when you shattered my soul and I'm a fool please let me go
- Вы общаетесь с Глебом «Три дня дождя»? - Конечно, - ответил Серафим и усмехнулся. Что за вопросы ему задавали? Подкаст, съемки, перекур. Пока ребята с площадки смеялись, что-то обсуждая в своем тесном кругу, Мукка стоял чуть поодаль от них, курил и думал о том вопросе, который задал ему Федя. Общаются ли они с Глебом? Нет. Хотел бы Серафим, чтобы об этом узнали фанаты? Тоже нет. Именно поэтому он соврал. Точнее, не соврал, а ответил неоднозначно. И плавно сменил тему, будто бы и не было этого вопроса. В любом случае они с Глебом не ругались. Просто их пути разошлись из-за разных городов, взглядов на жизнь, туров и всего прочего, чего в жизни взрослых людей было полно. Серафим скучал. Он редко признавался себе да и вообще кому-либо в этом. Однако Глеб в свое время стал для него спасательным кругом. Он вытащил его из депрессии, запоев, «звездной болезни». Помог не стать мудаком, а остаться таким же простым пацаном, каким он и был всегда, сидя вместе с кудрявым парнем за скрипучим столом на кухне в Люберцах и распивая одну за другой бутылку пива. Это было интересное время. До сих пор остались яркие воспоминания. Глеб сидел напротив Сидорина с фингалом и вздыхал. Ему хорошенько досталось от самого же Серафима. Вмазал за что-то, а за что – не помнил уже. Пиво было не очень вкусное, купили на пробу и потом плевались от его вкуса. На Глебе была рубашка старая, местами порванная, но такая любимая, домашняя, и спортивки Адидас. Он сидел в очках, которые то и дело сползали с носа из-за разболтавшихся болтиков. И Серафим, слегка пьяненький, спиной чувствовал теплый июльский ветерок, смотрел на Глеба, смеялся. Он был самым счастливым человеком на свете. Два года прошло с того момента. Это то время, которое хотелось повторить. Но теперь Глеб не звал в гости, как то было раньше. Да и к Симе не ездил. Постоянно придумывал отмазки, прикрывался делами, концертами. Но Серафим не винил его. понимал, что парень вырос и пошел по своему пути дальше. Понимал, что у Викторова поменялся статус. Теперь он стал в несколько раз популярнее, чем был. Возможно, немного зазнался, зазвездился. Но Сима верил, что все равно где-то в глубине души остался тот самый мальчик, который трясся от ужаса, боясь первый раз выходить на сцену на концерте Мукки. Который плакал в подушку, звонил, умолял приехать, поддержать во время непрекращающихся уже сутки панических атак, просил забрать его из очередной наркологички или хотя бы привезти сигареты. Внезапно Серафима обдало тоской. От воспоминаний стало больно. Когда-то он и подумать не мог, что все это останется лишь в его голове. Тогда это была обыденность. То, что происходило каждый месяц, неделю, день. А сейчас парни видели друг друга лишь на Ютубе и в Тик токе и списывались один раз в несколько месяцев. Перерыв закончился. Серафима пригласили писать подкаст дальше, после чего он потушил недокуренную, вторую по счету, сигарету и немного размял спину. Но, вернувшись на площадку, Сидорин внезапно попросил дать ему еще немного времени. Он достал телефон и настрочил смс, после чего убрал смартфон подальше, боясь случайно во время съемок увидеть, что придет в ответ и расстроиться, а затем и вовсе потерять мысль. Сообщение: «Придешь ко мне на большой сольный концерт в Base семнадцатого?» Конечно, оно было адресовано Глебу.***
Глеб сидел в студии в то время, как ему пришло сообщение от Серафима. Он усмехнулся. Вышло очень надменно. Он не захотел ничего отвечать и отложил телефон. Сейчас у него было слишком много работы, следовало доделать их трек с Морганом, чтобы ребята из его команды в последующем вносили правки без него, пока он будет отсутствовать в финальной части тура. Зациклившись на музыкальной программе, напрягая глаза, которые уже пересохли из-за линз и длительной работы за компьютером Глеб и вовсе позабыл про Мукку. Пока через час не получил от него еще одно сообщение: «Пойдешь?» «А надо?» - ответил Глеб. И все. Серафим прочитал и не стал больше ничего писать. Видимо, не