Голуби на тепломагистрали

Дуло холодит тебе пасть. Ты касаешься языком аккуратного железного ободка, пуская слюни. Посмотри, какое жалкое существо глядит на тебя из зеркала. Существо, больше похожее на раздутый труп утопленника, чем на человека. Хлюпающее рыдание ты проглатываешь вместе со вкусом металла. Твои жёлтые кости, облепленные мясом — не тело, а мешок. Как только вселенная допустила, чтобы ты появился на свет? Вот такой, унылый уродец, предающийся бытовому алкоголизму, когда ему становится скучно. Дуло неприятно клацает в зубах, когда у тебя начинают трястись руки. Так тебе и надо. Кто это сказал? Твоя совесть, будь она у тебя. Но я хуже. И кто ты? Я — правда. Засунь пистолет поглубже, а когда станет трудно дышать, сними предохранитель. Пуля просится наружу. Я хочу умереть. Зачем ты говоришь мне это? Пытаешься убедить самого себя в обратном? Или в том, что твоя смерть точно вызовет в ком-то отклик? Я знаю, что ты хочешь. И чтобы это случилось быстрее, напомню тебе, что у твоей могилы будет пусто. Твоя диафрагма подпрыгивает в судороге. Лёгкие рывками надуваются, как полиэтиленовые пакеты. Тебе *больно*. Горячие крупные капли бросаются вниз по щекам. И ты бросайся. Я больше не хочу... Так быстро передумал? Испугался одиночества? Слушай, тебе будет плевать на одиночество, когда тебя уже не будет на этом свете. Это больно? То, что ты делаешь с собой сейчас — больнее. Но ты это знаешь и без меня, просто не можешь перестать. Наказываешь себя за то, что видишь в зеркале. Тогда спокойной ночи? Спокойной вечности, Гарри. Кто такой Гарри? Это ты. Тебя так назвал сегодня твой коллега, вроде бы. Но я больше не уверен, что в тебе осталось что-то от «Гарри», соплежуй. Что-то *человеческое*, что-то, достойное имени. Значит, я — что-то безымянное. Что-то бесформенное и жаждущее своей кончины, да. Не заставляй судьбу ждать. А как звали моего коллегу? Это не важно. Чёрный океан поглотит и его имя, если не испугается нимба над его головой. Значит, он не человек? Нет, человек. Не человек — ты. Ты — что-то, заключённое в тело. Тоже не человеческое, умирающее, беспомощно хлопающее крыльями, снова теряющее память. Я помню. Хруст оранжевого нейлона его куртки, запах соснового одеколона и автостоянки. Что-то маленькое и синее и две ручки на поясе, огонёк сигареты, заключённый между его пальцами. Абрикосовое чувство, тонущее в радиопомехах. Любовь. Или рвотный позыв, они похожи. Ты вытаскиваешь дуло изо рта, а за ним тянется судорожный вздох. Ты хочешь бросить пистолет на пол, но он взведён и, вероятно, прострелит тебе ногу. Несколько секунд ты борешься сам с собой, а потом кладёшь его в раковину. И что ты делаешь? Вдохновился сказками про любовь? Он сейчас далеко и не поможет тебе уснуть. Не поцелует на ночь и не придушит твою печаль. Значит это случится завтра? Не случится. Ты же не хочешь, чтобы он увидел тебя таким? Узнал, что ты уснул только от того, что выплакал себе все глаза? Агатовые. Это его глаза. Те, которых тебе никогда не увидеть. У тебя они... Не смотри. В разбитом зеркале их восемь, как у паука. Зелёные. Красные и шальные. И он их ненавидит. Сколько я выпил? Ты не помнишь. Ты сорвался. Возьми пистолет и давай с этим заканчивать. Ха! У тебя две пули. Ты как будто боялся промазать, когда заряжал его, хотя промазать было бы сложно. Знаешь, как это бывает? Не знаю, ещё никто не стрелял в себя из табельного. Но пытался. Кто? Человек с рытвинами на лице. Кто-то знакомый? Твой бывший напарник. Его имя ты тоже забыл. Опять. Самый близкий к вечной темноте из всех людей в мире. Он плакал и смеялся, сверкая морщинкой между бровей, но всё равно умудрялся выглядеть достойнее, чем ты. Но если я помню это, значит я забыл не всё. К чему ты хочешь подвести себя этой мыслью? К тому, чтобы не возвращаться к пистолету? Дай-ка я скажу тебе кое-что, Гарри. Влачить своё жалкое существование можно и без знаний об именах, можно вполне уживаться и с образами, вместо настоящих людей. Но так слишком сложно, а ты привык идти по пути наименьшего сопротивления. Вспоминать — отнимает слишком много сил. Ещё хуже, когда ты не знаешь, когда сорвёшься в следующий раз. Помнишь, как человек с нимбом пытался тебя спасти? Нет. Он дал тебе оружие, Гарри, ради дела, а ты засунул его себе в рот, как сейчас. Он тут же вмёрз в землю, как будто бы его палец был на курке, а не твой. Он просил тебя остановиться: «Боги», — думал он, — «Неужели, всё настолько плохо?» Тогда вдвойне стоит отказаться от этой идеи. Я не хочу больше никого разочаровывать. Дело не в разочаровании, но если тебе хочется думать, что в нём, ты уже разочаровал всех, кого только было можно. Тогда я стану лучше. Рядом с человеком с нимбом хочется быть лучше. Если бы только ему хотелось быть рядом с тобой. Это не так? Ты не знаешь, но у тебя есть все основания предполагать, что это так Почему ты говоришь так, будто так для меня лучше, а сам называешь меня жалким соплежуем? Ты отвечаешь на мои вопросы — «не важно» и призываешь меня к самоубийству. Как я вообще могу тебе верить? Сколько мы уже здесь торчим? Ты поворачиваешься, чувствуя головокружение. Твой расплывчатый взгляд касается часов далеко на столике. Красные огоньки мелькают, пропадая на секунду, ты будто перелистнул страницу во времени: на часах 2:24. Та самая любовь, похожая на рвотный позыв, пронзает тебя и ты, не чувствуя под собой пола, рефлекторно поджимаешь колени, больно ударяешься локтями об ободок унитаза. Бурые комки выталкивает из тебя судорогой. Засаднило горло, зарезалось в глазах. Почему любовь такая жестокая? Потому что ты запил её спиртом. Я пойду к нему. Сейчас он будет меньше ненавидеть меня. Тебя можно за квартал отследить по перегару. Насколько ты помнишь, он будет совсем не рад. Тем более ночью, подумай головой, хоть раз, а не жопой, Гарри. Что вы будете делать? Тебе, если честно, плевать. Тебе хочется всего что угодно, лишь бы не оставаться одному, а идти на свет его нимба проще всего. Ты как муха, бьющаяся о стекло фонарного столба. ЗАЖИГАТЬ. Отъебись от меня. * * * Что-то новое. Ощущение такое, будто ты летишь, а на деле ты пружинишь на подкашивающихся ногах. Ты верно рехнулся притащиться сюда пешком, и пожалеешь, что не остался в квартире. Там одиноко. Тебе всегда одиноко. Ты старый и скучный, и даже когда ты думал, что умираешь, в качестве последних слов ты жаловался, что с тобой никто не хочет зажигать. В двадцати километрах от твоего дома живёт твоя родственная душа, но и она не будет рада. Ты вопишь как оглашённый, вызывая в воздухе дрожь. Ты вспомнил имя. — КИМ! НАС ЖДЁТ ЛУНА! В ответ на это — тишина, кто бы мог сомневаться. Но ты, богом отмеченный интеллектуал, продолжаешь драть горло. — КИМ! КИМ! КИМ! Как ёбаный попугай. — КИМ! КИМ! САМОЕ ВРЕМЯ ЗАЖИГАТЬ! В этот раз у него не получится оградиться от тебя дверью. — КИМ! ТЫ МНОГОЕ УПУСКАЕШЬ, ПРОСТО ЛЁЖА В КРОВАТИ! Интересно, что он упускает. Здоровый сон? — О, боже. Потирая ладонью лоб, Ким высовывается из окна третьего этажа. Ты отшатываешься, будто разбудил его не нарочно, но сразу после твоё оплывшее лицо ещё более искажает улыбка. Свет его нимба озаряет всю улицу. — КИМ! ПОЕХАЛИ КАТАТЬСЯ! — Сколько сейчас времени? — он спрашивает из вежливости, часы на его левой руке уже сказали ему о