Дни тянутся медленно, словно вязкая смола на оторванной коре сосны. Жизнь старшеклассников до ужаса банальна и предсказуема — уроки да вечное напоминание об экзаменах в конце года. Готовятся лишь немногие, пока остальные тянут до последнего, наслаждаясь последним годом вне стен университета.
Достоевский не тот человек, что будет сильно беспокоиться о своей успеваемости. Он не стремится быть отличником и сдать всё на сто баллов, потому будучи уверенным в своих знаниях, он может позволить себе не готовиться вне учебного времени. Его считают учеником невероятно способным и сообразительным, и те, кто его знают, уверены что он поступит в какой-нибудь престижный универ на бюджет.
Но Фёдора сейчас беспокоило не его будущее. А та хрупкая, едва ощутимая на кончиках пальцев дружба между Сигмой и Осаму, способная превратить жизнь первого в кошмар наяву. Он пережил слишком много, а Дазай не тот человек, что вложит в голову двухцветного жизнеутверждающие мысли. Что, если суицидник, падая на самое дно отчаяния, утянет туда и Сигму? Выдержит ли тот очередной выстрел в колено от своей несчастной судьбы? В этом уверенности нет.
Только темноволосый смог выдохнуть и наконец расслабиться, не видя во взгляде Сыромятникова той безнадёги и отчаяния, что бывает в глазах тех, кто страдает от большого депрессивного расстройства. Он не стал самым счастливым человеком на свете, нет, но по крайней мере, теперь и сам парень мог дышать без чувства вины за своё собственное бессмысленное существование.
Когда очередной урок в их расписании закончился и наступила большая перемена, а Сигмы не было поблизости — он болтал в компании Гоголя, Ацуши и Кёки, Достоевский подловил Дазая у столовой и жестами намекнул, что хочет поговорить с ним. Тот растерянно похлопал карими глазами, но без вопросов пошёл за соперником по шахматным партиям.
Они встали у стены, наблюдая за компанией, в которой Николай рассказывал что-то уморительное Ацуши, а тот только нервно улыбался, очевидно, не оценив сомнительного юмора этого человека.
— Ты хотел о чём-то поговорить со мной, Фёдор?
Осаму закинул руки за голову, по-кошачьи потягиваясь, на что его собеседник лишь пренебрежительно фыркнул.
— Скажи, Осаму, в чём твой интерес? Ты слишком заинтересовался Сигмой, хотя он не похож на человека, с которым ты бы мог находиться на одной волне. Какую цель ты преследуешь?
Суицидник прекратил потягиваться и склонил голову набок, посматривая на Фёдора. Он выглядел искренне запутанным, и такого вопроса, похоже, не ожидал.
— Почему ты думаешь, что я пытаюсь наладить отношения с Сигмой из выгоды? Может он просто заинтересовал меня как неординарная личность.
Достоевский скептически хмыкнул, смерив шатена суровым взглядом лиловых глаз.
— Ломать и выводить людей из себя это твоё хобби, Дазай. Для тебя ничего не стоят человеческие связи, и ты развлекаешься за счёт чужих эмоций, которые тебе недоступны и отчасти непонятны. И если ты вернёшь Сыромятникова за собой на дно суицидальных наклонностей и девиантного поведения, то обещаю, безболезненная смерть тебе не сулит.
Пока суицидальный подросток, замешкавшись с ответом, задумчиво глядел перед собой он почувствовал на себе чужой взгляд. Издалека, отвлёкшись от беседы, на него смотрели серые глаза, на которые спадала двухцветная чёлка, после чего парень отвернулся, только серьги качнулись.
Словно он чувствовал, что говорили о нём.
— И в мыслях не было выводить Сигму на ненужные эмоции. С Чуей, не спорю, получилось некрасиво, но былого не воротишь, и наше общение с ним безнадёжно испорчено, и ни о какой дружбе или товариществе и речи не идёт. Не знаю... Просто этот сероглазый забавный? Такой искренний, простой, и совсем немного печальный. Вы с Колей, как бы сказать... Люди со странностями, и уж точно у вас секретов немало.
Потом он снова на время замолчал, и неуверенно, более тихим голосом добавил:
— Хотя, наверное, я сам не знаю, почему выбрал его. Просто мне кажется, что так правильно.
Если жизнь не имеет для тебя смысла, а мораль — лишь пустой звук, то не лучше ли облегчить себе существование, зная, что делаешь правильные вещи?
