***
Каждый школьник знает, что тринадцать лет назад герои Белоземии заперли чудовищ в их мире. Мир этот называют Перевернутым или по-простому Монстрятником, и он населен уродливыми человекообразными тварями: у одних по две головы, у других шесть ног, третьи вовсе похожи на ходячие трупы. Их множество, и их цель — питаться нашими горем и страхом. Великое нападение монстров затронуло каждую семью в нашей стране. Очень многие лишились своих близких. Больше половины моих одноклассников выросли без отцов. А у меня нет обоих родителей. Хоть я их и не помню, а бабушка много не рассказывала, меня всю жизнь преследует ощущение, что остро не хватает кого-то рядом. Как будто мне не рассказали чего–то важного: как говорить, как вести себя с другими, как чувствовать себя увереннее, как понять, куда идти. Но мы росли в мирное время, в уверенности, что это больше не повторится. Громск по большей части отстроили и восстановили, а за его пределы мы выезжали не так часто и привыкли к мысли, что есть столица, а есть остальные города. Мы выросли на знании, что подвиги наших родителей обеспечили нам счастливое будущее. Поэтому ужасы тринадцатилетней давности для нас это — учебники истории, старые фильмы, или бесконечные музейные залы, куда водят всех белоземских школьников. Там выставлены ордена героев, старая форма, сохранившееся оружие с давно утраченной магией, некоторые размытые фотографии и видеокадры. А от самих чудовищ лишь фрагменты тел или костей – ведь их останки массово уничтожали ради безопасности. У меня походы туда вызывали только скуку, как и у большинства других ребят.***
Конечно, после объявления о новом нападении чудовищ, лицей захлестнула паника. Директор отпустил всех желающих, и некоторые сразу побежали домой. Другие принялись звонить родителям: кто-то плакал в телефон, кто-то слушал нервные возгласы родных. Некоторые звонить побоялись и вовсе выпали из реальности. Оказалось немало тех, кому прямо сейчас идти было некуда и пришлось остаться в лицее. И я в их числе. – Не поддавайся панике, Костенька, – ответила бабушка, и голос её прозвучал так же спокойно, как и всегда. – Чего нестись, сломя голову? Я пока обед приготовлю, пока то да сё… ты аккуратнее по дороге домой будь, хорошо? – Хорошо, бабуль… – мой голос прозвучал тихо, как будто эхо какое. Бабушка говорила так, будто ничего не произошло, но вокруг поднимался такой хаос, что я до синяков исщипал себе запястье, пока возвращался в школьное здание. Всё это ощущалось таким невозможным, происходящим с кем-то другим, но не с нами! Проходя по коридорам, я видел, как совершенно бледная Эльвира Ивановна прикладывает платок к накрашенным глазам. Она торопливо махала нам руками, чтобы не задерживались и возвращались в класс. — … мой муж погиб в той бойне… неужели снова?.. Неужели всё было напрасно?! — за спиной классухи обычно тихая и безэмоциональная учительница Литературы плакала навзрыд. Даже физрук, громогласный любитель командовать, просто стоял в коридоре, глядя в окно и не обращая на школьников никакого внимания. — Да, может, это учения всё! — уже в классе воскликнул Никита Крысин. — Ну, как в прошлом году: когда нам про стихийное бедствие напели, и мы час как дураки в подвале сидели! — Ты дурак, Крысин? — воскликнула Лиля, закатывая глаза. — Ты видел учителей?! А директора слышал?! — Так они это, чтоб мы поверили, и чтоб никто с уроков не сбежал, как тогда… — Такими вещами не шутят! — вмешалась Равнинина. — У меня вот тогда дядя без вести пропал! — А у меня дед ноги лишился, так активация протеза каждый месяц слетает! Всей семьей заклятья накладываем, чтобы работал! — поддержал ее один из умников, Гриша Лобанов. — А моя мама до сих