том, насколько ты безрассудный, — Что вы здесь делаете? — Я ПРИШЁЛ ПОКАЗАТЬ ТЕБЕ ЛУНУ! — ты размахиваешь бутылкой над головой, стараешься задеть ею огромный круг в облаках. Покачиваешься, когда магнитофон на твоём плече тянет тебя влево. — Вы *пришли* сюда? — даже издалека ты различаешь на его лице шок. — ДА! И НЕ ЗРЯ ВЕДЬ? ВЫХОДИ, КИМ! — Вы издеваетесь? — он привык ко всякого роду бестактности, но ты — особый случай. Ты отплясываешь на границе невозможного, будто там твой частный клуб, и он уже не может на это злиться, это за гранью его восприятия. — Я ПРЕДЛАГАЮ ОТОРВАТЬСЯ, ЧТО В ЭТОМ ПЛОХОГО? И Я ПРИНЁС МАГНИТОФОН! — Гарри, завтра рабочий день! — он пытается вразумить тебя, но голос разума в тебе атрофировался с первым глотком. Ты перестаёшь слышать собственный голос, когда опьянение заставляет тебя обрушить на него целый вал «очень весомых» аргументов в пользу ночной прогулки. И всё это криком. Среди них всех твой мозг успевает обработать лишь несколько: свежий воздух, смена обстановки, и твоё смертельное одиночество. Ты не вполне понимаешь, зачем тыкаешь себе в висок где-то посреди своей речи, но Ким выглядит обеспокоенным. Ты только что сказал ему, что хотел застрелиться, мой мальчик. После этого он уже не в силах контратаковать. Свет его нимба огибает вытянутую вперёд ладонь. — Ладно-ладно! Дайте мне пять минут. — УРА! ДА! Я ЗНАЛ ЧТО МЫ КАК НАСТОЯЩИЕ СВОДНЫЕ БРАТЬЯ, КАК... Э-Э... Что-то там с душой! Ким уходит вглубь квартиры, со скрипом закрывается балконная дверь. — Я БУДУ ЖДАТЬ ТЕБЯ ТУТ, КИМ! ПОД ЛУНОЙ, КИМ! В окне ниже на этаж загорается свет. — О-О, ЭТО БУДЕТ САМАЯ ЧТО НИ НА ЕСТЬ *ДИСКО* НОЧЬ, КИМ. Грузная женщина открывает окно. Позади неё плач младенца. — А ну, бомжара, проваливай отсюда! Ещё один голос пробуждается в твоей голове. Ты трезвеешь. Сумрак: Второй этаж. Если метнуть бутылку, долетит. Действуй, ты есть закон! — Я не бомжара! Я — закон! И ещё один. Эмпатия: Даже в своём пьяном беспределе ты замечаешь, насколько глубокие у этой женщины синяки под глазами. Кажется, она не спала уже несколько ночей из-за детского плача. Может, сделаем хоть что-то полезное? — Ладно, простите, я больш-ше не буду. Я буду *шёпотом* зазывать своего... Пауза, ты снова повышаешь голос: — …БРАВОГО НАПАРНИКА Кима Кицураги на танцы под луной! Ким точно слышит это через открытую форточку, но мысли прекратить у тебя не возникает. Через несколько секунд открывается второе окно — рядом. Тоненькая женщина в шапочке для сна высовывается на улицу. — Лизочка, кто это? Тебе мешает? — Говорит, что он — закон! — первая некрасиво тычет в тебя пальцем. Всё твоё тело содрогается в приступе неожиданно пришедшей ярости. — Да, я — закон! И вообще, вы знали, что некрасиво высовываться посреди ночи из окон и так разговаривать? Я арестую вас за... За нарушение правопорядка! Это *тебя* нужно арестовать за нарушение правопорядка. — Я пришёл к своему напарнику по поводу очень важного дела, и вы задерживаете следствие! Ты всё ещё кричишь, хоть и немного презираемый совестью. Противоречия — твой конёк. — Господи, ну что ж такое! Уже и полиция спать не даёт. Прекратите же кричать! — Ки-и-им! — твой крик, как раскат грома, повисает в воздухе. За ним ты не слышишь, о чём зашептались женщины, улавливаешь только: «снова к нему». В этот момент из-за двери в обколотой рыжей краске выныривает Ким. Он делает вид, что не замечает полуночного сборища и целенаправленно идёт к тебе. Болевой порог: Беги. Беги! Он сейчас убьёт нас. Ким и вправду выглядит сурово, скорее всего, из-за того, что успел поспать от силы три часа. Это припугивает тебя, и на время ты наконец возвращаешь себе контроль над разумом. — К-Ким!!! Ким! Ой, Ким, привет… Я тебя ждал, ты видел с балкона? Ким надел первое, что попалось под руку. Потёртую чёрную куртку и какой-то свитер неясного в темноте света. Шёпот за его спиной продолжается. Ты слышишь, как женщины кидают ещё парочку не совсем приличных замечаний о Киме и захлопывают окна. — Детектив, — он серьёзен как никогда, пытается воззвать к остаткам здравого смысла в тебе, — Вы ведь знаете, что вам завтра на работу? Он уже спрашивал, но ему приходится сделать это ещё раз, прежде, чем поставить тебя на место. Ты прерываешь его, заглядывая за его спину. — Э-Э! Что вы там сказали?! Это мой напарник! Авторитет: Ты собираешься с силами и действительно хочешь бросить бутылку в окно одной из дамочек. Замахиваешься, чтобы показать, кто тут главный. Координация (неудача): Ты настолько пьян, что твои руки готовы отвалиться. В тебе есть силы на то, чтобы хорошо замахнуться, но чтобы кинуть — нет. Ким успевает только дёрнуть руками, когда ты со всей мочи попадаешь не в окно, а в свою ногу, ударяя по ней, как дубинкой. Ты подпрыгиваешь и скулишь от боли. Магнитофон с грохотом падает на асфальт вслед за вылетевшей из рук бутылкой. Ни тому, ни другому уже не помочь. Ты идиот, Гарри. Может быть, ты постараешься хоть как-нибудь оправдаться за свой дебош? Ну, насколько позволит твой вялый опухший язык. — Что вы делаете? — брови Кима гнутся вниз. — Пытаюсь твою честь защитить! Ай— — Забудьте про это. Давайте разойдёмся по домам и больше не будем ничего ломать и кричать. Выспитесь, завтра я скажу, что вам стало плохо, — он машинально вытягивает к тебе руки в знак помощи, но опускает их сразу после, — Пожалуйста. В его голосе отчаянье. — К-Ким... Я не хочу на работу, мне было так одиноко и грустно! И я пришёл к тебе— А-ай, бля-ять, пиздец... Нога заставляет тебя выть. Ещё одно боевое ранение. — Я даже думал— Тебе не хотелось, чтобы чужие руки опускались. Ты в момент почувствовал себя снова таким одиноким. Оставленным. — Я слышал, что вы говорили. Ким смотрит на тебя с тенью сочувствия. Он всё ещё хмурится, но всё равно старается не наговорить лишнего. Но твоё отчаянье больше. Глубже. Туда ты нырнул с головой. Больше не оправиться. Признайся, тебе нужно это. Нужен дебош и диско. Нужен *он*. В свете луны. Вы два диких зверя, брошенные умирать на холоде. Где-то далеко от твоего вопля завыли собаки. — Я пробовал поспать, но..! Мне снится такое... Оно снится мне почти каждый день... Я не хочу больше! Там всё такое, что хочется вздёрнуться. Трезветь неприятно. Самые разные голоса наполняют твою голову, ты вспоминаешь, от чего именно хотел спрятаться. Эмпатия: В чужих глазах за линзами вселенская усталость. Он действительно пытается тебе помочь, изо всех сил, которые у него сейчас есть. Сумрак: Но он точно ненавидит тебя. «Когда ты уже пустишь пулю себе в голову» — наверняка думает он. Полицейская волна: Нет, наоборот, он до сих пор бросился бы *сам* под град пуль ради тебя. Электрохимия: Не отпускай его. Посмотри, какой он прекрасный в лунном свете. Ты так сильно хочешь зажечь с ним. Концептуализация: Так сильно хочешь, чтобы на его изящном лице загорелась куча лучиков от света звёзд, отражений маленьких частичек души диско-шара... — Оно всё некрасивое там... А ты — наоборот. Оч-чень красивый. По-настоящему диско! Ты действительно это всё сказал вслух? Прекрати. Он заслуживает здорового сна, а не того, чтобы видеть тебя сейчас таким: шатающимся и выкрикивающим бред. Ночью, прямо под его окном. Заткнись, пока не поздно, и оставь его. А пока он будет тихо спать, как и положено, размозжи себе голову. Без