Исцелять предначертанное

      – Ложитесь вздремнуть, доктор Лань, сегодня смена обещает быть спокойной, – медсестра в возрасте неспешно заходит в ординаторскую – единственное помещение в больнице, где свет горел по-прежнему ярко, становясь своеобразным маяком для любых машин скорой помощи.       Невероятных размеров больница, включающая в себя несколько корпусов совершенно разных направлений от родильных отделений до высокоспециализированной как хирургической, так и терапевтической помощи по различным направлениям, являлась передовым центром медицины. Сюда стекались пациенты со многих иных провинций, стремясь получить квалифицированную помощь. Здесь же были именитые врачи, занимающие целые династии по различным направлениям. Например, Лани, известные в широких кругах своим идеалистическим подходом и кропотливой работой над каждым отдельным клиническим случаем – даже молодые специалисты этой семьи показывали выдающиеся успехи, становясь востребованными в своей области.       Одним из таких являлся и Лань Ванцзи, работающий в центре далеко не первый год. Принадлежащий хирургическому отделению, коим заведовал его кровный старший брат, он имел специализацию по сердечно-сосудистой хирургии, оказывая помощь как по общей патологии, так и по своему узкому направлению, порой спасая даже совершенно запущенные и тяжёлые случаи. Он часто брал ночные дежурства, и в длинных коридорах часто шептались, что мужчина попросту не хотел бывать дома: загружал работой себя столь сильно, что времени на семью и иные хлопоты не оставалось.       Впрочем, ситуация действительно была таковой, если приглядеться внимательнее, отодвигая в сторону все выстроенные собственными руками Лань Ванцзи крепости и преграды на пути к израненной за более чем десять лет душе. Работа и экстренные операции заставляли погружаться целиком в каждого пациента, искать наилучший выход из сложившейся тяжёлой ситуации, не оставляя ни малейшей лазейки для скользких и вертких мыслей, что змеями ядовитыми так и стремились проникнуть в образовавшиеся бреши выстроенных преград: уколоть, уцепить клыками, пуская яд по сосудам. У него получалось по-настоящему мастерски отвлекаться, и сейчас, занимаясь написанием историй болезни своих пациентов, что мерно и спокойно спали в комфортабельных палатах, мужчина стремился уйти от терзающих его душу сомнений, мыслей и чувств, что некогда раньше и вовсе не должны были зародиться.       – Позже, – короткий, спокойный и ровный ответ.       Иного не ожидает никто – любой, работающий вместе с ним в отделении или имевший возможность контактировать за продуктивной беседой, где монолог зачастую шёл от иной личности, нежели Ванцзи, прекрасно знал склад характера этого доктора, принимая как должное краткие и сдержанные ответы. Он никогда не говорил лишнего, не скрывал и не лгал, если не мог дать достаточно хорошего совета на какую-либо просьбу. За это его уважали и ценили – не меньше, чем Лань Сичэня.       Сегодня старший из двух братьев спокойно проводил время в поистине шикарной резиденции семьи Лань, отдыхая после напряжённого рабочего дня. Впереди ещё была целая неделя, где каждый день под его руками оказывались совершенно тонкие и такие хрупкие хитросплетения нервных корешков, из которых он мастерски мог собрать нечто. Так в его истории числились неоднократные спасения тех, кто был обречён: люди вставали после долгих лет в инвалидном кресле, люди избавлялись от пожирающего их жизнь тремора, наконец обретая столь желанный покой. Лань Сичэнь для многих своих пациентов был сродни богу, и его тёплая улыбка, мягкий разговор, коим он провожал каждого выписавшегося из отделения, даровали надежду на светлое будущее. Они были разными, но едиными в одном – стремлении делать жизнь своих больных лучше всеми возможными способами.       