаешь! — воскликнула бабушка. Слух у нее, хоть и плохой, зато менталист она отличный: чует меня даже, если иду с соседней улицы. А вот я сам едва прошел испытание для первоклассников: мои способности в магической карточке записаны как «ниже среднего». И об этом все семь лет обучения мне постоянно напоминают. Я учусь в Первом Колдовском Лицее: бабушка постаралась, до пенсии она преподавала там Исследование реликвий. Но лучше бы она отправила меня в самую обычную школу. Возможно, там у меня хотя бы появились друзья. — … с гордостью сообщаем вам, что Колдовские Силы Белоземии вот-вот возьмут все стихийные беспорядки под контроль!.. — донеслось из телевизора торжественным голосом диктора, когда я переступил порог кухни. Бабушка покачала головой и, не оборачиваясь от экрана, возмутилась: — Ох, форму еще не надел! Выходить-то уже через пятнадцать минут! — Заляпать не хочу. — Так чего ж ты, есть аккуратнее нужно! Сегодня каша только, колбасы нет. Давай, поторапливайся. — Я успею, бабуль, — я обхватил теплую чашку чая ладонями. Дома холодно: он старый и в нем вечные проблемы с отоплением. Это и неудивительно: ремонта здание не знало с момента постройки и войну с монстрами простояло, чудом отделавшись несколькими трещинами. Все, кто мог, отсюда переехали, хоть и почти центр города. Только пожилые остались, кому ехать некуда. – И вот о чём ты мечтаешь сидишь? Всё остынет ведь, а мне Эльвира Ивановна опять звонить будет, жаловаться, что ты, внучек, без пяти минут прогульщик! Для менталиста это стыд, — категорично заявила бабушка и поставила передо мной поллитровую банку и завёрнутые в салфетки пирожки. — Вот, с собой на обед возьмёшь. Компот сварила, лепёшки с картошкой… Глядя на всё это, я в красках представил, как станут перешёптываться и ржать подпевалы Велецкого, как шайка Травкина будет весело гонять мой обед по воздуху, и за один стол со мной не сядет даже мелюзга. Чтобы быть крутым в Первом Лицее, нужно выглядеть и держаться круто. А это точно не про меня: у меня даже форма прошлогодняя, только теперь я, наконец, до неё дорос. Да и общаться я всегда умел плохо: либо говорил то, что прямо сейчас в голове, либо не говорил ничего. – Спасибо, бабуль, — я улыбнулся, под её внимательным взглядом придвигая к себе школьный обед и аккуратно блокируя свои мысли. Это, пожалуй, единственный навык, которым я владею на «отлично». Иначе бы бабушка слишком часто волновалась. Она потрепала меня по щеке, выразительно кивнув на недоеденную кашу, и вновь обратила своё внимание на экран телевизора. — … на востоке Белоземии сегодня сильные туманы. В северном Змеевске ожидаются резкие порывы ветра, возможны перебои с электричеством. В столице нашей родины, Громске, температура воздуха достигнет отметки лишь пять градусов выше нуля: это самый низкий показатель за последние тринадцать лет… — Ох не к добру это, не к добру… — пробормотала бабушка себе под нос, глядя как дергается изображение на экране. — Это же просто помехи, погода, вон, лютует, — я в пару больших ложек доел гречневую кашу и выпил горячий чай почти залпом. И внезапно до выхода из дома осталось около пяти минут. — Да, помехи-помехи, — тихо повторила бабуля. — Беги одевайся, времени уже много. И правда: свой фиолетовый галстук я завязывал, уже сбегая вниз по лестнице. Эльвира Ивановна, наша классная руководительница, наверняка, закатила бы глаза и цокнула языком: — Кощунственно, Темников, просто возмутительно! Галстук надлежит завязывать гордо, помня о победе наших героев над монстрами! Ничего святого! Странно, что ты вообще в пижаме не явился! — примерно так бы она сказала. Да, фиолетовый — цвет отряда, тринадцать лет назад загнавшего чудищ обратно в Перевернутый мир. С тех пор все школьники носят фиолетовые галстуки, завязанные особенным способом. Но я, если честно, за семь лет этот способ так толком и не освоил.***