никого. — П-Прости, — мямлишь ты, закрывая лицо руками. Он выслушивает тебя терпеливо. Одна из его рук всё же ложится тебе на плечо и поддерживающе похлопывает. Эмпатия: Он действительно хочет уйти, но остаётся с тобой, пьяным и грустным. Он знает, что случится с тобой иначе. Твои слова о снах он оставляет без реакции намерено. «Я бы сделал слишком больно, если бы высказался на этот счёт» — думает он. — И вы пришли покататься? — Да-а, — растягиваешь ты, всхлипывая. Электрохимия: Ким так близко к тебе. Его рука такая крепкая, а ты такой сладенький после экстремального количества алкоголя. Всё начинается с объятий. Сила воли: Ты не сладенький, от тебя отвратительно несёт перегаром. А ещё ты тяжеленный, и, наверное, раздавишь его, если захочешь обнять. Держи себя в руках. Самообладание (неудача): Ноги не слушаются тебя. Ты делаешь неуклюжий шаг вперёд и лбом утыкаешься в чужое плечо. Ещё немного, и ты бы упал на асфальт, разбив себе голову. Но Ким не из слабых. И в голове что-то сразу перемыкает, заставляя тебя говорить. — К-Ким... Прости, я та-ак устал... Всё это видеть и слышать. Во снах, в своей голове, наяву. Я просто хочу, чтобы всё было диско. И я пришёл покататься, потому что с тобой всегда всё диско. Концептуализация: Но чтобы завтра горячий шоколад в его глазах не растекался болезненно... — Я, наверное, и правда пойду... У тебя завтра трудный рабочий день. Ты не зря сейчас сказал, что рабочий день будет только у него. Потому что тебя по дороге до дома схватит паническая атака и ты загнёшься в подворотне. Страх и отчаяние всасываются в твою кровь. Ты тонешь в этом болоте, опускаясь всё глубже, пока на поверхности густой воды, с ряской из боли, лопаются пузырьки твоих последних вздохов. Ким заслуживает лучшего, а значит абсолютно точно *не тебя*. — Нет, — Он говорит это как-то резковато по сравнению с тем, как говорит обычно, — Мы покатаемся. Он ни за что не оставит тебя такого. Мало того, ты уже терял при нём сознание и вкладывал дуло себе в рот, теперь ему просто жутко. — Чтобы всё было *диско*. И эта косенькая улыбка — не настолько косенькая, как у пьяного тебя, осторожная и приветливая — подбадривает тебя. Он добровольно становится твоей опорой, одной рукой обнимает тебя под мышку, а другую смещает на спину. Тебе спокойно. Рука лейтенанта холодная, но дружелюбная. Ты льнёшь под неё, как собака. Хлоп-хлоп-хлоп. Он выуживает из кармана ключ, заключённый в синий брелок — тот звенит у него в пальцах, обрадованный ночной поездкой. Он поднимает брелок в руке, призывая тебя пойти за ним, но тебе ужасно хочется остаться в чужих уютных руках. Электрохимия: МЫ ЗАЖЖЁМ С НИМ, ДЕТКА! МЫ ЗАЖЖЁМ! Сумрак: А потом у него закончится топливо, и вы застрянете посреди города. Из-за тебя. Или ещё хуже, он не справится с управлением из-за того, что ни черта не выспался, и вы попадёте в аварию. Из-за тебя. Ким не выживет, а ты останешься. Настолько ты живучий ублюдок. Тебя не берёт ни алкоголизм, ни попытки суицида в публичных местах, ни пулевые ранения. И ещё одна жизнь будет разрушена из-за тебя. Болевой порог: твоё сердце больно сжимается от этих мыслей, и ты шипишь, втягивая холодный воздух сквозь зубы. Но от взгляда на чужую улыбку тебя быстро отпускает. Улыбку, заменяющую тебе солнце этой тёмной ночью. Весеннее солнце, от которого из-под покрова снега на твоей душе выглядывают подснежники. Постой. Откуда во мне это чувство? Оно было с тобой всегда, просто потеряло своё изначальный сосуд. Может быть, ты вспомнишь позже, как именно оно стало частью человека с нимбом над головой. Когда окончательно протрезвеешь. А пока — не думай об этом. Он и правда разобьётся? И абрикосовое чувство просто найдёт кого-то нового? Драма: Не дайте самому себя обмануть, мессир. Лейтенант — ответственный человек, и запасная канистра с топливом всегда с собой. Полицейская волна: Твой сводный брат по долгу охраны правопорядка никогда не бросает всё на самотёк — у него всё под контролем. Драма: Но по поводу сна вопрос и правда щепетильный, если позволите... — Н-но ты не выспишься... — Это не так важно для моего сегодняшнего дела. Он улыбается тебе — ему тяжело даётся эта улыбка. Кинема беззвучно мерцает фарами, приглашая вас сесть внутрь. От Кима сильно пахнет кофе. Кажется, ради тебя он наскоро выпил целую кружку. Всё, ради того, чтобы аннулировать энергопотери в вашем приключении. — Садитесь, детектив. Как вы говорили? Под луной? Отвлечение срабатывает на тебе, как на ребёнке. Ты с надеждой повторяешь за ним: — Под луной. В Кинеме тоже пахнет кофе. Знакомые запахи перемешиваются с кучей еле уловимых, чужих, наверное, задержанные преступники оставили свой след. А само чудо техники пахнет резиной, маслом и кожей, которой покрыты кресла. Находиться здесь до ужаса приятно. Электрохимия: А знаешь, сколько *весёлого* и приятного можно учинить в этой крошке? Сила воли: Мы не будем давать никаких подобных комментариев. — Вот это диско-о. — Диско — в вашем понимании это синоним слова «круто»? Если так, то я соглашусь с вами. Это — *круто*, — приподнявшиеся уголки его губ на мгновение можно различить в свете мигнувшей салонной лампочки. В ней говорит гордость. — Я понимаю, почему ты не давал мне порулить. Правда, теперь тебе удалось добиться своего. Ключ поворачивается в замке, и Кинема взбрыкивает с характерным гулом. Ким не упускает ни одного шанса повыпендриваться, хотя раньше тебе казалось, что он этого не любит. Её рёв отбивает у тебя любое желание спать окончательно. Теперь, когда она заведена, эта приятная небольшая тряска от двигателя под телом расслабляет. — Куда, детектив? Или наша цель — просто «покататься»? Логика: Да, верно. Разве у нас были какие-то планы по этому поводу, мы прокладывали путь по карте? Как я помню, изначально, наш план не заходил дальше того, чтобы прийти к нему под окно и зазвать посмотреть на луну. А изначально-изначально, наш план состоял лишь в том, чтобы напиться. Электрохимия: И план сработал с охуительным успехом, детка! Посмотри на него, как он близко, и как много в этой охуительной мотокарете места. Может, и не надо никуда ехать? Уже всё готовенькое... Энциклопедия (неудача): Ты всё ещё достаточно пьян, чтобы в голову не смогло прийти ни одно хорошее место. — Я д-думаю, просто покататься. Ну, знаешь, чтобы луна... И чтобы звёзды освещали наш неизвестный путь. Ну там всякое, такое, *диско*. Логика: Ты сказал за эту ночь слово «диско» уже раз двадцать, наверное. Да, в целом, каждый день говоришь... Сумрак: Его наверняка достала твоя чёртова «суперзвёздность». — Шесть, — будто прочитав твои мысли, Ким подтверждает диско-статистику и берётся за рычаг. Это заставляет тебя немедленно расплыться в улыбке. Ким не верит в паранормальное, но тебе, выдавая такие манёвры, не оставляет выбора. — Ты считаешь! — Развлекаю себя. Кинема не напрягается и не тарахтит, как тяжеловесный грузовик. Её подвеска не трясётся, когда она трогается с места и не звенит болезненно по решётке твоего пьяного мозжечка. На секунду гул двигателя становится чуть громче. Вы мчитесь по узенькой улочке под звёздным небом. Дороги пусты и, ничего не опасаясь, Ким прибавляет скорости. Красиво так, что ты забываешь валять языком. Никакое слово на свете не сможет описать того, что ты сейчас