Сквозь лес (и в твои объятия)

— Хей, ты точно уверен, что не хочешь, чтобы я просто подвез тебя домой? Юнги лишь покачал головой, застегивая куртку и потирая руки, чтобы немного согреть их. — Нет, я… Я буду в порядке… К тому же у тебя все еще гости, а я… На семьдесят процентов уверен, что… Господи… Что в центр города все еще ходят автобусы. Я доберусь. К тому же, ты… Ты в стельку пьян. Затуманенный взгляд Кихена прошелся по растрепанному виду его друга, подмечая его покрасневшие щеки, невнятную речь и легкое покачивание при ходьбе, когда тот спускался по лестнице, ведущую к его новому дому. Если бы Кихен и сам не был в похожем состоянии, то, возможно, он бы понял, что отпускать друга в ночь, когда алкоголь еще царствует в его теле, было не самой лучшей идеей. Однако, поскольку многочисленные шоты все еще уютно жили в его организме, дымящаяся чашка глинтвейна приятно грела руки, а музыка из дома уносила мысли куда-то подальше, то он просто кивнул и указал куда-то в направлении леса, в сторону, где, как ему казалось, была автобусная остановка. — Тебе надо… Просто идти прямо. Видишь? Тебе нужно пройти напрямую через лес, а потом повернуть по тропинке налево. А там уже несложно найти, — речь Кихена была слегка невнятной. Его палец покачивался на легком зимнем ветру, когда он указывал в темную бездну пустоты. Кихен жил в относительно тихом района недалеко от Сеула, и, к сожалению, город, в котором он остановился, не очень-то стремился принимать гостей: ближайшая автобусная остановка была практически в двух километрах от его дома. Юнги проследил взглядом за слегка пошатывающимся пальцем, при этом слишком быстро поворачивая голову и соскользывая на еще одну ступеньку вниз. Его глаза пытались сфокусироваться на тропинке, но все, что он различал: высокие деревья и пушистый слой снега, освещаемый мерцающими звездами в небе. Он не видел ни тропинки, ни чего-либо еще. Только деревья, снег и темнота. — Ты живешь посреди чертовой глуши, Кихен, — ворчал Юнги, почесывая макушку и прищуривая глаза, пытаясь разглядеть хоть какое-то подобие тропинки или ее следов. Ответное хихиканье, что донеслось от Кихена было слишком воздушным и немного писклявым, видимо, от множества песен, что они решили исполнить вместе. И вместо раскаяния, Кихен просто кивнул и похлопал Юнги по плечу. — Я знаю. И это потрясающе. Доберись домой в целости и сохранности, хен! Напиши мне, как только окажешься дома… Остановка должна быть не более, чем в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Подожди, нет… Напиши мне сообщение! Это самое важное. Весело фыркнув на бессвязную речь своего друга, Юнги скинул его руку со своего плеча. — Да-да, я дам тебе знать, как только доберусь до дома и все такое. Продолжай веселиться за нас двоих. А вообще, спасибо, что пригласил, было весело, — речь Юнги была также невнятна. Вечер затуманил его разум и заплел язык, но Кихен все равно смог расшифровать его слова. Ухмыльнувшись напоследок, тот отсалютовал другу преувеличенно пышным образом и, спотыкаясь, вернулся в гостеприимные объятия дома. Внутри не было слышно никаких других звуков, кроме громко играющей музыки, и, скорее всего, за время их прощания было выпито еще несколько бутылок. Как только дверь за Кихеном закрылась, Юнги понадобилось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к тишине, образовавшейся на улице. Сквозь закрытые двери было уже не так хорошо слышно музыку, да и крики людей в доме уже невозможно было разобрать. Моргнув пару раз, чтобы прояснить зрение, Юнги выпрямился и постепенно начал отходить ближе к лесу. Негромко фыркнув, он в последний раз оглянулся на огромный дом своего друга. Сам Юнги едва мог позволить себе отапливать свою маленькую студию в суровые зимние месяцы, в то время как Кихен жил как богатый засранец, которым он и был. Но для Юнги это не имело никакого значения. Даже несмотря на разницу в их материальных положениях, Юнги все равно был рад, что у него есть такой друг. Да и к тому же Кихен постоянно пытался подсунуть ему немного денег под самыми разными предлогами. Это Юнги тот, кто постоянно отказывался. Его гордость просто не позволяла ему брать деньги у своих друзей, в независимости от того, насколько они были богаче самого Юнги. И стоило признать, что Юнги просто нравилось время от времени раздражать его своим