Meilleures copines

      Если верить проверенным источникам, дружба — это близкие отношения, зародившиеся на взаимном безоговорочном доверии, общих интересах, как минимум, сильной привязанности, духовной близости и — главное — понимании, без которого дружбу нельзя назвать как таковой.       Без понимания общение между этими людьми напоминает разговор со стеной или компанию лишённых слуховых качеств людей и без специальных аппаратов — слова просто не долетают, рассыпаясь о прочный барьер, что с одной стороны кажется несколько забавным до колик в животе от смеха и толики превосходства, ведь у самой-то нет таких проблем, в отношениях царит гармония, эмпатия на высшем уровне (насколько это возможно в силу характера одной крайне вредной особы) и безграничное доверие друг к другу.       Дружить легко, когда есть о чём завести разговор в любой ситуации — достаточно разбудить звонком посреди ночи и спросить что-то, за что ожидает нецензурная брань с посылом в пешее эротическое турне и достаточно ощутимый удар ниже поясницы, окрасивший кожу в алый длинный след ладони; можно поддержать любую тему или одну из безумных идей, приходящих в голову Ши Цинсюань не столько в пьяном угаре после бутылочки вина из ближайшего алкомаркета, купленного спонтанно и без повода, сколько в силу бьющей через края заполненной чаши энергии и нескончаемого оптимизма, благодаря которому прозвище «Ветерок» закрепилось ещё с подросткового.       Да и не то чтобы та против, наоборот, рада всему интересному и новому, ведь молодость и дана на то, чтобы творить всякое и не жалеть о содеянном, ведь когда ещё так повеселишься, как в университетские годы, пока всё свободное время не отнимает зацикленная пластинка «работа-дом-работа», а в голове действительно сквозной ветер гуляет вперемешку со всепоглощающим счастьем и желанием запомнить студенческие годы надолго, дожив до глубокой старости.       Молодость всё простит, любые глупости в пределах разумного вытерпит и отпустит своих птенцов, оперившихся всеми возможными окрасами, с блаженной улыбкой в закат по-настоящему взрослой жизни, потому что гораздо правильнее давать свободу выбора: следовать своей мечте стать тем, кем хочешь быть, или слепо гнаться в дебри с родительской указки — «лучше знают и хотят добра ребёнку», в действительности ничего о нём не зная, свои интересы ставя выше и кладя болт на детские, будто это кукла, какой можно распоряжаться что до наступления совершеннолетия, что после.       В идеальной системе координат Ши Цинсюань везучесть идёт нога в ногу с разочарованием в её лице, по мнению родителей, вечно недовольных решениями дочери, кто хочет свободы вдали от духоты и злостных речей, от цепких рук, что будут подальше держаться от взмывших ввысь белоснежных крыльев, от запретов обрести счастье с тем человеком, которого будет любить она и любящего в ответ искренне именно такой, какая есть: с тараканами в голове, устраивающих вечеринки и танцующих танго с крысами чаще, чем Ши Уду звонит по вечерам и интересуется её делами, со страстью к поболтать и в процессе собеседника уболтать так, чтобы отойти от первоначальной темы и забыть о времени, и с кладезем некоторых проблем.       Куда же без проблем сейчас? Без них было бы слишком скучно жить, каждый день напоминал бы День Сурка и представлял собой серый сгусток распавшейся энергии и не давал возможности наступать на одни и те же грабли дважды, как это бывает в моменты, когда чувства застилают разум, сразу лишая зрения и ясности ума — люди становятся безбожно тупыми и делают глупостей больше обычно и о которых по обыкновению жалеют в конечном итоге.       Будучи ещё беззаботной малышкой, трепетно любимой родителями и старшим братом, Ши Цинсюань не знала о том, что в будущем всё обернётся крошкой сердечной под рёбрами из-за антарктического холода со стороны родных, кому игнорировать её после, якобы, «бунта и неповиновения» проще, чем смириться с выбором жизненного пути, вразрез идущего с навязанной профессией, которую девушка не осилит, потому что все логарифмы и формулы вызывают ужас со времён школьной скамьи и в голове их попросту не осталось к двадцати годам, а финансовая грамотность зациклена на невозможности потратить больше и экономии до стипендии, поскольку большая часть средств ушла на подарок для Хэ Сюань.       