Вампирам не снятся сны.

      Вампирам не снятся сны. Чезаре лежит на холодном каменном полу, буравя взглядом собственную руку. Два пальца из пяти уже срослись и больше не напоминают перекрученное месиво. Двигаются только плохо. Чезаре и не хочет ими двигать — любое шевеление отзывается болью в еще незажившей кисти. Еще одна косточка встает на место с мерзким щелчком. С мерзким щелчком открывается дверной замок. Чезаре не отводит взгляд от руки. Рядом с ней возникают два черных сапога. Они почти не различимы в темноте комнаты, но Чезаре все равно различает. Чезаре не боится тьмы, сквозь которую может видеть. Он отличает тьму сапог от тьмы вокруг. Отличает чёрное от чёрного.       — Посмотри на меня.       Чезаре смотрит на руку. На носки сапог. На каменный пол. Сквозь темноту вокруг. Скользит взглядом вверх. По подолу сутаны, по поясу на ней. По рукам с тяжелыми кольцами и аккуратными ногтями. Чезаре видит в темноте. Видит тонкие корочки засохшей крови под аккуратными ногтями. Видит красные пятна под ободками колец. Язык непроизвольно проходится по разбитым губам.       Черные глаза встречаются с серыми. Белое лицо Амадео светится в темноте. Он улыбается, сверкая белыми клыками. Белое на белом. Чезаре хочется зажмуриться. Не от улыбки, не от ослепительной белизны. Просто непроглядная тьма закрытых век страшит не так сильно, как тьма в глазах Амадео. Тьма Амадео не похожа на тьму вокруг, и не похожа на тьму Чезаре. Он боится её, хоть и никогда не признается в этом. Амадео не нужно его признаний.       — Встань.       Чезаре медленно приподнимается, помогая себе здоровой рукой. Рана под ребрами простреливает болью. Вспыхивают холодом полосы кнута на спине. Напоминает о себе каждый синяк, каждый порез. Он не останавливается. Позволяет себе замереть, пережидая боль, только когда оказывается на коленях. На коленях сидеть можно — Амадео нравится видеть Чезаре в этой позиции. Пока он любуется, можно передохнуть. Недолго, Амадео быстро теряет терпение, но Чезаре пользуется каждой секундой.       Черные глаза встречаются с серыми. Они с Амадео одного роста, Чезаре, может, даже чуть выше, если бы не сутулился. Не сутулиться не позволяет боль. Больше всего на свете Чезаре хочет вернуться обратно на холодный пол. Еще больше — чтобы Амадео ушел и оставил его в покое. Мечтать о том, чтобы Амадео в его жизни вообще не существовало, не получается. Чезаре не помнит жизнь до Амадео, смутные картины того времени кажутся далеким сном. Но вампирам не снятся сны.       Холодная ладонь касается живота. Нежно, осторожно, поглаживающим движением скользит вверх. Проходится по веренице гематом, по вырезанной букве «А». Окольцованные пальцы обводят два перпендикулярных пореза напротив замершего навеки сердца. Запекшиеся полосы складываются в католический крест.       Самая глубокая из ран — та самая, под ребром, с левой стороны. Она ощущается ярче всего, кровоточит сильнее прочих. Ладонь скользит по груди, касается ключиц, кадыка, подбородка. Ловит тихую дрожь разбитых губ. Чезаре не закрывает глаза. Не отстраняется. Ладонь спускается обратно на грудь. Короткий ноготь указательного пальца пересчитывает ребра. Обводит края незатягивающейся раны. Из-за стиснутых зубов доносится шипение. Амадео улыбается и давит сильнее.       Пальцы скользят внутрь медленно, миллиметр за миллиметром. Чезаре не смотрит, но чувствует, как раздвигается неподатливая плоть. Если отвлечься от боли, можно провести очевидные параллели. Изгиб запястья, проворот пальцев, ленивые движения вперед-назад. Чезаре хочется сказать Амадео, что тот перепутал дырку. Что незачем было добавлять телу Чезаре новых отверстий, что Господом Богом уже все предусмотрено заранее. Чезаре молчит. Чезаре перекручивает от мысли, что эти пальцы могут оказаться внутри него иным способом. Чезаре кажется странным, что этого еще не произошло. Это могла бы быть хорошая пытка, меткая насмешка над его, Чезаре, предпочтениями. Амадео уже использовал их, чтобы разрушить жизнь своего птенца. С не-жизнью тоже сработало бы. Странно думать, что у Амадео могут быть какие-то границы. Пальцы толкаются еще глубже. Лучше на это не надеяться. Стон боли застревает где-то в горле. Рядом с Амадео нет места надежде.       — Не переживай. — Амадео словно читает его мысли. — Я не собираюсь делать этого с тобой. Это грех.       Чезаре скользит мутным взглядом по кошачьей белозубой улыбке Амадео. Сжимает челюсти до хруста, когда унизанные кольцами пальцы выскальзывают из сочащегося кровью отверстия под ребрами. Заваливается вперед, удерживаясь только потому, что Амадео позволяет вцепиться в его плечи слабыми руками. Черные глаза встречаются с серыми. С разбитых губ Чезаре срывается тихое, ядовитое. Собственный приговор.       — Избивать меня до кровавых соплей, значит, не грех?       Череп встречается с полом со звонким стуком. Чезаре кричит. Кричит, потому что уже не может не кричать. Кричит, почти воет, на одной протяжной звериной ноте. Кричит, когда сапог Амадео проходится по рёбрам (крик глушит хруст), кричит от удара в живот, кричит, когда снова ломаются едва сросшиеся пальцы на руке. Затыкает его только пинок в лицо. Чезаре сплевывает зуб и замолкает. Из горла рвётся скулеж, но на выходе получается только невнятный хрип. Глаза застилает кровавая пелена. Красное на красном.

***

      Вампирам не снятся сны, потому что вампиры не спят. Чезаре открывает глаза. Он чувствует, как мертвая кровь разливается по мертвому телу, приводя его в движение. Медленно, словно заводится старый механизм. Словно оттаивает многовековой лед. В комнате темно. Вместе со способностью двигаться возвращается боль. Напоминает о себе пуля, засевшая где-то в бедренной кости. Неприятно, но не смертельно. Чезаре очень голоден и очень устал. Устал, хотя провалялся неподвижно от рассвета до заката. Устал, потому что вампиры не спят. Кровать противно скрипит, когда Чезаре встает с неё, не обращая внимания на прострелившую ногу боль. Вампиры не видят сны. А значит, сегодня Чезаре ничего не снилось.

***