чувствуешь. Есть даже что-то хорошее в том, что ты не помнишь, испытывал ли ты когда-то подобное. Ты знаешь одно. Ты жив. Ты наклоняешься к панели, облокачиваясь руками, чтобы можно было приблизиться к стеклу и рассмотреть ночное небо: вопреки тому, как силовая волна от движения мотокареты тянет назад, в кресло. Даже с тем, что твой взгляд беспорядочно петляет туда-сюда, тебя цепляют две звёздочки, особенно яркие... Энциклопедия: Чем ярче, тем ближе. По легендам некоторых народов, звёзды связаны с душами людей. В каких-то легендах с душами мёртвых, а в каких-то — с душами живых — и со смертью каждого человека на небе гаснет одна звезда. С реальностью это мало связано, ведь на самом деле, звёзды — это лишь твёрдые горящие тела в бескрайнем космосе. Концептуализация: Две особенно яркие звёздочки на небе. Никого не напоминает? Кто у нас здесь коп-супер*звезда*, а кто его супер*звёздный* напарник? Стойкость: Твоё сердце снова как-то странно сжимается, но прежняя боль не появляется. Оно лишь начинает стучать быстрее. Не инфаркт. Кстати, твоя нога тоже постепенно перестаёт болеть. Ты мечтательно подпираешь подбородок. Электрохимия: Адреналин, детка! Смешаем коктейль, добавив эндорфина и окситоцина? Отключаем мозг и отдаёмся ощущениям. — Ким, смотри, там две звезды на небе. Наверное, это мы с тобой. — Нет, мы с вами — здесь, а на небе — кто-то другой, — он не поднимает за тобой глаз, но в его голосе ты слышишь усталую радость. Кинема выезжает на широкую магистраль. Где-то далеко на западе она затягивает Коул-сити в большую петлю и во все стороны разветвляется на сотни дорог поменьше. Мимо вас мелькают дорожные знаки, столбы и провода. Пока что ты видел от силы деревьев десять. Здесь совершенно закатано в асфальт. Но ты — жив. Широкая пустая дорога даёт лейтенанту волю. Он превышает скоростной лимит, но так, чтобы этого не засекал регистратор — укладывается ровно в общеизвестную помеху в 10 километров в час. Кажется, он делает это не первый раз. С восторгом в глазах. Огни ночного города отражаются в стёклах низкими звёздами. Ещё одно небо над твоей головой, а в нём — огромный голубой диск. Ким вдыхает полной грудью и на пару секунд позволяет себе закрыть глаза, а затем боковым зрением ловит твоё отражение, прилипшее к стеклу разбухшим носом. — Ого, лейтенант, а вы у нас лихач, оказывается?! Приходится всё-таки обратно расположить свою старую спину на кресле. Ты поворачиваешь голову на напарника. От скорости приятно покалывает в животе. Лейтенант чувствует себя свободным. Тебе хочется запомнить то, как он этим увлечён. Наверное, вот почему Кинема тонированная. Потому что он может закрыть глаза, спрятавшись за этими стеклами и обрести кратковременное счастье. Если она и создана для преследования, то только для такого. Крутого. Диско-преследования. Ким отвечает тебе улыбкой. Явной, без попытки совладать с собой и эмоциями. Поездка расслабила его после твоих ночных выкриков в его бедное, запачканное побелкой окно. — Я не лихачу, лишь умело пользуюсь погрешностью приборов слежения. Электрохимия: Может, мы выпишем ему какой-нибудь *особый* штраф за превышение скорости? Ну, ты меня понимаешь, дружище... Полицейская волна: Не получится, твой коллега укладывается в лимиты настолько чётко, что даже придраться в шутку — не вариант. Чувство долга в этом человеке занимает отдельное, особенное место. Если бы все копы были такими же, как он, то на всей Изоле давно бы воцарился мир и порядок. Тебя наполняет гордость. Лейтенант кажется тебе частичкой самого неба. Тебе бы хотелось, чтобы эта частичка заполнила собой всё в твоих снах и каждой фантазии, заменив собой мрак и холод. Заменив бесконечную пустоту, потому что он — сама её противоположность — согревающий свет. Ты чувствуешь, как от скорости у тебя побежали мурашки, а сердце забралось по позвоночнику вверх, как от потопа, прямо к твоей глотке. Дух захватывает. Сумрак: Это твоя смерть. Сейчас вы влетите в столб. И всё наконец закончится. Полицейская волна: Вы не влетите в столб, лейтенант хоть и позволяет себе некоторую вольность, но каждая клеточка тела и разума не забывает про контроль. На наивном вопросе у тебя заплетается язык: — Ким, ты такой диско сейч-час. Ты, наверное, так много времени проводишь со своей Кинемой, да? Она неебическая! — Не так много, как хотелось бы. По выходным, когда я не обременён ничем другим, я копаюсь в её содержимом и пытаюсь продлить ей жизнь. Вы, кажется, говорили о хобби однажды. Концептуализация: А представь, ему ведь пошло быть не только полицейским, но ещё и гонщиком! Это тягучее и обволакивающее ощущение скорости, контроля, погони и власти — оно всё так идёт ему. Так сочетается с ним. Прямо как зелёный цвет сочетается с оранжевым. А ещё представь, как бы смотрелось его лицо на обложке журнала с последними новостями из мира авто и гонок. Он, статный и гордый, но сдержанный, в своей авиакуртке и с еле заметной улыбкой, которая так и кричит «Не связывайтесь нахуй с Кимом Кицураги». — Тебе бы пошло быть гонщиком. Я ч-чувствую, как вы с Кинемой похожи, этим желанием к свободе и одновременно к власти. Уверен, что в твоих руках она проживёт очень долго! Она как новенькая выглядит! Трепет: На секунду мотокарета негромко взрыкивает, словно довольно отвечая на твоё восхищение ей и её хозяином. Внутренняя империя: Я бы поболтал с этой крошкой, она, наверное, так много может рассказать... — Во мне нет стремления к власти, я не такой человек, но... В этом вы правы. Я бережен касаемо машины. Надеюсь, вы говорите это искренне. — Обычно я говорю только всякое тупое дерьмо, ты замечал, думаю... Но я говорю всё искренне. А про тебя и твою ох-хренительную мотокарету, тем более! Это уже не тупое дерьмо. Это ощущается, как, знаешь..? Что-то важное, как будто... Такое, словно *диско*. — Восемь. — Ха! Рёв мотора Кинемы на секунду облачается в слова. Ты сходишь с ума, или это просто алкоголь? Внутренняя империя: Время пришло. Ты пальцем рисуешь круг в воздухе, обозначая диско-шар, а потом проводишь ладонью над собой в широком жесте, оттопыривая пальцы и перебирая ими, будто показывая солнечные зайчики. Затем опускаешь пальцы на панель перед собой. Внутренняя империя: Всё чётче и чётче, как отдалённое эхо, которое приближается из глубины пещеры ты слышишь: — Это же тот самый напарник моего хозяина, который утопил одну из моих сестрёнок Купри! Внутренняя империя: Тебя окутывает воспоминание о том, как ты смотрел на мотокарету в облачении льдов. Собрав всё своё раскаяние в кулак, ты отвечаешь: — Да, это и правда я... Прости, я не хотел так с ней поступать, я даже не помню, как это произошло! Но уверен, что она служила мне верой и правдой. Я просто оказался редкостным ублюдком. Хотя, в свою защиту хочу сказать, что подумывал устроить ей похороны. — Мило с твоей стороны. Ну, тебя и так изрядно наказали в РГМ, повесив долг за причинённый бюджету ущерб. Так уж и быть, отвечу на твои вопросы, несносный коп. — Спасибо! Ты прекрасна. Я бы хотел немного расспросить о твоём хозяине. — Без него я бы и не могла остаться такой прекрасной. Он за мной ухаживает, как за настоящей жемчужиной! Заменяет мне детали, если какие-то наносят вред моему здоровью, проверяет каждый винтик и следит за появлением ржавчины. Каждый раз