✟
Как научиться видеть в хаосе сияющую красоту? Там, где время течёт вспять. Там, где я помню будущее и мечтаю узнать о прошлом. Там, где день начинается с прощания и кончается приветствием. Там, где рождение оплакивается как конец. Где небо всегда голубое, а солнце неизвестно как явление. Где спутаны между собой кривые прогулочные дороги, идущие вверх и вниз по уровням, составляющим непознанную закономерность. Не так сложно влезть ко мне в голову, как выпутаться из неё… Сквозь неровные камушки на мостовой пробиваются храбрые травинки, которые можно было бы засушить и выкурить. Умиротворение пронизывает лёгкий прохладный воздух. Деревья-великаны одолевают небоскребущие готические здания из белого или чёрного камня. Они, деревья, растут тут в разные стороны и закрывают небо огромными густыми ветвями. Тихо журчит лазурная река, у которой стоит мой скромный тёмный дом. Его крыша объедена мхом. Иногда в неё неожиданно бьёт молния. Временами здесь также бывает землетрясение, смерч или извержение вулкана. Но это скорее очень здорово и весело, чем опасно. Я не люблю, когда дверь из деревянных досок распахивается ветром, и с полок падают всякие незначительные мелочи. Просто надо бы повесить на дверь замок… Вокруг тишина. Я грею жестяной чайник на газовой горелке. Тёплый лиственный чай — отличное угощение, чтобы развеселить душу. Где я? — Эй, Торнадо! — вдруг слышится со всех сторон. Я смотрю на тёмный деревянный потолок, пытаясь определить, откуда доносится громогласный голос, зовущий меня. Не спешу откликаться. Потому что не хочу. Мне и одному здесь очень замечательно, я даже ещё не выпил чаю. — Торн! — снова вызывает голос, в котором слышится лёгкое напряжение. — Торн, очнись, придурок! Я складываю губы в тонкую полоску, невольно наблюдая, как за окном начинают обваливаться красивейшие храмы. Теряя высоту и форму, они тоскливо превращаются в груды мусора и взметают в воздух клубы пыли. Грохот стоит будь здоров. Вслед за этими храмами начинает сыпаться с потолка, под которым я стою… Вот же кому-то неймётся! — Давай-давай, приходи в себя! — оглушительно раздаётся сквозь звуки распада вселенной. Вот же дерьмо. Расслаиваясь и рассыпаясь, пейзаж покидает меня и оставляет на своём прежнем месте кромешную пустоту. Резко отмираю и стараюсь проморгаться, чтобы яркие зелёные и голубые пятна, плавающие в глазах, растворились. Так рушится стена моего воображения, при помощи которой я спасаюсь от превратностей серого реального мира. Мой рай в шалаше остаётся позади, а вместе с ним и травяной чай. Теперь я вижу перед собой множество белых, фиолетовых и синих бликов. Плавно фокусирую взгляд, помещение обрастает подробностями. Красная сатиновая шторка делит место, в котором я сижу, от шумного клубного зала, хаотично наполненного частями тел. Не сразу догоняю мысль, что это просто много людей, но все они на самом деле целые. Моя спина прижата к бархатному песочному дивану. К бортику. Лас-Вегас — ночной клуб, в котором базируется Фейри-Лэнд. Здесь часто бывают гоу-гоу и известные ди-джеи. Завышенные ценники также оправданы многоуровневым залом, оснащённым самой новой техникой, обилием розового неона и даже голографических пальм. Именно здесь нахожусь сейчас я. Если заниматься тут распространением веществ, то очень аккуратно. Мы на своей территории не гадим. Временами сюда заходят безымянные барыги. И клуб они покидают, как правило, не только без своего товара, но и без прибыли. Словом, мы очень хорошо их вылавливаем. Сперва даём распродать всё, с чем они пришли, а потом вытаскиваем из карманов заработанные деньги и даём мощного пендаля. Я сижу на полу и в пальцах у меня почему-то сигарета. Ещё не начатая. Как порядочный человек, я обязан её сейчас же поджечь и выкурить. Ничего не соображаю, но начинаю искать зажигалку или хотя бы спички. Наверное, выгляжу немного потерянным или взвинченным, когда рвано оглядываюсь и хлопаю себя по местам, в которых иногда находятся карманы. Мой поток мыслей оказывается перебит. — Может, уже скажешь что-нибудь? Это ко мне обращаются? А что я могу сказать и по какому поводу? Пытаюсь побыстрее вытащить из головы случайный факт, чтобы не молчать и не выглядеть несущественно. — Кофеин повышает женское половое влечение. — Класс… Это очень интересно. Сейчас же всё начинает медленно проясняться, поэтому я делаю верное предположение: если есть где-то поблизости говорящий со мной голос, то у него вполне может быть ещё и тело какое-нибудь в придачу. Поднимаю голову и поворачиваю её в сторону, откуда доносился звук. Действительно вижу человека и даже осознаю, что всё это время голос был мне знаком. Приятные новости. Вижу предосудительную мордочку Клео, смотрящую на меня сверху. Пока я сижу сбоку от дивана, Клео сидит на краю этого дивана. Поэтому нас разделяет бортик, и его голова нависает надо мной как туча, из которой вот-вот ливанёт. Дело в том, что звучит он несколько предвзято, а его взгляд пилит меня как зубастая ножовка пилит сухой деревянный брусок. Его волосы водопадом спадают вниз, прикрывая фактурные щёки. Вижу на нём светлую джинсовую куртку и простую чёрную кепку. Без логотипа, но со свисающей магазинной биркой. Не срывать с вещей ценники — особенный стиль. Чёрт, наверное, я уже хорошо знаю, как он сегодня одет. И очень вероятно, я с ним даже здоровался. Не помню… — Мне кажется, он не слушает нас примерно столько же, сколько, не двигаясь, глядит в одну точку. То есть последние полчаса. — распознаю ещё один голос и ненавязчиво вытягиваю шею, чтобы разглядеть Бэби, сидящего сразу за дальним от меня плечом Клео. Опять в своей рубашке и куртке кожаной. На ногах чёрные челси. — Ты прав. У кого-нибудь огонька не найдётся? — спрашиваю поперёк темы, о которой не имею ни малейшего понятия. Не помню, где моя зажигалка. — Я тебя боюсь. Так что держи. — раздаётся третий голос, самый ломаный и высокий. Вот, к примеру, у Бэби он довольно нежный, но ровный. Я бы его сравнил с игрой пианино. Если бы что-то понимал в искусстве, тем более в музыке… А у Клео голос на удивление басистый. Наряду с его женственным лицом первое время это вызывает огромный дисбаланс. Такой баритон вроде должен принадлежать лысой груде мышц, но принадлежит ему. Что меня касается, я скрипучий и шепелявый как старая табуретка. Я на коленях выползаю из-за дивана и закидываю локоть на столик, который теперь мне по росту. Наконец полностью вижу всех присутствующих. Что важнее, начинаю осознавать ситуацию. Крайний голос принадлежит парню, который протягивает мне зажигалку. Спасибо. Беру её с вытянутой руки, опаляю кончик сигареты правильной стороной и наполняюсь горьким дымом. Его, этого парня, я тоже знаю. Конечно, он меня не боится; это была ирония. Скорее мне впору его бояться. Мы получаем свои имена по-разному. Иногда нас знают не теми прозвищами, которыми мы решили представиться сами, а теми, которые пристали к нам без нашего ведома. Так, например, было у Бэби. Я не знаю, какой позывной он себе выдумал в начале пути. Но сегодня его знают именно так, и обычно ни у кого не возникает вопросов из-за специфичности имени. Оно ему подходит, но не принижает его достоинства. Я знаю, раньше его дразнили Бэби из чувства пренебрежения, но сегодня это скорее комплимент. Его имя является символом того, что при нём остались выгодные человеческие качества, но они не препятствуют его кадровой ценности. Клео здесь кликали по-всякому. У него уже было столько кличек, что и не пересчитать, но прицепилась только эта. Помнится, его сопоставляли с индийской богиней Кали — тёмной матерью, ярой, гневной и свирепой. Она — покровительница боли, смерти и упадка. Можно сказать, Клео — более приветливая трансформация «Кали», частично созвучная. Так что, в миру мы зовём его Клео, но если Клео рассверепить, то он превращается в Кали, как-то так. Меня зовут Торнадо, потому что я «буйный, непредсказуемый и сбиваю всё на своём пути». Обычно я относительно