Исцелять предначертанное

Настоящее время

      Принято считать, что со временем люди учатся на своих ошибках и на ошибках окружающих. Они получают безмерный опыт, но каждого он меняет по-своему. Кто-то становится мягче и податливее, принимая испытания судьбы как нечто бесспорно трудное, но не способное надломить. А кто-то становится твёрже стали, кто-то ощетинивается, чтобы сама судьба боялась оказаться раненной острыми шипами. В этом заключается вся трагическая суть разницы между людьми. Одни могут потерять всякую способность к тому, чтобы чувствовать, а другие могут начать колоть даже тех, кто не представляет для них совершенно никакой опасности.       — Она очень обеспокоена, господин Лань, не может найти себе места. Она бы позвонила вам сама, но я потребовал, чтобы она отдохнула. Мы в Гуйлинь, у родственников, с ребёнком, и поэтому нам только и остаётся, что попросить о помощи вас. Яньли сильно вам доверяет, — по ту сторону раздаётся терпеливый, гладкий мужской голос. В нём чувствуется неподдельная тревога. Лань Сичэнь терпеливо и строго вслушивается во всё сказанное, прежде чем задать вопрос.       — Как давно он не выходил на связь?       — Практически сутки. Около двадцати часов. Мне очень жаль, что приходится тревожить вас в такое время, но мы оба переживаем за Цзян Чэна. Вы не могли бы его проведать? Если вы заняты, то ничего, я позвоню кому-нибудь другому. Или, на крайний случай, съезжу к нему сам.       — Передайте жене, что я навещу его, беспокоиться не о чем, — голос Сичэня кажется спокойным и мягким, радушным. Но он совершенно не передаёт того, что отражается на его сосредоточенном, напряжённом лице.       — Спасибо вам огромное. Я бы не беспокоился, если бы Цзян Чэн не брал моих звонков — он не любит со мной говорить — но сколько бы ему не звонила Яньли, он совершенно не отвечал. В сети он тоже не появляется. Если вам нужен адрес, то я предоставлю.       Цзинь Цзысюань и Цзян Чэн всегда поддерживали очень напряжённые отношения. Всё началось с того, что Цзинь Цзысюань, как и обещал долг перед двумя семьями, сразу после окончания университета решил жениться на сестре Цзян Чэна. К большому удивлению общественности, инициатива его была открытой, в ней не присутствовала ни одна из сторон, поскольку Цзысюань делал предложение с глазу на глаз, не сказав об этом ни одной живой душе. А Цзян Яньли выглядела счастливой. Лишь братья могли разглядеть в ней ноты этого странного, никогда ещё не проявлявшегося чувства — она была влюблена. Что между ними произошло? Что повлияло? Этого не знал никто. Конечно, спустя столько лет, многое изменилось. Можно было позабыть множество откровенно неприятных случаев, споров и склок. Сейчас и они сами — Чэн и Цзысюань — обращались друг с другом лучшим образом, но все безобразные поступки Цзинь Цзысюаня, совершённые в прошлом, забывались медленно.       Особенно Цзян Чэном, который, казалось, только ожесточался со временем, несмотря на то, что он не мог не видеть всех тех стараний, которые исходили от мужа его сестры. Конечно, он не принимал от него звонки и не любил видеться. Не мог. Обстоятельства жизни не давали ему через себя перешагивать.        — У меня есть его контактные данные и адрес. Я проверю их в медицинской карте. Не переживайте, Цзысюань. Всё будет хорошо.       — Спасибо. Правда, спасибо.       Строгие и сосредоточенные глаза пристально смотрят в экран телефона, когда звонок оказывается завершён. Бездвижное тело ровно сидит за столом. На часах значится: два ночи. Доктор Лань находился на работе в тишине ночной смены, уставший и сосредоточенный, когда звонок перервал его мысли, нарушая монотонность тягучей ночи, струившейся в больничных коридорах. Внешне спокойный, однако его сердце начало биться сильнее, когда он услышал тихий, слегка хриплый голос на том конце. Наверняка где-то рядом спала тревожным сном Яньли или Цзинь Лин — ребёнок двух любящих и чутких родителей.       