заканчивает весь перемазанный в масле. — Такой трудолюбивый... А что ещё он делает, чтобы поддерживать тебя в порядке? — Кажется, всё, что только можно. Никогда не ест в салоне и не позволяет того другим, чтобы крошки не упали на сидения. Даже не пьёт внутри, чтобы не пролить что-то на обшивку. Лишь иногда позволяет себе стаканчик кофе, и то, когда мы стоим на месте, а не едем. — А какой его любимый кофе? — Любопытный коп! Я не разбираюсь в этих ваших людских штучках, ха-ха! Спроси сам, если тебе интересно. — Скажи, а ты знаешь, что он думает обо мне..? Твои губы беззвучно двигаются, а взгляд замер в одной точке. Пальцы с надеждой и обожанием то поглаживают, то постукивают по панели под стеклом. Но ответ на свой последний вопрос ты ждёшь дольше, чем на остальные. Вы подпрыгиваете на кочке. Дорога, как бесконечная лента стелется под шины. Прошло не больше минуты. Свет высоких фонарей выдёргивает тебя назад в реальный мир. Её голос стих. Снова стал гулом двигателя и воем ветра за окном. Почему тебя так волнует, что он о тебе думает? Потому что с профессиональной точки зрения, статистически говоря, процент раскрытия преступлений значительно повышается, если между напарниками налажен хороший контакт? Не поэтому. Ты знаешь, что Ким бы докопался до истины даже если ему бы пришлось подавлять в себе ненависть, работая с тобой. Вот, что тебе очевидно: он знает, какой ты на самом круглый дурак, маринованный в дешёвом пойле и амфетаминах, но даже алкогольный привкус не перебивает его доброго отношения к тебе. Он единственный в мире человек, которому есть до тебя дело. В хорошем смысле. Работа вынуждает его выглядеть собрано и холодно, но в отношении других он куда холоднее. Ты замечал. Не только работа связывает вас. Ты ощущаешь это своим паранормальным радаром, как полтергейста, ввязавшегося в преступление. Очевидно, что он заботится о тебе, как может. Едет с тобой на край света в самую тёмную ночь, лишь бы ты не удавился собственным галстуком, и бровью не ведёт. Я же сказал тебе не думать об этом. Ты не в состоянии вспомнить, когда эта болезнь охватила тебя. Голос в твоей голове разрезает тихое мычание Кима. — Я не знаю, что он думает о тебе. Только знаю, что думает. Иногда слишком много думает. Садится здесь и по крупицам собирает себя заново, когда слишком волнуется за тебя. Мне казалось, что *я* знаю его лучше всех на свете, но, кажется, это *ты*. Эмпатия: Ким волнуется за нас, заботится о нас... И если его настигнет беда, ты сам готов отдать себя на любые пытки до скончания времён, если будешь знать, что это станет гарантией того, что у лейтенанта всё будет хорошо. В момент ты ощущаешь, как благодарность разливается в груди, ударяет в нос и стягивает глаза. Нужно сказать ему спасибо... Кстати, Кинеме тоже не помешает сказать! — Спасибо, прекрасная мотокарета. Даже не знаю, что сказать. Спасибо. Я пока закончил с вопросами. Надеюсь, вы никогда не расстанетесь со своим хозяином. — Я готова с ним хоть в огонь, хоть в воду. Надеюсь, ты тоже. Проблема в том, что тебе для этого нужно быть хотя бы трезвым. Эмпатия: Ты ему важен, и нам нужно показывать ему то же самое. Он заслуживает лучшего, и ты можешь стать этим самым *лучшим*. Сила воли: Нам нужно завязывать с твоими развлечениями, Гарри. Становиться лучше. Болевой порог: Ты и так каждый раз чувствуешь, что твоё сердце ещё чуть-чуть и не выдержит. Либо оно разорвётся на части, либо тебя снова начнёт полоскать лишь от одного запаха алкоголя. Вполне ощутимо, как скоро ты скопытишься в собственной луже. Электрохимия: Вы что, блять, с ума сошли?! Он только благодаря развлечениям, которые я ему подкидываю, продолжает жить и ещё не повесился! Или вы хотите сказать, что... О-о-о! Кажется, мы нашли более приятный заменитель. Эмпатия: Не заменитель — он живой человек, а не игрушка. Ты неуверенно поворачиваешь голову на Кима, чтобы удостовериться, что он всё ещё здесь, что он в порядке, и что он... Он улыбается. Сквозь синяки под глазами и сосредоточенные касания пальцев к рычагам, улыбается своими немного пухлыми губами. Ты заставляешь его улыбаться так много. То шепнув мимолётно, что вы справились вместе, когда вытянули информацию из свидетеля, то посвятив ему песню в караоке. То выплёвывая что-то такое, что можешь придумать один лишь ты. Ты же тоже это чувствуешь? Самый лучший в мире сон. Концептуализация: Неописуемая красота. Стойкость: То, что заставляет жить. Самообладание: То, что дарит тебе спокойствие. Эмпатия: Тот, кто радует тебя любым словом и жестом, и тот, кого ты хочешь радовать в ответ каждую секунду. Электрохимия: Тот, кого хочется тра— Ну опять вы нюни распустили! На самом деле, я тоже чувствую. То, что заставляет эндорфины в твоём организме бурлить. Новый наркотик! Любовь. Внутренняя империя: Ты давно это понял, ты видел его во снах, в каждой мысли и фантазии, думал о нём всегда, но всё отмахивался от раздумий, заглушая их пойлом. А разговор с тем, кто любит его так же сильно, позволил собрать все кусочки воедино. Ты выходишь из «астрала», опускаешь руки на колени и сжимаешь ткань брюк, когда мир вокруг снова начинает плыть. Уши раскладывает. Занавес приоткрывается. Сказать хотелось слишком много. Но вырвалось самое глупое и странное, учитывая положение дел. — Ким! Какой твой любимый... Кофе? Сумрак: потому что страх не отпустит до конца никогда... Как ты скажешь ему спасибо за все старания и скажешь о том, как он тебе дорог, когда натворил столько дерьма перед ним? — Кофе..? Он смущённо переводит взгляд на тебя, затем на подставку между сидениями, а затем вновь обращает глаза на дорогу, щурясь в продолжении своей прозрачной улыбки. — Ваше полицейское чутьё вас не подводит. Кофе по-венски. Скучно, да? Обычные взбитые сливки и много сахара. Внутренняя империя: Нет, на самом деле ты восхищён. Это делает его ещё круче. Ким всматривается в темноту улицы. Полицейская волна: Ищет свидетелей. Здесь ведь двойная сплошная. А затем дёргает рычаг и Кинема с громким рыком разворачивается в противоположную сторону. Теперь вы на всех скоростях мчитесь в обратную сторону. Стойкость: Осторожно! От такого манёвра твоё тело чуть не изрыгает из себя ещё не усвоившиеся остатки красного командора. Ты впиваешься ладонью в кресло Кинемы, чтобы не разбить себе голову или, ещё хуже, не упасть на Кима. А второй рукой быстро закрываешь свои губы, чувствуя, как к горлу на мгновение подступила желчь. Ты больше *никогда* не будешь пить, когда у вас в очередной раз появится возможность покататься. Полицейская волна: Тревога!!! Один из лучших работников РГМ лейтенант Ким Кицураги совершил правонарушение! У нас же есть с собой планшет, чтобы это зафиксировать?! Выписать штраф?! Электрохимия: А НЕ ПОЕБАТЬ ЛИ?! СМОТРИ, КАКОЙ ОН КРУТОЙ. ВЫПИШИ ЕМУ ШТРАФ РАЗМЕРОМ С ПЕРЕПИХОН, МЫ ХОТИМ ЕГО. — Вы спросили, потому что здесь пахнет кофе? Ты пытаешься отдышаться. О светочи, Киму и правда подошла бы работа гонщиком, чёрт возьми! А сам он, как ни в чём не бывало, снова говорит про кофе! — О боже нахуй— Д-да, потому что здесь пахнет кофе, как и от тебя частенько. И моё паранормальное чутьё решило, что это будет хорошим вопросом... Внутренняя империя: Как жаль, что нельзя рассказать ему, как мило мы поболтали с Кинемой. Кстати, под твоей ладонью на