Разводы на твоём сердце

— Эй, Одасаку! По коридору мчится темноволосый старшеклассник, сбивая по пути какого-то младшеклашку, и не обращая внимания на оскорблённого мальца, подлетает к другу, весь сияя, очевидно, желая поделиться чем-то гениальным. — М, что-то случилось, Осаму? Ода спокойно перелистнул страницу книги, не отрываясь от текста ни на минуту, пока его товарищ пытался привлечь внимание, старательно жестикулируя прямо у его лица. — Представляешь, оказывается если наглотаться слишком большим количеством гелия, то можно умереть! Здорово, правда? Видя сияющее лицо Дазая, Одасаку не стал комментировать его пугающие наклонности, лишь тихо хмыкнув. Не первый год знакомы, считай росли вместе, чему ему уже удивляться? — И где же ты возьмёшь такое количество шариков? У детей украдёшь в парке? — с иронией спросил Сакуноске, перелистывая очередной лист романа. Всё казалось таким спокойным, размеренным, а жизнь — чем-то бессрочным, без сроков и ограничений. Как и всем подросткам, им с Осаму казалось, что у них впереди сияющее будущее, полное новых моментов. Но наше бытие несколько сложнее этой утопической картины. Воспоминания о их разговорах в компании ещё и Накахары, кажется, что это было в какой-то другой жизни. Раньше рыжий паренёк хоть и огрызался на Осаму, но не ненавидел его. Они вечно сидели за одной партой и старались сотрудничать, несмотря на разность характеров и недопонимания. Со стороны можно даже было сказать, что они друзья, но связь Дазая и Чуи не шла и в сравнение с тем, что прошли вместе суицидник и Одасаку. Сироты без родителей, держащиеся друг за друга с первого своего приюта. Их приютил мужчина, ставший им единственным опекуном, но никак не родителем. "Отец" не был особо заботлив с мальчишками, и единственной его причастностью к ним были бумаги. Чаще всего мужчина попросту платил за их проживание, давал деньги на расходы и сироты были предоставлены сами себе. Но такая перспектива была в разы лучше проживания в приюте. Здесь они жили в небольшой однокомнатной квартире, куда изредка приходил их опекун, а в оставшееся время друзья были одни. Но наученные различными бытовыми работами в детском доме, ни Дазай, ни Ода не испытывали проблем в выполнении дел по дому. Лет с двенадцати они самостоятельно закупали себе продукты, научились готовить простейший обед и коммуницировать с владелицей прачечной, куда заносили бельё на стирку. До класса пятого образование ребят ограничивалось умением читать, писать и рассчитывать простейшие примеры — именно этой базе и обучали детей в приюте, чтобы те хоть как-то сумели адаптироваться в будущем. А после опекун записал их в государственную школу, куда Сакуноске и Осаму приходили с уверенностью, что нужно держаться вместе, против всего недружелюбного мира. Там они познакомились с Чуей и парочкой других ребят из класса, и жизнь текла своим спокойным чередом. Ну как, спокойным. Часто их компания ввязывалась в уличные разборки с парнями постарше, промышляли мелким грабежом вроде кражи шоколадки из магазина и лазили по заброшкам как у себя дома, то и дело получая по шапке от охранников, встречавших их при ночном патрулировании. Но было так весело, эта пора юности была для Дазая самой яркой и запоминающейся, ну а то что шло после — бесконечный удушающий цикл бессмысленных дней, наполненных фальшью и сожалениями. Искренняя улыбка шатена сменилась на лживую и бессмысленную, словно парень не знал, в каких ситуациях стоит цеплять её, а в каких нет. После смерти Оды многое изменилось. Вечером, как обычно, Осаму и Одасаку шли по ночным улицам своего городка, и суицидник по традиции рассуждал о смерти, в процессе потягиваясь и ровняя спину после