В сердце доктора горит огонь нетерпения, и Сичэнь чувствует, как внутри с треском рушится каркас профессиональной этики, которая столь хвалебно и, увы, ложно считалась одним из его лучших качеств. Почему ложно? Потому что он был эгоистом. И сейчас, когда от него могли зависеть различные рабочие обстоятельства в отделении с разными, порой весьма непредсказуемыми пациентами, он выбирал действовать в угоду своих желаний. Без совести, без моральных уколов и без промедления. Он мог не испытывать ничего и ни к кому, однако, когда давили на больное, он срывался, снимал с себя халат и полностью отдавался внутреннему порыву. Хорошим он был наследником главенства в семье? Хорошим он стал заведующим хирургического отделения? Да чёрт его знает.       Он, в первую очередь, был тем, кто достаточно хорошо боролся с совестью для того, чтобы связаться с младшим медицинским персоналом и вызвать дежурного врача из соседнего корпуса, чтобы его подменили на рабочем месте ровно на два часа. Это сделать удаётся. Уже через пятнадцать минут он передаёт коллеге связку ключей и сдержанно, ответственно объясняет все нюансы смены. К большому счастью, стационарные медицинские сёстры, работающие в отделении — люди, которым Лань Сичэнь может полностью доверять даже в отсутствие врача, однако, как показывает опыт, всегда есть вероятность того, что посреди ночи к корпусу прибудет машина скорой помощи, в которой окажется кто-то, чья жизнь будет висеть на волоске.       Время кажется бесконечным, когда доктор наспех накидывает на себя пальто, суёт телефон в карман и в последний раз сверяется с медицинской картой пациента — адрес Цзян Чэна уже совсем не тот, который он помнил, а указанное место находилось в одном из самых ближних к центру кварталов. Дай Бог, чтобы он назвал нужный адрес. Не соврал, чтобы отмазаться и отвести от себя лишнюю, неуместную опеку. От человека, сбежавшего из больницы через неделю после сложнейшей операции на позвоночник, даже не способного притом ходить, можно было ждать всякого. И как бы сильно Сичэнь не хотел его оправдать, он знал — это было предсказуемо. Безусловно, у него состоялся разговор с Яньли на ту же тему. Она исключительно искренне просила проследить за её братом, а Лань Хуаню только и оставалось, что, глядя прямо в её просящие глаза, говорить «да», которое было одновременно и бременем, и незаслуженным благом. Тем, чего он не сделал однажды, и чего боялся теперь. Именно поэтому сейчас он мчится на автомобиле по тёмным улицам, наполненным сверкающими огнями, и этилирует свои мысли о состоянии Цзян Чэна. Он надеялся, что ничего серьёзного не произошло, и что сможет помочь.       В голове не остаётся ни одной мысли. Пусть даже вся его семья узнает о том, что он срывался с работы, пусть узнает даже дядя — нынешний главврач — которому наверняка будут подотчётно докладывать о результатах и динамике дежурства, то что ж теперь поделать? Придётся склонить голову над гильотиной и сознаться в содеянном. Как Лань Цижэнь отреагирует? Начнёт отчитывать? Плеваться? Обвинит? Промолчит? Явно никто, кроме Сичэня, не знал о том, что всякая строгость Лань Цижэня всегда была лишь проявлением сильной тревоги и непримиримости с тем, что ошибки приводят к всеобщей опасности. Это знание заставляло просто понимать, принимать и терпеть.       Дорога от больницы до дома Цзян Чэна занимает не более десяти минут езды. Лань Сичэнь находит дом по картам и паркуется у одного из ухоженных подъездов непривычно неаккуратно. Ему не остаётся времени на то, чтобы задумываться об опрятности расположения машины на парковочном плаце перед подъездом, пандус у которого явно с первого взгляда кажется слишком уж крутым, чтобы человек на коляске мог заехать, не применяя усилий. Сичэнь закрывает машину с пульта, снова сверяется с номером дома и находит нужный подъезд. Сосредоточенное лицо хмурится, когда он быстрым шагом подходит к панели домофона и набирает номер квартиры. Восемьдесят первая. Прошедший набором звонок оказывается проигнорирован. Время идёт. Он точно набирает нужный код? Проходит ещё один звонок, и трубку снова не берут. К большой удаче из двери выходит человек, впуская внутрь Лань Сичэня, иначе в третьем часу ночи он продолжал бы беспомощно стоять у подъездной двери, всё набирая и набирая восемьдесят первую квартиру.       