Первый Колдовской Лицей расположен в самом центре Громска, подчеркивая строгий облик нашей столицы: монументальное серое здание с колоннами высотой во все четыре этажа и с витражной башней сверху. В ней каждый час сменяются изображенные символы трех магических сил: менталистов, стихийников и материалистов. А по бокам, на крыше, сидят огромные каменные птицы со стеклянными глазами. В начальной школе я старался проходить под их неподвижными взглядами как можно быстрее. Видимо, для того их там и соорудили, хотя Эльвира Ивановна называла нам значение каждой пернатой твари. Но я запомнил только про Жар-птицу, ведь она — символ Белоземии, изображена на нашем флаге. В коридоре уже стоял шум: ребята переговаривались и смеялись. Вся суета, по большей части, крутилась вокруг Максима Велецкого, Славы Ратникова и Ярослава Майорова. Они выпендривались перед классом, красуясь своими талантами. Ратников — эталон материалистов, хотя я назвал бы его крепко сколоченным шкафом. Майорова даже учителя считают обаятельным, а девчонки смеются над каждой его глупой шуткой. Велецкий же у них главный, он вообще родился с золотой ложкой во рту, ведь его отец — важная шишка в Белоземской Палате. К тому же, опережая предстоящий нам тест, он явный обладатель смешанной энергии. А, значит, как стихийнику, ему подвластны и вода, и огонь, и земля с воздухом. И он, конечно, обожает этим хвастаться. Сейчас же они втроем устроили шоу для поклонников и особенно поклонниц: создали огромную стихийную собаку и катали на ней визжащих от восторга девчонок. Собака, носясь по коридору, по воле Велецкого становилась то огненной, то водной, то сотканной из молний. А Ратников движениями ладоней направлял ее, то ускоряя до девчачьего визга, то заставляя идти плавно. Я не особо задержал на этом взгляд и принялся изучать расписание. — История — двести третий кабинет, Физика — триста пятый, Произвольная Практика в тренировочном зале… — Вау, ты умеешь читать, Темников! — раздалось рядом, и мне в плечо прилетел пинок. — Пройти дай, чучело. — И тебе привет, Левинский. Кирилл Левинский — еще одна звезда нашего класса. У него на груди, на ряду со значком материалиста и организации «Белоземские искры», в которую входят все школьники до четырнадцати лет, красуется знак отличия за спортивные достижения. Он занимается колдовством с препятствиями: проходит сложные ловушки, подготовленные организаторами. Это опасно и почетно. И действительно заслуживает уважения. Прошедшим летом он взял первое место в Колдовских Играх. И стал совершенно невыносим. Кирилл коротко кивнул Велецкому и компании, но, не присоединяясь к устроенному представлению, прошел в класс. За ним последовали двое молчаливых ребят, Дубов и Ковалев, которым до его успехов очень далеко, но они регулярно занимаются. А меня под руку прихватил пухляк Андрей Томилин. Мы не то, чтобы дружим, но он настолько же непопулярен в классе, как я. — Костик, слушай! Я вчера такое намутил! Хочешь покажу? — Прямо сейчас? Обычно всё, что «мутит» Томилин, заканчивается либо травмами, либо неприятностями. — Ага! Весь вечер сидел, колдовал. Это… не поверишь! Ну, как думаешь, что? — Не знаю, Андрей. Земляной паук? — Да не, это детский лепет! — Дракон? — Ну ты выше бери, Темников! — Давай после уроков, а? — я сложил улыбку, краем глаза наблюдая, как Велецкий и свита из подхалимов и поклонниц прошествовали мимо нас. Я тоже занял свое место на предпоследней парте, а Томилин шумно приземлился рядом. — Этим при желании всю школу разнести можно… — продолжал вдохновленно шептать он. — Круто. Ты что, собрался…? — Да не… я теоретически! Ну, так что это? — Андрей, я не… — Полагаю, Темников, вы с вашим товарищем обсуждаете магическое население Белоземии? — голос преподавателя истории раздался особенно громко, и я поднял голову. — А… да… — по классу прошлись смешки, и некоторые одноклассники обернулись в мою сторону. — Тогда скажите мне, Константин, сколько процентов жителей Белоземии на текущий две тысячи тринадцатый год владеют магией? — Девяноста три… — Ответ неверный. Уже