нытьем о тяжелой жизни и отказом от помощи. Раздражать Кихена было одним из его любимых развлечений. Шаткой походкой Юнги дошел до кромки леса, который казался ему просто огромным и непобедимым, даже если он знал, что тот не больше пяти километров в ширину. Вечером того же дня его подвез один из друзей, что сейчас отключился в ванне в обнимку с бутылкой пива, будто та была его давней потерянной любовью, а также на нем была пластиковая диадема, которую тот с гордостью носил после какого-то выигранного конкурса. Поэтому он вряд ли бы проснулся в ближайшее время, да и согласился бы куда-то кого-то везти. Да и вообще. Юнги любил гулять по ночам. Прохладный воздух прекрасно освежал мысли, приятно пощипывал щеки и взъерошивал темные локоны, пока он продолжал брести, насвистывая мотив какой-то песни. Юнги достал телефон, чтобы проверить время и посмотреть расписание автобусов, но его встретил только красный сигнал батареи. Тихонько вздохнув, он убрал телефон обратно в карман, замедлив свои шаги, добравшись до опушки леса. Наконец-то он смог разглядеть небольшую тропинку прямо среди деревьев и кустов. В лесу не было фонарей, очевидно. Потому что кто в здравом уме решит отправиться на прогулку посреди ночи через темный лес. Поэтому, сокрушившись об отсутствии цивилизации, Юнги собрал всю свою силу и медленно вступил на тропинку. Дорожка была неровной и вся занесенная снегом. Ветки деревьев мешали идти, и не раз Юнги спотыкался о корни деревьев, что торчали со всех сторон. Ему постоянно попадались на пути камни, припорошенные снегом, что узнать о них можно было лишь споткнувшись. После десяти минут ходьбы Юнги был уверен, что у него сломано по меньшей мере три пальца на ноге, а на щеке красовалась большая царапина от особенно острой и низко висящей ветки. — Кто вообще…блять…решил поставить автобусную остановку на другом конце…гребанного леса, — бормотал Юнги, путаясь в собственных словах, одной рукой хватаясь за ствол дерева, а другой слепо шаря перед собой, стараясь не выколоть себе глаз очередной веткой. По его внутренним ощущениям, он шел, кажется, уже не менее получаса. Звезды все также ярко светили, но снег начал медленно забираться в его пуховик, охлаждая шею, что уже порядком надоедало. Юнги никак не мог избавиться от ощущения, что попал в какой-то бесконечный лабиринт. Каждое дерево выглядело одинаково, и он уже трижды спотыкался об один и тот же камень. Он не видел перед собой четкого пути, а мысли о первоначальной цели ускользали, как и тепло, по мере того, как алкоголь выветривался из его организма. Больше Юнги не было так весело. — Гребанный Кихен, живущий в гребанном лесу, — Юнги бормотал себе под нос различные проклятья, громко стуча зубами. — О, тебе нужно пройти всего лишь пятнадцать минут по прямой! Говнюк! В следующий раз ты пойдешь со мной. Если я хоть еще один раз споткнусь, клянусь всем святым…клянусь, я просто сожгу весь этот чертов лес. Этот камень не дает мне покоя. Я знаю… Я знаю. Я чувствую это. Это, блять, гомофобия или что-то в этом роде. Да, этот сучий камень, такой гомофобный… Боже… Зрение начало подводить Юнги. Алкоголь, что до этого так приятно обосновался в его желудке, теперь стал ощущаться не как приятный гул по телу, а как раздражающий тяжелый груз. И ему было холодно. Он очень замерз. И все еще не было никаких признаков этой богом забытой автобусной остановки, до которой он уже должен был дойти. Вполне возможно, что Юнги и впрямь ходил кругами. Ругаясь, как последний отброс общества, он продолжал идти вслепую, спотыкаясь о камни и другие вещи, которые он даже не видел в темноте, получая все больше царапин и разочаровываясь в жизни с каждой секундой все сильнее. Когда он споткнулся об уже знакомый камень в четвертый раз, Юнги решил, что с него хватит. Прокляв камень и обрушив на него тираду оскорблений, настолько сильных, что он практически почувствовал угрызение совести, Юнги присел, раздумывая, что же ему сделать: пнуть его, ударить или, может быть, выбросить в ближайшую реку, чтобы тот утопился, как вдруг краем глаза заметил, как что-то сверкнуло. Юноша тут же остановился, застыв с одной рукой в воздухе, которой хотел врезать камню, дрожа от холода. Повернув голову направо, он моргнул несколько раз и уставился на мерцающий предмет. Там была небольшая…сумка? Или что похожее. Оно лежало