пор отца по ментальным каналам ищет! И я свою группу в Социальном Колдуне веду, чтобы… — похвалилась Наташа. — Да не, до Громска это не дойдет! Директор же сказал просто, чтоб мы знали… — Да заткнитесь вы все! — вдруг воскликнул Левинский, хлопнув ладонью по парте так, что с нескольких ближайших столешниц взвились в воздух и с грохотом рухнули учебники и пеналы. — Давайте ещё похвастайтесь, у кого история трагичней! И в сеть выложите, чтобы побольше звезд получить!.. — Кирилл, что за шум? — дверь в кабинет открылась, впуская Эльвиру Ивановну. — Всем сесть на свои места. Сейчас же! В классе повисла тишина, но многие оборачивались на Левинского и перешептывались. Классуха прокашлялась и обратила всеобщее внимание на себя парой щелчков пальцев, от которых учебники на партах синхронно подпрыгнули и открылись на одинаковой у всех странице. Кроме того, что она с первого класса занимается нами, она ведет у нас Теорию Колдовства. — Я понимаю, вы все растеряны. Не каждый день нам приходится слышать подобные новости. Но прошу вас сохранять спокойствие. Ваша основная задача: учиться и помогать вашим родителям и друзьям. А монстры — забота взрослых. Поэтому сейчас вы обращаете всё свое внимание в книгу: тест на энергию никто не отменял. Ваша задача: выписать основные признаки каждого типа энергии. Томилин, я смотрю, вам поговорить хочется? — она кивнула на Андрея, который — я только сейчас заметил — пересел от меня к Крысину. — Напомните нам всем, какие типы энергии вы знаете? — А… ээ… горячая и холодная, и эта, как ее… обычная и заковыристая, как у Велецкого… Эльвира Ивановна приложила пальцы к вискам. — И эти дети собираются сдавать тест! Горячая, холодная, нейтральная, Томилин, и смешанная. Последним двум вы уделите особое внимание. — А про тёмную писать нужно? — поинтересовался Илья Травкин и коротко глянул на вновь напрягшегося Крысина. Сидящие вокруг него дружки Гусев и Быков заухмылялись. — Когда спрашиваете, вы сперва поднимаете руку, Травкин. Восьмой год учу — как об стенку горох! Что до темной энергии — этого нет в учебниках. Но, если эта тема не дает вам покоя, можете написать и об этом. Ещё вопросы? Константин, а вы писать не собираетесь? Где ваша тетрадь? Я опустил взгляд с учительницы на парту, на которой лежали только мои ладони, а тетрадь… — В рюкзаке… наверное… — Темников, вы первый менталист из всех моих учеников, кто ведет себя настолько безалаберно!.. — Зато он Левинскому на Произвольной навалял! — зачем-то встрял Крысин, и одноклассники снова вспомнили о моем существовании. — Тишина в классе! Приступаем к заданию.***
Привычная суета на уроке и бесконечные замечания от Эльвиры Ивановны до конца дня вынуждали всех заниматься делом, не оставляя времени на разговоры. Но со следующего урока нас отпустили: сказали, что биологичка заболела. — … я слышала, что у нее нервный срыв случился, ей в медпункте отвар дали: один, другой — бесполезно!.. — проходя мимо меня по коридору, сплетничали наши тихони, Молчанова и Тихонова. А я, выйдя из класса, остановился у дверей. Левинский ведь собирался устроить после уроков показательную драку. Если уйду, все решат, что я испугался. Останусь — он сможет круто самоутвердиться, когда я продую. А я точно продую, ведь на Теории Колдовства я несколько раз писал глупости, вроде: «Смешанная энергия — это когда энергия мешается» или «Холодная энергия позволяет создавать не огонь, а наоборот». Голова все еще болела, как будто ее изнутри накачали чем-то тяжелым. — Пять, четыре… — обратный счет иногда помогал мне собраться и сделать что-то. Но довести его до конца мне не позволил прилетевший в грудь невидимый пинок. — Эй, отстойник! — из открытых дверей