хотел навязываться. А Глебу почему-то не было от этого ни горячо, ни холодно. Но это до поры до времени. Семнадцатое число – это уже завтра. Следовало дать ответ незамедлительно, чтобы Серафим смог договориться и сделать для него проход за кулисы. Однако Глеб ломался, тянул время. Он как мог оттягивал момент приятия решения, потому что так и не решил для себя, как будет лучше. Глеб долго думал. С одной стороны, дел было по горло, а с другой… Это же был его любимый Серафим. Он скучал по нему. Правда не говорил об этом никому, даже Сидорину. Не мог сказать. Чувство гордости не позволяло ему признаться в этом. Поэтому он молча страдал, желая хотя бы на миг вернуть те времена, когда они с Симой были по-настоящему счастливы: сидели на его кухне в Люберцах, пили, болтали. Столько времени прошло, столько воды утекло. Глебу было проще играть непоколебимого. Проще врать, что ему никто не нужен, обманывая всех и себя в том числе. Проще отсекать людей, посылая их куда подальше, чем решать проблемы словами и действиями. Но с Серафимом все было гораздо сложнее. Глебу удалось дотянуть до завтрашнего дня с принятием окончательного решения. Хотя, наверное, и так все было понятно: ответ не дал – Серафим его не ждал. Посмотрев на дату, Глебу сделалось очень больно. Но от чего? Ничего не понялось в его жизни. Все та же работа на студии, а завтра и вовсе отъезд в тур. Осталось докатать последние города осеннего тура и можно было спокойно выдыхать. Скоро Новый год, правда его музыкант не праздновал. Скоро выходные дни, правда их он тоже не особо любил. Даже вовсе не понимал, как можно прохлаждаться дома, когда было столько работы. Не умел Глеб отдыхать. Он не умел расслабляться. Ему всегда было тревожно, почти всегда он чувствовал вину за то, что не делает многие вещи. Но сейчас он занимался музыкой – как и планировал. Но только работа не шла. Из головы не выходил Серафим со своим сольным концертом, от чего тревожность росла в геометрической прогрессии. Замкнутый круг. Ничего не помогало отвлечься. Сначала час дня, затем два часа, три, четыре… Глеб сидел, смотрел в телефон, на открытый диалог в Телеграмме с Серафимом и ждал. Ждал, что Сима напишет ему. Еще раз предложит приехать, и тогда Глеб бросит все и действительно поедет. Самому тяжело было сделать первый шаг. Вроде, уже отказался. А душой все равно чувствовал, что что-то не так. Что не в Избе должен быть, а в другом месте. - Брат? – окликнул его Слэм, заметив, что уже полчаса Викторов сидит на кожаном диване возле дальней стены и смотрит в одну точку. – Порядок? - Да, - кивнул Глеб, зомбированный своими мыслями. – Просто Серафим звал на концерт. - Когда? - Сегодня. - Но вы ничего не репетировали. О таких вещах договариваются заранее. - Не, ты не понял. Просто приехать. Посмотреть на его первый сольник, поддержать. Он еще вчера мне написал. - А ты что? - А я ничего, - Глеб развел руками. – В прямом смысле ничего. Не ответил ему. - Ну и дурак, - бросил Слэм, не отрываясь от того, чем все эти два дня занимался Глеб: они пытались домучить один несчастный трек, чтобы выложить его, снять клип и уйти в новый, двадцать четвертый год, со спокойной душой и выполненным планом. – За друзей держаться надо. Особенно за таких. Сережа решил взять пятиминутный перерыв. Он откинулся на своем кресле и устало потер глаза. От работы уже тошнило, но ничего поделать с этим было нельзя. Он посмотрел на время и усмехнулся. - Начало концерта, скорее всего, часов в семь. Ты уже не успеешь. Пока такси дождешься, пока доедешь. Нужно еще с охраной договориться, чтобы за кулисы попасть. Вряд ли тебя там ждут. Поезд ушел, не забивай себе этим голову. Слова Слэма сделали очень больно. Что значит «поезд ушел»? Эта фраза прозвучала очень страшно, и Глеб будто очнулся от долгого сна. Он представил, как без него все будут веселиться, окружать Серафима, хвалить его, поддерживать, а Викторова не будет. Как потом фанаты будут обсуждать сольный концерт Мукки и размышлять, почему же его лучшего друга там не было. Вероятно, бывшего лучшего друга. И