Нужный номер Сичэнь находит на первом же этаже. Его встречает металлическая дверь, в которую не приходится даже звонить по одной простой причине — закрыта она заметно неплотно. При одной лишь мысли о том, что почти что сутки дверь была открыта, и что может находиться за ней, мужчина чувствует, как всё его тело холодеет. По спине скользит неприятный ужас, пока рука ложится на дверную ручку и открывает дверь.       За ней тихо и темно. Лишь освещение подъездной лампы на лестничной клетке освещает коридор.       — О, боги, — он тут же ищет, где бы включить свет. Включатель лампы в коридоре находится быстро — прямо сбоку от широкой гардеробной, некоторые вещи из которой не слишком опрятно сложены на пуфике. Рядом с ним же на боку лежит обмякшее, бездвижное тело. Пахнет... серой. — Что с вами произошло?       Сичэнь обнаруживает Ваньиня лежащим без сознания рядом с упавшим инвалидным креслом. Вероятно, он неудачно упал с кресла, споткнувшись о порог и ударившись головой. На полу можно было видеть два нечётких отпечатка от крови. Лань Сичэнь моментально приближается и спешно поднимает Цзян Чэна, осторожно проверяя его пульс и дыхание. Он определяет, что тот всё ещё дышит, но без сомнения нуждается в медицинской помощи. Не теряя ни секунды, Сичэнь подхватывает его тело на руки, находя в его квартире первое же удобное для размещения место — им оказывается диван в небольшой гостиной, на который Лань Хуань бережно опускает мужчину. В груди бешено, тревожно стучит сердце. Край лба Цзян Чэна оказывается окрашен бордовым. Это засохшая за прошедшие часы кровь. На поверхностях оказывается огромное количество вещей, которые, вероятно, были оставлены Цзян Чэном в досягаемости и доступности, чтобы не испытывать неудобства из-за невозможности добраться до верха. Руки почти что дрожат. Дрожь берёт сильнее, чем в тот раз, когда приходилось его оперировать.       Нужно найти аптечку. Срочно найти аптечку.       Зная, что время работает против них, Лань Сичэнь не теряет ни секунды и направляется в поисках аптечки. Он осматривает комнату, в которой они оказались, надеясь найти необходимые медицинские принадлежности в одном из ящиков или шкафов. Не выходит. Обследует торопливыми шагами коридор, стучит дверцами мест для хранения, шепчет себе под нос холодное и строгое "где же ты". И, наконец, находит нужный объект – небольшую аптечку с красным крестом на белой крышке контейнера – на барной стойке на кухне.       Сичэнь умелыми и быстрыми движениями открывает контейнер и проверяет его содержимое. Среди бинтов, антисептиков и прочих препаратов он находит необходимые инструменты для оказания первой помощи: спирт, шприцы, иголки, перевязочные материалы и лекарства от боли. Чувствуя себя полностью готовым к процедуре, он возвращается к Цзян Чэну на диван. Сдавленный голос рассекает пространство, а меж его бровей залегает привычная хмурая складка.       — Спина... болит.       Этот голос звучит в тот момент, когда доктор останавливается рядом с Цзян Чэном, стягивая с мужчины кофту и оставляя в футболке. Он видит, как из-под неё выглядывает забинтованное туловище. Он чувствует себя обязанным помочь Цзян Чэну до конца.       — Сейчас, всего мгновение, — Лань Хуань набирает обезболивающий препарат в шприц и аккуратно делает укол, чтобы уменьшить страдания мужчины. Затем он тщательно очищает и перевязывает раны, не оставив ни единого следа. Кровь из раны уже не идёт. Каждое действие Сичэнь выполняет с пристальным вниманием, стараясь сделать всё как можно более аккуратно и безупречно. Он знает, что забота и внимание к деталям являются важными элементами в процессе лечения, поэтому не торопится и не теряет концентрации. В результате его усилий Цзян Ваньинь постепенно всё больше приходит в себя, прекращая послушно подвергаться манипуляциям. Делает обезболивающий укол он лишь, чтобы уменьшить страдания мужчины — не хочет на большие мучения обрекать. За каждым действием он следит с пристальным вниманием, стараясь не допустить никаких ошибок.       — Нет...       Цзян Чэн болезненно выстанывает, пытаясь скатиться вбок, пока мышцы близ лопаток сводит судорогами боли. Видно, что его голова пострадала чуть ли не столь же сильно, как и тело.       Цзян Чэн медленно приходит в себя, переживая острую боль, которая пронизывает его тело, но всё-таки планомерно стихает. Его плечи судорожно сжимаются, дрожа и показывая, насколько затекли мышцы. Мучительный спазм захватывает каждую его клеточку, словно костяк его искалеченного тела разбивается на осколки. И его голова несёт немыслимую боль, такую же интенсивную, как и боль в спине. Медленно, с необыкновенными усилиями, Цзян Чэн пытается скатиться на бок в попытке облегчить тянущую судорогу и унять пылающий жар в своей голове. В ушах звенит. Голос Лань Сичэня сперва кажется иллюзией, сказочным наваждением, а потом Ваньинь хватается за руки, которые держат его, с трудом открывая глаза. Сичэнь встречается взглядом с его замутнёнными глазами и вздрагивает, не застывая на месте, а поправляя его футболку, прежде чем снять его ладони со своих рук.       — Что вы делаете в моём доме? — даже в таком состоянии он умудряется быть грубым, произнося слова остро и жестоко.       — Вы упали без сознания. Мне позвонила ваша семья, попросила навестить.       — Сестра?       — Да, госпожа Цзинь была обеспокоена.       — Чёрт.       Он ничего не помнит. Сколько он был без сознания? Что он делал до? Сичэнь аккуратно мочит вату в антисептике и осторожно промакивает рану на лбу Цзян Чэна. Белая вата пропускает красную кровь, однако это как-то интуитивно Ваньиня не настораживало — ведь он знает, что Лань Сичэнь всегда был опытным врачом. Он помнит это даже бессознательно. Но, несмотря на это, чуть ли не проникающей болью дискомфорт преследует его. Его лицо и скулы становятся бледными, теряют привычное изящество. Невидимая нить доверия растягивается в его сознании, и Ваньинь чувствует, что она вот-вот может порваться.       Лань Хуань всё понимал, он видел в глазах Цзян Чэна эту смесь неуверенности и зависимости. И всё же, он продолжал заботиться, надеясь, что со временем эта нить станет лишь прочнее. Взгляд Цзян Чэна таил в себе неосмысленную тревогу. Именно поэтому он ласково удерживал его за плечо, аккуратно накладывая пластырь на рану, расположенную на лбу.       — Я был в магазине. В продуктовом, — в воздухе всё ещё чувствуется тяжёлый запах серы. Ячейка с яйцами разбилась? — Чёрт возьми, сколько... Сколько времени?       — Практически три часа ночи. Сейчас я обработаю вас, и вы поедете со мной, в больницу. Я не потерплю возражений, — Лань Сичэнь говорит с мужчиной голосом, который не оставлял места спорам. Он смотрит на него с напряжением, суровым взглядом, полным решимости. Знает, что оттолкнут в ответ. Ему просто нужно было забрать Цзян Чэна в больницу и позаботиться о нём. Сичэнь ведь не просто ощущает ответственность перед своим пациентом, и это было не единственное, что двигало им. Его сердце в самом деле кровоточит при мысли о том, что он не смог защитить Ваньиня. Быть свидетелем страданий этого человека стало для него невыносимым. Он винит себя за каждый промах, каждую ошибку. Он знает, что мог сделать больше, что мог быть сильнее и умнее, но это так далеко в прошлом. Он хотел бы сделать всё, чтобы помочь Цзян Чэну восстановиться. Он готов был отдать своё время, средства, силы, если потребуется, чтобы вернуть потерянное.       — Никуда я с вами не поеду, — Цзян Чэн фырчит, а на его лице появляется гримаса отвращения. Очень жаль, что не получится просто взять и уйти. — Мне ваша забота не сдалась. Сестре позвонить дайте и оставьте меня в покое. Поем и спать лягу.       — Не будите её, она наверняка уже спит. В последний раз со мной связывался Цзысюань.       — Не нужно делать мне одолжений и указывать, — он не хочет видеть его, чувствовать его рук.       Цзян Ваньинь дёргает плечом, чтобы вырваться, отталкивает от себя, но Сичэнь со строгостью глядит прямо в его глаза, в тусклом свете гостиной немо твердя. Он не отпустит. Он заберёт с собой.       — Вы поедете со мной. Я не собираюсь с вами дискутировать.       Сичэнь не может изменить прошлое, но он готов изменить будущее. Он был готов дать всё от себя, чтобы оправдать ответственность, которую ощущал. В его глазах горела страсть и преданность, и ничто не смогло бы его остановить.       Он был человеком сильного духа и необыкновенно тонкой душевной организации. Немногословный и, в то же время, такой простой; в его глазах переливались тысячи эмоций, которые никто не смог бы расшифровать. Но была одна вещь, которую он мог ощутить каждый раз, когда видел Цзян Чэна — это безграничная любовь. Ей много лет, она — нерушимая крепость. Она — вечно горящий огонь. Есть только одно "но". Сичэнь не мог объяснить самому себе глубину своих чувств. Ведь это было необычно для него, столь рассудительного и сдержанного человека. Но когда он был рядом, его сердце замирало и замирало снова, словно испытывая крупную дрожь, превращающуюся в невероятное наслаждение трепета в его душе. Любовь эта была истинной. К его решительности, к силе его воли, к выдержке, к его рассудительности. К рисункам и неопрятно закатанным рукавам, к строгим взглядам и сокрушающим высказываниям.       Сейчас он был рядом. И оставлять не собирался.       Цзян Чэн же не понимал того, что от него хотел почти что женатый мужчина. Или уже женатый. Может быть, уже имевший детей. Кто знает, что произошло за годы?       Его семья, чёрт возьми, погибла на третий день после последней их встречи. Его дом сгорел. Его жизнь была разрушена, и они не виделись больше никогда до этих самых.       — Чего вы хотите?       — Сперва накормить вас. А потом я хочу проследить за вашим здоровьем, — голос Лань Хуаня становится привычно спокойным и сдержанным, будто ещё мгновение назад в нём не было этой настойчивости. — Потом я отвезу вас домой.       — Зачем. Что вообще вами движет?       Доктор поднимает взгляд на мужчину, долго смотрит в его глаза.       — Назовём это эгоизмом.       Три года назад Сичэнь решил хранить свои чувства к Цзян Чэну в тайне. Он никому не открывался по этому поводу, даже своему самому близкому другу – Цзинь Гуанъяо. Ваньинь потерял всё: заголовки газет пестрили о том, что дом семьи Цзян обуяло пламя. Кто-то твердил, что это было несчастным случаем, кто-то утверждал о том, что Мадам Юй, которая была известным прокурором и долгое время работала в силовых структурах, перешла кому-то дорогу. Некоторые же — особенно врачи их клиники — догадывались о правде, предполагая, что поджог устроила семья Вэнь, уже несколько лет преследовавшая Вэй Усяня. Человека, по вине которого пациент, являвшийся членом их семьи, пережил громкий инцидент во время операции. Звали его Вэнь Чао, а поступил он с аппендицитом, запущенным до гангренозной стадии. В деталях дела говорилось, что после неправильного ассистирования Вэй Усянем, у пациента было выявлено осложнение в виде грыжи, да и само его обращение с пациентом подобающим не было. Однако это лишь детали. Последствия были налицо. Вэй Усяня преследовали, Цзян Чэн получал письма с угрозами, о которых лишь единожды поделился с Сичэнем — в последнюю встречу — а причина возгорания дома озвучена была с большой натяжкой.       Ванцзи считал Вэй Усяня явно не просто другом и ощущал к нему настолько глубокие чувства, что названия им было не подобрать. Даже несмотря на то, что Усянь иногда причинял массу неприятностей, Лань Ванцзи всегда был рядом, следуя за ним везде. Это были не просто чувства дружбы, это была искренняя привязанность, глубокая привязанность, которая со временем только укреплялась. Любовь? Он был готов страдать ради человека, которого так сильно любил, искать его, идти за его тень. Лань Хуань же осознавал, что каждый шаг по пути спасения Вэй Ина — это лишь новая горечь. И она им была не нужна.       