долгой посиделки в баре. На улицах было тихо, лишь изредка слышно, как мимо проезжают автомобили, даже пеших прохожих толком не встретишь. В общем, любимая атмосфера подростков-бунтарей. — Как думаешь, Одасаку, в чём смысл нашей жизни? Зачем мы рождаемся, учимся, стараемся выжить, если в конечном итоге всё равно канем в небытие? Темноволосый расплылся в улыбке, словно собственные слова вовсе не нагнетали его, а наоборот, забавляли. На это Сакуноске лишь пожимает плечами, задумчиво уставившись на провода над головой. — Не знаю, сложный вопрос. Наверное, смысл только в том, чтобы просто жить. Радоваться, плакать, любить и ненавидеть, творить и разрушать, и оставить после себя какие-то воспоминания для тех, кто будет точно также ходить по этой земле и дышать этим воздухом. Красноволосый вздохнул и отвёл взгляд от проводов. Для полноты картины не хватало только сигареты во рту, но не было денег на такие излишества у двух подростков-сирот. Дазай задумался над его словами, после чего расслабленно опустил руку на плечо друга и расплылся в ухмылке. — Возможно ты прав, и жизнь не так плоха. Но я всё равно хочу покончить с собой. — Даже не сомневался. Они оба рассмеялись, прошагав уже до угла переулка, и уже собирались завернуть на более оживлённый участок дороги, но не успели. Раздался звук трения шин об асфальт и рёв мотора. Парни успели максимум дёрнуться, как мимо них пролетела машина, и притормозив, из окна высунулась тёмная фигура с пистолетом, и выстрелила прямо в грудь Оде. Тот замер, его глаза широко раскрылись, а рука медленно, словно под гипнозом, нащупала рану, и кожа мгновенно окрасилась в ярко-алый. Парни в чёрном из машины что-то кричали, кто-то свистел, после чего машина умчалась с жуткой скоростью, стирая в хлам резину о хреновый асфальт. А Осаму не мог пошевелиться от парализовавшего его мимолётного ужаса. Он бывал в разных переделках, получал в нос, челюсть, ломал конечности, но ещё никогда не было ситуаций, в которых в них бы стреляли. Почему Одасаку, а не я? Чем именно он заслужил такую участь, если я в стократ хуже? Возможно, этой банде не было важно, кого прострелить. Скорее всего пацаны напились, и агрессивные пошли вымещать злобу на недавних обидчиках, и выбрали Сакуноске просто случайно, в кого первого прицелились. Дазай перестал слышать звуки. Словно в бреду его руки сами набирали номер скорой, он что-то вполне связно отвечал оператору на линии, но не помнил ни слова. Всё что шатен мог — зажимать руками пулевое ранение друга и что-то бормотать, и только надеяться на то, что всё будет хорошо. Пожалуйста, пусть Одасаку будет жить. Пожалуйста, только не он. Это он, Осаму, достоин смерти, а не Сакуноске. Он всегда так хотел жить, он просто не может... — Осаму... Суицидник испуганно дёрнулся, безумными глазами смотря на красноволосого, чья рубашка уже пропиталась кровью. Он мелко дрожал, из горла раздавались тихие хрипы, но глаза всё ещё были ясными, его сознание отчаянно хваталось за жизнь. — Одасаку, не разговаривай, скоро приедет скорая...- — Осаму, послушай. Меня клонит в сон. Я вряд ли выдержу. Похоже, они задели что-то жизненно важное. Но пока я в сознании, хочу, чтобы ты услышал меня. Голос у него был слабым, дыхание давалось с трудом, и Дазай мелко дрожал, до боли сжимая руку лучшего друга. Он не может. Не может умереть. Только не так. Только не сейчас. Нет, нет, нет. Он выдержит. Справится. Всегда справлялся. Сможет. Выберется. Его спасут. Обязательно спасут. — Я знаю, тебе безразличны нормы морали и люди, но поверь, тебе будет проще жить, если ты... Будешь помогать тем, кто не может постоять за себя. Будь щитом для несчастных и обездоленных, не окончи жизнь вот