что-то заставило Глеба задуматься о том, мчаться на площадку или уже не стоит. Он долго метался от одного варианта к другому. И, вроде, уже успокоился и принял тот факт, что никуда он не поедет, как не выдержал. Сорвался, словно Серафим был наркотиком, который так и манил принять его снова. Еще один раз. Вернуться к нему спустя, казалось бы, долгое время. Глеб собирался в спешке: такси уже подъезжало. Все было как в тумане. Он спешно складывал в рюкзак свои вещи, пока Слэм смотрел на него с непониманием и удивленно хлопал глазами. - Ты куда? - Я к Серафиму. - Так поздно уже. - Не поздно, - Глеб замотал головой. Такси уже ждало, а он спешно натягивал на себя бомбер, молясь, чтобы пробок не было и они доехали быстро. Как раз сейчас собирался самый час-пик на дороге. – Серафим ждал меня. Он хотел меня видеть. Сереже ничего не осталось, кроме как пожелать удачи. Он считал странными взаимоотношения Глеба и Серафима, но не лез в них со своими советами. Они взрослые парни, сами могли разобраться. Но ему было бы обидно, если бы они оба угробили такую крепкую дружбу.***
Глеб примчался на площадку через полтора, почти два часа. Москва. Он, натягивая капюшон на лицо, умело обогнул толпу людей, которых понемногу запускали организаторы и помчался к черному входу. И вот здесь у него начались проблемы. Охранники не хотели впускать его. Не было Викторова среди тех, кому Серафим дал разрешение пройти через вход «для избранных». Даже несмотря на то, кем являлся Глеб. Даже несмотря на его статус, популярность, его не хотели впускать. И он стоял на декабрьской заснеженной улице в одной только ветровке, не зная, что делать дальше. Лучшим решением было закурить. Закурить и поразмыслить: ехать домой или снова в Избу… - Проходите, - внезапно сжалился выбивала на страже двери. Он сделал шаг в сторону, чтобы Глебу смог зайти во внутрь, а тот удивился такой резкой смене решения. – Мне сказали, что от Серафима Владимировича поступал приказ, что если вы вдруг приедете – пустить вас. Глеб на трясущихся ногах зашел в ночной клуб. Он чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Но сам виноват. Не нужно было ломаться перед Муккой, который не внес его в список, но все равно надеялся на его приезд. И вот Глеб был здесь. Он искал глазами Серафима, но видел только разных людей, начиная от его команды, заканчивая местными организаторами. Стало понятно, что до концерта Симу выловить нереально. Викторову выделили свободную гримерку. Видимо, чтобы он не путался под ногами у всех. Там он смог снять с себя бомбер, оставить вещи. А потом ему вручили бейджик и показали, как отсюда можно пройти в ВИП-сектор прямо рядом со сценой. Совсем скоро начался концерт. Все это время Глеб пытался унять свою тревожность и собраться с мыслями, чтобы решиться выйти и посмотреть на Серафима вживую спустя столько времени. У него было ощущение, что прошло не несколько месяцев, а много лет. Он чувствовал себя участником фильма, где двум героям суждено было встретиться спустя большое количество испытаний и трудностей, которые попытались их разлучить, но почему-то они все равно вернулись друг к другу. Подготовился к концерту Серафим хорошо. Текст от зубов отскакивал. И его энергия и харизма заряжали толпу, разгорячившуюся уже после второй песни. Глеб сидел в уголочке в специально отведенной для гостей зоне и с тоской смотрел на друга. А про себя усмехался, ведь идти не хотел. А мог не увидеть такое представление. Уже на четвертой песне Серафим снял кожанку. Ему стало жарко. И не удивительно, ведь он столько прыгал по сцене, размахивал руками, заводил толпу как мог и сам улыбался до ушей, несмотря на то, что все песни были довольно грустными, очень личными. Но сейчас это не заботило музыканта. Он был счастлив от того, что смог собрать большой зал со своими поклонниками, которые кайфовали, разделяя с ним его творчество. Его душу. - После тебя остановилась планета Земля. Время не ставило все по местам. И убивала нещадно весна, – пел Мукка, а у Глеба дыхание захватывало. Он смотрел на Серафима, такого