wrong choice

      — Сегодняшний день, мне кажется, я запомню на очень долго, — с улыбкой сказал Юнги, выполняя следующий поворот.       — Конечно, даже сомнений нет, — взгляд Су был прикован к уже ночному пейзажу за окном, — день такой классный был: сходили на УЗИ, малыш отлично развивается — всё в соответствии с восемью неделями, и я не сжираю всё подряд и нет токсикоза! Слушай, муж, что ты почувствовал, когда услышал сердцебиение нашего малыша?       — Счастье. Благодарность… Любовь к тебе…       Су довольно улыбался.       — Интересно…       — Что интересно, солнце? — улыбка Юнги стала ещё теплее.       — Кто или что всё-таки запускает сердце… — омега задумчиво посмотрел в окно.       — В каком смысле? — Юнги был заинтересован.       — Ну смотри… изначально это же не ребёнок, а просто клетки, которые делятся. И как-то в процессе этого деления, в этом… хм… скоплении уже разделённых клеток вдруг появляется сердце и начинает биться. Как это сердце знает, что ему пора начать работать? Значит, кто-то или что-то его запускает, не так ли?       Юнги улыбнулся, бросив быстрый взгляд на Су.       — Глубокие рассуждения, я никогда не думал о таком.       — Вот так! А знаешь, что мне Чонгук сказал? — Су повернулся к Юнги чуть более чем наполовину.       — И что же?       — Он хочет метку Тэхёна, а тот всё тормозит что-то. Он сказал, что сегодня прямо-таки заставит его. Знаешь, мне захотелось ему рассказать, что я поставил метку тебе… А потом, в следующую секунду мне стало это так жалко говорить! Да и такое не рассказывают, правда? Всё-таки… ну как это: альфа, а метку носишь.       — Солнце, не неси чушь. Я с большим счастьем и гордостью ношу твою метку. А если ты паришься об этом, то зря — только мы с тобой знаем, что это метка. Для всех остальных это выглядит просто как шрамик от небольшого пореза.       — Ты не говорил Тэ и Тэсу?       — Нет, зачем?       — Ну да… — Су снова смотрел в окно. — Ну и ливень. Как думаешь, ещё рано имя выбирать малышу?       — А у тебя уже есть какие-то на примете?       — Есть одно, которое мне очень нравится. А у тебя разве нет такого? Даже не в плане выбора имени для ребёнка, а просто имя, которое нравится.       — Хм… Не думал о таком. Есть, наверное.       — Скажи! Давай так, я свой вариант всё равно не изменю, а ты подумай ещё минутку и скажи.       Ливень, казалось, стал ещё сильнее.       — Давай. Только мне не нужна минутка. Мне нравится имя Гивон. Я хотел бы, чтобы у нашего ребёнка было такое имя. Оно подойдёт как альфе, так и омеге.       Су заворожённо смотрел на любимого супруга, его глаза кажется ещё никогда не светились таким счастьем.       — Юнги, ты знаешь, что ты просто чудо?! Ка-а-ак?! У меня в голове это же имя! Мне оно всегда нравилось! Я хотел так назвать малыша ещё до того момента, как забеременел в первый раз!       Юнги взял руку мужа и поцеловал пальцы.       — Не представляю, что можно быть более счастливым, — в глазах Су блеснула влага. — Единственное, что бесит сейчас, это то, что я стал реветь от всего на свете! Ну бесит уже, реально! Я не хочу реветь, а реву!       Лицо Юнги тоже украшала счастливая улыбка.       А Су всё продолжал свой страстный монолог:       — Не скалься так! Реально бесит реветь. Я утром полчаса выл, и знаешь почему? Из-за рекламы, сука! Из-за рекламы туалетной бумаги! Там в видео был маленький барашек со своей мамой, и они были такие ми-и-илые, он её легонько ещё боднул в бок, а она к нему прижалось головой, — Су снова стал вытирать слёзы. — Блять, ну вот опять. Бесит!       Омега положил руку на живот.       — Прекращай доводить своего папу до таких приступов, а то к твоему рождению я стану пепельным блондином от всех переживаний. И уже навсегда, потом седину ни одна краска не возьмёт, — Су следом сладко зевнул, устраиваясь удобнее на сидении. — Спать хочу уже.       — Ещё минут двадцать.       — Определённо, сегодня один из самых классных дней. Давай завтра на рынок съездим? Хочу рыбу понюхать и кальмара на обед.       — Давай, — почти в голос засмеялся Юнги.       Бесконечное чувство счастья переполняло обоих. С таким днём даже дождь казался частью праздника этой жизни.       