***
Мигель был нервным. Не то, чтобы Питер был специалистом в теме беременности или предродового периода, но даже такой дурак как он вполне себе видел – Мигель не в норме. Дело не в состоянии здоровья или чём-то вроде того, просто его поведение было... Странным. Больше всего Питер мог назвать его паукообразным, и это было достаточно точно. Мигель создал себе подобие гнезда и большую часть времени проводил в нём, поглаживая себя по животу или мирно посапывая днём, тогда как ночью он выходил из комнаты и если не был настроен на Питера враждебно, то предпочитал обусловиться двумя-тремя фразами и ретироваться на кухню. Мигель ел больше, чем раньше. Сильно больше, но Питер не жаловался. Оставались считанные дни до родов и он объяснял себе это постоянным стрессом и тем, как Мигель пытался с ним справиться. Гнездо это не объясняло, но Питер был рад, что Мигелю не встрело сделать паучью норку. Потому что он мог и фиг бы Питер ему помешал. В один из дней после работы – когда от жёлтых экранов, едких комментариев Лайлы о подмене Мигеля и бесконечных аномалий, всё, чего хотелось, это завалиться спать – Питер застал Мигеля за тем, как он с большим усилием толкает кровать в угол комнаты и кряхтит, пытаясь сдвинуть её с места. На попытки Паркера помочь или хотя бы разобраться в ситуации, он рычал и плевался ядом в буквальном смысле, так что Питер предпочёл не вмешиваться. Мигель зашторил окна плотной тканью, выкрутил лампочки, натаскал разных вещей к себе и превратил свою большую двухместную кровать в уютное спальное пространство. Где-то там завалялась одежда Паркера и он нередко ловил Мигеля на том, как тот тёрся о неё или спал обнимаясь. Наверно, это было мило? Питер старался не думать о том, как Мигель внюхивался в его шею в поисках метки, которой у Питера и подавно никогда не было, но инстинкты Мигеля это особо не волновало. Одежда была меньшим из зол. К тому же, оставалось всего несколько дней, разве не так? Потом всё это закончится и Мигель вернётся в норму. Разве что с каждым днём О'Хара выглядел всё более и более удручённым. Они с Питером почти не разговаривали и Мигель отказывался от любой помощи – даже несмотря на то, что ему физически было тяжело ходить – так что он не мог предположить, что стало причиной таких резких и коренных изменений в поведении партнёра. Ещё неделю назад они вместе смотрели фильмы или играли в монополию – Питер безбожно воровал деньги и карточки улиц прямо у Мигеля из-под носа, а тот вечно их пересчитывал и не мог понять в чём дело – и вот вдруг Мигель совсем от него абстрогировался. Это напоминало ему время, когда они только познакомились, и Мигель был холоден абсолютно всегда и ко всем. Но сейчас... Что-то было не так. Мигель был измучен предродовым состоянием по самую макушку. Последние несколько дней Питер часто слышал, как Мигель запирается в комнате и ходит там из угла в угол, пыхтя и пытаясь справиться с нахлынувшими схватками. Иногда он терял силы, падал на кровать и скулил, пытаясь выполнить хотя бы часть из дыхательной гимнастики, но тщетно. Питер хотел помочь, хотел сделать ему массаж, оказать поддержу, да быть рядом в конце концов! Но Мигель ни в какую не давался. Запирался в комнате, а на все жалобные просьбы выйти на контакт рычал или кидался предметами. У Питера не было идей как с ним поговорить, попытки использовать Лайлу в качестве посредника закончились полным её отключением в доме, а записки Мигель в лучшем случае разрывал у Паркера на глазах, так что он позволил Мигелю взять контроль над ситуацией. Конечно, это совсем не отменяло факта, что ему было дико страшно за своего любовника. Кому не будет страшно слышать ночью, как буквально за стенкой любимый человек корчится от боли, ползает по матрасу и кричит? Питер положил тарелку Мигеля ровно по центру и свою у угловой части стола. Мигелю нравилось, когда всё было идеально