оставь свои страхи, свои слёзы, свою гордость

Иззи закрывает глаза на палубе «Мести» и не планирует открывать их снова. Поэтому это небольшой шок, когда это всё-таки происходит. Свет бесцеремонно бьёт ему в глаза, поэтому всё кажется тёмно-красным вместо чёрного. Он отворачивается, но от него не сбежишь, поэтому он только прижимается щекой к чему-то слишком мягкому. Он хмурится. Должно быть, он в Аду. Ад пахнет Стидом Боннетом. Ничего неожиданного. Он поворачивает голову в другую сторону и медленно поднимает тяжёлые веки. К его ресницам прилипла грязь. Он несколько раз моргает, пытаясь избавиться от этого. Он стонет, рассматривая всё вокруг себя. Ад даже *выглядит* как каюта Боннета, потому что его пытки бесконечны, даже после смерти. У Дьявола, вероятно, облик светловолосого жизнерадостного придурка. Он пытается поднять руку, чтобы протереть глаза, но это даётся ему медленно, и это движение причиняет боль, отдающую в живот. Он все равно изо всех сил пытается сделать это, не обращая внимания на сильную боль, пока другая рука не падает на его собственную и не опускает её обратно на кровать. — Не мог бы ты прекратить делать это? Ты звучишь как зомби. — Рык Иззи застрял где-то в горле, но за этим прикосновением чувствуется знакомая тяжесть, которая его успокаивает. Он всматривается, и его зрение обостряется, и вот он уже может различить детали татуировки паука. — Ты не должен быть здесь, — говорит он Эду. — Грубо. Ты умирал у меня на руках. Ты хочешь, чтобы я ждал снаружи и надеялся, что тебе станет лучше? Что, если ты перестанешь дышать посреди ночи, а я не… — Иззи закатывает голову набок. Эд выглядит утомлённым, хотя замедляется и сглатывает. Он похлопывает Иззи по запястью, прежде чем отдёрнуть руку. Иззи подавляет тихий звук, который хочет вылезти из его горла, когда он больше не чувствует кожи Эда на своей. — Ты должен быть живым. — Предполагается, что это загробная жизнь Иззи. Кто дал Эду право вломиться сюда? (Кроме самого Иззи, во всех смыслах, в течение многих лет.) — Я и есть живой. — Эд издает звук, близкий к смеху, который правильно раздвигает морщинки вокруг его глаз, но ему не хватает дыхания, чтобы они задержались в такой позиции. — И ты тоже. Не то чтобы ты не боролся с этим, ты… Иззи. — Иззи щурится на него. — Я весь истёк кровью, — выплевывает он. Эд пожимает плечами. — Было много крови. — Меня подстрелили. — С кем не бывало? Они задели левую сторону, ничего важного… ну, немного задели и важное. Но всё обошлось. — Я произнёс всю эту речь! — Иззи уже почти кричит, хотя Эд не становится громче, чтобы соответствовать ему. Его горло щиплет, по меньшей мере, от нескольких дней бездействия. Ему больно наполнять легкие воздухом, но он все равно справляется. — И всё это было очень трогательно, приятель, но не обязательно умирать, чтобы доказать свою точку зрения, — говорит Эд. Иззи болезненно выдыхает и снова опускает голову на подушки. Его пулевое ранение болит. Это почти перекрывает запах простыней, но от напоминания о Боннете все равно невозможно избавиться. Если бы Иззи мог вытравить его с воздуха, он бы это сделал, но в одном Эд прав. Пытаться поднять руку было плохой идеей. А попытка движения вообще только сделает всё хуже. — Я тебе больше был не нужен. Я был готов к этому. — В аду было бы проще, решает он, чем жить и видеть, как лицо Эда морщится, когда он произносит это, прежде чем они смогут продолжить этот разговор. — Кого волнует, нужен ли ты мне? — Иззи это волнует. — Команде… — Ты часть этой команды. — Это заставляет его замолчать. Он хочет сказать, что это не так. На него это не распространяется. Он принадлежит к периферии, понимая, что у них есть что-то общее, частью чего он по-настоящему никогда не сможет стать, но он готов умереть ради них, чтобы защитить это. Не ради себя. Просто чтобы у них было что-то хорошее. Он притворялся, что это так, с тех пор, как он спел для них. Это должно было быть так, момент теплого сияния последней песни, прежде чем он должен был вернуться в свою конуру. — Знаешь, то, что ты сказал… — Пожалуйста, не надо, — несчастно произносит Иззи. — Слишком поздно. Если бы ты не хотел продолжить этот разговор, тебе следовало бы истечь кровью быстрее. — Поверь мне, я старался, — бормочет Иззи. — Я рад, что этого не произошло, — говорит Эд. — Ты бы умер, думая, что это твоя вина, что ты… я превратился в Чёрную Бороду из-за тебя. — Но разве это не так? — Я скормил тебе твои мизинцы, Из, — Эд гримасничает. — Дело в том, что операция «Чёрная Борода» это дело рук двух человек. Мы создали его вместе и вроде как вместе убили. — Эд протягивает руку, и Иззи осторожно наблюдает, как она приближается к нему. Его пальцы касаются шрама на лбу