на земле, уже немного припорошенное снегом и довольно хорошо спрятанное, если учесть, что Юнги не замечал его первые три раза, что проходил здесь. — Что за… — Юнги наклонил голову, как потерянный щенок, уставившись на блестящую сумку, а затем переводя взгляд на дорогу, по которой он с большой вероятностью просто снова пройдет по кругу. Что ж, это было неважно. К этому времени он, вероятно, опоздал уже на любой автобус. Пожав плечи и громко шмыгнув, так как от холода он уже практически не чувствовал своего носа, он свернул с тропинки, утопая в сугробах, хрустящих под его весом. Сумка была спрятана под ветвистым деревом, поблескивая в лунном свете. Когда Юнги подошел достаточно близко, он, наконец, смог разглядеть содержимое сумки. Это было похоже на…те большие шоколадные монеты, которые он всегда получал от бабушки на Рождество. Нахмурив брови, Юнги опустился на колени перед маленьким мешочком. Кто-то потерял конфеты посреди леса? Его зрение все еще было слегка затуманено, а лунный свет едва пробивался сквозь ветви, и по этим причинам Юнги не очень-то хорошо видел. Поэтому он решил взять сумку и поднести ее к своему лицу, чтобы получше рассмотреть содержимое. Просто, чтобы убедиться, что это не мешок настоящего золота. Кто знает. Как только дрожащие пальцы обхватили сумку и потянула ее вверх, Юнги услышал странный звук, похожий на свист колокольчика, а потом почувствовал, как затряслась земля, а затем и вовсе деревья перевернулись вверх тормашками. Юнги растерянно покачивался в воздухе, все еще плотно прижимая сумку к своей груди. Как… Как за одно мгновение весь лес мог перевернуться вверх дном? Что это за шоколадные конфеты, что способны на такое? И почему он медленно вращался вокруг своей оси? Юнги охнул и попытался опустить ноги, чтобы перестать бездумно кружиться, но лишь подергал ногами в воздухе. В этот момент в его затуманенном алкоголем мозгу наконец-то промелькнуло осознание. О нет. Нет. Это не лес был перевернут. А он. Черт. После осознания действительности, Юнги потерял контроль над сумкой, и та упала рядом. Его руки болтались возле головы, куртка задралась, обнажив бледный живот, навстречу морозному воздуху. Боже. Юнги хватило еще несколько секунд пьяной неподвижности, чтобы им окончательно завладела паника. Он висел вниз головой на чертовом дереве посреди леса. Зимой. Как только до него дошла эта мысль, он начал проклинать все вокруг, в основном — камень. Ведь если бы он не споткнулся об него, то никогда бы не оказался в столь затруднительном положении. Во всем виноват этот отвратительный гомофобный камень. Придя к такому выводу, Юнги начал извиваться, как червяк, надеясь выпутаться. Но его левая лодыжка все еще была в плену веревки, которая с каждым его движением все сильнее впивалась в кожу. Юнги пытался как-то подтянуться и ухватиться за веревку, но, к сожалению, он не мог даже согнуться пополам, будучи все еще пьяным, а также одетым в довольно толстую куртку. Так что все его усилия оказались напрасными. На мгновение Юнги прекратил свои бесплодные попытки, чтобы свеситься вниз и сделать несколько глубоких вдохов, изо всех сил стараясь успокоить свое бешено колотящееся сердце, которое застряло где-то в горле и норовило и вовсе выпрыгнуть. Ладно. Он попал в какую-то ловушку. Это было ясно. Ловушку, оставленную для чего? Кем? Может, это один из тех медвежьих капканов, что расставляют охотники? — Да, ведь они всегда приманивают медведей шоколадными монетами, идиот, — шипел на самого себя Юнги, безрезультатно пытаясь изменить свое положение. Ну, если ловушка была установлена не для медведей, то это означает только одно… Господи. Его собирается принести в жертву какая-то секта. Иначе зачем расставлять посреди леса ловушки для людей? Это определенно какая-то секта. Утром его схватят, отрежут пальцы и сделают из них ожерелье, а из зубов — браслет, из кожи сделают стул, а из волос — плюшевого мишку, и… Юнги надо перестать думать об этом, иначе его сейчас стошнит. Он громко застонал, продолжая раскачиваться на месте, подвешенный за ногу, болтаясь, как какой-то окорок в мясной лавке. Неужели эта карма за тот случай, когда Юнги чуть не сбил оленя? Он его даже не видел! Это был несчастный случай! К тому же он успел свернуть в последний момент и даже не задел животное. Но почему же тогда лес решил похитить