класса вышел Левинский. — На сегодня свободен. — А что, ты не в форме? — я часто задаю себе вопрос: и кто меня за язык тянет? Звезда спорта в два шага оказалась почти вплотную ко мне, неприятно кривя тонкие бледные губы. — Бессмертный, я смотрю? — он резко сомкнул пальцы в кулак, и воротник моей рубашки вместе с галстуком стали стискивать горло. — Кир, полегче, а? Он того стоит, что ли? — позади него нарисовался Велецкий в компании своей свиты и придержал приятеля за плечо. — Я еще даже не начал, — тот дернул рукой, сбрасывая ладонь. — Бесишь, Темников. Завтра разберусь с тобой, на большой перемене. — И только, выдав это, он разжал ладонь. — Ты что, не помнишь, нам же с первого класса говорят: менталистов обижать нельзя? — коротко рассмеялся Максим. — Если менталист не в край оборзевший, — мрачно отозвался Кирилл, поправляя свои сверкающие значки на груди. И они все, не оборачиваясь в мою сторону, скрылись на лестнице. За ними я не пошел, чтобы не столкнуться еще раз. Может, лучше подойти к Эльвире Ивановне и объяснить, что я там в своих записях имел в виду? А то ж точно очередной трояк влепит. — Эй, Темников, ты чего такой пришибленный? — Да я… нормально всё, — я перевел взгляд с Крысина на мнущегося рядом с ним Томилина. — Ты это… сам на себя непохож… вот как Левинского раскатал… ты прям… жутко выглядел тогда… — забормотал Андрей. — Испугался, что ли? — щеки у него стали красными, и он принялся быстро поправлять свой галстук. От этого вида меня пробило на пару смешков, а он, хоть и заулыбался в ответ, засуетился сильнее. — Кого? Тебя? Да ты чего, Костик! Просто ты с лицом таким был… и не реагировал даже, когда Мирон Палыч тебя звал… — Ты точно в порядке, Темников? От перепада магии можно не слабые побочки словить… Крысин выглядел непривычно участливым. Мы с ним никогда особо не общались. А в младших классах он и вовсе входил в число тех, кто вместе с Травкиным и компанией любил погонять мои вещи по воздуху через весь коридор. Даже, когда ребята в шестом классе стали дразнить его «темным», до общения с таким отстоем, как я, он не снисходил. — А… ты знаешь об этом что-то? — может, то, что со мной произошло, действительно побочка? Но у меня и сил-то нет, чтобы в них какие-то перепады случались. — А то ж, — Крысин аж плечи распрямил и кивнул в сторону лестницы. — Пойдем, по пути расскажу. Тебе куда? — В Камнелес… — О, ну так мне почти. Проедешь со мной вокруг Изумрудной аллеи, расскажу, — выходя из школы, предложил или, скорее, решил он. — Так вот, насчет перепадов. У меня такое случалось несколько раз. Один раз, когда я в третьем классе просил у матери собаку. Она сказала, что только, если закончу год на отлично. А Эльвира мне четыре за Теорию поставила, ну и я ей устроил! Все листы с контрольными засветились и буквы выцвели! Помнишь, а? — Если честно, не очень… — А, ну, ты болел тогда, наверное. — Ага… — А я помню, кажется. Это когда мы стихии в банки заключали. У меня пять было, кстати, — гордо заявил Томилин. Во время их болтовни мне в глаза бросилось, как прохожие бегут куда-то, машины проносятся мимо особенно быстро, кто-то даже на красный свет, а на обычно тихой улице у лицея стоят два серых фургона с символом Колдовских Сил на дверях: крыльями жар-птицы. Пока мы подходили к остановке, они допрашивали какого-то мужика, вертя в руках его паспорт, а тот стоял белый весь, едва не трясся. — …а еще было: я очень разозлился на сестру. Достала, не помню уже, чем. В общем, световая вспышка гоняла ее по всей квартире, пока она на лестницу не выбежала. Я еще на видео снял, вот, — Крысин достал телефон в ярком чехле. На экране замелькало изображение мечущейся вспышки, а звуки визжащей сестры