Медсестра поправляет на своей голове аккуратную шапочку, тихо вздыхает и прикрывает бесшумно за собой дверь, не желая более беспокоить хирурга. Всё равно ни к чему не приведёт этот разговор. Неспешным шагом она отправляется в своё помещение, расстилая на кушетке отложенные специально для недолгого сна медицинских работников покрывала, и наконец опускается после тяжёлого рабочего дня. Сегодня в отделении не было нестабильных пациентов, и каждый, кто находился сейчас по палатам, спокойно спал, медленно исцеляясь даже от столь, казалось бы, простого действа.       Перед глазами мелькали множество строчек. Одна сменяла другую, а всплывающие иконки новостей неприятно резали чувствительные к свету глаза. Лань Ванцзи уже как час старался отвлечься на работу, которую успел выполнить ещё несколькими часами ранее, и теперь избрал тактику проверки – она работала почти всегда, вот только сегодня воспалённый восприятием трагичных событий прошлого мозг отказывался переключаться на не особо полезную деятельность. «Ограбление банка! В процессе не пострадал никто, однако были разбиты стёкла самого помещения. Преступники пойманы, их ждёт суд в ближайшую неделю. Личности воров устанавливаются полицией, задержавшей их в кратчайшие сроки».       Бред. Ничего стоящего. «За последнюю неделю целых три пожара охватили различные районы города. Имеются сведения, что это может быть запланированным поджогом одних и тех же лиц. Детали происшествия уточняются».       Пожар. Это слово не заставляет его лицо поменяться, но сердце пропускает целый удар, стремительно падая вниз колодца, дно которого не видно было никогда. Он не знает, что произошло в то время, однако помнит заголовки в интернете, помнит шепотки по всем углам и их клиники в том числе, когда обсуждалась гибель целой семьи. Тогда Лань Ванцзи сходил с ума, считая, что мог потерять его вновь и в этот раз навсегда, но данных не было, данные разлетались под пальцами в пепел, оседающий чернотой в лёгких.       Воспоминания кружат вокруг него, поднимаются с того дна, куда падает сердце, целым ворохом удушающего дыма. Он забивается в нос, проникает сквозь плотно стиснутые губы, прочно оседая на стенках гортани. Вдохнуть оказывается труднее, нежели раньше, и Лань Чжань действительно верил, что эти состояния больше не вернуться к нему никогда. Сичэнь неоднократно не просто намекал, а прямым текстом предлагал помощь, предлагал обратиться в том числе к Цзинь Гуанъяо, что являлся штатным специалистом в оказании психологической и психиатрической помощи, однако он лишь кивал и избегал тему. Панические атаки накрывали его с головой, сковывали оцепенением руки, выворачивали суставы и душили, не давая возможность существовать. Однако они никогда не длились дольше нескольких минут, оставляя после себя лишь едкий осадок да тихий кашель, что не должен был услышать никто – Ванцзи не позволит беспокоиться кому-либо о состоянии его здоровья, тем более – души.       Напавший морок развеивает громкий звонок, что моментально мог бы разбудить хоть всю больницу. Мужчина тотчас подхватывает стационарный телефон, поднося к уху и негромко произнося:       – Центральная больница, хирургическое отделение.       – Крупная авария, два пострадавших. Первый доставляется в тяжёлом состоянии, оказана первая помощь, второго извлекают из машины, должен быть живой. В течение получаса будет первый, предварительно – множественный перелом рёбер и правосторонний пневмоторакс с начавшимся ателектазом лёгкого, острая респираторная недостаточность, закрытая черепно-мозговая травма, может быть нарастающая гематома, неврологическая симптоматика сомнительна.       – Принял.       Ванцзи встаёт резко, подхватывает идеально выглаженный халат, накидывая на плечи поверх хирургического костюма белого цвета – он всегда выбирал именно этот цвет, пусть и довольно малое количество хирургов предпочитали его, понимая риск запачкать кровью даже под стерильным бельём. Тем более ему, сосудистому хирургу, имеющему наибольший контакт с кровью. Однако тот был непреклонен в своих стремлениях и решениях, даже не выслушивая. После пары попыток все перестали предлагать лучшие варианты, а подаренная некогда на окончание ординатуры хирургичка светло-голубого цвета одевалась им лишь на официальные мероприятия в стенах больницы или же практические выезды на стажировку в другие.       