девяноста четыре. И я только что сказал об этом. Будьте добры, вернитесь из своей реальности в нашу и запоминайте то, что я говорю. Иначе вашу работу снова можно будет разбирать на максимально нелепые цитаты. — Что вы от него хотите, Николай Сергеевич? Это же Темников! — фыркнула староста нашего класса Оля Равнинина, обернувшись на меня, как на безнадежного. Ее в конце прошлого года назначили помогать мне с менталистскими предметами. Но я, хоть и целыми днями занимался, на экзаменах всё равно не смог ни увидеть историю предметов, ни морок на учителя наслать. А после еще и в обычных не колдовских работах наделал глупейших ошибок и нахватал троек. В результате Равнинина потеряла время и не получила значок отличия за помощь отстающему. Я же приобрел недоброжелателя, уверенного, что я непроходимый тупица.***
— А давай я прямо сейчас тебе покажу, что придумал, а ты скажешь как тебе? — всё не унимался Томилин на Произвольной Практике. Все собрались в тренировочном зале. В центре — огороженное защитными столбиками пространство, куда вызывают учеников по двое для практики атакующих и защитных навыков. Рядом — учитель, а все остальные смотрят и запоминают. В общем, Андрей со своими идеями лез совсем невовремя. Но на переменах всё никак не получалось: то я ждал, пока историк напишет замечание в мой дневник, то Томилин пытался заговорить с девчонкой из девятого класса, и потерпел абсолютное поражение. — Сейчас не… — шепнул я. — Да самое то! Вон, все заняты Крысиным и Травкиным! — Андрей поднял ладони, растопыривая пальцы. Он стихийник, а это значит — разрушения. Но от того, что он может сотворить прямо сейчас, я отвлекся на происходящее в центре зала. Травкин, главный хулиган нашего класса, поднял вверх прямую ладонь, готовясь ловить атаку Крысина. И тот атаковал. Светом, стихия воздуха. Вспышка озарила весь зал, но разноцветными бликами: из типичного белого в синий, затем в зеленый и в розовый… — Крысин! Никита! — воскликнул учитель практики. — Атака хороша! Но! — Оно само, Мирон Павлович… — Крысин опустил голову так, что светлые кудри упали на его покрытые веснушками щеки. — Ты же понимаешь, что это выглядит… странно? Свет должен быть белым. — Я исправлюсь… — он затеребил значок «Искры» на форменном сером пиджаке. — А может, он тёмный, Мирон Павлович? — раздалось из толпы, ребята расхохотались, а лицо Крысина залил густой румянец. — Сами вы! Такие! — воскликнул он. — Это некрасивая шутка, Баранов. — Да он же не сказал ничего такого, — Велецкий улыбнулся, небрежно пожав плечами. А его поклонницы, Лиля и Наташа, захихикали. — Тёмная энергия тоже существует. Так почему бы не у Крысина? — поддержал друга Майоров. Крысин сжал кулаки. Про него не первый раз говорят, что он — темный. У него нетипичные проявления магии, а это — признак. И в современной Белоземии за темную энергию, конечно, не преследуют, но это может не слабо испортить жизнь. — Может быть, вы хотите продолжить разговор об этом у завуча? — сделав пару шагов к Велецкому и его приятелям, Мирон Павлович навис над ними высокой суровой тенью. — Обвинять в подобном своих одноклассников недопустимо. — Но вы же сами это сказали, просто иначе, — улыбка Велецкого выдавала полную уверенность в своей безнаказанности. — Прекратить. Немедленно! Вызываю следующих добровольцев!.. — Ну смотри же, Костик… — и я только сейчас обратил внимание, что у Томилина на ладони уже выросла гора песка, а из нее вырываются вспышки пламени. — Да не здесь же! Андрей!.. Я не успел ничего больше сказать или сделать: на весь зал раздался громкий хлопок, и песочная горка разлетелась в толпу взвизгнувших девчонок, и, конечно, в Томилина и в меня. — Темников! — прогремел голос Мирона Павловича. — А что я?.. — Вам явно нечем заняться. Идите сюда, покажете, на что еще способны, кроме болтовни и пакостей. А вашим оппонентом выступит… Левинский. — Да, Мирон Павлович, — Левинский распрямил плечи, пригладил волосы, которые всё равно топорщились