его? А может это месть от Вселенной за тот случай, когда он плюнул в напиток клиента на работе? Но ведь эта было справедливо. Тот кретин довел одну из сотрудниц до слез, обозвав ее сукой и прочими словами за то, что она испортила его заказ и устроил грандиозную сцену. Юнги не считает, что заслуживает за это наказания. Ведь он сделал это во имя добра. Застонав от неудобства, Юнги попытался пошевелить ногой, но веревка тут же затянулась еще сильнее. Ему было холодно, голова раскалывалась от нахлынувших мыслей, он устал и был пьян, и ему все еще казалось, что он сломал несколько пальцев на ноге. Ему просто хотелось спать. Желательно не вися вверх ногами и не вращаясь на морозе, как какой-то цыпленок на вертеле, ожидая своего часа. Еще раз фыркнув и тут же громко чихнув, что привело к тому, что он врезался в дерево позади себя, больно ударившись затылком, он понял, что, возможно, висение в мороз с задравшейся курткой не лучшим образом скажется на его здоровье. Он всегда легко заболевал, и хотя ему еще не доводилось бывать в подобном положении, что-то ему подсказывало, что ничто не спасет его от простуды, если он провисит так достаточно долго. Может, эти сектанты хотя бы отогреют его, прежде чем сдирать с него кожу. Сейчас Юнги бы не отказался от горячей ванны. На секунду он прикрыл глаза, пытаясь привести свое дыхание в норму, все так же медленно раскачиваясь на ветру. Он чувствовал себя самым идиотским ветряным колокольчиком в мире. Снег оседал на его коже, щекоча ноги и живот, оставляя за собой мокрые следы. Голова начала раскалываться еще сильнее, и Юнги не был уверен, из-за чего именно: от подступающей лихорадки, от прилива крови к голове, от медленного раскачивания или от алкоголя, что все еще находился в его организме. А может от всего и сразу. Юнги не знал, сколько времени прошло, но с каждой секундой ему становилось все хуже и хуже. Он уже давно перестал пытаться выбраться, позволяя ветру качать его из стороны в сторону, как тому заблагорассудится. Его голова начала просто раскалываться от жгучей боли, заставляя его задыхаться от громких стонов, которые он уже не мог контролировать. Он дрожал, хрипел и трясся, чувствуя себя просто ужасно, явно слишком измотанный, и алкоголь уже давно перестал его согревать. Если бы он сейчас не был подвешен, то просто бы рухнул без сил. Юнги застонал от несчастья, когда почувствовал, как мокрый след от ледяного снега пополз по его животу и, наконец, услышал это. Голоса. Секта пришла за ним. — …думаешь? Лепреконы довольно глупы, так что велика вероятность, что он мог на это купиться, — сказал один из голосов, и Юнги пришлось заставить себя открыть глаза. Мысли текли вяло и с трудом, зубы стучали друг об друга так сильно, что у него уже болела челюсть. Голос принадлежал мужчине. Он был глубоким и тихим, с легким оттенком, поэтому Юнги предположил, что мужчина ухмылялся во время разговора. Лепрекон? Так этот культ называл своих жертв? Какое странное название. — Кто еще это может быть? Боже, я так рад, что мы наконец-то поймали его. Я больше не могу смотреть на то, как Джуни дуется над своими мертвыми растениями, — ответил второй голос. Он был более мелодичным, высоким и захватывающим, что заставило Юнги повернуть голову в сторону звука. Стук его сердце начал перекрывать все остальные шумы, и если бы он не был на грани потери сознания, то, наверное, больше бы беспокоился о своей безопасности, ведь к нему приближалось двое мужчин, у которых явно не все в порядке с головой, если они так спокойно говорят о лепреконах и мертвых растениях. Но у сейчас у него не было сил. Даже не страх. Только легкое любопытство. И просто катастрофическая усталость. Он даже не был уверен, продолжает ли он на самом деле еще кружиться или это просто последствия лихорадки. — Да, Джуни-хен становится совершенно невыносимым, когда дуется. Никому не позволено выглядеть так мило, когда он дуется, — ответил второй мужчина с явным весельем в голосе. Его небольшая шутка по поводу «Джуни-хена» заставила второго захихикать, причем звук был очень чистым и мягким. Юнги ошарашенно открыл глаза, не понимая, в какой момент он вообще закрыл их. В тот же момент двое мужчин, наконец, появились в его поле зрения, выйдя из-за дерева, у которого Юнги находился в плену. И тут же хихиканье резко прекратилось. Судорожный взгляд