повзрослевшего, похорошевшего. Сейчас он был если не в идеальной, то в своей самой лучшей форме: похудевший, посвежевший, подтянутый. Раньше Глебу казалось, что он не сможет принять Сидорина без кудряшек. Что распадающиеся на крупные локоны волосы стали неотъемлемой частью не только его образа, но и образа Симы. Однако короткая стрижка шла ему даже больше. А когда-то Глеб баловался с этими кудряшками. Гладил Серафима по голове, игриво наматывал их на указательный палец, целовал его в голову. Его одолевали разные чувства, начиная от жуткой тоски до ощущения счастья. Он был горд за своего друга. А ведь когда-то точно так же Серафим смотрел на него, на то, как он давал большие, хорошие концерты и чувствовал гордость. Именно Мукка помог ему встать на ноги и уверенно стоять на них. Внезапно ему стало очень плохо, и он отвернулся. Чем больше Глеб смотрел на Серафима, тем больнее делал себе. Он отправился в гримерку, рухнул на диван и закурил. В голову лезли разные мысли. Захочет ли Сима общаться с ним? Захочет ли после полугодового молчания ответить взаимностью и хотя бы просто вместе посидеть и поболтать по душам? Глеб переживал. Наверное, не стоило отвергать одно его предложение за другим. Серафим хотел исполнить с Викторовым общий хит, но тот отказал ему. И не важно что, песню «Не киряй» - самую первую и самую плевую – не нужно было даже репетировать, лишь настроить микрофоны и музыку. А теперь фиты со сцены звучали фиты со всеми, кроме него. Глеб слышал выступление с Пиро. Слышал традиционную речь от Серафима о том, что он думает о нем каждый день, каждую ночь. Что он ложится с мыслями об Андрее, просыпается тоже. А затем шла «Днями-ночами», и у Глеба еще больше сносило крышу. Он думал, что справится сам, что ему никто не нужен. Он смело вычеркивал одного человека за другим из своей жизни даже за самый маленький проступок. Но за Серафимом никаких косяков не прослеживалось. Тогда почему он перестал посвящать его в свои дела, свою жизнь? Почему перевел из категории «самых лучших друзей-братанов» в категорию «мы просто знакомые». На эти и еще другие многочисленные вопросы нельзя было ответить. У музыканта попросту не было на них ответов. Иногда со сцены доносились восторженные возгласы фанатов. У Глеба замирало сердце. Сейчас он мог стоять там, вместе с Серафимом, поздравлять его с первым большим сольником в столице, как когда-то это делал Мукка на его концерте в Адреналине. А после они могли весело скакать по сцене, исполняя общую песню. Но вся идиллия разрушилась. И Глеб винил себя в этом. - Спасибо, Москва! – послышался отдаленный вопль Серафима. Двухчасовой концерт подходил к концу. И от осознания, что они скоро встретятся, сердце Глеба бешено билось. У него вспотели ладони и голова закружилась. Вроде, не чужими людьми были, но только откуда такое волнение? Это же старый, добрый Сидорин. Вот только Глеб чувствовал себя очень виноватым перед ним. И от этого не мог пересилить себя, чтобы выйти в коридор и встретить его, поприветствовать. Серафим вышел со сцены потный, уставший, но такой радостный. Он святился от счастья, вытирая пот со лба новеньким белым полотенцем. Вся его майка промокла, только сильнее подчеркивая его идеальное тело, от которого исходил жар. Перевозбужденный Сима горел, громко смеясь и поздравляя свою команду с отличным концертом. Менеджер протянул музыканту банку ледяного пива – то, что нужно после такого энергозатратного мероприятия. Серафим действительно чувствовал себя обезвоженным. Он вскрыл банку, сделал глоток и повеселел еще больше, шагая в гримерку, чтобы немного посидеть и успокоиться, как за его спиной раздался тоненький голосок: - Сима? – неуверенно позвал его Глеб. Мукка застыл, словно вкопанный. На секунду показалось, что этот писк ему послышался. Но он уже снял ушные мониторы. Это не могли быть галлюцинации. Серафим развернулся и почувствовал, как его лицо вытягивается. Глеб стоял перед ним и переминался с ноги на ногу, словно провинившийся ученик перед кабинетом директора. - Глебыч? Что ты здесь