спокоен. Но если во мне встаёт вихрь, я подниму дом вместе с хозяином, с корнем выдерну дерево и осушу речку. Не буду бить точечно, а разнесу всё, что окажется в эпицентре моего гнева. Словом, все наши имена не только что-то значат, но и определённым образом характеризуют нас. Но того парня, которому я возвращаю зажигалку, зовут Лотос, и опираться на его имя при составлении впечатления — огромная ошибка. Нежный пышный водяной цветок, сшибающий с ног своей робкой красотой — нет, точно не про него. Если Лотоса и стоит ассоциировать с каким-то цветком, то скорее с зубастой мухоловкой, которая проглотит и не подавится. Мы с ним одногодки, но он влез в этот мир очень рано. Его уже отлично знали здесь, пока я учился в школе и был прилежным домоседом, поедающим книги. Сейчас Лотос стоит в одном ряду со старшими, хотя формально по-прежнему находится среди младших. Не говоря уже о том, что он — без пяти минут лидер Армори-Ярд. Об этом никто не трещит по всем волнам. Но капля проницательности на центнер человеческого веса, и это становится ясно как день. Быть может, моя теория о важности возраста оказалась правдивой. Но мне действительно непонятно, почему он до сих пор не примкнул к старшим. Он это заслужил. Он из тех, на кого смотришь с мыслью: «и чем же таким бесполезным я был занят всё то время, за которое ты столького добился?». Работая с ним, я познал глубинное значение слова «безупречно». За что бы ни взялся Лотос, он не допустит заминок и осечек. У него холодный тактический ум, снабжённый дьявольской хитростью и поистине скоростным мышлением. Его движения ловкие и бесшумные, как у рыси. Он может разобрать и собрать автомат за пятнадцать секунд и способен открыть любую дверь, запертую на недоступный ключ. Он исключительный от и до. Скажем, я в этом мире год, но он скорее близок к тому, чтобы отметить десятилетний юбилей. И это с учётом того, что мы одногодки. Лотоса инициировали, когда он отбывал срок в колонии для несовершеннолетних. Никому не хотелось принимать в семью подростка. Но, попавшийся на крючок копов, он взял на себя всю вину за преступление, в котором участвовало несколько человек. Из них он единственный был малолетним. Честно, не знаю, что это было за дело, кто его совершал и что пошло не так. Но поступок Лотоса заслуживает уважения. Обычно люди боятся тюрьмы, по крайней мере, первого срока. Я прекрасно знаю, как отменно полицейские порой довлеют над взрослыми людьми, и то, что пятнадцатилетний мальчик не раскололся, ввергает в шок. После такого его не могли не принять в семью Крайта. Пойти на преступление, но не понести за него наказания — не самое надёжное испытание на верность. Да, не всякий способен влезть в пучину криминала и прикончить человека. Но переступить черту гораздо легче, когда знаешь, что все следы будут подчищены. Лотос же прошёл самую ужесточённую проверку, столкнувшись лицом к лицу со стражами закона. По темпераменту Лотос очень спокойный, терпеливый и рассудительный человек. Он строгий, упорный, непоколебимый. По общению создаётся впечатление, что он старше меня, по крайней мере, лет на пять. Что ж, так бывает с людьми, у которых отняли детство. Кроме того, за его личностью наблюдать крайне занимательно, зная необыкновенные предпосылки её формирования. К примеру, Лотос умеет улыбаться и имеет неплохое чувство юмора. Если взглянуть со стороны, можно заметить, что Лотос безукоризненно ладит со всеми. Он неконфликтный и непредвзятый человек, который охотно делится бесценным опытом и бесстрастно указывает на ошибки, заранее настраиваясь объяснить, как их можно исправить. Но наряду с этим есть ощущение, будто он немного отрешённый и постоянно находится внутри себя. Он явно не относится к кому-то с негативом, но и не считает нас семьёй. Лотос верен кодексу Крайта и его членам. Он точно не тот, кто поступится клятвы. Однако, он сам по себе и никогда не рассчитывает на других, несмотря на то, что у нас принято опираться друг на друга. Зато его хорошо видно в других делах. Я уже упоминал, что Бэби скорее теоретик, чем практик. Его развитое чувство эмпатии удивительным образом играет Крайту на руку, этот талант ощущать и преломлять эмоции других людей бесценен. Бесценен также, как и безукоризненная сноровка Лотоса, нацеленная на идеальное выполнение дел, где требуется повышенная аккуратность или ловкость. Аид направил меня к Лотосу, потому что у него имеется информация, которая поможет мне в моём первом деле. Оказывается, прежде, чем дело передали мне, этим занимался именно он. Для меня большая честь доделать то, что не смог Лотос. Да, единственная причина, по которой у него не вышло — татуировка Крайта, которую он с гордостью носит уже несколько лет. Если говорить совсем прямо, Лотос разведывал информацию со стороны, выбирая пути, по которым будет легче прокрасться в систему Ангелов. И он не то что бы не смог. Скорее, выполнил часть, которая была ему по силам, чтобы я воспользовался прочной базой и сделал всё как надо. Клео даже успел пошутить на тему того, что Лотосу не удалось бы укрыться среди Ангелов. Я не упомянул и очень зря. Лотос обладает лицом азиатского архетипа и нас, славян, это нередко толкает на идиотские юмористические полёты из разряда — «Не хочешь светить лицом? Странно! Ты в парике уже неиронично выглядишь как другой человек. Даже если тебя кто-то знает, просто перекинь волосы на другую сторону, и вуаля, ты снова вне подозрения». Хотя Лотос гордится своими корейскими корнями, шутка Клео не пришлась ему по вкусу. Зануда. Мне было вполне весело это слышать. Вчетвером мы собрались из-за того, что у нас намечена общая задача. Я даже удивлён, что Бэби с нами и собирается пачкать руки. Он упомянул, что ему сильно нужны хорошие деньги, поэтому он не прочь взяться за пыльную работёнку. Что ж, никакого осуждения. Мы с ним будем в паре. — Итак. Прежде, чем мы продолжим. Насколько давно ты нас не слушаешь? — взыскательно спрашивает Клео, выскабливая из меня душу своим проникновенным взглядом. Бог ты мой! С такими глазами только колдовать в лесной чаще, проливая козлиную кровь на меловую пентаграмму. Если бы его отправили в допросную по страшно вескому поводу, клянусь, через полчаса это полицейские бы написали ему «чистосердечное», а не он им. Хорошо, что мне хватает стойкости не ломаться сухой травой. — Не знаю, — тяну скучающе, поглощая сигаретный дым. — Я всё ещё пытаюсь вспомнить, как сюда пришёл и когда вас всех увидел. — Как тебя так выносит за грань реальности, что ты даже не помнишь того, что делал, находясь в адеквате? — допытывается Клео, пристально наблюдая за тем, как я курю. Будто это необходимо для вычисления формулы моего безумного поведения. — Я не бываю в адеквате, Кей, — чеканю от зубов первую букву его прозвища и смачно улыбаюсь, отсканировав жест закатывания глаз. — И ты тоже не в себе, знаешь. — Знаю. Но я ещё не научился выходить в астрал. — издевается Клео. Мы с ним переглядываемся в духе безобидной задорной перепалки, граничащей с бесчестным вражеским скандалом. — Это не астрал, это игры разума. Когда мне становится тоскливо, скучно или не по себе, я придумываю комфортный мир и начинаю верить, что нахожусь в нём, — разъясняю максимально пресно, оставив всякие шутки. Потому что вижу, что даже молчаливым любопытно потоптаться по закромам моего мозга. — Я не всегда это контролирую, так что дико извиняюсь, что исчез. Честно… Не помню, почему я выпал. На самом деле, мне не стыдно. Но они это прекрасно знают и не возводят мои пустые извинения в значение выше нуля. Клео равнодушно пожимает плечами, принимая пояснение за сносное оправдание, а Бэби заинтересованно наклоняет голову и изучает взглядом моё лицо. «Спрашивай уже» — говорю одними только утомлёнными глазами. — Находясь там, ты осознаёшь, что это не по-настоящему? — решается он. — Конечно, — растягиваю на щеках кривую улыбку, потому что его осторожный тон кажется мне до боли смешным. — Я и находясь здесь это осознаю. Потому что всё не по-настоящему. — То есть?.. — Бэби удивлённо втягивает шею и выразительно хмурится. Мне всё веселее. — Забей, расслабься. Мы все придуманы, и бесчисленное количество вселенных рождает бесчисленное количество наших версий, которые очень похожи на нас или являются нашими полными противоположностями, — ударяясь в философию, начинаю объяснять ему, наивному, как всё на самом деле устроено. — Я прекрасно понимаю, что мы видим совершенно разные грани мира. Но всё это не имеет значения, потому что мы ничтожно малы и не больше, чем заперты в коробке, из которой нет никакого выхода. — Торн, — пока я набираю в лёгкие воздуха, мирно окликает Лотос и легонько хлопает по месту рядом с собой. — Ты всё-таки не собака. Сядь на диван. Элегантно заткнул. — Мне и на полу очень замечательно, — говорю я и замолкаю, оставляя Бэби в полной рассеянности. Кажется, его вот-вот схватит за ногу экзистенциальный кризис. — Выкладывай, что хотел.✟