Иззи, нежно двигаясь взад и вперёд по первому из двух напоминаний о том, что смерть не доберётся до Иззи в ближайшее время. Он все еще немного болит, как и покалывание на месте его потерянной ноги, как будто он уверен, что будет чувствовать это внутри всю оставшуюся жизнь каждый раз, когда будет двигаться слишком быстро. Но все это всего лишь шрамы или они превратятся в них, а шрамы можно пережить, пережить до тех пор, пока они не исчезнут, они не будут забыты, но они утихнут. Эд все еще прикасается к нему, когда Боннет безуспешно пытается проникнуть внутрь. У него возникают небольшие затруднения между скрипящими половицами и деревянной ногой, которую он с собой несёт. Копыто стучится в дверной проём. Иззи пристально смотрит на него, но он слишком устал, чтобы это могло вызвать у него его обычную реакцию. В любом случае, сейчас это больше похоже на приветствие. Некоторые мужчины пожимают друг другу руки, а некоторые смотрят друг на друга так, будто при первой же возможности попытаются убить друг друга, несмотря на все доказательства обратного. Обязан ли он теперь Стиду Боннету жизнью? Нет. Определённо точно нет. Так не может продолжаться. — Эм, привет, — говорит Боннет. Копыто снова ударяется о стену, когда он немного поворачивается. — Он в сознании. Это хорошо. — Отъебись, Боннет, — говорит Иззи, и ненавидит всеми фибрами своего существа, что это прозвучало даже немного мило. На всякий случай он рычит на Боннета. — Не обращай внимание. Рычит хуже, чем кусается, — говорит Эд. Он в последний раз проводит большим пальцем по шраму Иззи, прежде чем повернуться лицом к его… Кто они теперь друг другу? Всё ещё со-капитаны? Эд сбежал, но теперь он вернулся, а Боннет всегда оставляет рядом с собой пустое место для своего парня. Эд улыбается, и эта улыбка даже не направлена на Иззи, но ему все равно становится теплее от неё. Очевидно, он потерял больше крови, чем они думали, раз её недостаточно, чтобы добраться до его мозга и заставить его мыслить здраво. — Вы закончили? — Ну, мы закончили. Все члены команды поучаствовали в небольшой чистке и подкраске, и теперь она как новая, — Боннет показывает ему ногу. Она стала более блестящей, чем раньше. Отполированной. — У тебя весь протез был в крови, — говорит ему Эд, — краска полностью слезла. Я предложил переплавить какой-нибудь клад, покрыть её настоящим золотом, но, видимо, она стала бы слишком тяжелой. — Ну, она нужна мне для ходьбы, — невозмутимо говорит Иззи. — Я знаю об этом, — говорит Эд голосом человека, который определённо забыл, что нога имеет практическое применение, когда он увлёкся попытками ее украсить. — Я просто хотел, чтобы у тебя было что-нибудь приятное, когда ты проснешься. — Боннет приближается к кровати. Его кровати. Черт, они положили его на... Они хотя бы постирали простыни? Проветрили их немного? Иззи старается не думать обо всём этом. Нога лязгает, когда Боннет опускает её и садится рядом с Эдом. Они оба выжидающе смотрят на него. Это доставляет Иззи дискомфорт. — Что? — спрашивает он. — Ты хорошо чувствуешь себя? Лихорадка? Что-нибудь… — Отъебись, Боннет, — говорит он всё еще с той ужасно очаровательной ноткой в голосе. Кто-нибудь, заставьте его перестать так говорить. Стид смеётся. Иззи в знак протеста поворачивает голову обратно к окну. Он слышит, как волны накатываются на корабль. Он слышит шаги, стучащие по дереву, далеко над их головами. Сейчас он в основном слышит, как говорит Стид, и он просто знает, что, если он посмотрит на них двоих, у Эда будет самое отвратительное, одурманенное выражение, которое Иззи когда-либо видел на чьём-либо лице. И ему придётся с этим жить. Это… это не такая уж и ужасная перспектива, когда по ту сторону рана в кишечнике, которая могла бы и не зажить. —… и мы наконец сможем сыграть свадьбу. Они вдвоём всё больше допытывались до мельчайших деталей, чем дольше нам приходилось ждать, пока ты… — говорит Стид. — Свадьбу? — прерывает его Иззи. — Люциуса и Чёрного Пита, — говорит Стид. — Ты же не думал, что мы станем её справлять без тебя? Эд кашляет. Он шепчет, очень плохо, потому что Иззи его слышит, он находится прямо здесь, он говорит Стиду: «Думаю, именно так он и думал». Стид издает звук, похожий на звук, вырывающийся из сломанного аккордеона. — Не говорите мне, что вам нужно, чтобы я проводил кого-то к алтарю, — говорит Иззи. — На самом деле Люциус… — Стид говорит снова, и он и начинает рассказывать всё о свадьбе, которую они планировали, пока Иззи был без сознания. Иззи теперь не может повернуться к ним лицом. Ему нужно заставить свое проклятое лицо перестать улыбаться без его ведома. Придурки, все они. Те, ради которых он готов умереть. Те, которые не позволят ему это сделать.