Дождь заливал шоссе непрерывным серым занавесом, а Су и Юнги ехали, утопая в счастливых разговорах об их малыше и планах, чем будут заниматься, когда доберутся домой.       Выполнив очередной поворот на дороге, Су и Юнги заметили, как впереди на встречной полосе другая машина начала резко терять контроль. Водитель не заметил лежащего на асфальте предмета — колесо машины с оглушительным скрежетом налетело на препятствие, мгновенно пробило шину. Машина, потеряв управление, начала дико вилять, словно разъярённый зверь, пытающийся сбросить с себя невидимые оковы.       Юнги, реагируя молниеносно, вывернул руль в попытке увернуться, но уже всё было напрасно. Скорости обеих машин были слишком высоки, чтобы что-то изменить, расстояние между ними сокращалось с невообразимой скоростью. Встречная машина совершила ещё один резкий неконтролируемый манёвр в сторону их авто, и произошло неизбежное.       Удар был мгновенным, сильным и жёстоким. Машина Юнги и Су, словно брошенный камень, подлетела невысоко в воздухе, затем опустившись, начала вращаться вокруг своей оси. Шум ломающегося стекла и скрежет металла заполнили пространство вокруг, создавая оглушительную симфонию разрушений. Машина, словно снаряд, прокатилась по дороге, каждый удар по асфальту сопровождался дождём искр и металлическим скрипом. Время будто замедлило свой бег, каждая секунда растянулась в вечность, пока наконец всё не остановилось, оставив за собой только хаос и шок от произошедшего.       Когда мир вокруг наконец замер, приходя в обычное течение времени, Юнги на мгновение потерял сознание. Его голова гудела после мощного удара, а в глазах расплывались тёмные пятна. Однако инстинкт выживания толкал его к действию, и он резко открыл глаза, пытаясь оценить масштаб автоаварии. Сразу же его взгляд перешёл к Су, который сидел неподвижно рядом, голова его беспомощно завалилась на бок.       Су был весь в крови. Стекающая кровь окрашивала его одежду в тёмно-красный цвет. Кровь сочилась из ран на голове, лице, из-под рукавов. Казалось, что она берёт своё начало из каждого участка его тела.       Сердце Юнги колотилось в унисон с его мыслями — он должен был действовать.       — Су… — едва-едва различимо позвал Юнги.       «Почему подушки не сработали…» — мелькнуло в голове.       Пронзающая боль охватила всё тело Юнги, когда он попытался достать телефон, который отлетел далеко на пол машины после столкновения. Каждое движение, каждый вздох давались ему с огромным трудом, мир вокруг казался размытым от боли, которую чувствовал альфа, а в ушах стоял непрекращающийся разрывающий голову звон.       Он с трудом протянул руку к полу, пытаясь ухватиться за телефон, но его руки будто не слушались его — каждая попытка заканчивалась неудачей. В отчаянии Юнги обратил свой взгляд на панель управления машины, где располагалась кнопка SOS. С последними остатками сил он дотянулся до неё, нажал.       После нажатия кнопки его сознание снова покинуло его. Голова Юнги тяжело опустилась на руль. В его последнем сознательном мгновении мелькнула мысль о том, что помощь уже в пути, значит он сделал всё возможное в этой катастрофе.       Юнги не понимал, сколько времени прошло, пока он был без сознания, но он как будто пробудился от плача маленького ребёнка. И эти отголоски плача малыша стали первым звуком, проникшим через толстую пелену его оцепенения. Этот пронзительный звук наполнил его сознание одной-единственной, непреклонной мыслью: «Мне нужно спасти моего малыша».       Ощущения реальности всё ещё не было, когда Юнги начал приходить в себя. С каждой секундой плач в его голове становился всё громче и настойчивее, словно зов о помощи, который он не мог игнорировать. Собрав остатки сил, Юнги начал выползать из своей машины через выбитое лобовое стекло. Он чувствовал, как каждое движение влечет за собой едва стерпимые муки боли из-за сломанных костей, но болевые ощущения отступали на второй план перед нарастающим чувством ответственности за спасение, как ему казалось, его ребенка.       