В позднем небе мерцают звёзды, вокруг кружится ночь. В сумерках выделяются многочисленные провода, протянутые по электрическим столбам, скромные щитки, хитрые переплетения путей. В тишине тонут мрачные овраги и густые рощи, кусающие горизонт. Птицы устали музицировать, спят. Издали периодически слышатся рваные обрывки грубых голосов, принесённые лёгким ветром. Здесь кромешная тьма, хоть глаз выколи. Даже есть чем это сделать, царапаюсь пахучими ветками густых кустов. Натягиваю кожаные перчатки без пальцев. Мы с Бэби сидим в засаде, притаившись на безопасном расстоянии от железнодорожной станции. Я осторожно раздвигаю ветки руками, выразительно вглядываюсь в темноту, примечая у путей досмотрщика. Прежде, чем отправить в дорогу локомотив, нагруженный десятком тонных вагонов, он проверяет исправность механизмов и о чём-то говорит с машинистом за сигаретой. — Может, тоже покурим? — предлагаю шёпотом. — Белены объелся? — перевожу взгляд на блеющего в мою сторону Бэби и помечаю, что он сильно взволнован. — У меня аж поджилки трясутся. Если ещё и покурю, меня вывернет прямиком на одуванчики. Гляжу себе под ноги, разыскивая в затоптанной траве одуванчики. Не хочет курить, ну и ладно. Жужжу застёжкой-молнией, вытаскиваю помятую пачку Мальборо и огонёк. Отворачиваюсь от точки наблюдения, хотя и понимаю, что никто не засечёт нас отсюда из-за маленького танца зажигалки. — Ты вообще никогда не нервничаешь? Не боишься, к примеру, что мы грохнемся с крыши и упадём в темноту? Или останемся без конечностей, застряв в механизмах? Что разорвёт нас от сопротивления, ну? — нагнетающе перечисляет Бэби, и голос его с каждым словом всё сильнее искривляется. Не думаю, что он вообще никогда не участвовал в подобных вылазках. Но для него это явно экстремальное развлечение на раз, а для меня уже привычное дело. Меня вечно пихают везде, где другим боязно. — Остынь. Хочешь, дам тебе таблетку фенибута? Феназепама? Селектры? Экстази, в конце концов? — предлагаю радушно, выдыхая крепкий сигаретный дым. Бэби отрицательно мотает головой на каждое из предложений, а лицо у него такое бледное и болезненное, будто он лакрицы объелся. — Я понимаю, тебе есть что терять, потому-то ты и трясёшься весь как на опиоидной ломке. Но поезд не поедет на большой скорости, у него слишком крупный груз. К тому же, на крыше будет, за что зацепиться… Вот-вот со станции отправится гигантский грузовой состав. Кажется, его навьючили всем, чем только могли. Прорезаясь взглядом сквозь лиственные ветки, помечаю вагоны всех цветов и форм. Могу предположить, что там везут и руды, и помидоры, и панацею от рака, и парочку цирковых слонов с отменными акробатами… Слоны и акробаты — это очень занимательно. Но нас интересует конкретно несколько чёрных вагонов цилиндрической формы. Там везут нефть. Наша с Бэби задача — дождаться отбытия поезда, забраться на него и на ходу отцепить эти вагоны от всего состава. Мы должны сделать это в определённый момент, и нас сразу же перехватит группа людей с Клео и Лотосом во главе. — Ну а… Тебе разве нечего терять? — осторожно спрашивает Бэби, когда я уже не жду от него никаких слов. Мы пересекаемся взглядами. Мне хочется его пожалеть. — Ключи от дома? — предполагаю крайне практично и хлопаю ладонью по карману, в котором мирно существуют эти самые ключи. Бэби смотрит на меня с долей лёгкого осуждения, мой скепсис ему не по вкусу. — Мы все рано или поздно умрём и останемся без всего, за что пытаемся ухватиться. Будь проще в отношении материального. Ты ведь не хочешь быть тем призраком, который прилип к миру живых из-за каких-то незавершённых дел? — Лучше всё-таки поздно, чем рано, — бурчит Бэби и беспокойно кусает нижнюю губу. — Умирать старым и повидавшим жизнь — не то же самое, что умереть в двадцать три года, грохнувшись с крыши поезда с охапкой амбиций в обнимку. — Если хочешь помереть старым, зачем вообще сюда сунулся? — бросаю я критически. — В этом мире смерть от старости тебе светит разве что только в том случае, если тебя поймают и осудят на пожизненный срок. — У меня… Были свои причины. Я всё-таки склонен мыслить позитивно и надеюсь, что мне повезёт. По крайней мере, если я не буду влезать в такие авантюры с понедельника по пятницу, то всё будет в порядке… — убеждённо шепчет Бэби, читая мысль в голове как мантру. — Тебя я тоже могу понять. — Неужели? — в темноте почти не видно, но мои брови подскакивают вверх. Зато прекрасно слышно, как я дерзко усмехаюсь. — Да, это… Тебе, наверное, очень тяжело даётся смерть твоей девушки? — сочувственно полагает Бэби, одними только глазами излучая всю бесконечную скорбь, которой я у себя почему-то не досчитался. Кому-то всё, кому-то ничего! Может, там, на небесах, мою порцию сострадания случайно ему отдали? — Не знаю. Я же сам её убил… — бормочу задумчиво, разглядывая ясное небо. Эти ничтожные белые точки… Звёзды. Они такие нелепые. — Что?! — тон его голоса взлетает на несколько децибелов, а сам Бэби от страшного исступления теряет равновесие и почти что сваливается в маленькую заросшую ямку. Я собираюсь что-то ответить, но слышу оглушительный гудок и плавный стук колодок о рельса. — Пора! — протыкаю своим голосом кустовые шорохи, которые издаёт Бэби, выбрасываю в траву недокуренный бычок и хватаю своего напарника за руку, не позволяя ему в панике упасть навзничь. Тоже мне шокирующие новости. Свободной рукой уже на ходу я натягиваю на лицо чёрную балаклаву и торопливо перешагиваю ухабы. Я хотел надеть розовую, но мне сказали, что я дебил. Мы не должны быть заметными, и очень жаль. Локомотив вытекает со станции, проплывая мимо нас на нарастающей скорости. За ним тащатся угрюмые ржавые вагоны, переполненные тоннами разнообразного груза. Секунд десять или двадцать мы по пояс утопаем в траве, продираясь к путям. Я уже слышу возле себя запах напряжённо пыхтящей печки, масла и железа. — Чёрт возьми… Прости меня, Торн, — отголосками пролетает сквозь навязчивый стук колёс. — Я чувствую себя жалко и бесполезно, но мне очень страшно. — Не бойся, всё получится. Я пойду первым, ты за мной. — быстро командую, стараясь вживить Бэби хоть каплю уверенности. И что он, дурак, отказался от транквилизаторов? Мне они очень здорово помогают сконцентрироваться. Когда справа показывается конец состава, я принимаюсь бежать параллельно поезду. Щебневая насыпь, окружающая рельсы, затрудняет движение. Мельком оборачиваюсь, фиксирую сразу и остаток вагонов за моей спиной и наличие Бэби. Он следует точно за мной. Счёт идёт на секунды, важно не упустить момент. Тут уже даже моё крохотное злое сердце начинает колотиться чаще, качая кровь, наполненную адреналином. Раз, два, три… Кузов последнего вагона появляется перед глазами и начинает отдаляться. Инертно перепрыгиваю через рельсы, перемещаясь на пути. Несколько секунд бегу за поездом по шпалам, примеряясь зорким взглядом к металлической конструкции. Спланировав прыжок, отталкиваюсь от