Джембер и Маркус

      Джембер мало помнил ее.       Он был не так мал когда она умерла – он не брил бороды и не звался еще мужчиной, а только ребенком, мальчиком – но все понимал и помнил, и уже держал меч и копье, уже хотел ходить на охоту. Черная кожа ее была страшно-холодной, сложившейся как бумага, как кожура змеиных яиц, и такой же тонкой. В бреду она не узнавала его. Много спала, отказывалась от еды, но страдала жаждой.       Когда матери стало хуже, их перестали пускать к ней. У постели ее день и ночь находились целители – но тогда, тогда ушли и они. Болезнь пожирала ее медленно, неминуемо. Тело ее принимало целебную магию, но только и всего – как бездонный колодец, пустая раковина. Все было зря.       Через неделю она умерла.       Джембер не видел ее мертвой, и различить мать в костлявом теле на погребальном костре не получилось тоже. На похоронах смеялись и плакали, а музыки было много, шумно и тесно, и тело несли его старшие сестры вместе с отцом, и шли они долго.       Слуги не говорили с Джембером тогда, а только складывали у его ног на кровать белые одеяния. Он безропотно их надевал.       Джембер не брил бороды и не звался еще мужчиной, но на третий день после похорон князь Меконнен взял его на охоту. Джембер был ребенком, мальчиком, и от копья у него болели спина и руки – но он успел взглянуть в глаза зверю, пустые и налитые кровью.       Грудь у него болела тогда от бега и от ребяческого восторга. Он хохотал, когда стрела пронзила кабаний глаз, и зверь затряс мордой от боли и ярости.       Джембер не помнил тогда ничего, кроме собственной силы и счастья.       Джембер мало помнил ее – свою мать. Мама казалась ему далекой, высохшей, мутной. Ближе – запах влажного леса и радостный звон тетивы.       Звали ее Камали. Княгиней Камали.

***

      Аджани был ему хорошим другом.       Он и теперь ему друг – этот полузнакомый мужчина, смешливый и толстый, с липнущими ко лбу кудрями. Лучший борец в княжестве, а может, на всем архипелаге. Сносный стрелок и копейщик. В общем – хороший воин. Верный защитник для старого князя Меконнена.       Но он знал Аджани тогда – когда они оба были мальчишки со смешным черным пухом на лицах. Когда дни в лесистых горах на запад от крепости были долгими, жаркими, и дышать было сложно от тесных деревьев и высоты.       Они отбились в тот день от охотников потому что Джембер упал, запнувшись о корень, а о другой корень тут же разбил лицо. Аджани сказал, что знает неподалеку холодное озеро, и они стали спускаться по склону. Горячая духота давила им на головы. У Джембера из носа капала кровь, и он утирал ее рукавом. Он помнит, как сияли они в тусклом лесном полусвете – большие красные капли.       Он не плакал.       Он уже брился, и был хороший охотник. Другим вещам его тоже учили, хоть он не хотел – играть на бэгэне и читать карты и звезды; знать истории и народов архипелага, и северного континента, и старые песни и сказки. Сестра думала было выучить его колдовству, но Джембер сломал ее золотой цэнацыль, и она сказала, что он дурак.       Он смеялся, пытаясь снова приладить к звенелке деревянную ручку.       Аджани спускался между корней и веток ловко, как зверь. Джембер едва за ним поспевал. Аджани был старше совсем немного, но с ним, сыном воина, никто никогда не нянчился. Джемберу он нравился.       Аджани был громкий, веселый и честный, и не боялся княжеских детей. Когда они боролись и Джембер пропускал подножку, Аджани по праву валял его носом в песке. Джембер тогда только отфыркивался и хохотал. Аджани приводил его есть и играть с другими мальчишками, и не позволял никому ни поддаваться Джемберу в игре, ни отдавать лучший кусок.       Джембер все равно получал свое – если хотел.       В пещере под сводом гигантских корней было холодно, сыро и хорошо. Камни сочились льдистой водой. Джембер вымыл лицо, а после скинул одежду и вошел по пояс в негрубокое озерцо. От холода кожа его горела, но он терпел.       Боль в голове отступила – он видел ясно. Пещера была изнутри полной синего полусвета. В нем Аджани шумно умывался и пил.       Камни у входа были покрыты моховым одеялом, а дальше становились гладкие, скользкие от воды. Джембер, вымывшись, вышел и лег на мох. На коже его смешивался воздух из леса, как будто дыхание человека или животного; и неживой и колкий мороз от камней. Он мог бы тут и уснуть, но Аджани не дал.       Он лег с ним рядом, раскинув руки. Кожа его была холодной, собравшейся бугорками, и вся в ручейках и каплях. У Джембера уже перестала кровь, но дышать было противно, как будто вдыхаешь песок.       Когда Аджани поцеловал его, Джембер еще чувствовал у себя во рту соленый остаток крови.       Но Рот у Аджани, язык и губы, был на вкус как вода – талая, вкусная и холодная.       Пока они выбирались из леса, спустились сумерки – почти как в пещере, синяя полутьма – и только у края равнины сияло рыжее зарево. Видно было далекую крепостную стену с темными зубьями. Ближе, между лесом и городом, дрожал огонь гнолльской стоянки.       Аджани взял его за руку. В ту ночь им пришлось попросить убежища у кочевников-гноллов, и те приняли их, и ночь была теплой и пахла звериными шкурами и костром.

***

      Джембер мало помнил мать. Смутно – худое больное тело, и еще дальше, дальше – хриплый певучий голос, мягкие руки, полные губы у его лба.       Чисто и ясно помнил одно – один вечер, одну теплую ночь. За стенами гремела пришедшая с моря буря; в покоях курились благовония, неровно светилась лампа. Мать пела, и вместе с ней пела кормилица.       Джембер не знает, как ее звали.       Кормилица плела матери косы. Руки ее, темные и большие, были умелыми, ловкими. В свете лампы кожа и ногти ее были красного цвета, и были красивыми, и косы легко и ровно ложились на плечи матери. Тугое плетенье блестело от масла, а пахло вкусно и сладко. Джембера клонило в сон.       Джембер не думал тогда, что видит то, чего видеть не должен – но с тех пор женщины перед ним никогда не касались волос друг друга, не пели странных печальных песен, не плели кос. Сестры прятались от него в покоях, служанки были скрытными и жили наполовину ночью, а в деревнях женщины уходили в свои дома, в коридоры цветных занавесок, и Джембер не мог пойти следом.       Джембер не скучал по матери. Джембер не знал, по кому скучать – как она говорила? Какое у нее было лицо? Была ли она молодой или старой? Была ли, пока не болела, такой же худой, с такой тонкой морщинистой шеей?       Джембер ее не любил.       Только – Джембер иногда скучал по песням и по рукам, умело и ловко плетущим косы. Джембер скучал по запаху сладкого масла и по теплой ночи, и по тому, как волосы ложатся ему на плечи и как блестят... Как ложились бы и блестели.       Джембер иногда скучал по тому, чего у него и не было – и это было ему непонятно.       Это было странно – что у Джембера чего-то может не быть.