непослушными темными прядями, и вышел в защищенное пространство. А я медлил, стоя на месте и изучая взглядом мелкую кошачью царапину на своей ладони. Выйти против одного из самых сильных материалистов в классе с моими способностями — однозначный позор. И обычно учитель так не поступал, не ставил худших против лучших. — Ну сделает он тебя, так и чего? — шепнул Томилин. — Меня, вон, Ратников раскатал на прошлой неделе, так поговорили и забыли. У меня закружилась голова, а ухмылка Левинского, стоящего в центре зала, расплылась, превращаясь в страшную такую рожу со ртом от уха до уха. — Ну, спасибо тебе за поддержку, — голос у меня хрипел. Воды бы выпить, но у меня в рюкзаке только банка с бабушкиным компотом. В выступлениях перед классом я всегда попадал в нелепые ситуации. И, в отличие от Томилина, так и не научился относиться к этому проще. — Темников, вам особое приглашение нужно? В круг, живо! Стоит ли говорить, что все неотрывно смотрели, пока я шел туда, как на казнь? Кто-то перешептывался, кто-то хихикал. Может, просто сразу сказать, что я проиграл, и уйти? Вон, у Левинского такое лицо, что еще секунду — и он сейчас скажет это за меня! — Вот сюда, левее, Константин. Чтобы смотреть противнику прямо в глаза. Вы же менталист! Прямой взгляд — ваше главное оружие и защита. Мой одноклассник стоял расслабленно, лениво перебирая пальцами в воздухе. Для материалистов основное — это их руки. Они выполняют сложные жесты, которым подчиняются материи: от поднятия в воздух спички до обрушения целого здания. Менталисты же воздействуют на разум: читают мысли, гипнотизируют, создают иллюзии. Но я едва сдаю зачеты на определение энергетики места… — Готов продуть, Темников? — Левинский произнес это одними губами, но я услышал, и в ответ сложил самое бесстрашное выражение лица, на которое только способен. Он поднял ладонь, плавно загибая пальцы: ноги укололо иголками, и меня потащило вперед, ближе к центру круга. — Защищайся, — ухмыльнулся он, и я приготовился закрыться руками от магии, которую он мог в меня кинуть. Краем глаза я увидел, как Майоров поднес к губам минералку. Левинский так же посмотрел в его сторону, а затем сомкнул два пальца и сделал притягивающее движение: капля воды отделилась от бутылки и по воздуху подплыла к нему. Он развел руки в стороны, и, прежде чем я успел сообразить или увернуться, меня окатило ледяным, сбивающим с ног потоком. — Обмочился, неудачник? Или есть еще, что сказать? Смеющиеся лица Велецкого и шайки, визгливое хихиканье Лили с Наташей, открытый рот Томилина… я остановил взгляд на противнике, смотрящем на меня сверху вниз. Вечно ухмыляющийся, самодовольный, считает, что он лучше всех. — Пошел ты… — прошипел я в его наглое лицо, и мне впервые очень захотелось, чтобы его руки с этими четкими заученными движениями неестественно вывернулись. Чтобы ему стало больно. При этом вдруг заломило виски, и я на мгновение зажмурился. А вот глаза Кирилла недоуменно, даже испуганно расширились, и он схватился за свое запястье задрожавшими пальцами. Я кое-как поднялся, не сводя с него взгляда. Неужели это я сделал?.. Наслал иллюзию на спортивную гордость нашего лицея? — Стой. Онемей. Руку парализовало, — осторожно шептал я, делая шаг вперед, второй, третий… Левинский отступил назад, открыл рот, а звука не слышно. Он то ли захрипел, то ли зарычал, с усилием взмахивая непослушной рукой и резко сжимая пальцы. Стакан, стоявший возле Мирона Павловича, поднялся в воздух и с хрустом исказился, обращаясь в подобие стеклянной птицы. Она выросла в размере и метнулась на меня, раззявив клыкастый клюв. — Бей себя… — Темников! Полегче! — голос учителя слышался эхом, пока Кирилл замотал головой и порывисто сжал ее обеими руками. Птица развернулась к нему, чтобы броситься, но под судорожным движением его пальцев в последний момент разлетелась на осколки. Мирон Павлович же сделал собирающий жест ладонями и сжал кулаки. Повинуясь, осколки собрались в два