Той самой, с кем приходится делить скромную однушку на двоих, ведь так экономии больше и гораздо комфортнее — уж лучше жить под одной крышей с другом, характер которого можно вынести, если знать необходимый подход, чем с незнакомым человеком, к которому нужно долго привыкать, чтобы с лёгкостью впустить в свой маленький мирок, к чему Ши Цинсюань морально не готова.       К посторонним привыкает обычно долго. Поначалу кругами ходит кошкой, присматриваясь, чтобы понять, нравится ли визуально и приятно ли смотреть на него и не испытывать триггеры из-за сходства с отцом (тот ещё псих и узурпатор), затем заводит разговоры: неспешные, льющиеся жидким мёдом в уши, проверяя на болтливость и умение темы поддерживать, в процессе узнаёт больше и делает вывод — не нравится, не по душе, и на этом обычно точка ставится, собеседники по разные стороны расходятся. Да и одногруппники к странностям Ши Цинсюань с первого курса привыкшие, знают, что с людьми, несмотря на достаточно складный характер, та не особо ладит, а вот зато с Хэ Сюань — нелюдимой особой с неизменным похерфейсом и «Добро пожаловать отсюда» красной строкой на лбу, — дело обстоит иначе.       «Странной парочкой» их нарекают за глаза и вслух: куда Хэ Сюань, туда и Ши Цинсюань, и наоборот, одну нельзя представить без другой, везде вместе ходят, держась исключительно рядышком, как сиамские близнецы, будто не существует никого, кто достоин влезть в неизменный с первого курса дуэт, в котором одна собой представляет олицетворение прекрасного небожителя, доброго и эмпатичного, протягивающего руку помощи всем и каждому, в то время как вторая — адский котёл, в который попасть себе дороже.       Всегда мрачная, неразговорчивая, так напоминающая цундере моделью поведения, но на самом деле всё не так просто, угрюмо смотрящая на окружающих, Хэ Сюань будто голыми руками любого разорвёт, кто подойдёт ближе, чем на метр, отпугивая окружающих кислой миной на лице, зная, что таких не любят, да и по-другому не умеет и не желает взаимодействовать с социумом. От него устаёшь быстро, а силы нужны постоянно, ибо подработку в ночную смену никто не отменял, чтобы была возможность оплачивать коммунальные услуги, продукты питания и прочие предметы быта. Выматывает ещё больше и оттого раздражает, понижая настрой от плохого до чудовищного, что вкупе с нелюдимостью и внешней холодностью — убийственное сочетание.       Но Ши Цинсюань принимает подругу именно такой, найдя в ней источник тепла, которого в ней достаточно, пусть этого никто из окружающих не видит. Жар душевный сидит глубоко внутри и не демонстрируется кому попало, только самым близким, и это греет, вызывает трепет блаженный в хрупком сердечке, надевая на лицо солнечную улыбку — чудесную, от которой в глазах бегают хитрые искорки, слепя чужие своей беготнёй, стоит только Хэ Сюань отвлечься и засмотреться на прижавшуюся вплотную подругу, периодами жутко тактильную, а жертвой внезапных объятий становиться больше некому.       Ши Цинсюань любит Хэ Сюань, и это также естественно, как смотреть на этот мир сквозь призму собственного восприятия, отличающегося от восприятия большинства людей. Естественно, как дважды два — четыре, а не пять или шесть. Ничего удивительного нет в том, что быстро привязывается к людям — ужасная привычка и повторно бьющие по лбу грабли, ничему не научившие в первый раз: наступает на них снова, и снова, и снова, пуская в своё сердце человека глубже с корнями, чем орган может выдержать и не взорвётся в случае, когда кое-кто передумает находиться рядом.       