— Хватит уже. Ты погряз в мыслях о гибели Оды, и уже ничего другого не видишь. Ты пытаешься доказать и себе, и ему, что ты лучше, чем есть на самом деле, а Сигма в этой игре — лишь крошечная пешка, не нужная в отдельности. И это ты хочешь сказать правильно?
Осаму не нашёлся, что ответить. Он попросту не понимал толком, что чувствует в этот момент, и слова о лучшем друге сделали кровавые надрезы на ноющем сердце. Прозвенел звонок, и Фёдор, ни разу не обернувшись, ушёл в класс.
Сигма поднимает одну бровь, видя серьёзные, несколько недовольные лица товарищей-шахматистов, и гадает, что такого они обсуждали, но решает не спрашивать об этом никого из них, всё же лезть в чужой диалог нетактично.
Ученики вбегают в класс, быстро рассаживаясь по своим местам, и Сыромятников садится за свою парту, где уже мирно посапывает Дазай, уткнувшись носом в бинты на руке. Он всегда спит на уроках истории, считая их неинтересными и утомительными, потому всё что остаётся длинноволосому — это наблюдать. Делать всё равно нечего, тему он потом сам изучит, всё же информация на слух даётся парню тяжело, а потому можно задуматься о разных вещах.
Шатен периодически ворочается, пытаясь поудобнее устроиться на своих руках, и Сигма невольно задумывается о нём. Каким был бы Осаму, не погибни Ода? Как бы сложилась его жизнь, сиди он сейчас за партой вместе со своим лучшим другом, а не с ним, его жалкой, блеклой заменой? Он бы также мечтал о самоубийстве, наигранно улыбался, или был бы совсем другим, таким, каким его не знали местные старшеклассники?
Двухцветный словно наяву представил Дазая, сидящего на окне в лучах полуденного солнца, улыбающегося искренне, и болтающего о чём-то более нормальном и весёлом, а рядом с ним стоит размытый силуэт человека, которого Сигма знать не мог, но кого суицидник мог назвать лучшим другом, если почти не братом. Он припомнил, что и Чуя общался тогда с ними, и попытался вообразить, как рыжеволосый приветливо махает Осаму, и вместо того чтобы заехать ему кулаком по лицу, встаёт рядом и присоединяется к беседе. Эта картина выглядит слишком утопичной, нереальной, но отчего-то на душе парня становится тоскливо.
Он так много хотел бы спросить, столько узнать о новом товарище, был готов протянуть руку помощи и ободряюще улыбнуться, даже если обещание светлого будущего будет грязной ложью. Но кажется, его соседу по парте помощь не нужна, и расспрашивать его о трагическом прошлом — последнее, чего хотелось Сыромятникову.
А Осаму не спал. Не получалось задремать, как он обычно делал. Лежал, закрыв глаза, и размышлял, много и долго. И правда, почему он стремится общаться именно с Сигмой? Не с Фёдором, с которым они наравне по гениальности и строению мышления, не с весёлым и несколько безумным в своих идеях свободы Николаем, а именно с парнем, чьи длинные двухцветные волосы забавно развевались на ветру, а серые глаза, наполненные тоской и разочарованием, смотрели прямо в прогнившую до основания душу Дазая, заставляя его чувствовать нечто, похожее на жалость, смешанную с любопытством. Что-то было в нём интригующее, несмотря на довольно непримечательный, простой характер, словно за этой бледной оболочкой таился какой-то жуткий секрет, заставляющий его плечи сутулиться, а взгляд тускнеть от усталости. Ну и конечно, у него очень привлекательные серьги, вот бы узнать, где он их купил?
Шатен подумал о том, что мимолётно говорил ему Сигма своим тихим голосом в моменты, когда они говорили о переживаниях откровенно, не пряча истинные эмоции кто за маской, а кто за бронированной стеной. Что-то про одиночество, про родителей, которых почти не бывает дома...
В этом они похожи. Осаму не понимает, что есть человек. Не понимает саму суть существования всего живого. Ему чужды людские эмоции, их мелкие обычаи, понятие семьи и привязанности. Был лишь один человек, которого он мог считать другом, да и тот растаял, словно туман поутру. Люди казались ему совершенно чужими, и оттого парень был одинок. Вокруг столько событий, эмоций и голосов, а всё это кажется для Дазая пустым и лишённым всякого смысла. Он был привлекателен для девушек, харизматичен настолько, что люди сами тянулись к нему, но по сути своей, никакой радости ему это не несло.
