* * *
— Ну как? — спрашивает Тигнари, внешне спокойный. Хвост его взволнованно метёт по траве. Если он уберёт волосы немного вбок, то станет видно свежую пунцовую метку. Кавех отводит глаза и молча пожимает плечами. Тигнари вздыхает. Как-то раз Кавех выболтал ему всё — по пьяни, на трезвую голову делиться такими откровениями ему в голову бы не пришло, — и теперь каждая их встреча начинается с вопроса. Тигнари хороший, думает Кавех, внимательный и бережный, обращается с ним как с тяжело больным или раненым — Кавех и то, и другое, если подумать. Но Тигнари никогда не понять, каково это. — Может, всё-таки попробуешь поговорить? — нарушает затянувшееся молчание Тигнари. От него тонко пахнет ветивером и спелым красноплодником — Кавех не знает, принадлежит ли это сочетание только Тигнари или запах Сайно примешался тоже. — Я боюсь, — глухо отзывается Кавех. — Боюсь всё испортить. Боюсь поломать то, что у нас есть сейчас. Мы к этому долго шли, знаешь? Я ведь мастер ломать. — Ты Светоч Кшахревара, — осторожно напоминает Тигнари, — мастер строить. Знаешь, сколько твоих поклонников были бы счастливы удостоиться хотя бы толики твоего внимания? Несмотря на… — На что похожа истинность? — перебивает Кавех, избавляя Тигнари от поиска предельно аккуратных и обтекаемых определений. — Она похожа… — Тигнари прикрывает глаза и думает. Его умное лицо принимает выражение мечтательное и глупое, уголки губ приподнимаются в улыбке. Кавех не выдерживает и слабо улыбается тоже. — Она… как будто внутри всё сжимается тепло и сильно. И думаешь: «о, ну вот, он для меня, а я для него». И всё просто и правильно. — Просто и правильно, — эхом отзывается Кавех, пробуя не понять — представить, каково это: с Хайтамом просто и правильно. — Он говорит, — и не требуется никакого уточнения, кто такой он, — что по статистике беты не способны на долгосрочные отношения. На истинное партнёрство, на семью, на детей, в которых сплетутся общие гены. Это уже не статистика, а биология, но и она не на моей стороне. — Кавех, — Тигнари заглядывает ему в лицо, — а ты хочешь детей? — Боги, — Кавех обхватывает себя руками, — нет. — Тогда и проблемы нет. Уверен, беты способны создавать отличные пары. Кавех вздыхает. — Назови хоть одну. Приходит очередь Тигнари отводить взгляд.* * *
— Что ты там говорил… — Кавех невольно прочищает горло. Они сидят на диване рядом, почти соприкасаясь коленями. Хайтам неторопливо шуршит страницами, Кавех бессмысленно набрасывает эскизы в планшете. Тишина мягкая и уютная, совсем не тяготящая. Кавеху бесконечно жаль нарушать её, и всё же не спросить он не может. — М? — Хайтам отрывается от книги. Внимательные глаза, только что изучавшие текст, теперь изучают Кавеха. Кавех позволяет себе залюбоваться ими на мгновение. — Ты говорил, — нарочито безразличным тоном повторяет Кавех, вновь уткнувшись в свой планшет, — что-то про статистику долгосрочных отношений у бет. — Тебя это интересует? — голос Хайтама вмиг теряет все свои немногочисленные краски. — С чего бы? — Просто, — сухо отвечает Кавех. Диалог моментально становится неуклюжим и натянутым, а его участники будто бы теряют к теме всякий интерес, но продолжают из чистого упрямства. — Интересно, откуда такие сведения. — Не замечал за тобой увлечения социологией, — шелестит Хайтам и ничего не говорит больше. Кавех думает уж было, что на этом разговор и окончен, как Хайтам вдруг добавляет, слишком резко и почти раздражённо: — Девяносто шесть с половиной процентов. — Э, что? — Кавеху требуется несколько секунд, прежде чем подхватить упущенную нить разговора. — Девяносто шесть с половиной процентов бета-пар заканчивают отношения не позднее трёх лет от их начала, — Хайтам звучит так, словно отчитывает каждого участника этих отношений. — Источник — социологические исследования даршана Амурта за позапрошлый год. Кавех молча кивает — что тут скажешь? — и возвращается к наброску. Делает вид, что возвращается, потому что пальцы теряют свою твёрдость. Едва ли Хайтам считает Кавеха входящим в те три с половиной процента, что всё же перешагивают трёхлетний рубеж. Не после всего, что между ними было. Так ему и надо, но Кавех это вынесет. И не такое — как-то же — выносил. Если бы только у них всё было, как у людей, Кавех бы не смолчал, у Кавеха были бы все основания протестующе зарычать, вжать лопатками в спинку дивана, впиться зубами в шею, в ключицу, в эти тонкие губы… Карандаш с хрустом переламывается в судорожно сжатых пальцах, возвращая Кавеха в реальность. Этот неосознанный микрожест отчаяния и агрессии кажется таким жалким по сравнению с фантазиями о зубах на ключице, что хочется провалиться сквозь мягкую обивку и исчезнуть. Желательно навсегда.* * *