земли, цепляюсь руками за холодные железные перила, а ногами упираюсь в сцепной механизм. Торопливо карабкаюсь на крышу, и бросая короткий взгляд за спину, вижу, как Бэби совершает отчаянный прыжок, полный храбрости и сноровки. Зря он волновался, что не выйдет. Когда мы поднимаемся на ноги, я оглядываю лес, который отваливается где-то сбоку. Дальше начинаются поля. Скорость состава небольшая, почти как на обзорной экскурсии по городу. Ветер злобно свистит, проносясь мимо, и угрожает сбить нас с ненадёжного насеста. Но он недостаточно сильный, чтобы лишить нас равновесия. — Ты как? — спрашиваю у Бэби, наблюдая за тем, как он опасливо оглядывается по сторонам. — Порядок, — кратко отчитывается он, поправляя маску на своём лице. — Красиво, да? Молча киваю. Поезд гремит в лунную ночь, а мы несколько секунд как околдованные смотрим на бесконечные рельсы, что остаются позади. Вокруг непроглядная темень, но пути частично освещены мерзкими фонарями. Когда они заканчиваются, я подаю Бэби безмолвный сигнал, и мы начинаем двигаться к голове состава. Отцепить вагоны нужно будет в определённой точке, которую мы сможем распознать по ориентирам. Всё чётко спланировано, чтобы наши могли незамедлительно перехватить товар и угнать его прежде, чем появится вероятность влипнуть в неприятности. Ехать, навскидку, около двадцати минут. Но лучше заранее оказаться в нужной части состава и приготовиться работать слаженно. Я смело ступаю по крыше вагона и наслаждаюсь воздухом, который пропитался душком топливного масла. Бэби, чуть шатаясь, следует за мной. Он боится перепрыгивать с одного вагона на другой, не доверяет своей ловкости. Я ободряюще хватаю его за руку, как только мы приближаемся к краю. Пусть это только усложняет прыжок, ему данный жест внушает спокойствие. А быть уверенным в успехе — уже половина пути к его достижению. Чувствую, как по воздуху расползается его недовольство, когда мы раз за разом рискуем здоровьем и одолеваем пропасти между двигающимися кузовами. Когда вагоны сменяются нефтяными, даже мне становится слегка не по себе. Но я больше заинтригован, чем напуган. У них другая структура, подтёки краски на полукруглой верхушке… Чтобы удержаться, нужно, перепрыгнув, сразу схватиться за ручку. Благо, в отличие от плоских крыш, абсолютно пустых, цилиндрические вагоны оснащены элементами, за которые можно держаться. Как будто специально для нас предусмотрели! Надо бы всё-таки уточнить, что за такие финансовые трудности сподвигли Бэби связаться с Чёрной Мамбой. Обычно его дела — сидеть за столом в стриптиз-клубе и разводить демагогии о правах проституток, но сегодня что-то поменялось. Как только мы оказываемся на месте, я сверяюсь с наручными часами и отмечаю, что прошло только две минуты. Опускаюсь на корточки, насмерть вцепившись в металлическую балку, и плавно отпускаю ноги, чтобы сесть. Бэби этого делать не решается. Поезд набрал ходовую скорость, и теперь ветер умело щекочет нервы. Сквозь прорези для глаз, задуманные в маске, любуюсь на беспробудную темноту, покрывающую необъятные поля. — Знаешь, сколько у нас ещё времени? Вагон, — перевожу глаза на Бэби, вскинув голову, и под маской дурно улыбаюсь. Мне очень даже нравится мой роскошный каламбур. — Я с тобой поделился кое-каким секретом. Может, теперь и ты расскажешь, почему бросился пахать как проклятый? — Боюсь, что мой «секрет» с твоим не сравнится. — слышу в тоне нервную усмешку. Что он как маленький? Из-за него никогда не умирали люди? Едва не соскользнув, Бэби крепче вцепляется в перекладину и экстренно быстро находит глазами боковой выступ на кузове. Позволяет ноге съехать вниз и упереться в этот выступ. Его лицо оказывается ближе ко мне, теперь мы почти на одном уровне. Но он становится больше открыт к порывистому ветру. Украдкой замечаю, что на его ладонях нет перчаток. Ну это же надо быть такой тепличной розой из сказки о Маленьком Принце. Влезть в дело, где нужно цепко хвататься за ржавое железо с отколупленной краской и не прихватить с собой перчаток. Потом придётся долго ходить с мозолями. В общем-то, его наивность местами даже очаровательна. Но создаётся впечатление, что этот человек держится из последних сил. Мне становится действительно любопытно, какими извилистыми путями Бэби добрёл до этой дороги ярости. Он слишком сильно выделяется, хотя я пару раз видел его с пушкой в руках и не замечал, чтобы эти руки тогда дрожали. Но всё-таки, он больше вписывается в «нормальное» общество, под которое мы все только умело мимикрируем. Всё, что он говорит дальше, только сильнее подкрепляет мою мысль. — Я хочу сделать своей девушке предложение, — заявляет вдруг Бэби на выдохе. — У меня есть чёткий план, и я знаю, сколько мне на это нужно денег. Знаешь, одно кольцо там стоит как почти как живой слон, так что… Я не отказываюсь от подработок, которые мне предлагают. — Что насчёт того, чтобы просто… Украсть это кольцо? — выразительно изгибаю бровь, чего, к сожалению, собеседнику не видно. — Разве не романтично? — Во-первых, я не могу украсть кольцо, которого ещё не существует — я хочу, чтобы оно было сделано специально для неё. Во-вторых, украсть легче, чем заработать и купить, а это уже мой личный принцип. — с готовностью поясняет Бэби, будто только и ждал от меня именно этого вопроса. Многие готовы были бы поспорить с его заявлением. Но, наверное, кому-то вроде Бэби провести всего одно успешное ограбление действительно гораздо проще, чем планомерно трудиться в поте лица и откладывать деньги до накопления нужной суммы. — К тому же, помимо кольца я запланировал много чего другого, — продолжает Бэби, опасливо поглядывая на перекладину, за которую держится. Словно она вот-вот отстанет от вагона и полетит вместе с ним к чёртовой матери прямиком в преисподнюю. — Её отец — очень-очень богатый человек. И хотя она не просит от меня многого… Мне всё же очень бы хотелось соответствовать и не ударить в грязь лицом. Если бы я мог, я бы ей целое море подарил. Но пока в планах только поездка туда. Знаешь… Ну, хочется отвезти её за границу, снять самый лучший номер с видом на лазурный океан и просто отдохнуть. На само торжество тоже нужны будут деньги. Кстати, ты сразу приглашён. — Да? Очень мило, — я хотел бы что-то соорудить в ответ на его тираду, но неожиданное заявление о приглашении на свадьбу выбивает из меня всякие мысли. — Меня ещё никто не звал на свадьбы. Не говоря уже о том, что я даже не знаком с твоей подружкой. — Вот там и познакомишься. Стой, правда никто не звал? — удивлённо перерывает Бэби, и я даже под маской вижу его изумлённую гримасу. — Сам подумай. Кому нужен такой гость? Я же могу полчаса разговаривать с пустым бокалом, не успев даже оттуда чего-нибудь выпить, — бормочу с должной долей самоиронии. — Вообще-то, ты меня удивил. Я был уверен, что ты с ней по расчёту. — Мне просто удобно так говорить, — отмахивается Бэби, стройно цокая языком. — Я скорее здесь по расчёту, чем с ней. Если тебе интересно, насколько я конченый влюблённый идиот, то знай, что я влез в дела мафии только для того, чтобы доказать её отцу, что достоин просить руки её дочери. Он меня по стенке размажет, когда узнает, что я собираюсь купить кольцо. — Итак, — растягиваю на лице дебильную ухмылочку, почти готовый снять с лица маску, чтобы Бэби это засвидетельствовал. — В номинации «самый странный способ понравиться её родителям» побеждает… — Смейся сколько угодно, Торн. Но он акула грязного бизнеса. Его кредо: «умри от пули, но обеспечь жене и детям беззаботную жизнь», поэтому, в его понимании, настоящий мужчина — это тот, кто смело преступил закон, чтобы заработать денег для семьи, — последовательно вещает Бэби, заглушая своей трагической историей планомерный стук колёс. — Он уверен, что честным способом не разбогатеть. Я бы хотел, наверное, стать известным музыкантом и не париться, но не нашёл себе единомышленников, с которыми мог бы до ночи торчать на