ровно и Питер надеялся, что О'Хара это заметит. И, к тому же, Мигель вёл себя жутко. В одно утро Питер проснулся и обнаружил рядом с собой покрытую кровью клеёнку, на что Мигель беспечно пожал плечами и сказал, что он «пытался родить, но у него не вышло». Как будто это было само собой разумеющееся. Как будто нет ничего такого в том, что Питер с утра подскочил до потолка и схватил паническую атаку от мысли, что кто-то сегодня умрёт – Мигель, или ребёнок, или в худшем случае оба. Зачем к тому же было тащить кровавое месиво к кровати Питера, он так и не объяснил и не собирался. В его действиях в принципе было мало логики. В один момент Мигель вёл себя нормально, а в другой тут же менялся в лице, шипел, кусался и не давал себя трогать. И что это было? Гормоны? Питер постучал в дверь комнаты Мигеля и устало выдохнул. Мигель никогда ему не отвечал. – Мигель, всё хорошо? Я могу войти? С той стороны послышалось небольшое копошение, но ответа не последовало. Питер пересилил себя и открытие двери сопроводилось едва заметным движением простыней и одеял. С непривычки глаза в темноте почти не ориентировались, но не заметить два ярко красных пятна он не мог. Питер открыл дверь шире и сделал первый неуверенный шаг, как чутьё тут же сработало. Питер опустил взгляд и увидел кучу паутины прямо у входа. Спустя пару мгновений он заметил, что паутина была почти везде. Он знал, что у Мигеля есть своя органическая, но никогда её не видел, так что был удивлён, что Мигель так щедро облагородил всю свою комнату органикой. Питер попытался найти место, куда мог бы наступить не запачкавшись, и понял, что не сможет. Весь пол был невесть в чём. Тогда Питер сделал глубокий вдох и вошёл внутрь. Тихий хруст заставил Мигеля чуть приподняться – Питер наступил на крошки еды и задел его оповещающие ловушки. Движение тянет паутину, паутина дёргает каркас кровати, Мигель замечает опасность. Всё просто. Да только что делать с Паркером – цепляться клыками в горло или дать шанс объясниться – он не знал. Мигель пригнулся к матрасу, закрывшись за стенками из одежды и одеял, но Питер не мог не заметить чужую макушку – растормошенные волосы смешно торчали вверх. Питер весело хмыкнул и приблизился. – Эй, ну, чего ты? Это же я! Давай, поднимайся и пойдём ужинать, – Питер протянул руку к Мигелю, но тот не ответил. Вместо этого Питер услышал сначала тихое, но всё более громкое рычание и от этого стало тревожно. – Мигель? – Питер отдёрнул руку как раз вовремя, буквально через мгновение когти Мигеля разрезали воздух с громким свистом. Питер отскочил. – Мигель, какого чёрта?! Он был очевидно зол и ждал объяснений, но вместо этого Мигель забился в угол, одной рукой прикрывая живот, а второй, выспутив когти, отпугивал Питера от себя. Мигель оскалился и яд потёк по его губам. Питер устало потёр переносицу. – Слушай, я знаю, что эти дни выдались нервными и всё такое, но это не значит, что я твоя личная антистресс игрушка, ладно? Хочешь нанести кому-нибудь вред – выбери хотя бы не меня. И, по-хорошему, кончай вредничать и пойдём уже наконец поедим, ладно? Я сделал тебе эмпанадас, я знаю, что ты их любишь, – Питер дружелюбно развёл руки, и что-то во взгляде Мигеля изменилось. Холодный блеск сменился на хищный и это напугало Питера ещё больше. – Empanadas? Bueno, si es por ellos...