Свет в длинном коридоре зажигается постепенно, но быстро и ярко. Он двигается стремительно, вместе с тем бесшумно, дабы не разбудить покой тех, кто нуждается в нём больше всего. Мысли исчезают из головы Лань Чжаня стремительно, вымываются потоком осознания и осмысления озвученного диагноза, а руки крепко сжимаются в кулаки всего на мгновение: разбираться с нарастающей гематомой ему не по специализации, однако вырывать из спокойного сна брата, который дежурил не так и давно, было довольно-таки неприятной задачей. Но каждый из них выбрал такую работу, где покой являлся лишь относительным понятием, имея всегда риск быть нарушенным обстоятельствами: и сам Ванцзи без малейшего колебания поднимался с постели, садясь за руль и доезжая в кратчайшие сроки, когда брат звал его на помощь. Обратиться вовремя к специалисту другой области – смелость, а не трусость. И понять столь простую истину дано, к сожалению, далеко не каждому врачу.       – Что случилось? – медсестра быстро выбегает из сестринской, оказываясь рядом. Кажется, она успела поспать не более получаса, исходя из её несколько потрёпанного вида, однако по ясности и блеску в глазах понять было легко – одно назначение, одно распоряжение, и она сделает всё, что будет зависеть от её рук.       – Подготовьте третью и четвёртую операционную. Два пострадавших, – более информации он не даёт, проходя мимо и направляясь к приёмному покою. Врач скорой помощи мог не до конца разобраться в диагнозе, однако сомнений в тяжести состояния того, кто попал в аварию, не было – с подобным никто никогда не шутит, порой оценивая в худшую сторону для принятия своевременных мер. По пути он успевает захватить фонендоскоп, достать из кармана халата смартфон, которого практически половину дня не касался, предпочитая занимать себя чем угодно другим, и набирает номер Сичэня.       – Ванцзи? Что случилось? – голос нейрохирурга сонный, это легко понять, однако встревоженные нотки не удаётся прочувствовать даже ему. Тот тщательно скрывает, мягкостью и плавностью своего голоса внушая спокойствие и надёжность в любом обращении, с каким только мог прийти к нему младший. В этом была его неоспоримо лучшая черта, невероятно крепкая опора, протянутая рука, на которую Ванцзи мог опереться в любой момент. И действительно опирался, когда земля уходила из-под собственных ног, когда мир рушился перед глазами вместе с пропажей всего одного человека.       – Везут черепно-мозговую травму, нарастающая гематома, – он переходит сразу к сути, не давая времени тратиться впустую. Быстро сбегает вместе с тем по ступеням на цокольный этаж, где находился приёмный покой, в ожидании скорой.       – Скоро буду.       Они понимают друг друга быстро, им не нужны лишние слова. Порой наблюдающим со стороны и вовсе казалось, что без них те способны прочитать мысли друг друга – по одному взгляду, по пробежавшей на лбу морщинке или ином сокращении мимических мышц лица.       Ожидание затягивается на добрых полчаса – как и было заявлено. Отголоском сирен в ушах образы мелькают, алые цвета смешиваются с синими, когда яркие огни машины скорой помощи пробиваются сквозь окно, знаменуя прибытие первого из двух пострадавших. Врач вместе с медицинским братом забегает с каталкой, на которой лежит молодой мужчина с короткими чёрными волосами, потрёпанными до невозможного, тихим стоном обозначающий своё состояние – жив. Это главное. С остальным возможно разобраться, но лишь при одном условии – пусть сердце бьётся, пусть пускает импульсы по всей мышце, а они, врачи и медперсонал больницы, спасут.       – Стабилизировали немного, но состояние всё равно тяжёлое, – врач в привычной сине-белой форме подходит ближе к Ванцзи, протягивая сопроводительный лист скорой помощи, на котором написаны данные пострадавшего, объём помощи и предварительный диагноз.       Ему кажется, что земля уходит из-под ног. Ему кажется, что сирены глушат так сильно, что ни одного звука не может пробиться сквозь фантомную вату, наполнившую его уши. Пальцы вздрагивают лишь в первый момент, пока тетанический спазм не сковывает все суставы его тела напрочь. Лань Чжань сквозь туман подхватывает лист, оставляет свою подпись – принял пациента – и проходит ближе к пострадавшему. Надеть перчатки на руки оказывается невероятно сложным делом, а распахнутые широко глаза скользят по страдальчески искажённому лицу: ему больно, он переломан, а голова раскалывается так сильно, словно меж черепом и мозгом налили целые литры жидкости. То не было далеко от истины, однако увидеть его сейчас Лань Чжань оказался не готов.       Вэй Ин. Тот, из-за кого он совершал необдуманные – как считали иные – действия, тот, ради кого он готов был бросить весь мир, пойдя лишь с ним одним. Чувства ярким огнём вспыхивают на тлеющих столь долго и давно углях, обжигают грудную клетку изнутри, царапая сердце удивительно сильно и больно.       – Доктор Лань? – его негромко зовут, и ему стоит ответить.       Приди в себя. Ты – врач, а он – твой пациент. Ты должен спасти его. Ты можешь его спасти.       Вэй Усянь открывает рот, стараясь сказать что-то, однако получается издать лишь невнятный стон боли, и лицо, некогда столь аккуратное и красивое по своим чертам, искажается болезненной гримасой, выдавая тяжёлое состояние пациента.       Хирург быстро оказывается рядом, касаясь ладонью грудной клетки. Прощупывает рёбра аккуратно, чтобы не доставить ещё больше дискомфорта, изучает тяжесть повреждения, а затем выслушивается дыхательные шумы: лёгкое действительно спалось, а грудная полость целиком оказалась забита воздухом. Пальцы скользят ниже, изучают ноги, отмечая перелом и там со смещением – ходить, разумеется, будет, однако процесс восстановления так или иначе сложится и для него.       – Третья операционная. Эндотрахеальный наркоз, подготовить всё для репозиции костей и торакотомии.       Распоряжение его исполняется сразу же, медсестра вместе с санитаром подхватывает каталку, увозя Вэй Ина в направлении лифта, дабы как можно скорее поднять на пятый этаж. Ванцзи провожает его взглядом и осознаёт то, что не приходилось никогда в жизни: у него дрожат руки. Настолько сильно, что даже бумага колышется меж пальцев подобно листку в ветреный осенний день. Он соберётся. Он сможет. И никто другой не сможет сейчас. Лань Чжань прячет чувства и эмоции глубоко внутри себя, стискивает пальцы до побеления костяшек и быстрым шагом отправляется следом, в голове строя план операции. Тяжёлая, комбинированная на грани смежных специальностей хирургии, она должна спасти не только жизнь Усяня, но и обеспечить её беззаботность в дальнейшем – никаких последствий, никаких ограничений.       В приёмном покое не остаётся больше никого за исключением главного действующего лица во всей больнице: да, разумеется, присутствовали и другие хирурги, но на каждой смене есть ответственный за дежурство, который принимает на себя все самые тяжкие как морально, так и юридически решения, чтобы впоследствии отвечать перед заведующим и главным врачом. И он решает: сдержать дрожь, не давая мандражу накрыть его волной ненужных сейчас эмоций, и как можно скорее встать за стол, спасая жизнь человеку, который мог унести следом за собой осколки его израненного сердца.       