он сделал максимально громкими. — Сейчас в шкаф врежется, смотри! — и, пока мужика погружали в фургон, он и Томилин рассмеялись, не поднимая взглядов от экрана. — А… там мой автобус. Не могу опаздывать — бабушка ждет, — и только, когда автобус тронулся, я вспомнил, что нас отпустили с последнего урока. Может, потому у меня и нет друзей, что я не могу делать вид, что мне смешно или интересно, когда это не так? — … они забирают мужчин прямо с улиц… — восклицала полная тетка в бордовом пальто. — Даже тех, кто не имеет отношения к Колдовским Силам! — ее тощая спутница нервно замотала головой, сминая руки в кожаных перчатках. — Да нет, они же не могут! Военнообязанных — да, но не всех же подряд! — обернулась к ним заплаканная девушка, сжимавшая в руках телефон с исходящим звонком. — Алло, Саша?! — она быстро прижала его к уху, а затем потерла глаза, еще раз нажимая кнопки. — Да возьми же ты трубку!.. — Военнообязанных за тринадцать лет не слишком прибавилось… — Громск-то не отстроили до конца, что об остальной стране говорить! А тут снова беда… — автобус тряхнуло при резком торможении, и он заскрипел всеми деревянными сидениями и старыми поручнями. Прямо перед нами столкнулись две машины, и звук сирены разнесся на всю улицу. Тут же засновали простые полицейские и люди с крыльями на темно-серой форме. Автобус под нетерпеливые сигналы автомобилистов и жесты полицейских, качаясь, объехал аварию, и вновь двинулся по всполошившимся улицам Громска. Я впервые видел наш город таким: множество маленьких магазинчиков, лавок и киосков стояли брошенными посреди дня. Аварии, гудки, сирены и… люди. Они мельтешили, как потревоженные муравьи, суетясь и спотыкаясь друг о друга, особенно на входах и выходах из станций метро. Кое-где виднелись вспышки стихийной магии или взлетали в воздух предметы. На нашей остановке первое, что я увидел, это треснувшая надвое крыша ларька с пирожками и повисшая на одном болте вывеска: «Всегда рядом!». Сколько себя помню, пекарь Ляпушкин и его улыбчивая жена трудились здесь с утра до вечера, и я, то и дело, не мог устоять перед ароматом свежих булочек и выкладывал на них пару златов. Я поспешил отвести взгляд от этого зрелища, и взбежал на наш третий этаж. Дверь оказалась не заперта, и, когда я понял, что ручка двери просто нажимается, открывая вид на коридор, подступила тошнота. — Бабуль?.. — прозвучало так тихо, что я сам себя не услышал бы. А попытался повторить — горло сдавило. Коридор у нас длинный и узкий, свет в него проникает слабо. По правую сторону ванная, кухня и моя комната, а общая, она же бабушкина, прямо, и дверь туда оказалась приоткрытой. — … по сообщениям из пораженных участков, контроль над территориями удерживается: чудовища остаются в пустошах. Но среди Колдовских Сил есть первые жертвы… Верховный Совет призывает всех дееспособных мужчин воспользоваться своей магией во благо Родины! Так мы одолеем монстров в кратчайшие сроки!.. — доносилось из телевизора. А бабушка… она сидела у экрана в своем кресле-качалке. И оно, против обыкновения, не раскачивалось и не скрипело. Я замер на пороге, слыша стук собственного сердца в ушах, когда она окликнула меня: — А, Костенька… так рано дома… — кресло качнулось вперед и назад, и я подбежал к ней, заключая в объятья. — Напугала тебя? Ох извини, задремала я… но ты же менталист, неужто не чувствуешь? — Бабуль, там… там такое происходит! И все про Монстрятник говорят! И… — Знаю, знаю, мой хороший, — ее морщинистая ладонь легла поверх моих, сжимающихся на ее плече. — Ты так спокойно об этом говоришь! С тобой… все хорошо? Бабушка хрипло рассмеялась, поправляя растрепавшийся седой пучок волос. — Это не я спокойна, это они