Юнги даже проигнорировал бессознательного Су, понимая, что его в любом случае нельзя было трогать, он игнорировал свои сломанные кости. Он медленно, но уверенно плёлся на плач ребёнка. Подошёл к отброшенной второй машине, которая была сейчас на обочине. Посмотрел в салон и как-то бессознантельно сразу понял, что люди, которые были на передних сидениях — мертвы. Их позы были абсолютно неестественны, а глаза безжизненны и пусты. Юнги казалось, что он не испытывает никаких эмоций и чувств в этот момент.       Оглядев машину, он заметил на заднем сиденье автокресло, в котором лежал маленький ребенок, совсем кроха, тщательно завернутый в одеялко. Вид этого беззащитного дитя, плачущего и явно сильно напуганного, мгновенно вызвал в Юнги чувство облегчения: «нашёл и спас своего малыша».       Альфа осторожно, но с решимостью протянул руки к ребенку. С каждым движением, с каждым прикосновением к мягкому голубому одеялку с пингвинчиками в смешных шапочках его действия становились все более уверенными. Юнги аккуратно поддержал малыша, стараясь не причинить ему боли или дискомфорта, осторожно вытащил его из автокресла. Держа ребенка на руках, обернутого в одеялко, он почувствовал, как невероятно сильный внутренний зов наполнил его сердце теплом и силой, несмотря на собственную боль и страх.       Прижав плачущего малыша покрепче к своей груди, Юнги медленно направился обратно к своей машине. В этот момент мысль о Су начала пробиваться сквозь плотный туман шока, который всё ещё окутывал сознание. Но всё равно альфа был как будто в бессознательном состоянии, у него не было ощущения реальности, было чувство, что он как будто во сне. В кошмаре.       Ночная трагедия, начала освещаться в сине-красные оттенки мигающих огней подъехавшей машиной скорой помощи и спасателей на место аварии почти одновременно, рассекая темноту своими яркими лампочками. Врачи и спасатели с поразительной быстротой выбежали из своих машин. Один из медиков тут же направился к автомобилю, в котором всё ещё без сознания находился Су, пытаясь добраться до него и оказать первую помощь.       В то же время спасатель подбежал к Юнги, который стоял, крепко держа на руках малыша. Он попытался аккуратно забрать ребенка, чтобы осмотреть и убедиться, что с ним всё в порядке. Однако Юнги, переполненный эмоциями и инстинктивным желанием защитить малыша, вцепился в него мертвой хваткой.       — Мой!.. Мой ребенок! Зачем… почему вы забираете моего ребенка?! — голос Юнги звучал глухо и отчаянно в ночном кошмаре.       Крепкий альфа-спасатель, удивлённый такой реакцией, но быстро поняв, что тот был в глубоком шоковом состоянии, попытался мягко успокоить Юнги, объясняя необходимость:       — Мы здесь, чтобы помочь, пожалуйста, дайте нам убедиться, что с ребенком всё в порядке. Мы должны проверить его, какое у него имя?       Юнги смотрел стеклянными глазами на спасателя и прошептал:       — Гивон… — Юнги, чувствуя смесь страха и безопасности, медленно-медленно ослабил свою хватку, позволяя спасателю аккуратно взять ребенка.       Шок, охвативший Юнги после аварии, заглушил полностью его сознание. Мир вокруг стал размытым и неясным, будто он смотрел на него сквозь густой туман. Он вообще не различал, что происходит вокруг, действуя исключительно на автомате, подчиняясь только внутренним, абсолютно неосознанным импульсам.       В его голове пульсом бился лишь один образ — их маленький малыш, о котором Су только что говорил с такой нежностью и любовью: «На снимках узи наш малыш такой славный, правда?! Такой сладенький пирожочек! А как родится будет самой вкусной булочкой! Уверен, будет сложно не съесть его.» Эти слова, повторяющиеся как мантра, стали последней ясной мыслью в его ошеломлённом сознании. Они звучали снова и снова, словно якорь, удерживающий его на грани реальности.       Когда спасатель попытался забрать ребенка, Юнги, не осознавая своих действий, инстинктивно сопротивлялся — защищал. Его реакция была прямым отражением шока и боли — он не мог понять, почему кто-то пытается отнять у него малыша, доказательство его разговора с Су. Сознание в шоковом состоянии было уверено, что это их с Су ребёнок.       Как раз в этот момент спасатели принялись резать дверь покорёженного автомобиля, чтобы достать Су, Юнги всё ещё прижимал плачущего малыша, не отдавая его спасателю. Но вид Су, покрытого почти полностью кровью и неподвижного, словно кинжал изрезал пелену шока, окутывающего его сознание.       