Но это была лишь часть того ужаса, что накрыла их три года назад. Цзинь Гуанъяо, работавший психотерапевтом, был привлечён к судебному делу одного из своих пациентов. Этот пациент, Сюэ Ян, был обвинён в том, что подтолкнул к самоубийству безвинного человека, Гуанъяо был вызван в качестве свидетеля в суд. Судебное заседание стало настоящим сенсацией, и вокруг него разгорелись слухи и сплетни, ещё более затрудняющие положение Цзинь Гуанъяо. Его репутация была под угрозой, ведь пациента признали невменяемым и психически больным убийцей. Гуанъяо знал, что от исхода этого дела зависит его дальнейшая карьера, а также его научный авторитет. Его работа как психотерапевта требовала глубокого понимания пациентов и умения помогать им справиться с внутренними проблемами. Он всегда относился к своей профессии с особым вниманием и ответственностью. Однако теперь всё стало на кону. Он не справился. На судебном заседании Цзинь Гуанъяо также выступал в качестве эксперта по психиатрии, чтобы объяснить психическое состояние Сюэ Яна. Он дал подробные объяснения о том, какие факторы и события могли повлиять на его пациента, приводя к поведению, которое закончилось трагическим исходом. Потенциал его расстройства явно был раскрыт не полностью. Однако обстоятельства изменились после его знакомства с Сяо Синчэнем. Эта встреча стала не только источником вдохновения, но и причиной того, что заболевание Сюэ Яна обострилось. Его внимание было настолько захвачено Сяо Синчэнем, что мальчишка потерял контроль над собой. Сюэ Ян оказался за решеткой. В зале суда люди испытывали страх перед ним, осознавая, на что он способен, и какую опасность он может представлять.       Во всех этих обстоятельствах Лань Сичэню было некуда себя деть. Он был лишним. Потому и исчез.       — Вот так, аккуратно. В бардачке есть пара злаковых батончиков и бутылка воды. Перекусите, пока добираемся. Уже в кабинете я накормлю вас плотнее.       — Уберите от меня свои руки.       Лань Хуань осторожно пересаживает Цзян Чэна с инвалидного кресла на мягкие сидения автомобиля.       Взгляд Цзян Чэна полон упрёков, он недовольно бурчит о необходимости этой поездки. Сам факт перемещения доставляет ему дискомфорт. Он одёргивает руки и отряхивается, будто бы стараясь стереть себя чужие прикосновения. Сичэнь, наклонившись, замирает всего в паре сантиметров от него, заставляя дыхание Ваньиня замереть. Смотрит пристально, внимательно, а его пальцы расправляют на нём ткань новой толстовки, пахнущей кондиционером для белья.       — Я понимаю, что вам не хочется ехать, но обратно я вас уже точно не пущу. К тому же, я отпросился всего на два часа. Не ругайтесь. Иначе я запрещу вам батончики, — пальцы Лань Хуаня проскальзывают выше, заправляя за чужое ухо прядь, выбившуюся из собранных в пучок волос.       Доктор складывает коляску и убирает её в багажник, медленно садится в машину, ощущая на себе недовольный взгляд Цзян Чэн, сидящего на пассажирском сиденье. Тонкий луч света проникает сквозь задник и разрезает мрачную тишину. Воздух наполнен напряжением, которое словно висит между ними, создавая зловещую ауру. Пальцы Лань Сичэня неуверенно ложатся на руль, и он чувствует холод кожаной накладки. Цзян Чэн осторожно поворачивает голову, его выразительные глаза буравят пространство, словно ищут недостатки в каждом движении Сичэня. Машина трогается с места. На щеке всё ещё ощущается короткое прикосновение тёплой руки.       — Цзысюань отвечал? — голос мужчины кажется тихим и напряжённым. Ваньинь упирает свой взгляд в дно автомобиля.       — Отвечал. Говорит, что Яньли отдыхает, а он с сыном. Всё это время ждал новостей и теперь спокоен.       — Какой заботливый, вы на него посмотрите.       Ваньинь не усмехается. Мужчина выглядит сосредоточенным, с определённой долей суровости на лице, словно он хочет понять, достоин ли Сичэнь доверия, и насколько далеко он готов зайти ради своих убеждений. Их глаза встречаются на мгновение, и в этот самый миг Лань Хуань понимает, что пока что взаимопонимание невозможно — слишком много тайн и умыслов, которые каждый из них хранит в своей душе. И, кажется, он понимает, в чём именно проблема.       — Не забудьте пристегнуться, — Ваньинь кивает на ремень, поджимая губы, а доктор мягко улыбается в ответ.       — Спасибо вам.       Цзян Чэн не хочет лишь одного. По случайности наткнуться в чёртовой больнице на Вэй Усяня.