– тихий, хриплый голос Мигеля рокотом разнёсся по небольшой комнате. Мигель отвернулся, обдумывая своё решение. Питер неуверенно повёл ногой из стороны в сторону. – Э, я... Не совсем понимаю что ты сказал. Ты согласен? – Si resultan insípidos, me comeré tus menudillos. – Мигель медленно стал подниматься, опираясь о стену спиной. Питер хотел помочь, но Мигель зашипел, когда тот сделал всего один шаг, и Питер остался на месте. Гротескно большой живот Мигеля выпячился вперёд и выглядел ужасно. Ещё хуже чем до этого. Большой, с пупком наружу, покрытый расстяжками, чуть подрагивающий – ребёнок был таким же беспокойным, как и его больная мамаша – и всё это на теле некогда героя. Питер зажмурился, отбрасывая все свои мысли в попытке проявить лояльность, но воспоминания о том, каким Мигель был и каким стал остались в горле комом. И ведь всё равно он его любил. Любил, даже когда Мигель по-животному скалился и угрожал, когда хныкал от боли и бессилия, когда среди ночи молча заползал в постель и прижимался к груди, когда в ду́ше смотрел на Питера с стекающими по новому телу каплями воды и нелепо жмурился от пены. Мигель был беспомощен, а Питер хотел ему помочь, и от того, как Мигель жмурился, вставая на ноги, сердце у Питера сжималось. Потому что он его любил несмотря ни на что, и от этого, казалось, становилось только хуже. Мигель неуклюже доковылял до двери, но дальше не пошёл, а когда Питер подтолкнул его вперёд, он громко засипел: – С-с-све-Е-ЕТ! От резкого вскрика Питер дёрнулся и панически влепил по выключателю. Романтическая атмосфера потухла вместе с освещением, потому что Мигель был яро против любого источника даже отблеска. Нагнетающая темнота и молчание давили, Питер хотел пошутить, но то, с каким лицом Мигель сидел перед ним, завязывало язык узлом напрочь. Питер неловко указал вилкой на тарелку с эмпанадас и Мигель на мгновение перевёл взгляд. Осторожно протянул руку и когтем ткнул в тесто. Но не ел. Питер сглотнул кусок блюда во рту и хмыкнул. – Э-э, я сам делал, так что не до конца уверен во вкусе. Если что не так, скажи, я, ну, может, переделаю их или что-то в этом роде. Мигель без интереса взял один в руку, понюхал, надкусил и даже ради приличия помял его у себя во рту. Почувствовав вкус, он закрыл глаза, как-то полутомно-полувяло простонал, и чуть выгнулся в спине пережёвывая. А потом его холодный взгляд медленно переместился прямо на Питера и леденящие душу две красных точки заставили его сжаться от страха. Мигель смотрел без ненависти или презрения, это был взгляд как у хищника на добычу, и Питер неуверенно сглотнул, откладывая вилку на стол. – Что, не так? Пересолено? Не вкусно? Повисло давящее молчание. Две, три секунды. А потом Мигель набросился на Питера.***
Мигель пыхтел и хрипел, его стоны смешивались с сипением, сдавленными вздохами и тихим мычанием, но двигался он с неимоверным усилием. Питер под ним лежал бревном и дело даже не в удручающей обстановке, просто Мигель одной рукой впился в чужое горло и когти угрожающе давили прямо на артерии, а второй придерживал себя со спины и медленно двигался то вверх, то вниз, вверх, вниз. Его ноги затекли и болели, он выгнулся и выпячил живот, на что Питер неуклюже пошутил и получил косой злобный взгляд, так что больше фразами не разбрасывался и следил за языком со всей серьёзностью. Мигель на нём был нервный, уставший и измученный, но, несмотря на это, любимый. Питер провёл ладонью от колена до бедра и Мигель непроизвольно сощурился. От осторожного толчка – Питеру вдруг вздумалось, что он может взять инициативу, но он быстро понял, что ошибается – он судорожно выдохнул. Упёрся ногами в пол, схватил Паркера за одежду и заскулил от ощущения, как член Питера его расстягивает. Тёплые стенки раздвинулись и что-то в его голове, похоже, щёлкнуло. Питер его всё равно особо не понимал, но Мигель стал что-то нашёптывать на смеси испанского и чёрт знает ещё какого языка, но выглядело это по крайней мере не так жутко, как когда он его проклинал. Мигель закрыл глаза и откинулся назад, Питер удержал его и плавно скользнул внутрь до упора, отчего у Мигеля перед глазами пошли звёзды и он завыл. – Пите-е-ер, – на прыдыхании пролепетал Мигель и от его слов у Паркера внизу ёкнуло. Он сжал чужие бёдра, мягко толкнулся и от ощущения медленного, нежного движения внутри, Мигелю хотелось лезть на стены. Он притянул Паркера к себе и смазанно поцеловал, промахнувшись