кресле она довольно рычит, ты можешь всем нутром ощущать её эмоции. Ей тоже нравятся такие нарушения правил, заставляющие её выкладываться на полную и показывать себя во всей красе. Ты смеёшься. — Ким, ты действительно лихач! У меня есть бланки с собой, я тебя оштрафую! Чёрт, как хорошо— — Я не лихач, — повторяет он с серьезным видом, но затем сразу же расслабляется. Эмпатия: плечи опускаются, грудь расправляется — у него внутри тоже бегают маленькие искорки азарта. Энциклопедия: пересечь двойную сплошную, вообще-то, довольно серьёзное правонарушение. Но вряд-ли он сделал бы подобное, будь здесь хоть одна иная машина. — Я нечасто так делаю. Электрохимия: «Нечасто», ха! Тебе *нравится* это чувство. Ты застал его за тем, что он предпочитает прятать, да ещё и усвоил, что ему это на самом деле тоже *нравится*. Может, ты ему тоже нравишься? Давай, дави свою гримасу, суперзвёзда, попробуй его очаровать. Риторика: Вообще-то, в большинстве случаев он непрошибаем. Придётся сильно постараться. Ким вновь сбрасывает скорость до прорези погрешности в лимите, и вы едете вперёд под мелькающим светом фонарей. Мотор Кинемы воодушевлённо рычит. Ты представляешь, как шинами она вгрызается в растрескавшийся асфальт, как какой-нибудь дикий зверь. А Ким обуздал зверя. В его глазах восторг. Даже хорошо, что ты вытащил его сегодня из тесной квартиры. Ким косится на тебя, когда ты хватаешься за сердце, а затем коротко кивает. — Простите, что не предупредил. Так было чуточку веселее. — Всё охуенно, мне понравилось. Наш примерный лейтенант умеет отрываться, я давно понял. Риторика: Что ж, процесс запущен. Искренние слова, хоть и не самые изысканные в формулировке, — довольно, э-э... Славное начало? Эквилибристика: Ага, начало, а как мы заканчивать собрались, умники?! Посмотри на свои пальцы, они трясутся от притока адреналина и от того, что ты пьянющий. Как ты собрался эти руки, ну... Класть на чужие колени? Условно говоря. Ты оглядываешь свои подрагивающие пальцы в мозолях и шрамах и усмехаешься. У тебя чёткое ощущение, что эти отростки вообще никогда не должны притрагиваться к живым людям. А после, переводишь взгляд на чужие колени, сильные, согнутые, изящные. Ноги лейтенанта давят на педали, напрягаются, контролируя, чтобы мотокарету не занесло куда-то, где вы оба встретите свою смерть. Чужие ноги красивые, об этом ты ведь тоже не раз думал, так? Вспоминай, раз уж решил вспоминать. Электрохимия: Вы портите нам всё веселье, весь вечер своими рассуждениями. Если бы вас не было, то эта малышка Кинема уже бы тряслась от того, что внутри творилась бы магия! Нахуй их всех, что нам мешает наброситься на него? Ты ещё довольно хорош в свои годы, не подох, и даже с клинической депрессией всё ещё можешь лыбиться. Давай, заяви о себе. Ким обуздал зверя в виде своей мотокареты, а ты обуздаешь его. Ну что нам мешает? Логика: Может, чёрт возьми, здравый смысл мешает? Мы даже не знаем, нравимся ли ему. Даже не говорили с ним нормально. Лишь дарим отжатые куртки, приглашаем на танцы под луной, неоднозначно намекаем на то, что он лучший в мире, посвящая песни и вываливая самые глупые мысли из головы. Чёрт. Ладно, давай так, вероятность успеха, ну... Процентов сорок семь. Сумрак: Этот процент уменьшится, если подумать о том, что Ким когда-то узнает обо всём дерьме, которое ты творил до своей амнезии. При этом узнает с чужих слов, потому что ты ничего не помнишь. Ты ужасный человек. Я не понимаю, как он до сих пор находится с тобой рядом. Электрохимия: Не помнишь — значит не было. Ты совсем другой человек сейчас. За исключением того, что любишь немного порезвиться со мной и с бутылочкой. Полетать в космосе. Тебе вспоминаются две особенно яркие звёздочки. — Ким, поездки под луной недостаточно. Нам срочно надо *на* Луну. — Амбициозно. — Ещё как, блять. Это супер-звёздная идея. И я, если что, серьёзно. — На Луну нас с вами не пустят. Твоё лицо искажает искренний шок. — Почему это? Энциклопедия: Ну вообще-то… — Потому что у меня дальнозоркость, а у вас… — тактичность прерывает его. — Что? Слишком большие амбиции? — Опыт алкоголизма, — посмеивается Ким. Ты поднимаешь глаза, и видишь изящные скулы, выделяющиеся в свете фонарей. В линзах очков ритмично мигают блики. Волосы Кима немного растрёпаны из-за суеты, в которую ты его вовлёк, но оттого он кажется лишь живее и очаровательнее. А у тебя — опыт алкоголизма. Ты запускаешь руку в свои волосы, потому что они беспорядочно расплескались по твоей голове и лицу, придавая тебе вид либо сумасшедшего, либо бездомного. И потому что мешают обзору. — Это дискриминация алкоголиков. *И* дальнозорких! — Это попытка оградить нас от инфаркта. Хриплый смех рвётся из тебя наружу. Ким не отрывает взгляда от дороги, но чувствует на себе твой пристальный взгляд. Кинема подпрыгивает на кочке. Чтобы избавиться от неловкости, он провоцирует диалог первым: — Детектив, если честно, я даже рад, что вы сегодня появились у моего окна. Конечно, можно было менее... — он кашляет в кулак, — *претенциозно*, однако мне действительно не мешало немного веселья. У Кинемы от твоего перегара запотевают окна. Ким терпеливо трёт перчаткой боковое — у зеркала. Стекло издаёт характерный писк. Конечно, плохо, что придётся ездить с этим запахом ещё по крайней мере пару дней, однако он больше рад твоей компании, чем жалеет об этом. Он говорит это без улыбки, он стал вдруг действительно серьёзным. Эмпатия: хочет показать тебе, что ты не один. — Правда? — Да. Я думаю, что не так уж и плоха ночная прогулка. — А знаешь, мы можем так… — Давайте постараемся не делать так слишком часто, идёт? — Чёрт… идёт. Сумрак: страх сковывает всё твоё тело. От нервов пот бежит с тебя тремя ручьями, по спине прямо в трусы. Ты отвратительный. Кому ты собрался признаваться в чувствах? Самому Богу? Прояви хоть каплю уважения. — Жаль, магнитофон сломался. — Мне больше было жаль вашу ногу. — Женщины этажом ниже говорили о тебе. Почему? Ким предпочёл бы не отвечать на твой вопрос, поэтому медлит. — Я не нравлюсь своим соседям. — А я думал их арестовать! Надо было. — Это лишнее. У них на это свои причины. Я не в обиде. — А что за причины? Мне кажется, такие причины не могут существовать. Это противоречит законам всего. — Я не уверен, что знаю наверняка. Но в любом случае, я бы не хотел омрачать этим нашу поездку. — Диско-поездку! — Диско поездку. Ким сбрасывает скорость ещё, чтобы суметь без напряжения посмотреть на тебя в ответ. Кошмарный галстук душит тебя, когда он поворачивается. Игра бликов на его лице становится серьёзным противником собрания произведений мирового музея. Когда взгляд Кима сталкивается с твоими безрассудными зелёными глазами, под самой кожей ползут разряды. Секунды растягиваются в часы, мир снова накрывает мутная плёнка. Что это за странное чувство в животе? Ты не чувствовал это... Лет десять? Пятнадцать? Если вести отсчёт от пробуждения с амнезией, то чувствуешь это впервые в жизни. Пальцы тянутся ослабить галстук, но они не слушаются, соскальзывают, вокруг шеи будто узел завязывается. В свете фонарей не видно, как раскраснелись щёки, как напрягается всё тело. А в чужом... Спокойствие, непринуждённость, тепло. И после таких заботливых слов, кажется, что он будет не против даже такого жеста. Кажется