Волшебники, звери и прочие неприятности

      Если раньше Гермионе казалось, что сердце стучит, как сумасшедшее, то теперь оно и вовсе спятило. Её прижимал к стене чертов Драко Малфой, его грязная рука упиралась ей в грудь, а ненавистное лицо находилось в какой-то паре дюймов от её собственного!.. Да как он посмел!..       — Фините Инкантатем! — изрыгнул его порочный, развратный рот.       Дезиллюминационные чары спали. Увидев перед собой Гермиону Грейнджер, Малфой застыл мраморным изваянием от изумления.       — Убери от меня руки! — прорычала она и, изловчившись, лягнула его в голень.       Жалобно ойкнув, он отпрыгнул в противоположный конец кабинета. То есть на целый фут, а то и на полтора.       — Зачем ты хотела влезть ко мне в кабинет?! — в полном недоумении воскликнул Малфой.       — Никуда я не влезала! — все еще пылая — то ли яростью, то ли смущением — отрезала Гермиона.       — Ты под чарами невидимости заходила ко мне в кабинет! — возмутился он.       Отрицать. Она будет все отрицать.       — Ноги моей не было в твоем кабинете! — гордо задрав подбородок, заявила она.       — А где ты сейчас, по-твоему, находишься?!       Аргумент был, что называется, железный. Гермиона обвела пространным взглядом унылую комнатушку в надежде, что в голову придет какой-нибудь достойный ответ, но, разумеется, напоролась взглядом на тот-самый-стол, и все ответы из головы как ветром сдуло.       — А! Так это твой кабинет… — уже гораздо менее уверенно протянула она.       — Вот именно, — отчеканил Малфой. Он уже, по-видимому, начал приходить в себя, и в его голове зашевелились смутные подозрения.       — Я вовсе не собиралась сюда заходить, — Гермиона вдруг поняла, что он считает, что она только собиралась войти, а вовсе не выходила, и на неё снизошло вдохновение. — Мне нужно было где-нибудь спрятаться.       — Спрятаться? — недоверчиво переспросил он.       — Ну, знаешь… Показалось, что увидела МакЛаггена. Ужасный тип! Вот и подумала, что лучше переждать… Впрочем, он, наверное, уже ушел, так что я тоже пойду.       И, не дожидаясь ответной реакции, Гермиона выскользнула за дверь, оставив Малфоя весьма озадаченным.       Ноги её подгибались от облегчения, но лицо — и не только — все ещё горело; появиться в таком виде в собственном кабинете, где её вполне могли ожидать, было немыслимо. Не раздумывая, Гермиона повернула в противоположную сторону — туда, где находился женский туалет. Ей необходимо прийти в себя и умыться холодной водой. А лучше — ледяной.       Собственное отражение в зеркале поразило. Гермиона была уверена, что должна напоминать спелый помидор, а может, и вишню — так горели щеки. Но лицо, напротив, было очень бледным, глаза — почти черными, а губы безо всякой помады казались мазком алой, цвета крови, краски. Но хуже всего было другое: сколько бы она ни вглядывалась в свое отражение, куда бы ни смотрела, на что бы ни падал взгляд, она везде видела лицо, то самое лицо, и, как ни старалась выбросить его из головы, ничего не получалось. Она все еще слышала те звуки, чувствовала тот запах, и отпечаток его ладони на груди горел огнем. Гермионе казалось, что она и сама, пусть и не по своей воле, стала частью всего этого — и чувствовала себя отвратительной, грязной, испорченной; и ненавидела Малфоя еще отчаяннее за то, что он заставил её чувствовать себя так.       — Боже, Гермиона, это Малфой, это просто Малфой, — бормотала она, снова и снова окатывая лицо водой настолько холодной, что ломило пальцы.       Но это не помогало; наоборот, с каждой минутой все пережитое впечатывалось в неё все глубже, просачивалось во все поры, все трещинки, заполняя собой растревоженную, смущенную душу. Наконец Гермиона бросила тщетные попытки успокоиться и решила вместо этого отвлечься, вернувшись, наконец, к работе.       Обеденный перерыв давно закончился, и коридоры Министерства были полны волшебников, снующих туда-сюда. Гермионе казалось, что все они — каждый! — смотрят на неё, что видят её насквозь, что все знают её грязный секрет. Пряча лицо, она добралась наконец до своего кабинета, надеясь там скрыться ото всех этих пронзительных, обвиняющих взглядов. И удивленно остановилась: в приемной, возле стола секретаря стоял Гарри и как ни в чем ни бывало болтал с Кэти Белл.       — Привет! — увидев её, он просиял довольной улыбкой и махнул рукой. — А я тебя жду!