Сигма смотрел в толпу пустыми глазами, словно чувствовал себя чужим. И он единственный, кто за столько лет проявил к нему
сочувствие.
Достоевский всегда нейтрален к подобным вещам, Чуя и вовсе не желает знаться с ним, погрузившись в собственное горе, а остальные и не знают об Одасаку, кроме его бывших одноклассников, конечно же. Эти люди могли разве что сочувствующе качнуть головой, промолчать, но не сказать ободряющего слова, не поговорить о том, что он, Осаму, чувствует. Наверное, для многих будет новость, что он вообще
умеет переживать.
А по пути домой думает о словах Фёдора.
То, что он утянет за собой Сигму, погрузив его на самое дно. Только вот одно смущает. В каком это смысле,
вернёт его туда?
На мгновение в голову ему стреляет мысль, которая заставляет сорваться Дазая на бег, пока он не забыл это предположение. Ему нужно написать Феде, добежать до дома, зарядить телефон и написать.
Что такого пережил Сигма?
***
Осаму: Фёдор привет, можно задать тебе вопрос??
Фёдор Досидевский :D: Можно, задавай.
Осаму: Что ты имел в виду, когда сказал, что Сигма вернётся на самое дно из-за меня? Когда он там был?
Фёдор Досидевский :D: Я передумал, нельзя вопрос.
Осаму: Блять, Федя, пожалуйста, мне нужно это знать
Фёдор Досидевский :D: Ты невыносим. Только не говори Сигме, что я тебе рассказывал про это, он не любит говорить о том, что было два года назад.
Осаму: Хорошо хорошо, не скажу. Так что было ты говоришь два года назад?
Фёдор Досидевский :D: Сигма пытался покончить с собой.
Дазай замер, почувствовав как сердце от неожиданности пропустило глухой удар. Он ожидал самые разные варианты прошлого Сыромятникова: от побегов из дома до криминала, но не суицидальные мотивы, от которых его так воротило. От мысли, что эти серые глаза когда-то были пустыми, практически мёртвыми, желавшие лишь смерти, шатену стало плохо.
Осаму: В смысле пытался покончить с собой...
Фёдор Досидевский :D: В прямом. Два года назад, когда мы учились в девятом классе Сигма страдал от тяжёлой депрессии. Он часто пропускал школу, почти не отвечал на сообщения и вскользь, бывало, упоминал что хочет, чтобы всё это закончилось. Отец тогда давил его на тему казино и будущего, мать ругала за учёбу, в общем ни тепла ни радости не было в его жизни. Однажды ночью он позвонил мне, и я услышал рыдания в трубке. Сигма прощался с нами. Просил прощения за всё, чего делал и не делал, и всё плакал и плакал. Когда я попытался узнать, что с ним случилось, он ответил, что наглотался снотворного, и промыть желудок себе самостоятельно он не сможет.
В жилах холодеет кровь. Дазая не удивить никаким из способов суицида, но осознание что именно тот, кого он знает, думал о том же, что и он, испытывал желание умереть заставило его передёрнуть плечами и невольно сжаться, набирая сообщение Достоевскому.
Осаму: Блять, Сигма... Не думал, что он тоже хотел... Как и я. Что случилось дальше?
Фёдор Досидевский :D: Я позвонил в скорую, выскочил из дома в домашней одежде, наспех наорал Коле в трубку и он тоже вылетел из квартиры быстрее пули, и мы бросились к его дому. Выломали дверь ломом, приехала скорая, а он лежал в ванной, без сознания, весь бледный, в поту и слезах, держа в руках обрывок записки, а телефон валялся рядом, на кафеле. Его смогли откачать, и очень долго ему пришлось проходить курс психотерапии и медикаментозное лечение. Приезжали даже его родители, сорвались откуда-то с командировки, переживали. А в том листке, который мы успели с Николаем стащить из под носа медиков, было написано только небрежно ручкой "Простите, я не хотел". Опоздай мы на какое-то время, и Сигма бы умер.
Фёдор Досидевский :D: Я не хочу, чтобы ты снова вернул его в то дерьмо, что ему пришлось пережить. Своими приколами с суицидом ты не только триггеришь его, но и заставляешь волноваться, он же у нас чуткий. Узнает об очередной твоей попытке — и не дай Бог повесится. Понимаешь, о чём я?
Ему не ответили. В голове Осаму медленно, по кусочкам, стал складываться паззл о человеке, которого он, оказывается, так и нормально не узнал.
Не разглядел.