переигрывают, — она кивком указала на дернувшееся изображение на экране. — Это же очевидно: Перевернутый мир не мог вечно оставаться запертым… и тому было множество знаков: стихийные бедствия, болезни, сумасшествия среди менталистов, появление множества темных… пойдем, Костенька, я тебе обед сделаю… — Бабуль, там… ларек Ляпушкина разрушен… а в городе… — То ли будет еще, то ли будет… — забормотала она себе под нос, проходя по коридору и ставя на плиту чайник с цветочками. — Хорошо, что тебе только четырнадцать исполнится. Очень хорошо… и что силы у тебя слабенькие… — Бабуль… — Не тронут, значит… ты, главное, будь осторожен… — она высыпала на блюдце печенье и поставила на стол, а затем подняла на меня взгляд, собираясь сказать что-то еще. И так и застыла. — Ты чего? Она стояла посреди кухни с пакетом печенья и смотрела на меня, не моргая. Ее глаза из блекло-голубых вдруг затянулись мутной белой пеленой, и она задергалась, как от мелких разрядов тока. — Бабуль, что с тобой?! Тебе плохо? Что сделать?! — Ты… нет, нет… быть не может! Ты!.. Пакет с печеньем выпал из ее рук, и оно рассыпалось по полу. А она все так же неотрывно смотрела и дергалась. Все сильнее и сильнее. Голос у нее пропал, перейдя в хрип, она то открывала, то закрывала рот, судорожно дыша, а я совершенно не представлял, как вывести ее из этого ступора. Я пытался встряхнуть ее за плечи — бесполезно. Прочесть поверхностные мысли — от этого лишь больно вспыхнули виски. — Ты! Ты тот самый! Вызывать скорую — значит, упечь бабушку в больницу, в которые, каждый знает, лучше не попадать. А сегодня — тем более. Поэтому единственное, что я придумал, это ломануться к соседке, несмотря на то, что бабуля с ней в давней ссоре. Я забарабанил по двери, и, когда уже потерял надежду, что мне откроют, на пороге появилась тучная пожилая женщина в цветастом переднике. — Напугал как, а! Чего ломишься, как ненормальный? — С бабушкой беда… она… помогите, Инесса Степановна! Вы не дружите, знаю, но ей очень плохо! А вы же менталист и… я вам тоже помогу потом чем-нибудь! — Да что ты говоришь такое?! Иду, конечно, иду! Бабушка стояла посреди кухни всё в том же состоянии: дергаясь и хрипя. Может быть, она просто делала вид, что ее не трогают новости об открытии Монстрятника? Ведь она, в отличие от меня, хорошо запомнила то время. — Посиди где-нибудь, Костик. Я разберусь с Алевтиной Григорьевной и позову, — велела соседка, и ближайший час я мерил шагами бабушкину комнату. Она — мой единственный родной человек, заменивший мне и мать и отца и любых других родственников. Такой я не видел ее никогда, и сейчас каждая минута тянулась вечность. Наконец, Инесса Степановна возникла в дверном проеме. Уставшая и бледная, но она ободряюще улыбнулась. — Твоя бабушка в порядке. Ей нужен покой и хороший сон. — Что… что с ней было? — Трудно сказать. Возраст всё-таки, а сегодняшние события — сам знаешь… сейчас страшно будет нам всем… — Спасибо вам, — я кивнул, стараясь говорить громче, но голос не давался. Инесса Степановна мягко потрепала меня по волосам и отправилась домой. А я осторожно прошел на кухню. Бабушка сидела там, вокруг остывшие чашки чая, печенье на блюдце. Она смотрела в окно и молчала, и никак не отреагировала на то, что я сел рядом. — Бабуль… ты как себя чувствуешь? — Иди к себе, — коротко велела она, не поворачивая ко мне головы, и сама поднялась, уходя в дальнюю комнату. Больше за этот вечер она так и не вышла и не заговорила со мной. Я несколько раз пытался постучать или даже зайти, но она всякий раз отсылала меня прочь и даже не смотрела на меня. Квартиру заполнила непривычная и напряженная тишина, которую разбавлял только звук работающего телевизора.