ли..? Что, что там под этой маской серьёзности? Что творится у него в голове? Ты был бы рад сдёрнуть её с его лица. Прошло не более минуты, но ты стремительно теряешь контроль над собственными мыслями. Одна не вяжется с другой, слова не встают в одну ровную дорожку, а сыпятся из тебя, вываливаются ему прямо на голову. Что за дерьмо с тобой происходит? Усвоился весь алкоголь. Всосался в кровь и теперь подогревает твою заносчивость. Печень и почки напряглись, еле справляясь с риском алкогольного отравления. Мир кружится: вж-вж. Не хватает только рези мигалки на твоей роговице. Ты окончательно перестаёшь соображать, и ещё более охеренной начинает казаться идея подкатить к нему. О-о-о, ты чувствуешь, как издалека разит смертью? Ты так сильно напился и сейчас находишься на пике. Наше любимое состояние, словно перед инсультом, детка! Ты в пограничной позиции между жизнью и тьмой. Шины трутся о дорогу с тихим шипением. Проходит не больше пяти секунд — он смотрит на тебя. Внутри него ураган из мыслей и чувств. Коктейль из гормонов. Солёный край, розовая трубочка, секс на пляже и всё такое. Ты не подозреваешь об этом, потому что тебя самого распирает от твоей собственной гормональной текилы. Не видишь, не замечаешь, что он тоже что-то чувствует в отношении тебя. Помнишь, он говорил, что ваше партнёрство — временное мероприятие? Так вот, он говорил это с сожалением. Самообладание: Ты сжимаешь руки в кулак крепко, самыми ногтями впиваясь в кожу, но не чувствуешь боли. Все импульсы твоего тела уходят на то, чтобы контролировать язык. — Вы хотели прокатиться. Теперь вы довольны? — Я-я доволен... Я п-пиздец как доволен, спасибо тебе большое... За эту ночь. Т-ты... Внушение: У нас есть так много мыслей для него. Давай, начни с какой-нибудь безобидной, непринуждённой. Стойкость: Главное, не упади в обморок. Электрохимия (неудача): К чёрту всё. Бей в лоб. Скажи о том, как хочешь его. — Бля-ять, я хочу тебя. Восприятие (слух): что ты только что сказал..? Как только произнесённые слова доходят до твоего отключающегося мозга, ты зажимаешь губы ладонью. Сила воли: Блять. Лицо Кима не меняется. Он сохраняет самообладание, но отворачивается обратно на дорогу. Кинема притормаживает, её голос звучит скрипом колодок: «Это... Не лучший способ сказать о своих чувствах, чувак». Внушение: Ты знаешь! Ты знаешь это, и всё равно вырвалось! До того, как остановитесь, вы едете в полной тишине. Ты тщетно пытаешься выдумать способ хоть как-то разрядить обстановку. Ужасный стыд не даёт тебе совладать с собственным языком. Ты, как загнанный в угол зверь, бегаешь глазами по его лицу в поисках трещины в маске серьёзности, а затем переключаешься на поиск путей отступления. В голове даже появляется мысль выпрыгнуть в окно, но Ким вновь разрезает тишину глохнущего двигателя своим голосом. Холодным настолько, что тебе становится больно физически: — Это не может больше так продолжаться. Уже не в первый раз я слышу подобное в свой адрес. Сумрак: Вот теперь тебе по-настоящему страшно, амиго. Электрохимия: Он сейчас скажет, что тоже хочет нас, я отвечаю! Сила воли: Помолчал бы ты со своими предположениями. Ким вытягивает обе руки и складывает их поверх рычагов. — Вы пьяны — может, и в этот раз я бы подумал, что это шутка. Не хватает какого-то «но», так? Риторика: Нам нужно всё исправить. Срочно. Сумрак: Мы отступаем, план не сработал и не сработает, это бесполезное дерьмо. Возьми все слова обратно, насколько того хватит твоего пьяного языка. — Ким, блять, прости меня, я— Я совсем не это хотел сказать, я хотел... То есть! Я вообще ничего не хотел сказать! — Гарри. Ты накрываешь лицо руками и взвываешь. — Не слушай меня, я опять несу какую-то тупую хрень, которая не заслуживает места в твоей крутой голове. — Гарри... — Просто поехали дальше! Забудем это и поехали, ладно? Вы остановились на обочине, в паре километров оттуда, куда ты притащил свой пьяный зад. Его маска трескается напополам. Ты выглядываешь из-за пальцев и видишь, как его губы искривляются — у тебя чёткое ощущение, что ты ему противен. Лицо Кима искажается больше и больше с каждым оправданием, которое ты выдавливаешь из себя. А затем тебя пронзает резкой болью. Грубая сила: О, вау. Ты довёл его до *этого*? Болевой порог: У тебя онемела челюсть. Красно-жёлтое пятно расползается по левой скуле. Он ударил тебя на эмоциях, хотя обычно бы никогда в жизни не сделал такого. Почему? Скорость реакции: Ты не успеваешь опомниться, как вдруг чувствуешь теплеющее пятно на своих губах. Дезориентированный алкоголем и слезами, застывшими на глазах, ты не понимаешь ровным счётом ничего, что только что случилось. Болевой порог: Это… просто больно. Сердце сдавило так, что оно сейчас, кажется, лопнет. Тебя выбросило в вакуум. Ким держит тебя одной рукой за галстук, а другой — за лацкан твоего потрёпанного зелёного блейзера. Его губы на твоих — смазанное болью ощущение близости. Очки съехали вверх, он неудобно повернулся в кресле, чтобы суметь подтащить тебя к себе. У него, как у кошки, напряжена каждая мышца. Вот-вот острые когти взрежут тебе горло. Восприятие (зрение): Всё расплывается тысячью цветных пятен, но, моргнув и сфокусировав взгляд, ты различаешь очертания чужой съехавшей оправы и напряжённых закрытых глаз. О Господи. Пятно боли на скуле растворяется само по себе, продолжаясь на щеке коротким импульсом, до которого тебе больше нет дела. Авторитет: Это был отрезвляющий удар. Кто-то наконец занялся твоим тряпкособирательством. Это было очень сильно. Электрохимия: Это было *пиздец* как секси, мужик. У тебя сейчас от такого шквала чувств штаны стянет, аккуратнее. Ты осмеливаешься коснуться чужой груди под кожаной курткой. Отчасти чтобы не упасть от того, как крепко его пальцы схватили твой галстук. На твоих губах, даже сквозь привкус алкоголя, чувствуются обволакивающие нотки каштановой «Астры». Тебе одновременно радостно и страшно. Радостно от того, что происходит сейчас, и страшно от того, что может произойти после. Через пару секунд после того, как ты касаешься, Ким со сбитым вздохом отрывается от твоих губ и отворачивается к окну. Пытается не смотреть в твою сторону. Ты успеваешь заметить, как его лицо искажает шок. Звон тишины невыносим. Он прикладывает ладонь туда, где была твоя, и, будто по инерции, ты повторяешь этот жест. Тебе кажется, что сейчас вы одни в целом мире. Нет ничего за пределами этой машины. Только пустота. Шаг в темноту космоса. Шаг с края. И резкий командный тон как выстрел в упор: — Вон из машины. Невидимая пуля прошибает насквозь твою ладонь и тело. Чувствуешь, как эта неосязаемая рана начинает кровоточить, Гарри? Если бы не удобные сидения Кинемы, ты бы сейчас свалился замертво. Эмпатия: Ему нехорошо. Ты слышал его тон строгим и холодным до этого, но никогда *настолько* отрешённым. — Я обидел тебя, чёрт, я обидел тебя. — Нет, Гарри. — Я не хочу оставлять тебя! Моё паранормальное чутьё подсказывает, что я не должен. «Так нельзя больше» — за стёклами его очков океан боли. Ни одного счастливого воспоминания из детства, тяжелейшая работа, трущобы, смерть. Что-то внутри него болит и стонет, но это никак не решить медикаментами или больничным учётом. Это где-то за пределами физического, не в этом мире, царапается и гнётся от