студии. — Прискорбно. — выдыхаю я мрачно, фантомно вживаясь в его переживания. Это должна быть очень грустная история. Я знаю наверняка, потому что научился следить за тем, с какими эмоциями люди делятся своими мыслями. Пусть я не чувствую того же, но я могу предполагать, что должен испытывать. Правда, это не побуждает меня играть в актёра. Человек, который доверяет мне свои проблемы и переживания, либо смиряется с моей холодной реакцией, не принимая её на свой счёт, либо больше никогда ко мне не подходит. — Может, мы обсудим то, что тебя тревожит? — сердобольно предлагает Бэби. Наверняка, из самых искренних и необязанных побуждений. Я смотрю на него косо, не могу взять в толк, чего это с ним такое по жизни. — Как ты догадался, что меня отпускает? — молвлю удивлённо. — Что? Нет, я имел в виду не это. Раз уж тебя отпускает, то у тебя точно есть ещё, — отнекивается Бэби, когда понимает смысл мною сказанного. — Я говорил о том, что мы не успели обсудить в кустах. Знаешь, выговорившись, можно вылечить душу. — Вылечить что? — на этот раз шокируюсь неподдельно. Как будто первый день знакомы! — Я не продал душу дьяволу только потому, что она ему не нужна. И тогда я выкинул её к чёртовой матери. Из окна, или, может быть, в унитаз. Так что, прежде чем лечить мою душу, найди её. Могу даже одолжить у друга-химика микроскоп. — Серьёзно. Я был уверен, что она покончила с собой. — Бэби карабкается по балкам, чтобы оказаться чуть ближе, потому что ветер и маски затрудняют разговор. — Я тоже. — вздыхаю тяжело и снова смотрю на наручные часы, чтобы убедиться, что у меня есть время для этой истории.Примерно неделей ранее
— Было бы неплохо инкрустировать его настоящими бриллиантами. Как он тогда станет сиять! Насколько странно будет начать откладывать на это деньги? Я задаю вопрос Опал, Дрейку или Баше. Реальны только первые двое, но ответить может только третий. Феноменальный парадокс. Я сижу за рабочим столом и кропотливо обклеиваю ствол пистолета сияющими стразами. Все руки испачкал в клее. Опал висит на моей шее причудливыми бусами, Дрейк овивает ветку искусственного дерева, стоящего возле стола, а Баше нависает прямо над моей спиной и пронзительно наблюдает за моей работой. Я ненавижу его. Вечно он придёт и смотрит, как я занимаюсь своими делами, заставляя меня делать их хуже и терять настроение. — По-моему, это полная безвкусица… — Полная безвкусица — это твоя бесплотная жизнь в моём воображении. Так что закрой пасть. Чёрт возьми, у тебя ведь даже нет глаз! Как ты можешь знать, красиво ли я украсил свою пушку? — Это элементарно. Ты совершенно нетворческий человек. Вы только гляньте на этого засранца. Он стоит за моими плечами последние полчаса, наживаясь на том, что я не умею контролировать свои миражи. Ещё и смеет критиковать меня. Будто он бы сделал это лучше! Если бы он вдруг тоже взялся украшать пистолет, уверен, в мире не было бы ничего уродливее этого самого пистолета. Можно было бы выставить его в музее за бронированным стеклом, чтобы люди приходили, блевали возле него и умирали от ужаса. Я постоянно представляю, как на Баше падает наковальня, как его крадут цыгане, как он лопается в воздухе воздушным шариком. Но ничего не помогает мне прогнать его. Он всё равно постоянно возвращается, как ни в чём не бывало. И даже не обижается на то, что я заставляю его умирать самыми идиотскими смертями. — О, а где же Нирвана? — Понятия не имею. Где-то гуляет. Ты же знаешь, что она терпеть не может этот мир. Ламповые посиделки и рукоделие — не про неё. Умей она говорить, у тебя бы появился конкурент в унижении меня. Да и тебе бы, Баше, досталось. Она довела бы тебя до слёз, несмотря на то, что им неоткуда литься. Мы с Баше говорим об ещё одной моей змее. Их у меня всего живёт четверо. Опал — белогубый питон — редкая красавица, похожа на голографический шланг. Её чешуйки с радужным отливом приводят меня в детский восторг. Опал ласковая и дружелюбная, безумно любит греться на моём теле и обнимать меня. Дрейк — молочный королевский уж. Это та самая змея с логотипа Gucci. Дрейк весёлый парень. Он не очень тактильный, но любит проводить со мной время. Что касается Нирваны, она маисовый полоз, похожий на ананасовую жвачку. Вопреки своему имени, Нирвана совершенно нелюдимая и очень злая. У меня ещё есть змей по кличке Веном, и это очень иронично, что он — полная противоположность Нирваны. Их имена следовало бы поменять местами, но Веном не девочка. Слышу из прихожей пронзительный женский визг. — Кажется, Нирвана нашлась… — шепчу чуть сбито и нехотя бросаю своё дело, чтобы направиться в коридор. Баше заинтересованно глядит мне вслед и тихонько грохочет своим уродливым хохотом. Как я и думал. Нина живёт со мной, но Нирвана здесь большая хозяйка. Потому что когда она прячется на обувной полке, Нина не подходит к той на пушечный выстрел и растерянно держит в руках свои босоножки. Не понимаю, почему она их так боится. Они ведь даже не ядовитые! — Слава, я ведь просила тебя не выпускать их из террариума! — сходу наваливается Нина, даже со мной не поздоровавшись. Стоило ей только увидеть мой силуэт, как её глаза тут же попытались меня пристрелить. Я немного рассеянно чешу затылок, не ожидав увидеть её в таком дурном расположении духа. Обвожу медленным взглядом сперва её фигуру, одетую в блузку и узкие джинсы, а затем переключаю внимание на Нирвану, языкастая голова которой показывается из глубин обувного комода. Мои девочки совсем не ладят, меня это разочаровывает. — Зачем им вообще тогда жить, если нельзя покидать террариум? Как бы ты себя повела, запри я тебя в одной комнате до конца твоих дней? Может, им тоже неприятно, что ты верещишь на весь дом, но они мне не жалуются и не просят убрать тебя подальше. — объясняюсь сурово, стараясь заступиться за честь Нирваны. Но она тоже хороша. Постоянно шипит, кусается, и попробуй ей объясни, что приличные полозы себя так не ведут. — Как ты вообще можешь нас сравнивать? Неужели ты любишь своих омерзительных рептилий больше, чем меня? — взыскательно спрашивает Нина, вытягивая голос так, что в хоре бы ей вокалировать. Сразу бы посыпались душистые цветы и оглушительные аплодисменты. Но меня волнует не голос, он всегда такой, и я к нему уже привык. Я вскидываю брови, пытаясь разобрать, правда ли она задала такой идиотский вопрос. — Я тебя вообще не люблю. — заявляю между прочим и забираю из её рук обувь, которую бесстрашно ставлю на полку, занятую змеёй. — Замечательно. Я от тебя тоже не восторге! — простояв в лёгком ступоре секунды три, она отмирает, кидает на пол сумку и раздражённо топает босыми ногами, направляясь на кухню. — Что с настроением? — следую за ней, спрашивая то, что обязан спросить. — Не твоё собачье дело. — огрызается Нина, грозно хлопая кухонными шкафчиками. Неужели её обидели мои слова? Что я такого сказал кроме правды? Начинаю об этом думать. Чёрт, вот же дурак. Девочки терпеть не могут, когда их не любят. Надо было просто говорить, что змей я люблю больше. Она же сама мне этот вариант и подкинула! Взял и расстроил бедняжку. — Знаешь, я просто чертовски устала от своей жизни. У меня сломалась машина, мне попался неприятный таксист, меня сокращают на работе, моя подруга — эгоистичная стерва, а мой парень — наркоман и поехавший психопат, который живёт в иллюзиях! Куда не может, к сожалению, перетащить своих уродливых питомцев! — перечисляет Нина как из пулемёта. — Звучит так себе. Я осуждающе смотрю на Баше, который снова припёрся подслушивать, как мы ссоримся. Ну конечно. Ни один неприятный разговор не пройдёт без этого красавца. Делаю вид, что не вижу его, чтобы не злить Нину. Если она узнает, что он здесь, то нам обоим будет стыдно. — Мне очень жаль, — говорю сочувственно, но с пустым лицом и тоном. — Я могу что-то сделать, чтобы поднять тебе настроение? Правда, она никогда раньше так не приходила домой. И никогда не упрекала меня в подобном. Наверное, я ей жутко надоел, раз