Лань Ванцзи не медлит – через пять минут он моется в предоперационной, тщательно соблюдая все правила асептики. Холодная вода так хорошо отрезвляла разум, однако никак не могла подействовать на нервные окончания, идущие напрямую к мышцам: те бились в коротких судорогах, заставляя руки позорно и так отвратительно дрожать. Он кусал слизистую щеки изнутри, почти что скрипел зубами, пусть и на привычно спокойном лице, ещё и прикрытом медицинской маской, того видно вовсе не было. Для всех вокруг – штатная ситуация, младший Лань делал не один десяток экстренных операций, а значит волноваться не о чем. Вот только то были не родные, то были не дорогие сердцу люди. Медицинские работники редко лечат своих родственников, и этому есть логичное объяснение: повышенная тревога, страх совершить глупую ошибку. Мысли начинают виться вокруг шеи, сдавливают её, не давая достаточному количеству кислорода поступать к мозгам. Они душат, они лишают возможности трезво мыслить, и ошибки случаются действительно чаще. Потому что все они – люди. Потому что доверить кому-либо другому, кто с холодным расчётом произведёт простую операцию, проще. Но Ванцзи упрямо делает то, что может стать роковым. Он встряхивает руки и подходит к дверям, что открываются сами по себе перед его лицом, и делает несколько шагов в операционную.       Характерные звуки заполняют помещение: тихий писк аппарата искусственной вентиляции лёгких, раздувание манжет, ведущих к той системе, и тихий перезвон инструментов, когда операционная медсестра перекладывает на своём стерильном столике. Каждый знает свою работу, у каждого отточены движения до малейшего миллиметра. И он. Вэй Усянь, лежащий на столе на спине, что большая часть его тела накрыта стерильными простынями белого цвета с вкраплениями рыжеватых пятен, оставшихся после обработки операционного поля, и Ванцзи не удаётся рассмотреть его как следует. Не удаётся услышать ничего, кроме биения собственного сердца: кровь разгоняется по организму на бешеной скорости, артерии пульсируют близ ушей, оглушая столь громкими ударами – тахикардия. Она губит его, она заставляет привычно бледное лицо то белеть, то алеть с новой силой, и ему кажется, что в подобном состоянии он был всего один раз – когда Вэй Ин пропал, не оставляя после себя ничего. Ничего, кроме метки на сердце, так жадно желающем узреть вновь счастливую улыбку и звонкий, трелью раздающийся смех.       — Доктор Лань? — медсестра негромко окликает его, зовёт, потому что Лань Чжань не сдвинулся с точки одной ни на миллиметр. Он просто держит чистые руки на уровне груди, пока по ним стекают крупные капли воды, скатываются по поверхности предплечий, мелкими водопадами оседая где-то в области острых локтей. Взгляд янтарных глаз направлен лишь вперёд, на жизненные показатели, которые выглядят довольно оптимистично: нормотензия, пульс ближе к брадикардии, но то лишь влияние всех препаратов премедикации. Он выдыхает и наконец делает шаг вперёд, однако на его плечо ложится лёгкая, но крепкая рука, пальцы которой стискивают ощутимо.       Кажется, за этим оглушением он не успел заметить ничего: ни открывшейся двери позади, ни приветствия со стороны остального медицинского персонала, совсем ничего. Осознание глушит ещё сильнее, глаза широко распахиваются, а голова поворачивается в сторону стоявшего рядом.       —  Иди. Я всё сделаю, — его голос мягкий, тихий и спокойный, а за маской не видно едва-едва ощутимой улыбки. Ванцзи не надо видеть его лицо, достаточно услышать, чтобы понимать целиком эмоции и сосредоточенность собственного брата. Он добрался в кратчайшие сроки и, кажется, только что спас его от совершения колоссальной ошибки. И уйти оказывается сложно: ноги ватные, налитые свинцом, не двигаются совершенно, даже когда он предпринимает попытку сделать шаг вперёд, а не назад. Пальцы на плече сдавливают сильнее, Сичэнь не даёт ему возможности ринуться вперёд, хотя прекрасно понимает, что за человек находится на операционном столе – эту личность он знал слишком хорошо. И знал его вклад в младшего брата. Насколько деструктивным может быть простое чувство, которое должно вызывать лишь тепло? Нет, Лань Хуань не ненавидел Вэй Усяня. Здесь всё было сложнее.       