***

      В ярости вылетев из кабинета Малфоя, Пэнси намеревалась как можно быстрее покинуть это проклятое здание. Но глаза застилали злые слезы, а одежда все еще пребывала в беспорядке — появиться в таком виде на людях она позволить себе не могла. Заметив дверь со значком женского туалета, Пэнси свернула туда, заперлась в кабинке, и только тогда дала себе волю.       Ей хотелось кричать, хотелось плакать — но вместо этого она только до боли кусала губы, надеясь, что это поможет ей справиться с так некстати нахлынувшими эмоциями.       День не задался с самого утра, когда отец после завтрака изволил сообщить, что некий мистер Гриди, владелец нескольких процветающих аптек, просит её руки, и он склонен принять его предложение, поскольку этот Гриди, во-первых, богат, поэтому его не смущает скромное приданое Пэнси, а во-вторых, готов принять в браке её фамилию.       Еще бы ему не быть готовым!.. И писать потом в рекламе вместо «Первосортные флоббер-черви Гриди!» — «Первосортные флоббер-черви Паркинсона!». От одной мысли о подобном замужестве Пэнси затошнило. Вдобавок она припомнила и самого мистера Гриди — жилистого, сухого старика, старше её чуть не на тридцать лет, которого ей представили на благотворительном балу у Малфоев. Вот что случается, когда начинают за деньги пускать в приличное общество всякий сброд!..       От столь лестного предложения Пэнси наотрез отказалась, а когда услышала, что новоявленный жених ожидает её в утренней гостиной, не придумала ничего лучше, чем улизнуть из дома. Тут она, как назло, попала в когти матери — и та высказала все, что думает о легкомысленном поведении дочери и о том, что о ней говорят, совершенно не выбирая выражений. Это лицемерие стало последней каплей: о её отце говорили много чего похлеще, и отнюдь небезосновательно, но на это дорогая матушка предпочитала закрывать глаза.!.. Но она же девушка, её удел — беречь девичью честь, а потом годами наблюдать, как её муж не бережет вообще ничего, и молчать, молчать, молчать!..       И она пошла к Малфою. С одной стороны — куда еще ей было идти?.. С другой же — их встречи всегда оставляли пряное, пьяное послевкусие; ощущение, что она может властвовать над другими, но больше — над собой и своим телом. Она может делать все, что хочет, все, что ей заблагорассудится — и это преходящее, но такое сладкое чувство всемогущества стоило любого риска. Но нет, этому кретину обязательно надо было все испортить!..       На грудь упала теплая капля. Пэнси со злостью отерла мокрую щеку — еще чего не хватало! Она не станет плакать из-за этого идиота, не станет, не станет, не станет!..       Было время, когда она отдала бы все за то, чтобы стать женой Драко Малфоя. Она и отдала — и еще радовалась, дурочка, что вот теперь-то он точно останется с ней!.. Но он не остался — метка, услужение Темному Лорду, попытки убийства директора… Драко отдалялся все больше и больше, и со временем Пэнси очень ясно поняла, что она ему не нужна. Да, он чувствовал себя виноватым, и хорошо осознавал, в чем состоит его долг. Малфой пришел к ней почти сразу же после того, как вышел из зала заседаний Визенгамота свободным человеком. Но не произнес ни одного слова о ней, о Пэнси; не сказал, как тосковал по ней, как скучал без неё — ничего из того, что она так хотела, так жаждала услышать. Тогда она отказала ему впервые. Малфой не любил её — а быть обузой, той, на ком женились только из жалости и по велению долга, она не хотела. Мерлин, неужели она не достойна большего, не достойна счастья, любви?..       Тогда ей казалось, что все в порядке. Что никто ни о чем не узнает, и она встретит, обязательно встретит того, кто оценит её по достоинству. Но потом пошли разговоры — и с каждым днем разрастались, распространялись, летели от дома к дому, как пожар; все чаще Пэнси ловила на себе косые взгляды, все чаще слышала шепотки у себя за спиной. Все медленно, но неуклонно катилось к чертям. Вот и её собственная мать… Не сегодня, так завтра найдется тот, кто первым бросит в неё камень. И что потом? Уехать? Будет только хуже — решат, что она прячется от чужих глаз, что ей есть, что прятать. Нет, это погубит её репутацию окончательно. Остаться и выйти за кого-то вроде Гриди? И речи быть не может. Она оказалась в чертовом капкане, и понятия не имела, как выбираться.       Хлопнула дверь туалета — теперь Пэнси была там не одна. Зашумела вода. Она решила переждать, но вода все лилась и лилась, сквозь её шум пробивалось невнятное бормотание… Пэнси невольно прислушалась — чем еще заниматься, если ждешь в запертой кабинке туалета безо всякого дела?! И вздрогнула, когда вполне отчетливо прозвучала такая знакомая фамилия.       Она вся обратилась в слух.       — Боже, это Малфой, это просто Малфой…       Не удержавшись, Пэнси приоткрыла дверцу буквально на дюйм — и очень удивилась, увидев, что эти причитания исходили от Грейнджер, грязнокровки Поттера!.. Ну надо же — и эта попалась! Вот о ком никогда не подумаешь…       На мгновение ей даже стало жаль коллегу по несчастью. Она-то могла с ним спать и даже выйти замуж — разумеется, если бы захотела, а Грейнджер не светило вообще ничего. Но этот благородный порыв быстро прошел: глупо жалеть других, когда собственное положение оставляет желать лучшего.       Дождавшись, когда Грейнджер наконец наплачется вволю и освободит помещение, Пэнси выскользнула из кабинки, и, гордо вскинув голову, покинула Министерство, на счастье, не встретив никого из знакомых. Ей еще нужно было написать письмо мистеру Гриди с вежливым, но непреклонным отказом, и еще одно — Дафне, с согласием погостить в Грин-парке на выходных. Она не собиралась прятаться. Ей нечего было стыдиться.