Так тоже бывает. Люди имеют свойство встречаться и расходиться друг с другом, как корабли в море, изредка задерживаясь дольше необходимого рядом с близкими, устремляются вдаль с багряными кленовыми листьями по осени — любимого времени года Ши Цинсюань за особую красоту природы, естественную в своём золотом великолепии, сменяемую белоснежным покрывалом зимней стужи, погружавшей природу в сон на три месяца.       Однако, будь её воля, тоже давно бы в спячку зимнюю впала, отрезав себя от тех самых моментов, когда нужно принимать взвешенные решения и делать окончательный выбор, который может изменить ход жизни от начальной точки до финала: или поставит на колени и заставит давиться болью от потери близкого человека, или отрастит новые крылья взамен вырванных родительскими руками с корнем, чтобы не взлетела высоко и не зазвездилась.       Глупо, ведь звёзды с неба не хватает, не сильно шикует, экономя на брендах — прихоти родителей, ведь девочка должна всегда шикарной быть и соответствовать стандартам, придуманным для того, чтобы вгонять людей в конкретные рамки и делать их как под копирку идеальными ангелочками, многие из которых таковыми не являются, за прекрасным скульптурным фасадом имея прогнившее нутро.       Потому мешковатую одежду предпочитает заместо облегающей, показывающей больше, чем следовало бы показывать, когда все беззастенчиво могут пялиться на вываливающуюся из выреза декольте наливную сочную грудь, стыдливо прикрываемую руками раньше, — жить с родителями до совершеннолетия и не иметь права выбора выглядеть как хочется и быть той, кем себя видишь, на самом деле, отстойно, сравнимо с кругами Ада из небезызвестного произведения Данте Альгиери.       Люди не должны лепить из себя подобных марионеток, оставлять от них красивую яркую обёртку, лишённую чувств и эмоций, с пустотой в глазах и диким желанием оборвать все связующие с кукловодом ниточки и вырваться на волю, чего бы это ни стоило, пусть даже руки в кровь будут разбиты, острые коленки обзаведутся шрамами вместе с сердцем, зашитым белыми нитками — слабыми, расходившихся время от времени по шву, и потому кровоточащих в моменты ностальгии по прошлому.       Хорошие моменты вспоминаются легче, чем триггерные, от них не хочется бежать, разбивая в кровь ноги, без оглядки на фантомы, вцепившиеся цепкими пальцами, удерживая на месте, пока все обидные слова льются в уши и разносятся месте с невыносимыми ощущениями по телу до самого сердца.       Да, грязная грешница, предпочитавшая любить девушек, потому что мужчины не привлекают вообще никак. Их грубость не вызывает никакого восторга, кроме как прилюдно очистить желудок и пройти мимо попыток познакомиться или зажать где-то в углу. А вот девушки…       Девушки вызывают эстетическое наслаждение и радуют глаз, как когда ребёнок видит сладкую конфету в красивой обёртке. Их хочется касаться с заслуженной нежностью, с любовью гладить по выдающимся мягким местам и целовать покрытые помадой чувственные губы, доставляющие удовольствие ничуть не хуже поцелуев с мужчинами — пробовала, знает. И потому предпочитает отсутствие члена, который могут заменить и пальцы. Желательно женские, или на крайний случай сойдёт фаллоимитатор из интим-магазина, если вдруг желание появится, ну или свои даже…       Однако нет ничего лучше поцелуев одной-единственной близкой подруги, кто уже давно смотрит вовсе не как на друга и виды имеет далеко не благочестивые. Ши Цинсюань знает это как никто другой, прямо сейчас наслаждаясь поцелуями Хэ Сюань, покрывающей касаниями-бабочками каждый миллиметр лица, не обходя стороной ни один участок, пылающий сладким жаром, оседающим в низу живота, стоит только ей спуститься ниже, руками скользнуть по лопаткам под обнажённую грудь и накрыть губами напряжённые соски, прикосновения к которым прошибают током каждое нервное окончание.       — Хэ-Сюн, пожалуйста, — не может сдерживать стоны, рвущиеся с губ от усилившейся стимуляции, откидываясь назад и ударяясь затылком о стену в прихожей, ибо невтерпёж. Ненасытная женщина, просто невыносимая в своей наглости, границ не знающая и запретов, а Ши Цинсюань наслаждается, выгибаясь под губами, вокруг которых фиолетовая помада размазана от долгих поцелуев, пальцами в коротко стриженые волосы подруги зарывается и к себе тянет ближе, сжимая у корней, устраивая чужое колено между своими ногами.       