мимо губ. Питер хихикнул, запустил ладонь в волосы, а второй провел до линии живота, нащупав чужие грубые растяжки, лизнул языком по клыкам и звук причмокивания, который вырывался у Мигеля со рта, побуждал его целовать глубже. Так близко спустя столько времени, Питер определено не собирался терять ни одного шанса. Не то, чтобы Мигель сам успел понять, когда они сменили положение, но когда Питер стал для него опорой, он вдруг почувствовал себя так спокойно, уютно и комфортно, что вдруг сам сдался в чужие объятия. Живот не позволял, но Мигель цеплялся за Питера, пытаясь облегчить собственную боль, и Питер не отказывал ему. Помог развернуться и удобнее устроиться и когда ласковые прикосновения Питера по всему телу соединились с осторожными толчками, Мигель поплыл. Расслабил тело, позволил Питеру взять полный контроль, закрыл глаза и обессилено упал на его руки вперёд. В сидячем положении Питер чувствовал себя увереннее, потому обсыпал спину Мигеля поцелуями и оставил пару светлых засосов на шее. Волосы у Мигеля отросли до плеч и падали на глаза, седые пряди шли от самых висков и до кончиков. Питер невесело отметил, что до беременности их было меньше, но Мигелю ничего не сказал. О'Хара давно не видел себя в зеркале и вряд ли был бы рад увидеть то, во что превратилась его хвалённая фигура и гора мышц. В какой-то степени, Питер был рад, что Мигель мало соображал к концу беременности – чем ближе роды, тем менее ясным становился рассудок – это бы его травмировало. Он осторожно завязал пушистые пряди в пучок и поцеловал О'Хара в выпирающие позвонки. Мигель ссутулился и охнул, а Питер провёл пальцами до груди и слегка сжал её. Мигель что-то бросил на испанском, на что Питер отшутился коротким «Не понимаю» и чмокнул его за ухом. Мигель вздрогнул и положил свои руки на руки Питера. Паркер замедлил темп, но Мигель в ответ по-детски заныл и Питер понял, что тот постепенно приближается к оргазму. Тогда он сменил темп, помог Мигелю устроиться удобнее и развёл его ноги шире. Мигель вымученно закатил глаза и инстинктивно согнул ноги в коленях, придерживая их руками. Питер отметил, что это та поза, к которой Мигель привык, и он не стал заострять внимание на том, как нелепо выглядел Мигель с растёпанными во все стороны волосами, распухшим животом и приподнятыми ногами. Вместо этого поцеловал его в шею и провел мокрую линию от подбородка до плеча. Мигель вздрогнул и заскулил. Ощущение, как внутри всё теплеет и связывается в узел, оповещая о приближающемся оргазме, заставило странно склониться. Мигель напрягся, пытаясь согнуться, но раздутый округлый живот не давал. Мышцы за последние месяцы расслабились и он явно был не в форме – Мигель попытался напрячь пресс и с досадой заметил, что больше так сделать не может. Его живот качнулся и Питер неряшливо хихикнул: – Как думаешь, какого цвета у неё, ну, или, у него, будут глаза? Ставлю на то, что карие! – Dios mío, Peter, eres un imbécil. – Э, ты тоже так думаешь? Ну, в смысле, ты ведь это имеешь в виду, да? – Cállate, por favor, me duele la cabeza por tu culpa. – Я тоже так считаю! – весело хмыкнул Питер и обе руки положил под живот Мигеля. От ощущения тепла чужих ладоней он застонал и прикрыл глаза. Питер сзади продолжал что-то болтать, а Мигель не слушал. Сосредоточился на теле: на том, как оно отзывалось на ощущение члена, на том, как ребёнок внутри ворочался, на том, как болела спина и ноги, на том, как внизу всё сжалось и на том, как ему тепло. Питер засипел, прижимаясь к Мигелю крепче, и пролепетал, что близко, а О'Хара в ответ замычал и выгнулся. Толчки стали беспорядочными, руки Питера грели, мягкие губы касались шеи, и когда Паркер вдруг дёрнулся, Мигель почувствовал, что напряжение последних недель собралось внизу живота. Сжало в кулак и давило. Он захрипел, пытаясь оттолкнуться, напуганный резким ощущением, но Питер ему не