***

      — Привет! А я тебя жду! — радостно помахал рукой Гарри.       — Что случилось? Зачем ты меня ждешь? — нервно спросила, почти выкрикнула, Гермиона. Гарри удивленно поднял брови.       — У меня свободный день, решил зайти, узнать, как ты. Не стоило?..       — Да нет, что ты, — она почувствовала, что под внимательным взглядом друга снова начинает краснеть. — Просто не ожидала. Ну, пойдем, что же мы тут стоим…       Она чуть не врезалась бедром в угол стола, слишком сильно дернула кресло — и едва не опрокинула его, хотела переложить стопку бумаг — и все рассыпала.       — Гермиона, что-то случилось? Я невовремя? — участливо спросил Гарри, помогая ей собирать бумаги — у самой Гермионы получалось плохо; дрожали руки.       — Нет! — она энергично замотала головой и все-таки ударилась об стол. — Ой!..       — Эх, ты, — Гарри приложил руку к ушибленному виску. — Больно? Господи, да ты вся горишь!..       — Это пустяки, ничего страшного… — пробормотала она.       — А ну-ка посмотри на меня! И глаза совершенно больные. У тебя температура, а ты сидишь на работе?!       Гермионе показалось, что сейчас она и в самом деле сгорит от стыда — как феникс, в самом буквальном смысле. Но она предпочла бы сгореть дотла, чем рассказать Гарри правду — и потому только виновато молчала, опустив глаза.       — Это не годится, — решительно заявил он. — Я провожу тебя домой. Дела подождут. В таком состоянии ты все равно много не наработаешь.       — Но я не могу домой! — слабо запротестовала Гермиона. — Там… Там Кэти, вдруг я её заражу? Лучше я тут посижу, поработаю, а с посетителями разберется Кэти…       — И ты заразишь эту Кэти вместо той — отличная идея! — язвительно похвалил её Гарри. — Я прямо вижу череду таких же блестящих решений, которые придут в твою нездоровую голову, Кинг будет просто в восторге! Собирайся. Где твоя сумка? Вот эта?       Спорить было бесполезно — да и, признаться, не очень-то и хотелось. Гарри был прав: в таком состоянии она только ошибок наделает, за которые потом головой отвечать. Лучше завтра прийти пораньше и задержаться подольше — уж до завтра-то она точно придет в себя!..       — Гарри, куда мы идем? — удивилась она, обнаружив, что тот направляется вовсе не к выходу на Уайтхолл, откуда ей было удобно добираться домой, а к каминам.       — Ты же не можешь в таком состоянии вернуться домой, верно? — невозмутимо отозвался он. — Так что мы идем ко мне, на Гриммо. Мы с Кикимером тебя выходим и вернем завтра на работу в полном здравии.       — Это удобно?.. — с сомнением уточнила Гермиона.       — А почему нет? — удивился он.       — Ну, ты сказал, что у тебя сегодня свободный день, а они не так уж часто случаются, — осторожно заметила она. — Разве ты не хочешь провести его с Джинни?..       — Нет, — коротко бросил он и, крепко взяв её за руку, шагнул в камин. — Площадь Гриммо, двенадцать!..