Стальными тисками сжимаются челюсти: казалось, ещё чуть-чуть и точно сотрется эмаль. Лань Ванцзи не говорит больше ни слова, лишь коротко кивает брату и покидает операционную. Никто не увидит, как он сползает по стене за пределами длинных коридоров где-то там, в кладовой, и прячет лицо в собственных коленях. Он не плачет, нет, у него нет права на столь яркие эмоции: когда-то эти слёзы уже были пролиты, и лимит их исчерпан досуха. Теперь оставалась лишь звенящая пустота, а дыра в грудной клетке росла с каждой секундой больше.       — Начнём с плевральной пункции, — Сичэнь сразу же переходит к действиям, стоит ему помыться и облачиться в стерильную одежду: перчатки звонко скрипят на руках, одетые медсестрой на него, и пальцы подхватывают простыни на теле Вэй Усяня, обнажая грудную клетку целиком. У всех, кто относился к семейству Ланей, была потрясающая черта – невероятная сдержанность вне зависимости от тяжести ситуации, но сейчас даже на лице одного из его представителей пробежалась тень удивления и ужаса.       — Это как же он так, совсем ведь молодой… — медсестра ахает, она более ярка в эмоциях, нежели Сичэнь. Сичэнь молчит, но не может оторвать взгляда от картины, которая предстала перед его глазами: грубые, по-настоящему уродливые шрамы налегали один на другой, искажая кожу в невероятно отвратительной манере. На его груди и верхней части живота, что была доступна обзору, практически не находилось живого места, каждая часть, каждая область была обезображена глубокими ожогами, что стягивали остальную плоть, делая её похожей на булыжную мостовую. Неровная, разных оттенков и цветов – где-то пигмент вывелся, а где-то наоборот, стал ещё ярче – она представляла собой полотно какого-то безумного художника, и вряд ли хоть один здравомыслящий человек мог самостоятельно исказить собственное тело до такой неузнаваемости. Нет. С Вэй Ином произошло нечто настолько ужасающее и страшное, что сомневаться в этом не приходилось.       Сичэнь выходит из состояния лёгкого аффекта первым, протягивает руку и накрывает вновь, не желая обнажать подобные уродства для других – вряд ли Вэй Усянь желал, чтобы многие увидели этого. А ещё, чтобы не увидел Ванцзи, которого обезображенное тело человека, столь им любимого, могло повергнуть ещё в большие пучины отчаяния и сожаления. Ему приходится сжать кулаки всего на мгновение, испытывая настоящую гамму эмоций одновременно, но при этом не потерять лица и сосредоточенности: сейчас первостепенной задачей являлось спасение жизни этого человека, а дальнейшие реабилитационные мероприятия и вопросы, которые хотелось задать впоследствии, будут проведены потом.       Его пальцы не дрожат, его руки действуют чётко, как это необходимо: постановка плеврального дренажа, чтобы выпустить достаточное количество воздуха из полостей грудной клетки, а затем ещё одного для отхождения небольшого количества крови и налившегося транссудата. Повреждения лёгких оказались не такими страшными, как казалось изначально, однако в целом состояние Вэй Усяня оставалось стабильно тяжёлым. Следующим этапом стала трепанация черепа: пришлось сбрить часть его волос. В какой-то момент, когда машинка проезжалась по коже головы, Сичэнь замер в очередном осознании: некогда у этого юноши были длинные пряди волос, а теперь, представлявшие собой настоящие клоки, они выглядели максимально безобразно, будто бы отстриженные и оторванные участками прямо из головы. События складывали в голове всё более сомнительную картину, вопросы капали сверху, заполняя чашу напряжения, и он был бы рад, наверное, не знать ничего об этом – потому что об этом узнает и Ванцзи. Он не сможет пройти мимо, не сможет оторваться от постели этого человека, теперь напрочь перестанет появляться дома. И беспокойство о собственном брате выходило на первое место из всех событий, что происходили вокруг. Пусть это и показывало его, как эгоиста. Вэй Усянь для Сичэня был потенциальным источником новых бед.       