— Кавех, — Сайно задумчиво перекатывает в пальцах дайс. — Ты ведь не строитель. Тогда… что ты сегодня из себя строишь? Кавех бессильно мычит и роняет голову в ладони. — Я имел в виду, — терпеливо объясняет Сайно, — что технически ты архитектор, а не строитель, и… гм. Он примолкает, непохожий на себя самого. Осторожно касается рукава Кавеха. — На тебе сегодня лица нет. — Умоляю, если это ещё один каламбур… — стонет Кавех. — Это факт, — спокойно возражает Сайно. — Дело в Хайтаме? — Что? — Кавех выглядывает подозрительно в щёлку между пальцами. — Тигнари тебе рассказал? — Никто ничего мне не рассказывал. У меня просто есть глаза, — Сайно пожимает плечами и отпивает вина. — Неужели я такой очевидный, — бормочет Кавех и спохватывается. — Стоп, что? Тогда и для Хайтама тоже? — Вот уж не знаю, — Сайно качает головой, и белоснежная пена волос колышется мягким облаком следом. — Когда дело касается вас двоих, ни в чём нельзя быть уверенным. Ну так что, долго ещё планируешь мучиться? — Может быть, и всегда, — отвечает Кавех почти что с вызовом, залпом осушает свой бокал и откидывается на спинку стула. — Мне ведь истинный на голову не свалился. В отличие от. — Так и мне не свалился. Кавех хлопает глазами, переваривая услышанное, прежде чем решается осторожно уточнить: — Тигнари… — …всё верно. Мне доводилось встречать своего истинного, — Сайно подпирает щёку кулаком. — Волосы чёрные, как смола, улыбка — солнце в полуденный зной, скулы острые — порезаться можно. Меня будто ударило под дых чистым электричеством, когда я его увидел, и весь мир перестал существовать. — А потом… — Кавех нетерпеливо впивается в край стола пальцами. — А потом я прошёл мимо, — скучающим тоном заканчивает Сайно. — У меня уже был Тигнари. — Но он же говорит, что вы истинные, — упрямо трясёт головой Кавех, — что истинность ни с чем не перепутать. Что у него там тепло и сильно, просто и правильно. — А, — губы Сайно трогает улыбка. До этого дня Кавех и представить не мог, что Сайно умеет улыбаться с такой нежностью. — Это называется любовь. — Да ладно! — Кавех, приободрившись, хлопает ладонью по столу и тут же поникает снова. — Но… — Кавех, — Сайно понижает голос, — ты правда думаешь, что узел и естественная смазка — секрет долгих лет безбедной семейной жизни? — Нет, — отвечает Кавех, вперившись взглядом в столешницу, — но Хайтам говорит, что статистика… Сайно тянется к нему через стол и пальцами ловит лицо, чтобы развернуть к себе. Подушечки сжимают щёки, и Кавех чувствует, как губы складываются бантиком. — Передай Хайтаму, — голос Сайно стальной и безапелляционный, — чтобы засунул свою статистику себе в задницу. Кавех энергично кивает.* * *
— Хайтам, — заявляет Кавех с порога без лишних предисловий, — Сайно сказал тебе засунуть свою статистику себе в задницу. Хайтам отрывается от книги, чтобы смерить Кавеха долгим взглядом и выразительно поднять бровь. — Ты, должно быть, что-то не так понял. — Нет, — Кавех машет руками в порыве эмоций и сохранения равновесия ради. — Я всё понял. В жопу твою статистику. Он грузно опускается рядом с Хайтамом. Тот выглядит древней застывшей статуей: ни намёка на эмоцию, никакого даже «опять набрался» — одна сплошная настороженность. — Что это? — одними губами спрашивает Хайтам, когда Кавех прилаживает у него за ухом стебель. — Падисара. Я люблю падисары. Теперь ты пахнешь как мой… мой… — Альфа? Омега? — Хайтам всё так же выточен из мрамора, но в глубине его глаз искры веселья. Думает, наверно, что Кавех дурака валяет. — Как мой, — серьёзно подытоживает Кавех. — Послушай, Хайтам. Послушай. Ты же умный и любишь думать, да? Тебе разве не кажется хорошей идеей вступить с кем-нибудь, — Кавех закатывает глаза и чувствует, как щёки наливаются краской не только из-за выпитого, — в отношения не под влиянием феромонов, а хорошо всё взвесив? Осознанно? — Я подумаю над этим, — обещает Хайтам. Всё то же непроницаемое лицо, всё те же морщинки веселья в уголках глаз. Точно хочет Кавеха извести. — Хорошо подумаешь? — вопрос невольно звучит как угроза. — Очень хорошо, — обещает Хайтам, тихо фыркает, и вот это уже слишком. Кавех вообще-то важные вещи обсуждать пришёл. — Дай я тебе помогу, — и, прежде чем кто-то из них успеет остановиться, тянет Хайтама за ворот на себя, накрывает губы своими, молясь всем богам, чтобы из-за сбившейся координации получилось не слишком грубо. Губы у Хайтама мягкие, чуть приоткрывшиеся от удивления — Кавех с упоением замечает, как пару мгновений спустя мраморная статуя оживает, а Хайтам целует его в ответ. Электрический удар под дых, тепло, и сильно, и правильно — всё сразу, чтобы Кавех задыхался, прижимаясь поцелуем как в последний раз, и ласково, и требовательно. — Послушай, — отрывисто шепчет он в губы, отстранившись совсем ненамного. — Мы проведём вместе три года, а потом ещё три, и ещё трижды три, а потом три на восемь — это получится всего пятьдесят четыре, и… Ладонь укладывается ему на щёку. Кавех прикрывает глаза. — Просто дай нам шанс, — заканчивает он почти неслышно. — Кавех, — он не видит, но слышит улыбку в чужом голосе. — У тебя проблемы с математикой. Даже не верится, что ты окончил Кшахревар. Кавех поворачивает голову, чтобы тронуть ладонь губами. — Зато с любовью никаких проблем нет.