клубка, а затем осыпались на пол. — Дайте мне ответить ему! — хрипло воскликнул Левинский. — Достаточно! Победил Константин Темников! — пресек его учитель. Левинский отрывисто повернул голову в мою сторону, сжав губы. А в темно-карих глазах вспыхнуло пламя, которым он непременно сжег бы меня, если бы только мог. — Он мог атаковать еще раз! — выкрикнул Ковалев. — Это нечестно, Кирилл должен победить! — звонко возмутилась Катя Лосева. — Прекратить балаган! — скомандовал Мирон Павлович. — Вернитесь на свои места! — Ты покойник, Темников… — прохрипел Левинский и, пнув меня плечом, вышел из ограждения. Я не нашел слов в ответ и развернулся к толпе одноклассников, бурно переживающих мою победу. Возвращаться к ним оказалось сложно до подступившей к горлу тошноты. — Как ты смухлевал, а? — передо мной проплыло ухмыляющееся лицо Травкина. — Да ему просто повезло! — подхватили Лиля и Наташа. Голоса слились в гул, и я различил только, как Томилин хлопнул кулаком о ладонь, просыпая песок. — Ну ты его сделал, Костик! — Мне нужно выйти! Извините! — я рванул к двери, не дожидаясь разрешения. Иначе бы меня вывернуло прямо здесь. Объятия с унитазом не принесли облегчения, наоборот: голову всё сильнее распирало от боли. Я сполз на пол кабинки, сжимая ее руками и пытаясь отдышаться. Но боль эта жглась и пульсировала, а надпись на стенке напротив: «материалисты — сила!» троилась в глазах. Я слышал все звуки настолько громко, что каждый отдавался ударом по вискам: тиканье часов в коридоре, множество шагов и шорохов сверху, снизу, вокруг. — Хватит! Заткнитесь! Заткнитесь все! — вместо крика у меня сорвался жалкий всхлип. Да как у меня вообще могло получиться победить аж Левинского?! Я же никогда не владел ни гипнозом, ни иллюзиями! При том так, чтобы причинить кому-то боль, чтобы заставить этого кого-то причинять ее себе… я же так не умею! Разве что… в конце прошлого года пару раз случилось нечто странное. Когда Травкин с компанией дразнили меня за заваленный тест, один из шайки вдруг схватился за голову, а второй за живот. Я тогда очень хотел, чтобы им перестало быть смешно, чтобы они почувствовали себя плохо. А через пару дней у Равнининой, отчитывающей меня, как маленького и тупого, пошла кровь носом. И в тот раз я тоже… думал о ней не слишком хорошо. Но ведь всё это можно списать на совпадение?***
Кирилл поджидал меня в коридоре у кабинета Физики. Бледный, мрачный и злющий. Он преградил мне путь, сверля взглядом, пока мимо не прошли все наши. — Со мной иди. — А если не хочу? — Хуже будет. Путь лежал под лестницу: здесь обычно проходили все «серьезные разговоры», заканчивающиеся, как магическими травмами, так и банальными синяками. — Слушай меня сюда, чмошник, — лицо Левинского оказалось неожиданно близко, а в кулаке он скомкал мой и без того потрепанный галстук. Невовремя, но я отметил, что в этом году смотрю на него вровень, а не снизу вверх. — То, что тебе один раз повезло, не значит, что ты теперь крутого корчить можешь, усек? Никто не смеет позорить меня! — Ты всегда так ущемляешься, если облажался? — Заткнись! — он стиснул фиолетовую ткань у моей шеи сильнее, перекрывая кислород. — Разберемся после школы. Ты, я и свидетели! Не придешь — всем классом тебя гнобить будут! — В отличие от тебя я не боюсь проиграть. А значит, ты уже трус! — Поговори мне еще! — он занес кулак у моего лица, а вокруг затрещала штукатурка. И он бы врезал — увернуться некуда, а брать обратно свои слова я не собирался. Я уже зажмурился, приготовившись, но тут по всей школе раздался гул сирены. А затем и голос, отдающийся эхом от стен: — Лицеистам всех классов! Немедленно собраться во дворе! Раздался шум и топот множества ног: все выбежали из кабинетов, началась суматоха, гул голосов. Левинский быстро направил на меня раскрытую ладонь, дернул ею, и мой затылок невидимым толчком приложило о стену. — Мы не закончили, — и, пока я снова собирал двоящуюся картинку реальности, он уже двинулся прочь.