происходящего здесь и сейчас. Хочется вырвать с корнем, но не получится. Он сделал это, потому что впервые за очень долгое время не совладал с эмоциями, к которым ты привёл его. Всё это непережёваное так долго барахталось на периферии его сознания, что он не знал, когда море выплюнет остатки на берег. А теперь ему так ужасно хочется сбежать от того, что он чувствует, но вместо этого он прогоняет тебя. Как-то резко расходятся два этих мира. Физически Ким ощущает только твою руку на плече, а его душа трескается как стекло витража. Он хочет, чтобы эта «шутка» была правдой, но не верит ни одному твоему слову. Тем более сейчас, когда ты, как будто отрицая очевидное, сказал, что у тебя снова заработала паранормальная чуйка. Он не может сказать тебе большего, когда ты пьян. Держится из последних сил. Внутри всё с ног на голову переворачивается. Только-только он сел в колею, добрался до более-менее светлой полосы своей жизни, как мужик в брюках клёш и абсурдном галстуке въезжает в это дело на разбитой в попытке самоубийства Кинеме. Как вдруг сначала заявляет о тотальной амнезии, пугая его до чёртиков, а потом заставляет улыбаться. Всё чаще и чаще. И его сердце оттаивает. Нет в этом ничего паранормального. Это любовь, к которой он не был готов. Сознание разрывается на части. Тёплое пятно от твоей ладони настолько же ценно ему, настолько болезненно. Ким уже привык быть один. И всё это: похвала и шутки в его адрес, вопросы, которые ты задаёшь ему с искренним любопытством — банальный интерес к нему делают его таким счастливым, каким он не был уже очень давно. И твоя безграничная амнезийная свобода..! Ты для него как птица, расправившая крылья над портовыми водами — он никогда не смог бы позволить себе быть таким же. Он отталкивает тебя, пытаясь устоять на том месте, где его оставил мир, потому что успел смириться. Ты — не тот, кто ему нужен. Он ждал кого-то понадёжнее, или совсем никого не ждал. Ты — ни в какую не втискиваешься в эту строгую рамку. Ким помнит, в каком состоянии ты припёрся к нему под окна и по какой причине — тоже. Возможно, к этому и был поцелуй. Чтобы не оставлять тебя наедине с пулей, заменить её собой. — Прошу вас. Просто уходите. Ты мешкаешь. От количества спиртного в организме руки трясутся, глаза не могут зацепиться за расплывающуюся реальность. Внутренняя империя: Что-то мне это напоминает. Коне-е-ечно, о таком ты точно, блять, не забудешь, даже если ещё триста раз повстречаешься с нашей подружкой амнезией. Ваш душевный разговор, когда она уходила, а ты стоял на месте и не мог разглядеть её лица, потому что был бухим. Ты помнишь, как она сказала тебе, что ты творил ужасные вещи. Но не помнишь, что это были за вещи. Преступник без преступления, вот так задачка... Только это не делает тебя невиновным, детка. Сумрак: Вот, чего ты боишься больше всего. Что ты сделаешь так же больно и *ему*. Что ты наткнёшься на те же грабли, и даже не будешь этого знать, потому что нихуя не помнишь и не знаешь. И скорее всего, сегодня ты как раз сделал ему *так* больно, даже не осознав. Ты уничтожаешь всё прекрасное, к чему прикасаешься. Тебя способна любить лишь с-с-сладкая с-с-смерть... Она ждёт тебя и зовёт, передаёт привет каждый день... Заглянешь на огонёк, мой мальчик? Крупные горячие слёзы стоят в твоих глазах — из-за них мир теряет чёткость. Ты сглатываешь, чтобы не дать отчаянью скатиться по щекам. Ты не можешь заглянуть к нему в голову, пока исправно не заработают мозги, а потому, вместо того, чтобы заметить очевидное, давишься горькими воспоминаниями. Сила воли: Толкни дверь и подними свою пьяную жопу. Мы всё испортили. Эмпатия: Его нужно оставить, если он просит. Но неужели мы не можем сделать хоть что-нибудь? Скорость реакции: Чёрт, можем. Это глупейшая идея, но это лучше, чем ничего. Ты нащупываешь за пазухой в блейзере свой рабочий планшет. — Д-да. Прости! Я уйду, Ким. Только... Ты срываешь бланк, который используется для того, чтобы выписывать штрафы. Сейчас, правда, он нужен для другой цели. Размашистым почерком на бумагу ложатся твои имя и странный набор цифр. Номер телефона. — Секунду, прошу, секунду. «Только дай мне облегчить то, что ты переживаешь». Полицейская волна: Крайне удобно: твои пьяные руки уместили номер — в поле, где прописывается сумма штрафа. Если перевести твой номер в реалы и выписать тебе подобный штраф, то ты погрязнешь в долгах до конца жизни. И лейтенант может сделать этот бланк вполне действительным, лишь поставив свою подпись. Иронично, какая длинная выходит цифра. Штраф, в расплату за всё-всё, что когда-либо говорил или делал. — Я-Я не помню, давал тебе его или нет, и не знаю, правильный ли он, но в участке мне сказали, что это мой номер. — Гарри, не нужно, — его голос прорезает тишину, но ты изо всех сил стараешься убедить его. — Позвони, если будет паршиво, ладно..? Я н-не... Не хочу тебя оставлять. Ты стыдливо опускаешь глаза, ощущая себя так, будто сбегаешь как трус, как тряпка, не способная ничего сделать. Сделать что-то большее, более стоящее... Дёргаешь ручку и вышагиваешь из мотокареты. Эмпатия: Мы даём ему пространство, которое он просит, это уже что-то стоящее. Сумрак: Ага. И ещё защищаем его от себя. От этой поганой сволочи, которая отравляет не только свою жизнь, но ещё и чужую. Риторика: Скажи ещё что-то напоследок, чтобы он не думал, что ты убегаешь. Неизвестно, правда, нужно ли ему это. Нет гарантий, что он в принципе снова хоть раз *подумает* о тебе после такой ночи. Но нужно сказать что-то, пока есть шанс. — Ты... Очень мне важен, Ким. Прости меня, ещё раз, — ему уже достаточно паршиво, и он научился справляться с этим в одиночку, но твои слова заставляют крупные капли в его глазах дрогнуть и выкатиться из-под очков. Ким оборачивается посмотреть на листок, но не отвечает тебе. Он не знает даже ответишь ли ты, если он позвонит. Всё это время ты производил впечатление человека, который предпочитает бежать от ответственности, тем более, большинство телефонных линий в Ревашоле не работают. Куда он позвонит? К тебе в участок или на твой домашний телефон, который остался в одиннадцатом доме на Вояджер-Роуд Джемрока? Ты выходишь — Кинема снова стала для тебя просто машиной. Ничего более. Её воображаемый голос не скрипит в твоей голове — тебе это кажется молчаливым осуждением. Мотокарета стоит на месте ещё минуту, поднявшаяся пыль над фарами. Силуэт Кима за стеклом недвижен, пережатый попыткой не позволить слезам хлынуть вниз. Затем от медленно распрямляется в кресле. Ты стоишь, прижавшись задом к барьерному ограждению дороги. Наблюдаешь за тем, как рёв мотора снова наполняет пустую улицу. * * * Он вернулся домой и сидел там, на своей ужасно маленькой кухне. Нарушил правило — докурил пачку до конца, а затем лёг спать на голодный желудок и сомкнул глаза так сильно, что перед ними поплыли круги. Ещё два часа крутился на неудобной кровати, затем отбросил одеяло и стал одеваться. На будильнике было 6:28. Открыться вот так, слишком внезапно даже для самого себя, и потом отвергнуть ради того, чтобы снова обрести эмоциональную устойчивость — ты ни в чём не виноват. У каждого из вас свои тараканы. И как по струнке, он ждёт тебя всё так же рано, даже если проспал от силы час или два. Он думал, что тебе сказать. А ты?