она сорвалась и теперь кричит, но прежде я не слышал, чтобы она общалась таким громким и грубым тоном. — Да. Убей меня, будь добр. Мне уже дико это всё надоело. — холодно велит Нина, сверля меня усталым взглядом. — Ты хочешь, чтобы я тебя убил? — переспрашиваю серьёзно, чтобы убедиться в твёрдости её намерений. — Вряд ли ты можешь предложить что-то лучше. Разве что придумать мир, где у меня всё хорошо, и свалить туда часов на пять. — продолжает атаковать Нина. — Почему ты так зациклилась на этом? — вздыхаю раздражённо, чувствуя явное пренебрежение к себе. — Хотя бы потому, что в прошлую пятницу ты изменил мне в своём воображении! — слабо аргументирует Нина, совсем уже меня расстраивая. — Это не была измена. Я был с тобой. — напоминаю настойчиво, отражая глупую словесную атаку. — Ну знаешь, в жизни тебе со мной быть не хочется! — не унимается Нина. В глазах у неё недобрые огоньки, какие нельзя зажигать в комнате, где пахнет газом. — Я не виноват, что в фантазиях секс гораздо круче, чем наяву, — фыркаю оскорблённо и взыскательно складываю руки на груди. — Хватит меня попрекать, ясно? Голова от твоих претензий сейчас треснет. Я тебя услышал, так вот заткнись уже наконец-то. Нина, похоже, достигает пика своего негодования. Потому что бросает звонкое «пойду пройдусь» и действительно, оставив все домашние планы, возвращается в прихожую, откуда я слышу только грозный хлопок двери. — Ну дела, друг! Хамишь ты грамотно, будто по книжке. Так ты её тоже потеряешь, как и всех остальных. — Отвали, — цежу сквозь зубы, кидая на Баше угрожающий взгляд. — Всё будет хорошо. Я сейчас приготовлю ей ужин, и мы помиримся. — Учитывая, что она, как и все окружающие тебя люди, с тобой из-за денег… Может, и простит. — Шёл бы ты тоже погулять. — шиплю недовольно, не желая слушать его издевательств. Я несколько секунд смотрю на эту зубастую тень, на то, как он скалит свои острые клыки, которыми полон рот, и терпеливо выдыхаю. Подраться с ним я не смогу, прирезать и пристрелить его — тем более. А очень жаль, что от него никак не избавиться. — Скажи, зачем ты мне вообще нужен? — подхожу к холодильнику и открываю его, чтобы проверить наличие подходящих продуктов. — Воображаемых друзей придумали для того, чтобы они были опорой и поддержкой. А ты только язвишь и осуждаешь меня. — Должен же быть кто-то, кто скажет тебе горькую правду. Знаешь, опора и поддержка нужна тем, кто является жертвой. А ты сам всех вокруг делаешь жертвами. Твоим отвратительным деяниям нужна оценка, а не поддержка. — Неужели… — фыркаю тихо, вытаскивая из холодильника куриное филе, пармезан и помидоры. Потрясающе! С тех пор, как Нина переехала ко мне, у меня дома всегда есть что-нибудь вкусненькое. Надо отдать ей должное, она распоряжается моими деньгами получше, чем я. Складываю на столешницу все продукты, достаю разделочную доску и парочку наточенных ножей. Я очень люблю ножи. Это одна из немногих вещей, которые меня радуют. Поэтому перед тем, как приступить к делу, я рассматриваю их и улыбаюсь. — Вообще-то, вокруг меня нет никого, кто был бы доволен тем, что я делаю, — провожу кончиком пальца по блестящему острому лезвию, умиротворённо облизывая губы. — Ты не особенный, Баше. Но почему всем всегда есть дело до того, как я себя веду, что говорю, что делаю? Думаешь, Бог создал меня таким, чтобы людям вокруг было, кого опасаться? Если у меня есть язык, а кто-то изобрёл оскорбления, то что плохого в том, что я могу кого-то оскорбить? Если люди смертны и могут убивать друг друга, то почему нельзя этого делать? Почему что-то обязательно хорошо, а что-то — плохо? Ты не думал о том, что большинство выбирает, какова должна быть истина и какое поведение допустимо, не оставляя выбора тем, кто считает иначе? — Ты говоришь так, потому что не умеешь брать на себя ответственность за чувства других людей. — Они тоже не умеют брать на себя ответственность за мои чувства. И я их не виню. Я лишь прошу, чтобы они не винили меня в том, что мои действия их обижают. Все смотрят на мир по-разному. Что для одного — горе, для другого — радость, и наоборот. Мы никогда не угодим всем, и мы не должны этого делать. Мы должны угождать только себе, чтобы каждый заботился о своём счастье самостоятельно. Кладу нож на стол, включаю воду, чтобы помыть курицу. Она тоже когда-то была живая и занималась своими делами. Пока кто-то не оторвал ей голову, не общипал перья и не ободрал кожу. Теперь у меня в руках мясо, которое люди едят с огромным удовольствием. Никого не заботят чувства этой курицы, потому что она вкусная. Но есть людей почему-то нельзя — это жутко и неприемлемо. Почему так? Я отвечу. Потому что люди лицемерны и назначают цену морали, которая им удобна. Они ничем не лучше меня. Ужин готов. Я поспеваю как раз к возвращению Нины. Она раздевается в прихожей и моет руки, а я ставлю на стол тарелку и наливаю в бокал белое вино. Я готовлю вполне неплохо, и мне кажется, что паста пахнет очень аппетитно. — Ты не будешь есть? — спрашивает она, садясь за стол. — Нет, дурочка. Я же под кайфом, — улыбаюсь снисходительно, наливая себе вина. — Я только выпью за компанию. Мы чокаемся бокалами, и она начинает есть. Я стараюсь смотреть на это с удовольствием, потому что понимаю, что сделал что-то очень хорошее. Похоже, что ей паста пришлась по вкусу. Говорю же, я неплохо готовлю. Только вино ей не очень нравится. Но она всё равно его пьёт. Мы долго разговариваем ни о чём, пока она доедает свой ужин, и после этого Нина уходит в спальню, а я вызываюсь помыть посуду. Мне очень нравится, что мы можем и не ссориться. Правда, только тогда, когда я делаю то, что она хочет. Но, может, Баше где-то и прав? Иногда стоит уступать людям, чтобы они почувствовали радость. Я слышу это не впервые в жизни, и мне кажется, это не так уж сложно. Так что я сделал ей кое-какой сюрприз, и я думаю, Нина должна его оценить. Часы тикают, ночь всё ближе. Нина отдыхает в спальне и громко слушает музыку, пока я заканчиваю обклеивать пистолет стразами. Змеи сидят в террариумах, Баше куда-то запропастился, так что я совсем один наедине со своим ожиданием. Я даже не понимаю, сколько так пролетает времени, но музыка вдруг выключается. — Слава!.. — слышу что-то тихое и неуверенное. Я оборачиваюсь на голос, чтобы убедиться, что мне не послышалось. Нина зовёт меня снова. Тогда я оставляю своё занятие и иду к ней. Захожу в спальню, Нина лежит на кровати. Подхожу ближе, опускаю взгляд вниз и вижу, что её стошнило моим ужином прямо на пол. Выразительно щурюсь и снова поднимаю на неё глаза. Она медленно поднимает трясущуюся руку и хватает меня за запястье. — Мне очень плохо. Помоги… — шепчет она сбито. — Потерпи, тебе скоро станет легче. — обещаю ответственно, разглядывая руку, которой она меня схватила. Нина стала бледная как снег в январе, а зрачки у неё не больше булавочной головки. Её всю потряхивает, будто в комнате вместо стен арктические ледники. Она очень красивая, и болезненность ей к лицу. Вижу, мои слова медленно её обволакивают, но почему-то не приносят ей спокойствия. Напротив, Нина вдруг начинает нервничать и жалко вертеться на постели, пытаясь что-то сделать. — Слава, что ты сделал?! — она вдруг дёргает мою руку, тянет на себя, заставляя сесть рядом. — Что это… Что это ещё значит? — Я добавил метадон тебе в вино, — признаюсь, раскрывая интригу, и заботливо улыбаюсь, поглаживаю её по костяшкам пальцев. — Скоро ты умрёшь, как и хотела. Ты рада? — Что?! — бросает она так сдавленно, будто поперёк её нежного горла встало лезвие. — Ты ведь ш-шутишь?.. Я вижу, что ей действительно плохо. Минус препаратов и синтетических веществ в том, что умирать от них долго и сложно. Я имею в виду, это и приятно, и жутко одновременно. Организму очень хорошо и очень плохо. Бросает в жар, тошнит, кружит, а сердце колотится как бешеное. Нарастает внутренняя паника, путаются мысли, отнимается язык. Но это только пока организм активно