так... В грязи и собственной крови, в полном одиночестве... Помоги таким же потерянным как мы обрести опору под ногами. Это моё единственное желание. Ода вымученно улыбнулся, и от боли сжал плащ друга. Казалось, прошли часы, прежде чем Дазай услышал звуки сирены скорой помощи. Одасаку потерял сознание и дышал слабо-слабо, и в последний момент его тёмно-синие глаза словно помутнели, в преддверии отключки. Сакуноске увезли на носилках врачи, двери скорой захлопнулись прямо перед носом шатена, а его самого попытались опросить прямо на месте. Но он ничего не слышал. Всё перед глазами расплывалось, хотя в его глазах не было ни слезинки. Просто словно внезапно кто-то отключил фокусировку на объектах и звуках. И всё превратилось в белый шум. Полицейским, приехавшим также по вызову, пришлось усадить парня в машину своими силами, но тот и не сопротивлялся. На допросе с ним много разговаривала миловидная девушка-психолог лет двадцати пяти, но Осаму было плевать на это всё. Окружающий мир перестал иметь значение. Вскоре ему сообщили, что Одасаку скончался в больнице. Но шатен ничего не почувствовал. Вообще ничего. Словно пока его везли полицейские, в этом самом пробеле в памяти, ему вырезали часть мозга, отвечающую за эмоции. На сотрудников смотрели безжизненные карие глаза, почти не реагировавшие даже на свет ламп. Тех парней смогли задержать, и отправить в исправительную колонию для несовершеннолетних на пять лет с возможностью условно-досрочного за убийство второй степени, хотя Дазай был уверен, что они даже в состоянии алкогольного опьянения прекрасно понимали, что идут на убийство, так что о непредумышленности поступка и речи не шло. Но их родители могли нанять адвоката получше, и в этом была лишь заслуга его умелой защиты интересов клиента. Это жизнь, в ней полно несправедливостей. На похороны Оды темноволосый не пришёл. Просто не смог. Около месяца опекун смог договориться о освобождении от учёбы для него, и Осаму всё это время провёл в их с другом маленькой квартирке, нажираясь всякого дерьма типа фастфуда и прочей дряни, даже алкоголь откуда-то достал, правда в слишком малом количестве, чтобы полноценно опьянеть, и это занятие быстро было заброшено. А стоило вернуться в школу, как все вокруг только и говорили об Одасаку. Все жалели Дазая, старались поддержать, а ему было тошно. Он не мог ничего, кроме как мучительно улыбаться, запираясь в туалете и заливаясь истерическим смехом. Слёзы ни разу не пошли из глаз, хотя лучше бы он заплакал. Ему хотелось плакать. Но получалось лишь задыхаться от смеха, хотя смешно не было. А в конце года послав к чертям старую жизнь суицидник просто забрал документы из своей школы и подал её в другую, где учился его знакомый, Фёдор. Лишь бы не видеть одноклассников и Чую, который стал его избегать. Правда, от проблемы в его лице он так и не избавился, но это неважно. А когда Осаму встретил Сигму, ему показалось, что он слышит в голове голос погибшего друга. Его слова о помощи таким же как и они, брошенным, ненужным. Ему казалось просто правильным стараться развеселить этого загадочного паренька с двухцветными волосами. А в итоге он даже привязался к нему. Нет, Сигма не был заменой Одасаку. Оду нельзя кем-то заменить, такого не отодвинешь на затворки своей души. Скорее он был вторым шансом. Возможностью для шатена начать жизнь сначала, отодвинуть планы по суициду и попытаться помочь кому-то, кроме себя. Стать достойным товарищем и другом, кем угодно вообще. И это уже даже не имеет отношения к обещанию, данному ему умирающему почти-брату. Просто он выбрал Сыромятникова. Именно его. И не важно, по каким соображениям. Выбор есть выбор, и от него Дазай не отступится.