Исцелять предначертанное

8 лет назад

      Было холодно и сыро. Здесь всегда так в середине зимы, особенно темными утрами. Снега нет, но морские ветра снимают кожу со скальпа, не щадят, стараются показать, насколько эти, казалось бы, красивые городки у моря на самом деле негостеприимны. Впрочем, даже холод не мог убить того трепета, который они испытывали. Кто-то больше, а кто-то меньше.       По крайней мере, Вэй Ин, стоя перед громадным зданием больницы, состоявшем из множества корпусов, чувствовал, что да. Вот это – да. Это не больница, а настоящий дворец. Цзян Чэн, стоявший рядом с ним и глядевший куда-то в металлический стенд с названием учреждения, торопливо стягивал с руки перчатку, чтобы уже скоро втолкнуть её в грудь Вэй Усяню и зыркнуть. Пусть, мол, одевает, а не трясётся. Они весьма сильно отличались друг от друга в понимании такой, казалось, бы простой штуки как «потеплее одеться», и если Цзян Чэн был в теплой кожаной куртке с меховым воротником и толстой шерстяной подкладкой, в шапке, перчатках и шарфе, то первое, на что бросался взгляд при виде Вэй Усяня – красные и застиранные летние кеды. Госпожа Юй бы наверняка уже с десяток раз ткнула его носом в то, что он оделся, как незнамо кто, но её здесь не было. Помимо летних кед на Вэй Ине была ветровка, застёгнутая под горло, тонкие джинсы да и всё. Ох, теперь в его руках была ещё и перчатка Цзян Чэна, которую он тут же надел на покрасневшие пальцы, попытавшись просунуть внутрь и вторую руку.       – А ну прекрати, - Цзян Чэн хлещет его по руке, не давая проделать задуманное. Временные пропуска, которые им обещали принести для свободного посещения больницы, требовалось ждать на улице, ведь если у административной стойки будут топтаться четырнадцать студентов-медиков, то в зале станет шумно, а такое сотрудникам больницы было не нужно. И пока они стоят и жду, Вэй Усяню правильнее вести себя подобающе. Без лишних движений. – Если порвешь мне перчатку, то я тебе руки повыдираю.       – Прямо здесь?       – Прямо здесь.       Было слышно то, насколько сильно Ваньинь замерз. Пусть он и околел, но у него все же оставались силы ворчать и вредничать. Возможно, в этом был весь он, однако его серьёзность Усянь прекрасно понимал и, безусловно, разделял. Господин Цзян возлагал на них обоих большие надежды, настояв на прохождении производственной практики не в родном городе, а здесь – в месте, где находилась самая престижная больница почти что всего южного побережья Китая. Дело было не только в громких именах работающих в ней специалистов, но и в методике прохождения практики, в большей возможности набраться опыта, в новейшей аппаратуре, в дисциплине. Безусловно, Цзян Фэнмянь, будучи врачом-офтальмологом с многолетним опытом и имевший собственную клинику, особенно много в этом понимал. Он не мог отправить своих двоих сыновей в иное место. Несмотря на то, что Вэй Ин не был его родным ребенком, казалось, что он особенно оценивал его потенциал. Нравилось ли это самому Вэй Усяню? Нет. Но когда они оказались в чужом городе с ещё десятком приезжих студентов, деваться им было некуда.       Итак, практика их должна была длиться три месяца, после которых их ждала поездка обратно домой. И так должно было продолжаться на протяжении всего того времени, пока они находились на общем направлении.       Заглянув в список учтённых практикантов, который выдавался каждому вместе с предоформленным дневником и рядом документов для подтверждения поступления на практику, Вэй Усянь обнаружил, что среди собравшихся и ожидающих не доставало одного. Именно для этого он, встав на цыпочки, огладывается в небольшом скоплении людей. Из четырнадцати он знал пятерых, – они ехали в одном автобусе – еще с шестью он общался лично, еще пара незнакомцев, по всей видимости, были кровными родственниками, и имена у них были похожи, и последним был парень, стоявший возле него и, вновь и вновь вздыхая, набиравший сообщения. Их было четырнадцать. А в списке было указано пятнадцать.       – Слушай, Цзян Чэн, а ведь у нас не достаёт одного. Нас вообще пустят с недостачей? – Вэй Усянь пихает его в локоть, и суёт листы подмышку, чтобы продолжить потирать друг о друга замерзшие руки, пытаясь согреть их своим дыханием.       – Пустят конечно. Или тебе хочется продолжить на морозе торчать? – мельком Цзян Чэн бросает на его взгляд, а затем вырывает уже порядочно скомканные листы и забирает себе. – Какой же несносный! Ты уже помял весь свой дневник. Тебе бы по лбу им дать.       – Странно просто. Вдруг мы в автобусе кого-нибудь потеряли, - он не противится резким движениям. Лишь глубоко задумывается, вспоминая лица.       – Тебе-то какое дело? Его проблемы. И тебе они не нужны.       Их разговор не оставался без внимания всё это время. Парень, который долго набирал сообщения и пыхтел, был тепло одет и выглядел весьма бодро, если не считать мученического выражения на его лице. Ему наверняка было не по себе из-за чего-то, но он усердно это прятал. Ещё пару минут назад пыхтевший над телефоном, теперь он беспринципно стоял рядом, сунув руки в недешёвое шерстяное пальто серого цвета. Взгляд у него был беглый и внимательный, будто способный пробраться везде и всюду. Ему не составило труда вставить свои пять копеек туда, куда не просили:       – Вы про Лань Ванцзи?       – Про кого? - по голосу Цзян Чэна было слышно, что он скривился. Вэй Усянь не видел его, но его живое выражение лица знал наизусть.       – Ну, про Лань Ванцзи. Он второй в списке, и его нет в толпе. Вообще, было бы удивительно, если бы он пришел сюда с нами и простоял на морозе вот прям так, как и мы. У него давно есть свой пропуск. Я вообще без понятия, зачем его сунули в нашу группу, если его и так вся больница уже в лицо знает, хвалит и любит. Ну и ну. Не хватало ещё, чтобы у нас был тот, кто всё куратору докладывает.       Скорая речь говорившего будто бы была способна согреть Вэй Усяня. Говоривший выглядел так, будто действительно понимал в том, что он лепечет, и его живость теперь раскрывалась во всех красках. Особенно в заговорщицком, любопытном тоне голоса, который с каждым словом делался всё заинтересованней. Он был негромким, но захватывающим внимание. Вэй Ин бросает взгляд на Цзян Чэна, прежде чем заговорить.       – Надо же. Ты тут не в первый раз, да? Как тебя зовут?       Интерес к его персоне явно подкармливает самолюбие этого парня. Он улыбается дружелюбно, протягивая руку в кожаной перчатке. Да, одет он хорошо.       – Не Хуайсан. Я тут по рекомендации брата – он работает здесь травматологом. Стрёмное чувство, на самом деле. С одной стороны, я даже не надеялся на то, что он просто так от меня отвяжется с этой учёбой, а с другой это было так очевидно, - последние слова он протягивает, тяжело вздыхая. Усянь жмёт ему руку своей. Той, которая в единственной перчатке. – Ну ничего. Зато тут кормят вкусно.       – Это мы любим, да, Цзян Чэн? – Вэй Усянь смеётся.       Цзян Чэн стоит за его спиной с кислой мордой, а его взгляд будто бы говорит, мол: «Ты серьёзно?».       – В общем, меня зовут Вэй Усянь, а этот парень – мой брат. Знаешь, беру его с собой, чтобы он таскал на практику мои документы, и всё такое. Иногда он подносит мне чай, а по утрам – гладит мне хирургичку. Его зовут Цзян Чэн.       Не успевает Хуайсан и слова произнести, застыв сконфуженным, как Цзян Чэн с размаху даёт Вэй Ину крепкой оплеухи. Прилетает она по затылку, а звон удара утопает в толпе. И больно, и несправедливо, но Усянь продолжает обиженно смеяться, тут же вжимая шею в плечи и потирая ушибленное место.       – А ну прекращай болтать, идиот. Честное слово, тебе будто бы не двадцатка, а лет шесть. Позорище, - пока Цзян Чэн шипит, Хуайсан, быстро адаптировавшись, тоже начинает над этим посмеиваться, питая некоторые надежды на то, что он окажется в этой наказательной яме не один.       – Ладно-ладно! Я сдаюсь!       – Приятно познакомиться!       – Как зовут твоего брата, Хуайсан? Фамилия знакомая. Вдруг отец рассказывал, - прекратив драку, Цзян Чэн задаёт вопрос напрямую.       – Не Минцзюэ. Это, конечно, не брат Лань Ванцзи, которому к двадцати пяти годам уже пророчили пост главы хирургического отделения, но всё равно. Учтите, что все они там строгие и помешанные на дисциплине. Не дай бог вам, конечно, попасть напрямую к нашему куратору, он вообще какой-то странный.       – Расскажешь?       Разговор их, увы, уже скоро перебивает сестра, вышедшая из дверей и, укутавшись в халат, приказавшая поскорее заходить – пропуски были готовы. Вэй Усянь, Цзян Чэн и Не Хуайсан были нервными и взволнованными перед своей первой практикой в региональной больнице. Они были студентами разных медицинских университетов: Вэй Усянь и Цзян Чэн учились в родном Гуйлинь, а Хуайсан был здешним, и в Гуанчжоу рос с рождения. По словам Не Хуайсана и он, и его старший брат учились в одном университете, но с большим отрывом в годах.       Заместителем главврача по лечебной части больницы был Лань Цижэнь – то, что его фамилия была аналогична некому Лань Ванцзи, похоже, очень многое говорило о двух этих людях. Упомянутый брат Лань Ванцзи лишь подкреплял мнение о том, что потерявшийся студент был никем иным, как родственником, а может и сыном тех, кто буквально правил самой знаменитой в провинции больницей, и наверняка этот человек должен был оказаться зазнавшимся и своенравным. По крайней мере, стоило Лань Цижэню собрать студентов в просторном конференционном зале на втором этаже общего корпуса, как обо всех этих господах с фамилией «Лань» тут же начали гулять шепотки. И всё-таки всем было ясно, что Лань Цижэнь – известный врач с многолетним опытом. Хирург. Он был назначен куратором практики для Вэй Усяня, Цзян Чэна и Не Хуайсана. Лань Цижэнь был строгим, но справедливым наставником, который хотел, чтобы его студенты получили наилучшее образование и опыт.       Лань Цижэнь всегда отличался своим строгим соблюдением врачебной этики. Он полностью осознавал важность этого аспекта медицинской практики и всегда следовал принципам и правилам, установленным для врачей. Его голос был суровым, низким и требовательным, когда он читал молодым практикантам о врачебной этике, и это позволяло им понять, насколько серьёзно он относится к этому вопросу. Нет, правда. «Серьёзно» было не совсем подходящим словом для определения того, как много времени этот человек уделял объяснению того, что им положено в отношении пациентов и труда, а что – нет. Возможно, этот рассказ занял у них минут тридцать, и все эти битые полчаса они стояли молча в просторном, оснащённом несколькими проекторами и телевизорами с акустической системой конференцзале, где место имели лишь голос Лань Цижэня, отражающийся через колонки, и тихий звук часов на стене, отмеряющих стрелкой секунды.       Тишину не нарушал никто. Кроме Вэй Усяня, лишь единожды позволившего себе склониться к Не Хуайсану и Цзян Чэну, стоявшим впереди, чтобы зашептать:       – Интересно, как он со своей бородкой носит медицинскую маску?       Лицо Хуайсана неестественно вытянулось, скулы быстро заболели от несдержанного желания начать смеяться. Да, безусловно, Вэй Усянь был мастак сочинять подобные остроумные глупости. Именно из-за осознания этого нелепого обстоятельства Цзян Ваньинь только и мог, что закатить глаза, продолжая слушать. Внезапно забренчавший телефон Хуайсана с поличным выдавал и его неловкость и то, что они совершенно куратора не слушали, витая в своих мыслях и смешках. Спиной Вэй Усянь практически почувствовал чей-то пристальный взгляд.       – Вы даже выслушать своего учителя не способны, что уж говорить о пациентах, которые будут нуждаться в вас. Доверить вам человека – то же самое, что дать в руки младенцу пульт от ядерной бомбы, – Лань Цижэнь не выглядел старым или отвратительным. На вид ему было не больше сорока пяти лет, но его манера ворчать очень сильно его старила, и именно поэтому всякий раз, когда он начинал поучать, то абсолютно каждый студент чувствовал это омерзительное давление, будто бы перед ними стоит обветшавший дед, то и дело твердящий об этике, морали и нормах поведения. К этому было легко привыкнуть, и поучений хватало для того, чтобы студенты и студентки понаходили в себе смелость незаметным шепотом обмениваться мнением. – Именно для этого в нашем учреждении существует список наказания для студентов, проходящих практику. Любые нарушения устава, плохая демонстрация знаний и неорганизованный подход к работе, начиная от малого, заканчивая большим, будут отслеживаться, наказываться в соответствии с правилами, а за последствия вы будете отвечать перед вашими преподавателями. Все учебные заведения знают о нашем подходе.       Лишь мельком взглянув за спину, Вэй Ин обнаруживает чуть поодаль от себя парня, глядящего прямо на него.       Янтарные. Красивые глаза удивительно светлого оттенка внимательно наблюдали за ним, пока Лань Цижэнь выговаривал им наставления. Вэй Усянь не мог удержаться от того, чтобы не заметить, насколько красиво и серьёзно выглядел этот человек в своём белом халате, с хорошо уложенными волосами и лицом, будто бы застывшем в немом высокомерии. Высокомерием ли это было? Трудно определить, однако взгляд был его настолько «другим» и взрослым, что по сравнению с остальными казался исключительным. Было очевидно, что в толпе практикантов стоял Лань Ванцзи – тот, кого ещё полчаса назад Вэй Усянь не досчитался в списке. Вэй Усянь взглянул на Хуайсана, совершенно не обращавшего на него внимание, пытаясь понять, говорил ли он правду. Что-то в его манере быть и выглядеть подсказывало, что это человек, который никогда не терпит непослушания. Лань Ванцзи с янтарными глазами был высоким и стройным, с прямой осанкой и острыми чертами лица, которые выражали решимость.       – Что за гул!? Распорядки уборок, список дежурств и правил, как и порядок дисциплинарных взысканий будут располагаться на доске, – взгляд Цзян Чэна невольно скользнул по лицу Лань Цижэня.       Поступая на практику в больницу, Цзян Чэн не ожидал оказаться в таком месте, где правила соблюдались настолько строго. Но, с другой стороны, это не было удивительным, ведь его отец всегда был сторонником безупречного следования правилам, а его мать была женщиной, которую ужасно злило любое нарушение установленного порядка. С самого детства Цзян Чэну внушали значимость дисциплины, и он не мог иначе, чем подчиниться этим непреложным нормам, вступив в профессиональную жизнь. Он был в этот месте потому, что не мог быть в любом ином. Он должен был наследовать семейное дело, а для этого было необходимо достоинство.       – По отделениям распределение принципиальное. Оно не обговаривается. Ванцзи.       – Да, господин Лань, – даже его голос звучал сильным и неуклонным. Он не мог не привлекать к себе чужие взгляды.       – Нейрохирургия, к Лань Сичэню. Цзян Ваньинь – туда же. Лань Сичэнь будет курировать и проверять вашу работу. Вас всех, – в голосе мужчины будто бы звучало предостережение. Лань Сичэнь вполне мог оказаться тем самым братом, которого ещё до выпуска хотели выдвигать в заведующие. Посмотреть на него было интересно и, услышав эти слова, Вэй Усянь перевел взгляд на затылок Цзян Чэн.       – Понял вас, господин Лань, благодарю, – интонация Цзян Чэна в такие моменты становилась почти непривычно мягкой и смиренной, однако его сдержанности можно было воздавать настоящие похвалы.       – Расскажешь мне потом, что там да как, – Вэй Усянь чуть склоняется, чтобы зашептать эти слова в чужое ухо.       – Тебе не до сплетен будет.       – Дома расскажешь. Ты сам-то уверен, что хочешь в эту, ну, неврологию?       – У меня не спрашивали, – Цзян Чэн отвечает уверенно резко, но предельно тихо, даже не поворачиваясь.       – Если не понравится, то что-нибудь придумаем. А то вдруг эти Лани все такие, а. Вон там у меня за спиной стоит и сталкерит за нами господин Лань Ванцзи с таким лицом, будто сегодня хоронил свою девственность. Прямо на меня смотрит, представляешь?       – Закрой свой рот.       Взгляд Лань Цижэня недолго гуляет по списку, прежде чем он отмечает что-то в листке на планшете и трогает кончик своей бороды. Ещё пара студентов оказываются распределены на хирургию и в гинекологическое отделение. Две студентки отправлены куратором в кардиологическое отделение.       – Не Хуайсан – проктология. Первый кабинет напротив лифта на четвёртом этаже.       Слышно, как Хуайсан пораженно ахает, произнося почти что беззвучное «Что?». Он то ли возмущён, то ли напуган.       – Цзинь Цзысюань пойдёт в педиатрическое отделение, – в это мгновение, каким бы стойким и уверенным в своей непоколебимости не был Цзян Чэн человеком, Вэй Ин сзади замечает то, как его челюсть напрягается, и как он напрягает шею. Уже скоро Чэн поворачивается и бросает на Вэй Усяня напряжённый взгляд. Всё могло бы быть понятно без слов, когда сам Цзюсюань слышно цокает, складывая руки на груди, а Усянь поджимает губы.       Цзян Чэн произносит лишь одно коротко предложение.       – К сестре.       В жизни каждого человека бывают ситуации, когда противоречия между семейными ожиданиями и личными амбициями создают напряжение. Именно такая ситуация возникла у Цзян Яньли. Она была старше своих братьев на два года и, подобно им, проходила практику в этом же месте. Однако их с Цзян Чэном матушка давно решила, что Цзинь Цзысюань, молодой и перспективный сын её старой подруги, должен стать мужем Яньли, как только они оба закончат обучение.       Наверное, Вэй Усянь считал, что с детства Яньли привыкла подстраиваться под ожидания своей семьи. И, наверное, такое было свойственно всем им троим. Она всегда старалась быть идеальной дочерью, сестрой, школьницей, и теперь – студенткой. Но в глубине души она чувствовала, что это не её призвание. Мечты о карьере и возможности саморазвития начали овладевать её мыслями уже давно, как и простое человеческое желание жить для себя, и она поняла, что хочет построить собственное будущее – иначе её жизнь всегда будет принадлежать кому-то другому. Это не было заметно ни в одном её жесте и ни в одном её слове, однако оставалось очевидным. Или же именно этого для неё хотели и Вэй Ин, и Цзян Чэн. Однако в их семье традиции и ожидания всегда были выше индивидуальных стремлений каждого из её членов. Юй Цзыюань, сильная и авторитетная женщина, была уверена в своём выборе: Цзысюань был идеальным кандидатом для будущего мужа Яньли. Это было неоспоримо. Тяжело спорить с женщиной, всю жизнь до вторых родов проработавшей в силовых структурах.       – Подонок. Пусть только попробует ляпнуть какую-нибудь дрянь, – напряжение в семье росло давно и росло с каждым днём. Яньли начала чувствовать, что её собственная личность и мечты становятся непомерно сжатыми внутри неё. А Цзинь Цзысюань, сопляк, в то время лишь стоял в толпе, с презрением глядя в собственный путевой лист с направлением в педиатрическое отделение.