сопротивляется. Пройдёт ещё немного времени, и она расслабится. Её тело станет мягче, паника улетучится вместе с мыслями, которые покинут голову. Сердцебиение замедлится, готовое прекратиться, и её окутает спокойствие. — Нет, — разбираю её речь с трудом, сильно хмурюсь, продолжая гладить её по рукам. — Я хотел сделать тебе что-нибудь приятное. Ты же сама попросила, чтобы я убил тебя. — Идиот… Я… Образно, — в поту бормочет Нина, то сжимая мои пальцы, то непроизвольно ослабляя хватку. — Образно?.. — исступлённо раскрываю рот и долго-долго смотрю в её бледное лицо, чтобы убедиться, что она шутит. Тут меня уже самого прошибает холодный пот, хотя я принял не так много, как дал ей. Не говоря уже о том, что я употребляю метадон далеко не в первый раз и пробовал кое-что посильнее него. — Вызывай… В… Скорую… — мямлит Нина почти невнятно, обессиленно опуская веки. — Они тебе не помогут, — сжимаю её руки крепче и виновато смотрю в её беспокойные глаза. — Неужели ты не могла раньше сказать, что пошутила? Час назад я бы откачал тебя и без скорой, а сейчас тебе даже Бог не поможет. Чёрт возьми, Нина, какая же ты безответственная дура! Я вскакиваю с постели и начинаю ходить кругами, покусывая кожу на указательном пальце. Мне становится немного страшно, потому что я отлично понимаю, что ей уже ничем не помочь. Я думал, что смогу поднять ей настроение, но в итоге только всё испортил. — Алло, Стас? — прижимаю трубку к уху и нервно покусываю губу, аккурат глядя на трясущийся силуэт Нины. — У меня небольшая проблема… Ты, пожалуйста, не злись, но прямо сейчас я убиваю твою сестру. Ты не мог бы прийти? Только быстрее. Не размениваясь на лишние сантименты, я скидываю трубку и знаю, что он придёт. Сам заедающей пружиной сажусь к Нине и мелко целую ей руки, извиняясь после каждого поцелуя. — Я правда не знал. Я хотел как лучше, — объясняюсь стыдливо, не прекращая кусать губы. — Тебе не будет там плохо. Ты замечательная, и ты обязательно попадёшь в рай. Прости меня. Я постараюсь тебя не забывать. Звонок в дверь заставляет меня перестать. Весь на нервах, угловатый и неровный, я иду в прихожую, открываю Стасу. Он переступает порог в пижамных штанах и вельветовой куртке, смеряет меня нечитаемым взглядом и тяжело вздыхает. Я сразу же начинаю скрупулезно объяснять ему, что случилось. Он проходит в комнату, где лежит Нина, а я с беспокойством замечаю, что за время моего недолгого отсутствия у её рта появилась пена, а глаза её закрылись. Стас брезгливо обходит кляксу рвоты, опускается на постель и начинает изучать свою сестру, пока я сам не свой стою у подножия кровати. Он вертит в ладони её лицо, внимательно разглядывая пустые зрачки, матёро щупает пульс. Всё это сопровождается предосудительными вздохами. — Она мертва, — равнодушно констатирует Стас, оставляя её запястье лежать на постели. — У меня ещё нескоро день рождения, к чему такие ранние подарки? — Я… Рад, что хоть для кого-то это подарок, а не фатальная ошибка, — произношу подчёркнуто мрачно и скорбно склоняюсь над Ниной, в последний раз целуя её грязные губы, заляпанные рвотой, слюной и эпилептической пеной. — Спи спокойно, дорогая. И прости меня… — Мерзость, — фыркает Стас и вытаскивает из кармана телефон. — Я звоню в скорую помощь, чтобы они забрали труп. Главное, не нервничай. Мы подчистим все следы, и они ничего тебе не сделают. Я бессознательно киваю и мну губы. Затем оседаю на пол возле кровати, на краю которой лежит тело Нины. Меня потряхивает, и сердце не на месте. Вроде как я с ней не раз уже попрощался. Но всё ещё до конца не верю, что она мертва. Мне очень жаль, что я сделал ей такую гадость. Чёрт возьми, я её убил. — Скажешь, что она сама приняла, — диктует Стас, пока я смотрю в одну точку, отрываясь от реальности. — Есть медицинские перчатки? Нужно вымыть зип от твоих отпечатков, вложить его ей в руку. К тому же, стоит немедленно избавиться от всех запрещённых веществ, которые у тебя есть и… Его слова по щелчку превращаются в неразборчивое эхо, комната начинает сужаться и покрываться пятнами. Я понимаю, что проваливаюсь в себя, ограждаясь от внешнего мира, в котором так много дерьма. Машинально я что-то отвечаю Стасу — вроде как, он вытаскивает из меня местонахождения тайников с веществами и оружием. Оружия у меня не так много, как порошков и гашиша. Он такой хороший друг.Настоящее
— Потом началось… Полиция, скорая помощь, холодные голоса, яркие мигалки, наводящие вопросы… — вздыхаю тихо и утомлённо, представляя на месте лесного массива, плывущего перед глазами, картину событий того дня. — Стас позаботился о том, чтобы это выглядело как суицид. Поэтому и хоронили её как суицидницу, без отпевания. Стук колёс о рельса и свист ветра сопровождает каждое моё слово. Бэби не сказал ни слова, не позволил себе прерывать мой рассказ. По его лицу заметно, что ему становится не по себе. — Это… Ужасно… — наконец выдаёт он после минуты молчания, которую он словно бы посвятил бедной Нине. Он глядит на меня, и хотя здесь чертовски темно, я замечаю, что он сожалеет о сказанном. Очевидно, это было осуждение в мой адрес. — Нам… Не пора отцеплять вагоны? — Ещё нет? — я начинаю оглядываться, чтобы понять, не пропустили ли мы чего-нибудь за рассказом и прослушиванием этой замечательной истории. — Или да… — Или?.. — охваченный беспокойством, переспрашивает Бэби. — Мы ведь ещё не проезжали развилку? — уточняю с надеждой на то, что он был более внимателен, чем я. — А должны были? — укореняя нотку абсурда в нашем диалоге, молвит Бэби. — Нет! — заявляю громогласно. — Если мы её проедем, Лотос привяжет нас к рельсам и переедет наши бренные тела на электропоезде, чтобы наши кишки размотало по всей округе. — Давай-ка мы отцепим вагоны, пока не стало поздно… — предлагает Бэби и сильно нервничает. Мои слова явно произвели на него хорошее впечатление. Можно предположить, у Бэби довольно яркая фантазия и не очень крепкий желудок, потому что всякий раз, когда я зарекаюсь о мозгах, размазанных по стенам, или о чём-то ещё подобном, он старательно сдерживает рвотные позывы. Я смело стекаю вниз по выпуклости вагона и чувствую, как меня оставляет ветер — между кузовами его нет. Опускаюсь ногами на сцепной механизм, который ходит ходуном и пытаюсь удержаться, когда стопа соскальзывает вниз. Хорошо, что Бэби этого не видит, потому что меня почти вынесло в сторону. Да, пожалуй, ещё секунда потери равновесия, и поезд бы переехал меня пополам, потому что я вывалился бы прямо на пути. Меня эта примечательная мысль только бодрит. Работа грубая, но кропотливая. Нужно быть сильным и осторожным, хорошо знать устройство механизма. Меня предупредили, что тормозная магистраль — очень вредная особа. Хотя бы потому что она отключается из кабины машиниста, а отключить её перед сцепкой очень важно, чтобы не оторвало руки к чёртовой матери. В любом случае, у меня есть свои лазейки. Я перекрываю концевой кран, держась на честном слове. Находиться в интимной близости от дышащих колёс, что страстно обнимаются с рельсами, необычно и очень волнительно. Когда мне удаётся отцепить соединительный рукав, я экстренно быстро хватаюсь за свой нефтяной вагон и прижимаюсь к нему как к родной маме, наблюдая за тем, как состав начинает отдаться от нас. В теле ощущается резкое торможение, и упасть на рельса сейчас будет не очень приятно. — Обалдеть… Ты сделал это! — сверху показывается макушка Бэби, что, наверняка, уже успел помолиться всем богам — даже тем, в которых не верит. — Ты сомневался? — дерзко усмехаюсь, вопреки тому, что меня сильно штормит по ходу торможения. И очень хорошо, что скорость локомотива не очень высокая. Это позволило нам беспрепятственно осуществить свои тёмные дела и не пострадать. Когда вагоны окончательно замедляются, надавливая друг на друга, я смотрю вслед улетающему составу и вижу вдали развилку, понимая, что мы отсоединились раньше времени. Что ж, мы явно не молодцы, но и располовинят нас