В этот момент каждый звук аварийных машин, работающих инструментов, каждый блик света от мигающих лампочек и крики спасателей стали нестерпимо реальными. Юнги вдруг резко ощутил, что воздух был пропитан запахом металла и крови, и каждый крик малыша напоминал альфе о жестокой действительности, которую он как будто пытался игнорировать до этого. Когда спасатели, с напряжением на лицах, аккуратно начали вытаскивать без сознания Су из помятой машины, Юнги уже почувствовал, как земля стала уходить из-под его ног.       Вид мужа, который был практически весь в крови и по прежнему без сознания, выдернул резким рывком Юнги в реальность. Он как будто очнулся от бреда, который его поглотил.       — Су… Мой Су… — Юнги перевёл испуганный взгляд на ребёнка, потом на спасателя.       — Я позабочусь о вашем ребёнке, — сказал тот.       Руки Юнги, крепко прижимавшие к себе малыша, наконец ослабли окончательно, когда альфа-спасатель начал аккуратно забирать его. Сердце Юнги колотилось бешено, голова гудела от стресса, шока и боли, он почувствовал, что сейчас потеряет сознание и он инстинктивно схватился за плечо спасателя. …       Юнги пришёл в себя, чувствуя, как сознание возвращалось к нему медленными волнами. Он постарался осмыслить, где находится, осмотрелся по сторонам. Белые стены больничной палаты, писк мониторов, подсоединенных к его телу — все это постепенно возвращало его к реальности и к тому, что произошло. Обрывки воспоминаний перед аварией мелькали в его голове, как кадры из фильма, которые только добавляли беспокойства.       Боль охватила его тело, она нарастала с каждым движением, с каждым вздохом. Юнги постарался прислушаться к своим ощущениям, стараясь понять, какие травмы он получил, но боль не позволяла сконцентрироваться. Она разбивала мысли на осколки, мешая ощутить что-либо целостное.       Осознав, что самостоятельно встать или вообще что-либо сделать у него не получится, Юнги с трудом потянулся к кнопке вызова медсестры, расположенной совсем рядом на панели у кровати. Слабым нажатием он позвал помощь, и вскоре в палату вошли медсестра в сопровождении врача.       Не здороваясь, Юнги сразу хрипло спросил:       — Су, мой муж, как он? Как наш ребёнок?! Они в порядке?       — Давайте начнём с вас.       — Нет. Как Су? Как наш ребёнок? У Су восьмая неделя.       — Как скажете, — врач выдохнул, — давайте начнём с вашего супруга. Самое важное — он стабилен и его жизни ничего не угрожает. У него открытый перелом руки, его уже прооперировали, сотрясение мозга, перелом голени, многочисленные гематомы по всей правой стороне тела.       Врач замолчал. Давящая тишина, казалось, говорила сама за себя.       Юнги шёпотом спросил:       — Ребёнок?..       — Мне очень жаль…       Врач хотел вероятно продолжить дальше и сказать, что случилось, но Юнги лёгким жестом руки остановил его. И буквально через пять секунд попросил:       — Оставьте меня одного.       Врач понимающе кивнул.       — Когда будете готовы продолжить разговор, просто нажмите на кнопку.       Юнги будто не слышал, он смотрел в одну точку перед собой.       Как только дверь за врачом закрылась, в палате раздался страшный звериный вой. Горе и отчаяние Юнги прорвались наружу в виде пронзительного нечеловеческого крика, от которого могла бы остановиться кровь в жилах. Он захлёбывался слезами, каждая из которых была полна бесконечной болью и отчаянием. Воздух вокруг него стал плотным и тяжёлым, вся атмосфера палаты пропиталась его страданиями.       Юнги сжимал кулаки так сильно, что кожа на костяшках побелела, а ногти впились в ладони до крови. Казалось, что кости пальцев хрустели под невыносимым давлением его напряжённых рук. Руки его тряслись в судорогах невыразимой агонии. Юнги был настолько поглощён своей душевной болью, что даже острая и резкая боль от сломанных рёбер казалась ему незаметной.       