Сичэнь выполняет трепанацию идеально: аккуратно высекает кожно-апоневротический лоскут, сверлит фрезевые отверстия и отпиливает кусок кости, обнажая участок височной доли и ярко-багровую гематому, удалить которую не занимает много времени. Теперь состояние Вэй Усяня должно плавно стабилизироваться, переходя из тяжёлого в «средней тяжести» – так его жизни угроз не должно представляться. Переломом ноги позже, через несколько суток, займутся травматологи, приняв решение о необходимости остеосинтеза или же достаточно будет ношения гипса с предыдущим скелетным вытяжением. Оставались лишь небольшие штрихи в этой операции, и Лань Сичэнь полноценно занимается каждым из них, целиком опустошая голову: ни одной мысли о Вэй Ине не остаётся.       Зато остаётся у Ванцзи, что стремительно намывался в соседнюю подготовленную операционную. Жизнь такова, что совпадения случайными не бывают – и вторым пострадавшим оказывается знакомый обоим братьям Цзян Чэн, чьё состояние в разы хуже, нежели у Вэй Ина. Массивная кровопотеря из-за повреждения аорты, благо, что лишь с диссекцией, а не полным разрывом, компрессионное сдавление спинного мозга, разбираться с которым придётся тоже Сичэню. Две тяжёлые операции подряд должны были обрушиться на некогда коллегу для Лань Чжаня, сокурсника, с которым приходилось на практике вместе находиться в неврологическом отделении. Произошло многое. Многому предстоит произойти, возможно, затрагивая нити судеб сразу нескольких действующих лиц истории.       — Ему нужно переливание крови, — реаниматолог делает заключение сразу же, стоит только лаборатории совершить звонок с результатами общего анализа крови. Гемоглобин – 60 г/л, что свидетельствует о тяжёлой кровопотере. Неудивительно, учитывая характер повреждения. Его доставали из остатков машины, переломанного и собранного буквально по частям: основной удар пришёлся на поясничный позвонок, оправдывая тем самым все дальнейшие повреждения и последствия. Восстановление будет крайне тяжёлым, долгим и нельзя сказать, приведёт ли оно к полному возвращению всех основных функциональных свойств организма. У Цзян Чэна не факт, что есть светлое будущее – он может остаться неходячим инвалидом. Вэй Усянь – дурачком, если последствия накопившейся гематомы не пройдут в краткий срок. Два брата рискуют потерять привычную им жизнь, вот только нет здесь чёткого да или нет – результаты будут известны лишь в отдалённом послеоперационном периоде.       У Лань Ванцзи руки больше не дрожат: он рассекает кожу на спине Цзян Чэна, разрезая и массивную татуировку прямо посередине, тем самым нарушая рисунок. Кажется, это малая цена за спасённую жизнь. Он расчётлив и холоден: этот человек не вызывает в нём тот бешеный отклик, какой вызывал его брат – зато может найти в сердце другого, болезненным уколом упав на особо чувствительный участок. Руки покрываются кровью в быстрые сроки, хирург оперирует быстро, чётко и осторожно, чтобы не усугубить положение. Накладывает швы, перевязывает кровоточащие сосуды и даже ставит тефлоновый трансплантат на место диссекции аорты, заменяя часть брюшного отдела на искусственный – в дальнейшем пострадавшему придётся временно принимать препараты, понижающие артериальное давление, однако это не сильно скажется на его жизнедеятельности. Опасная для жизни кровопотеря останавливается посредством деятельности Ванцзи, и теперь остаются две серьёзные проблемы: нахождение донора и операция на спинном мозге.       — Надо пообследовать того, кто поступил с ним, вдруг подходящая группа крови, — подаёт голос анестезиолог, внимательно следя за показателями Цзян Чэна. Низки, но пока не критически – он выживет.       — Нет, — кажется, Лань Чжань отвечает даже слишком резко и быстро, поднимая взгляд на коллегу. Тот с вопросом глядит в ответ, не подавая голоса, словно ожидая пояснения отказа, — он нестабилен.       — Этот тоже. Так мы можем спасти обоих.       — Компенсируем пока что препаратами железа и физраствором, получить согласия на переливание у нас нет возможности. И фенотипирование ещё не пришло, — голос за спиной принадлежит заведующему хирургическим отделением.       Сичэнь вновь моется, переодевается, и Ванцзи оборачивается, взглядом янтарных глаз почти что прожигая его лицо. Старший коротко кивает и мягко улыбается, и этого жеста хватает более чем, чтобы камень раскрошился в пыль, наконец падая с души у младшего. Жив. Всё хорошо. Вот только теперь, кажется, им придётся поменяться ролями, предоставляя возможность оперировать того, кого не должен был.       Лань Хуань неспешно проходит к операционному столу и замирает рядом с братом: взгляд привлекают смутные очертания татуировки во всю спину, которую он знал достаточно хорошо. Вероятно, лежащий на столе человек не хотел бы в жизни оказаться в той ситуации, в какой находился сейчас, однако бессознательное состояние играло на руку Ланям – они могли оказать помощь. Ванцзи переводит взгляд на замершие в едином положение глаза брата, видит, как веки не опускаются, не моргают, а тишина повисает вновь. За сегодняшнюю ночь произошли две встречи, которым рад не был никто: лучше не увидеться никогда, чем вот так.       Руки у Сичэня не дрожат – ему оказывается проще взять себя за грудки, собрать, чтобы уверенно подхватить костные кусачки и приступить к операции, не произнося ни слова. У Лань Чжаня их не находится тоже – он ассистирует некоторое время в полнейшей тишине, в такой, в какой, кажется, Лани не работали ещё никогда. Даже писк аппаратов, даже щёлканье ломающийся отростков костей не могли сбить атмосферу, тяжёлым грузом упавшую сразу на две пары плеч.       Однако завершать операцию Сичэнь остаётся один. Потому что взгляд его велит уйти, и Ванцзи без лишних слов повинуется, раздеваясь до привычного хирургического костюма и отправляясь в сторону реанимации, куда уже должен был быть переведён Вэй Ин. Впереди дорожка, вымощенная острыми, неровными камнями, что могли бы порезать ступни идущих, впереди – реабилитация и тяжёлое единение вновь четырёх сердец. Ни одного целого. Каждое покрыто глубокими рубцами, вот только разные те по сути своей были у каждого, являя миру простую истину – жизнь тяжела, а людские отношения и того хуже.       Эта ночь не могла быть спокойной. В ней нет ничего, что могло бы мягким покрывалом накрыть, давая долгожданный покой. Вэй Ин быстро приходит в себя (проходит не более двух часов) после наркоза, реаниматолог информирует его о состоянии, в последующем интересуясь, готов ли он стать донором. Реакции говорят о том, что нет, дурачком он не станет после травмы. Ванцзи отсутствует – он не может сейчас быть рядом, ему нужно проконтролировать гемодинамику и расположение артериального трансплантата у Цзян Чэна. Письменное согласие получено. Забор крови. Подготовка эритроцитарной массы. И переливание, которое проводится без согласия реципиента – по жизненным показателям. Цзян Ваньинь никогда не узнает, кто был донором, а Вэй Усянь нескоро придёт в себя, выдав шок в ответ на потерю крови, на которую обрёк себя сам.

      В эту ночь два врача, два хирурга, находятся в разных кабинетах.

      Лань Сичэнь смотрит на протокол операции, который не мог дописать уже полчаса, и стискивает меж рук ни в чём неповинную ручку. Завтра ему придётся смотреть в глаза Цзян Чэна вновь, завтра ему придётся сказать одну простую истину – «твои ноги…». И, кажется, он лучше получит шквал гнева, чем увидит слёзы или разбитые мечты в тех глазах, в которых некогда тонул и хотел бы потонуть вновь.       Лань Ванцзи сидит там же, где был несколько часов назад. Там же ждут его истории болезни, которые он проверял до поступления сразу двоих пациентов. Его руки больше не дрожат, зато дрожит грудь, и он сам, разносясь эхом по всему телу. В кабинете тишина. Вот только в ушах отголоски сирен скорой помощи, что привезла ему Вэй Ина. Его Вэй Ина, разбитого и сломанного.