Потому что мало. Мало-мало-мало её.       Мало нежности, касаний губ и пальцев, гуляющих по телу с целью раздразнить её, зная, что это только распалит сильнее неудовлетворённую Ши Цинсюань, чем нагло пользуются, играя на слабостях мастерски, как на струнах гуциня.       Хэ Сюань невыносима, и это качество возводится в абсолют и пробивает дно чащи терпения, выбивая из младшей стоны такие, что становится стыдно на доли секунд, потому что стены тонкие, звукоизоляция нулевая, отчего все в курсе личных жизней жильцов пятого этажа.       В курсе, кого Ши Цинсюань каждый вечер боготворит и молит не останавливаться, насаживаясь на длинные ловкие пальцы, проникающие во влажное нутро и растягивающие на манер ножниц, от которых ощущения настолько яркие, что нет никаких сил держать обещание быть тише и тем самым нарваться на дополнительное «наказание» от невыносящей шум соседки по квартире, добавляющей ещё и юркий язык, лижущий клитор короткими мазками, раздразнивая, и этого оказывается достаточно, чтобы банально кончиться, как личность.       Господи, останови этот беспредел, когда на коленях Хэ Сюань — самая развратная картина свете. Хоть сейчас бери в руки краски, кисти и рисуй это великолепие. Но Ши Цинсюань слишком жадная, только ей можно таким любоваться и чувствовать-чувствовать-чувствовать слишком много всего, что вызывает эта девушка в ней не только когда доводит мастерски до пика длинными музыкальными пальцами или только одним языком, довольной кошкой облизывается и набрасывается на губы голодно и жадно, будто не виделись всю жизнь.       Хэ Сюань такая сама по себе особенная. Холодная с виду для всех остальных, но наедине с Ши Цинсюань становящаяся невероятно нежной и покорной, всё равно берущей верх и доминирующей, как это умеет только она, громко шепча о том, какая же младшая прекрасная в своей узости, от которой та попросту дуреет и любит-любит-любит своими ласками, возносящими на Небеса до звёздочек перед закатывающимися от удовольствия глазами и бликами сгоревшего солнца под веками.       А всё ведь начиналось с обычной дружбы, переросшей в горизонтальную плоскость в какой-то момент, когда скрывать к другу влечение как минимум сделалось невыносимо настолько, что губы горели долго, будучи искусанными до крови — не сдержались обе, пытаясь перехватить первенство в искусстве первого поцелуя друг с другом, ставших такими же частыми, как тактильный контакт и объятия не только по настроению и когда Хэ Сюань не раздражена из-за работы и не шипит, чтобы не трогали, иначе будет больно.       Даже так волнуется, что кажется Ши Цинсюань безумно милым и заставляет любить Хэ Сюань ещё больше, чем на самом деле, отбрасывая запреты и правила. Друзья обычно не спят в одной постели, прижимаясь настолько вплотную, что просыпаются с переплетёнными конечностями на манер осьминога; не целуются долго-долго по утрам, когда к первой паре не нужно торопиться и свободное время потратить на что-то приятное — на друг друга, например; не доводят так, что ходить и стоять трудно от подкашивающихся ног, а речь сбитая от сорванного стонами голоса.       Так не делается.       А в их мире подобное норма, и ничего больше не нужно, когда друг у друга есть, в горе и радости поддержка, крепкое плечо и подушка для слёз, а тёплые объятия как лекарство для здоровья — идеальная таблетка, чтобы стать счастливыми в маленьком ванильно-мятном мирке.       Так тоже бывает. Счастье-то оно вон какое — везде живёт, где только можно, главное вовремя его увидеть и пустить в своё сердце, нашедшее пристанище в тёплых руках близкой подруги, кто скоро сменит статус на «мою девушку» и породит множество слухов.       Хэ Сюань это мало волнует, для неё счастье своей девочки главнее людской молвы и глупых пересудов.       Пока вместе, пока рядом друг с другом, всё остальное перестаёт иметь значение и теряется в песке времени.