забыл? - Тебя забыл. Точнее, думал, что забыл. А нихуя. Глеб улыбнулся. Правда как-то совсем печально. Он хотел отшутиться, перевести все на привычный лад и включить клоуна, только получалось очень плохо. Серафиму уже и пиво стало невкусным. И эйфория от концерта сошла на «нет». Внезапно ему стало так неприятно. Глеб не хотел приходить. Тогда зачем пришел? Почему игнорировал сообщения, а сейчас стоял перед ним? По глазам читалось, что именно он хотел спросить у Викторова, но не решался. Сима и злился, и переживал одновременно. Грустно было, тоскливо, несмотря на то, что они увиделись спустя столько времени. - Я скучал… - прошептал Глеб. Серафим кивнул, развернулся и ушел. Не обнял, не прижал к себе, как обычно. И от этого сердце Глеба сжалось, а потом и вовсе раскололось на тысячу кусочков. Серафим не то что шел, он бежал. Он хотел поскорее спрятаться от Глеба, чтобы не видеть его, чтобы не терзать свою душу еще больше. Ведь после всего этого именно ему придется делать вид перед фанатами, будто у них все хорошо. Будто они такие же друзья, как и раньше. Но это был один сплошной обман. Глеб решил не оставлять это просто так и прошел за Симой в его гримерку. Он не знал, как начать разговор, но ему не пришлось беспокоиться об этом. - Я звал тебя, - с плохо скрываемой обидой Серафим первый начал разговор и закурил электронку, выпуская в потолок белое облако. – На выступление и просто так. Но ты не изъявил желание. А что тогда пришел? - А если ты не ждал меня, зачем тогда пустил? – парировал Глеб. – Зачем предупреждал охрану? Ты ведь знал, что я сорвусь и все равно приеду к тебе. - Мне нечего сказать. Прости, брат, мне нужно собираться. У нас сегодня будет посиделка в баре. Так что… Серафим не договорил. Он снял с себя промокшую майку, вытер накаченный торс полотенцем и стал искать в спортивной сумке то, во что можно было переодеться. А Глеб не хотел уходить. Его душили воспоминания. Воспоминания и ужасающая реальность, в которой Серафим не стал терпеть его выходки и ушел. Он давал ему шанс за шансом. Ждал, что Глеб одумается и вспомнит про него. Но его терпение лопнуло. Серафим уже почти оделся. Сначала футболка, затем куртка. Осталась пара приготовлений и можно было покидать концертную площадку. Вот и все. Момент прощания. Только теперь это была финальная точка, которая не подразумевала под собой продолжение многолетней дружбы. - Сима, - произнёс Глеб. – А может ко мне? Ну, как раньше. Посидим у меня на кухне, побухаем. Прости, я еблан. Каюсь, не знаю, чем я думал. И наркота, и реба жутко дали по мозгам. Серафим все это время стоял спиной к Глебу. В глазах что-то скапливалось, но он до последнего не хотел сознаваться в том, что это слезы. Что угодно, только не они. Сейчас он стоял перед выбором: дать шанс или гордо уйти. Опять стать тем, кто все прощает или прекратить эту пытку навсегда. Серафим посмотрел в глаза Глеба. Он долго смотрел, всматривался. Пытался понять, это очередной заскок его биполярного товарища или Викторов действительно все осознал. Понял свою ошибку. Понял, как было больно все эти полгода и даже больше. А глаза Глеба не врали. Он стоял опустошенный и изнеможденный туром. Сначала одним, весенним, затем вторым, осенним. И реабилитационный центр, и тяжелый разрыв отношений, и куча хейта – все это сломало его. Не удивительно, что он закрылся в себе и перестал выходить на контакт. Любой бы сломался на его месте. Серафим горько усмехнулся и сказал: - Поехали. Как же давно он ждал этого момента.***
Маленькая квартира в Люберцах была наполнена дымом сигарет, как обычных, так и электронных. Это Глеб и Серафим сидели на кухне и курили в распахнутое окно, наплевав на то, что на улице декабрь. Они уперлись локтями в подоконник и смотрели на красивый жилой комплекс, на который уже опустилась ночь. Разговаривали. Много разговаривали. Столько воды утекло за время их молчанки, однако сейчас они восстанавливали все до мельчайших подробностей. Они восстанавливали все по крупицам, спасая свою дружбу, которую, как оказалось, не хотели предавать оба.