вряд ли. В данном случае, лучше рано, чем поздно. У них хотя бы есть возможность подогнать сюда локомотив. Если бы мы отделились после развилки, то это было бы невыполнимо. — Доложи, что мы отцепились примерно в миле от метки. — холодно поручаю Бэби, пристально разглядывая темноту. Я спрыгиваю с кузова и ищу в кармане сигареты. Надеюсь, скоро нас заберут отсюда. Бэби качает головой и вытаскивает свою раскладушку, которую использует для связи с членами Крайта. У нас у всех чёрные телефоны не самых последних моделей, но этот допотопный Сименс меня искренне веселит. Примерно через полчаса впереди показывается локомотив, плывущий по рельсам задом-наперёд. Я противно хихикаю с этой картины и щурюсь, когда вижу по левую сторону от него хищные огни, сопровождающиеся оглушительным рёвом. Секунд через тридцать перед нами ловко тормозит несколько грозных Паксусов. Я не очень люблю внедорожные мотоциклы. Они грубые, уродливые и не слишком шустрые. Зато достаточно внушительные и отважно колесят по болотам, в отличие от городских байков, на которых удовольствие ездить по центральным проспектам и пригородным магистралям. Клео в чёрно-синей гоночной кофте. Он ведёт за собой небольшой караван бандитов и поэтому останавливается самым первым, поднимая в воздухе пыль и пропахивая мощными колёсами землю. Изящно снимает с лица шлем, распуская пышные волосы, ловко спрыгивает с мотоцикла и твёрдой поступью шагает в нашу сторону. — Идиоты, — знаменует он без промедления и кивает на несчастный локомотив, который устало тащится против ветра. — В следующий раз руками потащите состав туда, где он должен находиться. — Обязательно, — наконец-то сдираю с лица плотную маску и омерзительно ухмыляюсь, показывая, что не наполняюсь стыдом. — Только дрезину прихватим. Клео вредно фыркает, не оставаясь довольным от моей бессовестной реакции. Но это явно не повод для перепалок, больше, мы вполне привыкли общаться язвительными стрелами, так что он быстро оставляет меня в покое. Дать нам нагоняй за осечку было его обязанностью, и я отношусь к этому с пониманием. — Эй, парни, — обернувшись к затормозившим мотоциклистам, восклицает Клео. — Как только Лотос затормозит, прицепить дочерний состав и вытащить на землю байки. Я внимательно смотрю на Клео и чуть наклоняю голову, наблюдая за тем, как он общается с подчинёнными. Похоже, он чувствует себя отлично, командуя мускулистыми бугаями, которые сопровождают их с Лотосом в этой поездке. Это ребята из Рэйсинг-Хауса. По названию можно догадаться, что их деятельность связана с транспортными махинациями. Они идут бок-о-бок с Чёрной Мамбой, потому что их дела, по факту, тесно переплетаются с воровством и незаконной торговлей. Рэйсинг-Хаус чаще называют Сайдвиндер — точно также, как самую быструю в мире змею. Ассоциация с высокой скоростью здесь вполне уместна. Я с ними на короткой ноге, но пока не претендую на членство. Потому что уже состою в трёх Домах, и дел у меня по горло. Вне всяких сомнений, я прихожу в восторг от высокоскоростной езды на роскошных спорткарах и стройных мотоциклах. Но, к моему великому сожалению, Сайдвиндер не совсем об этом. Конечно, организация уличных гонок — немаловажная составляющая для дохода Сайдвиндера. Однако, внушительную нишу занимают и автомастерские, в которых переделывают краденные машины перед выставкой на продажу. В Сайдвиндере состоит много механиков, которые с утра до ночи валяются в грязи и масле, и с лёгкостью уводят наполненные грузом фуры. Словом, это простые грубые мужики, которые не слишком приветливы с молодыми ухоженными парнями вроде меня. Им не важно, что я из себя представляю, на что способен. Они заранее имеют обо мне неприятное впечатление. Конечно, белые воротнички и галстуки, которые заполняют большую часть остальных Домов, тоже могут быть от меня не в восторге, как и я от них. Но они более сдержанны и вежливы, поэтому с ними работать проще. Зато Клео отлично удалось влиться в этот коллектив, несмотря на то, что здесь многие смотрят на него, как на женщину, которым «не место в таком бизнесе». Как я уже говорил, Клео прекрасно справляется с задачей доказать всем сомневающимся свою ценность. Он — настоящая акула, острые зубы которой измазаны в свежей крови. И эти великаны слушаются его с полуслова, не пытаясь перечить. Я вообще заметил, что Клео везде достаточно много. Он даже пересекается с Аидом чаще меня, а это уже большое дело. Нередко вижу его кожаную куртку с рисунком змея на спине, идущую по левую руку Аида. Чёрт знает, о чём они так радостно общаются, но Клео, очевидно, прекрасно втёрся к нему в доверие. Не удивлюсь, если Клео поднимется по карьерной лестнице скорее нас с Бэби. Уж Бэби точно повышение светит не скоро, но я гораздо активнее участвую в жизни семьи. И всё равно не успеваю за Клео, которого в каждом Доме уже держат за своего, словно он под солнцем Крайта родился и вырос. Локомотив тормозит. Лотос вылезает из двери кабины машиниста и глазами главаря следит за тем, как шестёрки цепляют состав к голове и спускают с прицепа два мотоцикла, предназначенные для нас с Бэби. — Можешь ничего не говорить, — Клео дерзко улыбается и складывает руки на груди, обводя нас с Бэби длинным взглядом. — Я им уже всыпал за внеплановое отклонение от курса. — Кто-нибудь из вас умеет вести поезд, который двигается задним ходом? Если да, то я промолчу, — взыскательно спрашивает Лотос, выгибая выразительную чёрную бровь и оглядывая нас с Бэби по очереди. — Самое страшное не это, парни. В другой ситуации по этим рельсам может ехать другой состав, возможно, пассажирский. Который, в лучшем случае, рассекретит наши чёртовы делишки. А в худшем — на полном ходу впишется в стоящие вагоны и сойдёт с рельс, унеся десятки человеческих жизней, включая вашу. — Поэтому я недолюбливаю Трики-Хаус. Слишком травмоопасные развлечения, — трагически вздыхает Бэби, заранее скорбя по гипотетическим смертям, в которых мы с ним виноваты. — Прости, Лотос. Мы немного отвлеклись и побоялись, что могли упустить нужные ориентиры. У нас сегодня не самая удачная команда: Торн под тройной дозой транквилизаторов, а я больше всё-таки теоретик. Откровенно говоря, Торн даже под таблетками сработал лучше, чем я трезвый. Если речь идёт о практике, то, в чём я не ошибусь, так это в наркоте. Но не в подобном. — Может, тогда тебе не стоит сюда соваться? — мягко, но прямо советует Лотос. — Ты никогда не знаешь, что тебе могут поручить. Трики и Сайдвиндер неотвратимо связаны с грубой физической силой, скрупулёзной внимательностью и точной ловкостью. Не стоит брать на себя невыполнимые задачи, чтобы кому-то что-то доказать. — Можете доложить Арахне и Аиду, — отважно заявляет Бэби, готовый принять на себя любой удар судьбы. — Я стараюсь соответствовать и пойму, если меня решат отстранить от подобных дел. — Аид обойдётся знать об этом, — заявляет Клео на правах человека, который сегодня ответственен за отчёт. — Вы двое, просто будьте аккуратнее, вот и всё. Главное, что груз у нас, и никто не пострадал. — Это верно. По байкам и сматывайтесь отсюда, — распоряжается Лотос и готовится влезть обратно в кабину. — Будем на связи. Клео, ко мне. Мне бы не помешал напарник. — Всегда мечтал научиться водить поезд. — Клео ошеломительно улыбается и с охотой становится возле Лотоса. — О, нет. Не сегодня, киндер. — вредно ухмыляется Лотос, когда Клео шлёпает его по плечу. Иронично, учитывая то, что Клео всё-таки старше него. Мы расходимся. Я желаю Бэби удачи и напоминаю ему, что он был не так уж плох. Наша единственная оплошность — слишком ранняя отцепка, но не думаю, что его вина здесь ключевая. Хотя мы поедем в одну сторону и сможем поболтать, когда будем сбрасывать байки у гаражей, я всё же считаю нужным сказать ему это именно сейчас. Я нехотя залезаю в шлем и седлаю мотоцикл. Вместе с двигателем сразу же врубаю фару. До выезда на шоссе здесь вроде как не больше пяти километров, и это радует.✟