Казалось, что невыносимое горе привело его к краю пропасти, где сама смерть, словно мрачная грустная подруга, сидела на краю его кровати и протягивала свою холодную руку в жесте успокоения и поддержки. В этот момент Юнги даже захотелось протянуть ей свою руку, потому что боль, которую он испытывал, казалась невыносимой, она выходила за пределы человеческого восприятия. Казалось, что ни один человек, ни одно живое существо не может выдержать такого, чтобы потом продолжить жить. Хотя бы просто существовать после… Юнги испытывал такую боль, о которой говорят: «даже врагу не пожелаешь».       Его душа была абсолютно раздавлена весом этой трагедии.       …       Как только врач вышел из палаты, он быстро подошёл к сестринскому посту. Его лицо было напряжённым, глаза будто бы отражали сочувствие и боль его пациента.       — Подготовьте мне два миллиграмма лоразепама, — сказал он, делая акцент на конкретную дозировку мощного седативного средства, которое обычно применяется для крайне напряженных или агрессивных пациентов.       Медсестра, взглянув на врача, немного растерялась.       — Но, это же очень много, — возразила она, осознавая, что такая доза может быть слишком сильной.       — Именно это ему и нужно, — твёрдо ответил врач, не оставляя места для сомнений. Он знал, что учитывая физическое состояние и эмоциональную нагрузку Юнги, такая доза была необходима для того, чтобы стабилизировать его состояние и предотвратить дальнейшее ухудшение.       Спустя пятнадцать минут, чувствуя, что тяжесть состояния не уменьшается, а лишь увеличивается, Юнги вновь вызвал врача. Когда дверь палаты мягко открылась, и тот вошёл, он остановился на пороге на несколько секунд, словно колеблясь. Его взгляд упал на Юнги, который всё так же лежал на кровати, но врач мог бы поклясться, что перед ним был человек, который за пятнадцать минут будто бы постарел на лет десять, не меньше.       Юнги выглядел так, будто он проскитался по миру несколько вечностей. Его лицо было усталым и измученным, а в глазах тускло плескалась боль — океаны горя, которые он не пытался скрыть, которые неумолимо рвались наружу.       Врач подошёл к Юнги, ощущая, как тяжело стало дышать воздухом в этой палате — каждый вдох здесь был насыщен тихим отчаянием.       Врач ввёл успокоительное.       — Теперь поговорим о вашем состоянии.       — Какая сейчас вообще разница, что со мной…       — У вас сломаны два ребра, сотрясение и было сильное рассечение на щеке, пришлось наложить шестнадцать швов.       Взгляд альфы пустой, отрешённый, безжизненный.       — Я хочу к нему.       — В вашем состоянии двигаться не рекомендуется. — Но после короткой паузы врач продолжил: — Мы его переведём к вам в палату, как он проснётся. Так подходит?       — Да, спасибо. Он знает?       — Про выкидыш?       Юнги едва заметно кивнул.       — Нет. Он ничего не знает, потому что поступил без сознания, потом была операция. Сейчас он ещё спит. Думаю, что придёт в себя примерно через час.       — Не говорите ему ничего, я сам.       — Я не могу умалчивать о его состоянии, если он спросит.       — А можно тогда его сейчас привести сюда?       — Я бы не хотел этого делать.       — Пожалуйста… Вы же говорили, что он стабилен. — И вслед шёпотом, потому что говорить стало невероятно больно: — Пожалуйста…       — Хорошо. …       Когда Су открыл глаза, он чувствовал такую тяжесть и «поломанность» тела, будто его несколько раз переехала машина. Острой боли он не чувствовал, она как будто доносилось через какую-то приглушённость. Как будто была отдалённая. Су сразу почувствовал, что его рука и нога были неподвижно зафиксированы в гипсе.       Однако физическая боль блекла на фоне другого, более глубокого и страшного осознания. Су понял, что больше они с Юнги никого не ждут. Эта мысль пришла к нему неотвратимо и ясно, она не требовала подтверждения словами врача. Его сердце сжалось от горечи понимания, он чувствовал, как его душа наполнилась тоской и безысходностью.       Лежа в тишине палаты, Су тихо, почти беззвучно плакал. Горячие слёзы медленно стекали по его вискам, иногда затекая в уши, но он этого не чувствовал. В этот момент ему хотелось лишь одного — не чувствовать ничего. Боль его сердца и души была так велика, что всё остальное утратило значение, оставив его наедине с горем и тихой печалью, которая мягко окутывала его, не оставляя ни малейшей надежды на освобождение.       