дал. Обнял под грудью и насадил на член по самое основание. И когда тепло распространилось внизу, внутри, по телу, Мигель пару раз вздрогнул и вдруг заныл. Питер, на пиковой точке оргазма, вбросу Мигеля рад не был, но терпеливо сдержал стоны и хотел было спросить в чем дело, когда ответ сам к нему пришёл. Мигель кончил вслед за Питером и его измученное тело дрожало в чужих руках пока Мигель всхлипывал. От такой чуть ли не детской реакции – Мигель захныкал от сильного удовольствия и сгустка эмоций, не зная как иначе реагировать – Питер хихикнул. Но не посмеялся. Положил голову Мигелю на плечо и зашептал ему милые слова. Всё, что могло бы привести Мигеля в чувство, а тот в ответ пытался отдышаться. И в момент, когда Питер меньше всего ожидал от Мигеля связной речи, он вдруг сказал: – Я утром рожу. – Что? – голос Питера дрогнул вверх, Питер выпячил глаза и уставился на Мигеля, а тот бессильно пробормотал: – Я рожу завтра утром. Питер быстро перекинул варианты в голове и как-то неуверенно вякнул: – Ты консультировался с врачом? – в давящей тишине Мигеля он чувствовал себя неуверенно. – Нет, я это чувствую. Я имею в виду, мне кажется... И он не соврал. Утром Мигель вопил, корчился, бил Питера ногой – потому что не одному же ему страдать – плакал и цеплялся за простыни, но это все окупалось главным – малыш здоровый, с розовой кожей и большими глазками, и такой по-детскому смешной и хороший, что Питер, хотя Мигель и был против, наделал штук триста фотографий прежде чем Мигель более-менее очухался и запретил Питеру приближаться к ребёнку с телефоном в принципе. Питер не хотел его драконить ещё больше. Мигель выглядел по меньшей мере... Худо. Так, словно его девять месяцев держали в плену, били палками, мучали и пытали, и отчасти это было правдой. Питер отметил, что от корней чёлки у Мигеля светлеют два-три седых волоса, а может и больше, Мигель встрепенулся как кот и Питер не успел его рассмотреть. Да и не хотел особо. Плевать как Мигель выглядел, Питер целовал его в губы и радостно смеялся, поправляя пушистые локоны, а Мигель почти бессознательно жал ребёнка к груди и тихо сипел. Маленькая смугленькая девочка. Мигель посмотрел на неё раза два, три, вдумчиво, и тихо шепнул: – Hola, Gabriella.***
– Паркер, японский бог, я что говорил о детях в лаборатории?! Мигель рыкнул отмахнувшись, в жёлтом свете клыки у него блеснули и он сдавленно выжал какое-то ругательство, но Питеру было плевать. – Ну ты посмотри какая хорошая, а! Ну такая красивенькая и умненькая, прям как ты! Да, Габриэлла, ты же умная как мама? – Питер глупо сжал губы, переходя на сюсюкающий голос, пощекотал дочку на руках и детский смех Мигеля сжалил. Он отвернулся, отводя экран дальше для сравнения данных, и недовольно бросил: – Не называй меня так. Мы оба ей родители, а дальше не углубляемся. – Как скажешь, bonita Питер прижался к Мигелю со спины и через плечо наблюдал за тем, что он делает. Мигель держался стоически. Прошло чуть меньше двух месяцев с момента родов, а Мигель уже во всю работал над собой и своим телом, и рельеф просвечивался на его теле даже сквозь прослойку жира и расстянутой кожи. Он оперативно вернулся к своим обязанностям и всё вдруг вернулось на круги своя: Мигель возвышался на платформе в жёлтом свете голограмм, удалённо посылал всем работу, иногда выпускал когти и пускался в бой, но в большинстве своём оставался немой системой наблюдения. А Питер жался рядом с дочкой в переноске и что-то задорно шутил, рассказывал, почти всегда без смысла, но Мигелю это нравилось. Поэтому, когда Питер посадил дочку на железную платформу и провёл руками Мигелю по позвоночнику, зажав рукой точки прямо на шее, Мигель дрогнул, дёрнув рукой экраны в стороны. Питер хмыкнул и горячий воздух коснулся чужих ключиц. Мигель долго не думал. Вывел Лайлу перед собой и пролепетал одними губами: – Лайла, приватный мод.