Юнги переместился на фигуры, и слабый стон вырвался из его губ, когда они оба появились в бледном свете луны. Это были самые красивые мужчины, которых он когда-либо видел за всю свою жизнь. И они заманили его в ловушку, чтобы сделать куртку из его кожи или что-то еще в этом роде. Почему все красивые люди всегда странные? — О…это не лепрекон, — сказал более высокий из них, не прекращая движения, и его глаза широко распахнулись. Его глаза теплого карего оттенка смотрели на Юнги с почти несправедливо красивого лица, с угловатыми чертами лица, изящно покатым носом, розовыми губами и парой пленительных глаз. Юноша в шоке наклонил голову, и его длинные каштановые волосы плавно обрамили его шею, захватывая дух также сильно, как и все остальное. На секунду у Юнги возникло странное ощущение, что он видит переливающиеся в лунном свете фиолетовые чешуйки, стекающие по шее этого красавчика. — Тэтэ, что…что человек делает в нашей ловушке? — второй юноша был немного меньше и не такой устрашающий, как этот, так называемый «Тэтэ». Его лицо было столь же поразительно красивым: полные пухлые губы под милым носом-кнопочкой и большие круглые глаза, сверкающие неземной голубизной, такой же яркой, как летнее небо. В этот момент очередной холодный порыв ветра прошелся по спине Юнги, заставляя его снова громко чихнуть, отчего его снова приложило спиной о дерево. От усталости и алкоголя, который все еще мутил его мысли, и от усиливающейся лихорадки, Юнги стал гораздо смелее, чем обычно: он просто посмотрел на двух красивых парней перед собой и спросил хриплым голосом: — Ребята, вы собираетесь использовать мою кожу, чтобы сделать куртку? Парни просто посмотрели друг на друга. На их красивых лицах четко выделялась паника и растерянность. Тот, что повыше, стоял совершенно неподвижно, а тот, что с голубыми глазами, слегка дрожал, и в его красивых глазах читался чистый и неподдельный ужас. Юнги тихо запыхтел и поджал губы, до странности оскорблённый подобной реакцией. Он был великолепной жертвой! Конечно, он не был самым высоким или самым мускулистым, но у него была очень хорошая кожа, бледная и практически без изъянов. Это ведь должно на что-то влиять, так ведь? Из него получилась бы просто отличная куртка! А его зубы? Жемчужно-белые, малыши! Из них бы получился отличный браслет. Другие секты были бы в восторге, если бы в их жертвенный список попал бы кто-то вроде Юнги! Честно говоря, наглость и неуважение этого культа к своим жертвам… С каждой секундой его мысли становились все менее связными, а холод заставлял его все больше дрожать и ежиться, пытаясь сохранить тепло. И это было единственное, на чем он мог сосредоточиться. И все же двое парней просто молча смотрели друг на друга, их брови двигались вверх и вниз, руки жестикулировали, губы шевелились… О, они говорили. Кровь в голове Юнги стучала так сильно, зубы отбивали чечетку, что он уже не мог разобрать, о чем они говорили. Может быть, они делят, кому достанется куртка из кожи, ведь Юнги не был достаточно велик, чтобы сшить две куртки. Юнги снова моргнул и не смог вспомнить, как открыть глаза, поэтому он просто оставил их закрытыми. Когда двое парней начали прикасаться к Юнги, их теплые руки прошлись по его замершему животу и до болезненно пульсирующей лодыжки. Юнги почти не осознавал происходящее. Он чувствовал на себе две пары рук, теплых и надежных, и слабо осознавал, что его снова перевернули на спину. В его желудке все скрутило, во рту стоял привкус желчи, но он все равно не открывал глаза. Дрожь никак не проходила. Сильные руки поддерживали его в вертикальном положении. Мягкие руки гладили по волосам. Кто-то медленно обтирал тряпкой его лицо. И все равно Юнги мог только трястись и стонать от боли, не в силах открыть глаза или пошевелиться. Ему показалось, что в какой-то момент он почувствовал на своей руке когти, острые, но не болезненные. И тут его снова схватили, толкнули на кого-то или что-то, он уже не мог разобрать, подняли ноги и уложили голову на что-то теплое, пахнущее мокрой землей и горелым углем, со странной текстурой, похожей на кожу змеи или очень большой ящерицы. Юнги уже не мог открыть глаза, даже если бы захотел. И когда сознание окончательно покинуло его, он надеялся только на то, что этому Тэтэ и второму парню понравится куртка, которую они сделают из него.