Когда Су немного пришёл в себя после первого шока осознания, он начал медленно осматриваться в поисках кнопки вызова медсестры. Его движения были медленными и неуверенными, каждый жест болезненно напоминал о пережитом.       В этот момент дверь палаты открылась, и вошёл врач. Он остановился на пороге на несколько секунд, слегка взволнованный неожиданной картиной: омега, которого он ожидал увидеть ещё в глубоком сне от медикаментов, уже проснулся и пытался что-то сделать. Врач на мгновение показался растерянным.       — О, вы уже проснулись, — произнёс он, подойдя ближе к кровати. В его голосе звучала нотка удивления и облегчения. — Я не ожидал, что вы придёте в себя так быстро. Как себя чувствуете?       Врач быстро взглянул на мониторы, отслеживающие состояние Су.       — Я больше никого не жду, верно? — тихо, сквозь слёзы спросил Су.       — Вы можете снова забеременить. У вас нет внутренних повреждений, которые бы мешали планированию будущей беременности, — уверенно ответил врач.       — Как мой муж, Юнги? Мы были вместе в машине.       — Состояние его стабильно, жизненно важные показатели в норме, угрозы для жизни нет.       Су прикрыл глаза и глубоко вздохнул.       — Слава богу… Он уже знает?       — Он попросил, чтобы мы перевели вас в его палату, когда вы проснётесь. Хотел сам с вами поговорить.       — Как его состояние? Что с ним?       — У него два сломанных ребра, сотрясение мозга и рассечение на щеке, требовалось наложение шестнадцати швов. У вас же была операция по поводу открытого перелома руки и закрытый перелом голени, также сотрясение.       — Ощущение, будто меня переехала машина пару раз…       — Если вы ощущаете сильную боль, я могу предложить дополнительное обезболивающее. Нужно?       — Не отказался бы…       — Что вы думаете о переезде в палату к вашему супругу?       — Я… хотел бы… но я не хочу сразу обсуждать всё. Не знаю, как объяснить… Можно ли организовать так, чтобы меня перевезли к нему, и через час я смог бы просто проспать весь следующий день? Можете мне вколоть снотворное?       Врач, мужчина средних лет, нахмурился и задумался на мгновение.       — Думаю, это разумное решение для вас обоих. Тогда мы вас переведём к нему в палату, и если спустя час у вас всё ещё будет потребность в том, чтобы «проспать» какое-то время, просто вызовите меня.       — Спасибо.       …       Когда Су привезли в палату к Юнги, момент встречи был переполнен тяжёлым молчанием, которое говорило больше, даже кричало громче, чем любые слова. Глаза Су были опущены, в нём не было сил поднять свой заплаканный взгляд на бесконечно любимого и до невозможности истерзанного мужа. Но как только он всё-таки поднял глаза и встретился взглядами с Юнги, время будто остановилось.       Юнги лежал на больничной койке, его взгляд был полон тихого отчаяния, отражая физическую боль и глубокую эмоциональную рану от потери, которую они сейчас разделяли. Су чувствовал, как его сердце сжималось при виде Юнги в таком состоянии.       Их кровати поставили максимально близко, как только это было возможно, и Юнги сразу же медленно протянул руку Су, несмотря на болезненность каждого движения. Су осторожно взял её в свою, его дрожала так сильно. Они оба знали, понимали без слов, что произошло — потеря той маленькой жизни, которая только начинала расти в Су, нанесла обоим незаживающую рану в их сердцах.       Медсестры, почувствовав напряжение и тяжёлое горе в палате, тихо вышли, оставив их наедине. Ни Су, ни Юнги не произносили ни слова. Не было нужды в словах, чтобы выразить глубину их чувств. Они просто лежали, слабо держась за руки, пока слёзы стекали по их лицам.       Это молчание говорило всё за них. Это было громче, чем могли бы быть любые слова. В этот момент, в этом молчании, они разделяли своё горе, утешая друг друга своим присутствием, лёгким прикосновением родной руки, позволяя печали омыть их утрату.       Прошло уже минут двадцать и Су решил нарушить молчание:       — Юнги, как ты? Врач сказал, что у тебя сломаны рёбра. Это больно? Хочу сравнить, как это по ощущениям со сломанной рукой или ногой, — омега постарался растянуть губы, но получилась жалкая пародия на улыбку.       — Прости меня…       — Ты не виноват ни в чём, о чём ты вообще говоришь.       — Прости… Это я убил нашего ребёнка, — у Юнги снова начался приступ беззвучных слёз. — Это я виноват… Лучше бы я…       — Прекрати, — жёстко ответил Су, — как ты можешь быть виноват в том, что у них пробило колесо?! Ты же сам видел, как машина их стала вилять. Юнги! Хватит! И вообще, ты выбрал бы оставить меня одного беременного? Ты оставил бы меня одного без моего истинного альфы в этом ужасном мире?! Ты бы это выбрал?!       — Если бы это спасло жизнь нашего ребёнка — да, — убито и глухо ответил Юнги.       — Вообще неизвестно, что было бы с ребёнком ещё… та история с Сэмом, ещё и авария эта… Стресс такой и травмы…       Юнги молчал.       — Юнги… Я знаю, что ты не веришь сейчас, но просто послушай, — Су сжал руку мужа так крепко, как только мог, — мы выздоровеем, восстановимся, и если ты всё ещё будешь хотеть, мы попробуем снова.       В этот раз Су взял на себя роль того, кто поглощал всю боль. Он её поглощал и как будто рассеивал. По какой-то непонятной ему причине, он абсолютно чётко понимал, что Юнги не справится без него сильного. Су чувствовал, что сейчас он должен быть для мужа непоколебимой опорой, его поддержка и любовь должны стать Юнги внутренней опорой, чтобы тот не сломался.       — Юнги… Я люблю тебя… Просто помни об этом, пожалуйста. Особенно сейчас, ладно?       После этих слов альфа кажется переломился полностью, но в то же время, он как будто получил разрешение на это — быть уязвимым без осуждения. Он громко всхлипнул и затаил дыхание. Су даже резко обернулся на него, чтобы проверить взглядом, что с мужем всё в порядке.       Резко перестав плакать, Юнги несмело произнёс:       — Ребёнок… Есть ребёнок… в одеялке с пингвинами… они в смешных шапках ещё были…       Су стало страшно, он подумал, что муж сошёл с ума, он нажал на кнопку вызова медсестры.       — Су… я вытащил ребёнка из машины, малыш совсем. Есть ребёнок! — Юнги почти захлёбывался словами.       В палату вошёл врач, Су кивнул ему.       — Вы говорили, что дадите нам лекарство, чтобы боль отпустила…       Юнги практически вскрикнул на врача:       — Где ребёнок?! Что с ним?!       — Какой ребёнок? — уточнил врач.       — Я вытащил из машины совсем кроху, ему от силы был месяц наверное, он чуть больше моей ладони был! В одеялке с пингвинами!       Врач обеспокоенно посмотрел на Су, потом на Юнги.       — Господин Мин, вы поступили к нам в больницу вдвоём, вместе с вашим супругом.       — Нет! Был ещё ребенок! Пингвины были в смешных шапках! Он был завёрнул в одеяло с ними! Он плакал так сильно, а я его прижимал к себе…       — Хорошо, я постараюсь связаться с бригадой, которая вас привезла и уточнить о ребёнке.       — Доктор, — обратился Су, — а те, кто был во второй машине, они… выжили?       — Нет. С места аварии привезли только вас двоих.       — Был ещё ребенок… — тихо, но уверенно снова проговорил Юнги.       — Я постараюсь выяснить это, господин Мин, — спокойно отозвался врач. Он вопросительно снова посмотрел на Су, тот ему кивнул. — Хорошо, я тогда прямо сейчас этим займусь, оставлю запрос, чтобы со мной связались, если в какой-то больнице обнаружится новорождённый в одеяле с пингвинами, на которых смешные шапки. Верное описание? — спокойно и абсолютно без издёвки и сарказма уточнил врач у альфы.       — Вы это сказали, как будто у него поехала крыша, но это не так. Ребёнок был.       — Если бы у меня были бы сомнения в вашем психическом состоянии, вы были бы в отделении на этаж выше, в психиатрии. Господин Ли, обезболивающее вам больше не рекомендуется, поэтому я могу вам предложить препарат, который расслабляет мышцы и снимет зажатость. Что скажите?       — Да, пожалуйста. Потому что всё равно всё болит… А Юнги тоже можно его? Ему тоже больно…       — Да, хорошо, сейчас.

* * * * *

      — Да, Чонгук-и, конечно приезжайте! Буду вам очень рада! И если Тэсон захочет, его тоже позовите с собой. — Женщина на несколько секунд замолчала, но потом продолжила: — У вас же всё в порядке?       — Да, мам, всё хорошо, — улыбался Чонгук, — мы вдвоём с Тэхёном приедем, Тэс в Пусане сейчас. Он встретил своего истинного и они живут там сейчас.       — О! Какие замечательные новости! Дорогой, у меня вторая линия, кто-то звонит.       — Да, давай! До завтра тогда!       — Целую, дорогой!       Женщина переключила вызов.       — Да, слушаю.       Но в ответ была только тишина.       — Алло! Вас не слышно, — позвала она в трубку, но в ответ последовали лишь короткие гудки.       В это время, когда она уже вставила ключ в замочную скважину двери своего дома, за её спиной раздался голос:       — Добрый вечер, Лили.       Женщина резко обернулась, её взгляд пересекся с взглядом привлекательного мужчины. Его улыбка, наполненная обаянием, вызвала у Лили неприятный холодок по позвоночнику.       — Добрый, мы знакомы? — произнесла она, стараясь скрыть волнение.       — А… значит вот так? — мужчина улыбнулся ещё шире. — Тогда… давайте познакомимся! Я — Минхо.       — Благодарю за проявленное внимание и интерес, но я не заинтересована в знакомствах, всего доброго.       Лили уже открыла дверь, но Минхо решительно прижал ладонь к ней, заставляя дверь снова закрыться с силой.       — Лили… Нам нужно поговорить.       — Нам? Уверен?       — Хорошо. Мне.       — Время сколько прошло, а ничего не изменилось… — с горечью в голосе произнесла она, — тебе… нужно именно тебе.       — Ты хочешь поговорить о том, что было тогда или о том, что сейчас?       — Я не хочу говорить ни о чём с тобой. И думаю, что это самое верное решение, раз прошло двадцать пять лет, за которые ты ни разу не появился в моей жизни.       — В вашей жизни… — аккуратно поправил Минхо, его взгляд взволнованно скользил по лицу Лили.       — Извини, Минхо, — женщина ответила мягко, но с уверенностью, — незнакомых мужчин в дом я не приглашаю. — Её взгляд упал на руку мужчины, где блестело обручальное кольцо, и она добавила: — Езжай к семье, они тебя наверняка ждут. А тут тебе никогда не будут рады. Всего доброго.       Лили быстро открыла дверь и вошла внутрь, за ней раздалось двойное щёлканье замка.       — Лили… — громко произнёс мужчина под дверью, — я не уйду, хочу поговорить. — Минхо уселся на крыльце небольшого дома. — Я буду здесь до тех пор, пока кто-нибудь из наших сыновей не придёт, или пока ты сама не выйдешь. Если первым я встречу кого-то из них, то вопросов будет ещё больше. Я же скажу, кто я… И это не угроза! Я правда хочу с ними познакомиться и быть в их жизни, точно так же, как и чтобы они были в моей.       Спустя минуты семь Лили вышла и села рядом на крыльце.       — У меня только один сын.       — Были же близнецы…       — Роды были очень сложны. Один из близнецов не выжил, сама была в реанимации несколько дней.       — Насколько я помню, омеги были?       — Да.       — Как назвала?       — Чонгук.       — Я хочу с ним познакомиться.       — Зачем? Очевидно же, что зачем-то, а не потому что ты вдруг вспомнил, что у тебя есть ребёнок.       — А что, если я скажу, что осознал, что был все эти двадцать пять лет мудаком и теперь хочу всё исправить?       — Исправить? Ты сможешь вернуть ребёнку отсутствующего отца в его детстве?       — Нет, но могу теперь присутствовать в его жизни. Мне кажется, это тоже важно. Что ты говорила ему, когда он спрашивал обо мне?       — Правду.       — Так и говорила, что бросил тебя беременную?       — Почти. Говорила, что ты погиб. Подумала, что образ отца так будет выглядеть немного благороднее.       — Благодарю, — чуть улыбнулся Минхо.       — Я понимаю, что мои слова ничего для тебя не значат, но я не хочу, чтобы ты знакомился с Чонгуком. Не хочу, чтобы он тебя знал.       — Лили… — мужчина взял женщину за руку, но она изящным движением освободилась из тёплого прикосновения.       — Он — мой ребёнок. И сейчас я могу дать ему очень многое.       — Но ему этого ничего не нужно, поверь. Самое ценное у него уже есть. А ты уже никогда и ничего не восполнишь из того, что было необходимо когда-то.       Лили поднялась, подошла к двери.       — Если он тебе правда так дорог, и у тебя вспыхнула отцовская любовь к сыну, оставь нас, пожалуйста, в покое. Просто исчезни и не появляйся, как ты это успешно делал все эти двадцать пять лет.