***
Лу Гуану не нравятся больницы. Ему кажется, что их никто не любит, хотя, учитывая всё произошедшее, находиться здесь, конечно, гораздо лучше и куда более предпочтительно, чем в морге. Но всё же ему не нравится ни запах, ни стерильные белые стены, ни жалкое подобие кровати, от которой всегда болит спина. И неважно, как сильно он злит медсестёр тем, что постоянно крутится и переворачивается, определенно не способствуя скорейшему заживлению раны. Одна медсестра считает своей обязанностью ежедневно напоминать ему, что если он продолжит относиться к своей ране не как к чему-то, что вполне могло его убить, и не один раз, а как к незначительному неудобству, то она никогда не заживёт. Может быть, Лу Гуан заслужил это. Но он бы никогда не смог просто лежать в постели, пока его друзья в опасности. К тому же, в сравнении с прошедшими событиями пара поворотов тем более кажутся сущим пустяком. Но вот что он ненавидит больше всего: сам факт пребывания в больнице - это постоянное напоминание о том, насколько близко они подобрались к смерти. И ему это чертовски сильно не нравится. Ведь это то, что он и так всегда осознает, но затыкает и прячет эти мысли куда-то в глубины сознания. Вместе с мыслями о всех провалившихся попытках спасти Чэн Сяоши. Он научился держать свои мысли под контролем. Но если сейчас закроет глаза, то эта картинка будет повторяться в голове снова и снова. Момент, когда выстрел попал в Чэн Сяоши и Лу Гуан был уверен, что вновь потерял его. Казалось, он должен был уже привыкнуть к этому — боль должна была хотя бы немного притупиться. Но нет, вместо этого она с каждым разом становится всё сильнее. Потому что каждый раз — это ещё один потраченный шанс, ещё одно подтверждение того, что точку смерти нельзя изменить. Когда Лу Гуан сидел в темноте, весь испачканный в крови Чэн Сяоши, ему было чертовски просто отказаться буквально от всех своих правил и принципов. Он хотел бы сказать, что решение было импульсивным, но это было бы ложью. Ему понадобился час на обдумывание. Притом половину этого времени он потратил, придумывая причины, почему он не должен этого делать, только чтобы понять, что теперь все они не имеют значения. Оставшиеся полчаса ушли на поиск лучшей фотографии. И после этого в пустой комнате раздался хлопок. Однажды ступив на этот путь, он уже не мог повернуть назад. В конце концов, ему уже нечего было терять, а вариант просто смириться с реальностью казался настолько страшным, что его не хотелось даже рассматривать. Лу Гуан не знал что и чувствовать, когда Чэн Сяоши вернулся в прошлое и убедил Эмму не прыгать. Это давало надежду. Неужели точку смерти всё же можно изменить? Но вместе с надеждой приходило недоверие: как так получилось, что Лу Гуан столько раз терпел поражение, тогда как у Чэн Сяоши всё вышло правильно с первого раза? А ещё это был пробирающий до мозга костей ужас. Ведь если изменить подобное событие, то сколько ещё вещей изменятся вместе с ним? Какую цену им придётся заплатить? Что, если именно это сведёт на нет все труды Лу Гуана и снова заберёт у него Чэн Сяоши? Но ничего не изменилось, Эмма все равно разбилась насмерть, в очередной раз доказав неотвратимость судьбы. А потом Лу Гуана пырнули ножом, что случилось впервые. И что-то изменилось. Может быть, судьба уже по горло сыта им и его выходками и решила, что нужно убить его прежде, чем он сможет нанести ещё больше вреда временной линии. Лу Гуан эгоистично думал, что, возможно, так было бы лучше. Он был даже удивлён, что продержался настолько долго. Всё лучше, чем жить без него. Но он выжил, как и Чэн Сяоши. Чэн Сяоши, который прямо сейчас ссорится с медсестрами, пытаясь убедить их разрешить ему жить в одной палате с Лу Гуаном. Лу Гуан в равной степени тронут (несмотря на то, что он скорее умрёт, чем покажет это) и смущен бесстыдными и слишком драматичными доводами Чэн Сяоши. — Чэн Сяоши, — пытается успокоить его Лу Гуан, — Это не имеет значения, давай просто... — Гуан-Гуан, — надувшись, говорит Чэн Сяоши, и Лу Гуан никогда ещё не чувствовал себя настолько неловко. — Ты правда собираешься заставить меня спать одного в другой комнате? После того, как тебя чуть не прирезали, а меня не пристрелили? Чэн Сяоши полушутливо преувеличивает, говоря это, но тень чего-то дикого и испуганного в его взгляде заставляет Лу Гуана задуматься. Возможно, они похожи гораздо больше, чем ему казалось раньше. Чэн Сяоши конечно же выигрывает спор с медсестрами. В конце концов, ему правда невозможно отказать. Даже Лу Гуану это дается с трудом, а ведь у него за плечами годы и годы опыта. Как только Чэн Сяоши принял решение — у медсестер уже не было ни единого шанса на иной исход. Лу Гуан никогда бы не признался, что благодарен ему за это. Но в ночи, когда он в панике просыпался весь мокрый от пота из-за очередного кошмара, где наблюдал, как из Чэн Сяоши вновь и вновь медленно вытекает жизнь, а он не может ничего с этим поделать, огромным облегчением было переворачиваться на кровати и находить крепко спящего Чэн Сяоши в другом конце комнаты. Несколько раз Лу Гуан просыпался и смотрел на Чэн Сяоши, тут же понимая, что Чэн Сяоши уже смотрит в ответ. Их взгляды пересекались, и Чэн Сяоши слабо улыбался ему — немного ласково, немного грустно и сочувствующе, как будто знал, что именно снилось Лу Гуану. Как будто ему тоже снилось нечто подобное.***
Возвращение домой ощущается… странно. Лу Гуан никогда раньше не питал особой неприязни к двухъярусной кровати, ведь она прекрасно выполняла свою задачу, но теперь он ненавидит её за то, что подобное расположение не даёт ему видеть Чэн Сяоши. Конечно, если сконцентрироваться и вести себя достаточно тихо, то можно услышать дыхание Чэн Сяоши, шорох простыней, когда он шевелится. И раньше этого было достаточно. Но не после того, как он провёл столько времени в больнице, имея возможность в любой момент повернуться и увидеть его. Лу Гуан просто не знает, как ему вернуться в эту прежнюю точку. Он же не может свешиваться с кровати каждые пять минут, чтобы удостовериться, что с Чэн Сяоши всё хорошо. Даже если иногда очень хочется. Так что он концентрируется на звуках дыхания и движений, доносившихся с кровати снизу, проводя ночи в тревожном и очень чутком сне. Только спустя несколько дней непрекращающегося шуршания простыней в ночи он замечает, что тёмные круги под глазами Чэн Сяоши становятся всё больше. Тогда же он понимает, что не одинок в своих тревогах. — Слушай, — говорит Чэн Сяоши в один из вечеров, как раз в тот момент, когда Лу Гуан собирается забраться к себе. Он опирается головой на руки, и выглядит, как и звучит, совсем измученным. — Может, ты... — Да, — выдыхает Лу Гуан с чем-то похожим на облегчение в голосе и прежде, чем Чэн Сяоши заканчивает свой вопрос, усаживается рядом на кровати. — О, — потупившись говорит Чэн Сяоши. Он перебирается ближе к стене, явно приглашая Лу Гуана лечь рядом с ним. Они какое-то время ворочаются, пытаясь понять, как им обоим разместиться на одноместной кровати. При этом желательно и не упасть на пол, и оставить другому какое-то подобие личного пространства. Что, разумеется, невозможно. Чэн Сяоши разочарованно вздыхает, а затем просто перекидывает руку через талию Лу Гуана и прижимается к нему ближе. Лу Гуану не хватает сил на сопротивление, он только недовольно ворчит, когда тёмные волосы лезут прямо ему в лицо. Чэн Сяоши прижимается к нему так, что его дыхание ласкает ключицы Лу Гуана и это… что-то. Он с облегчением принимает тот факт, что в таком положении они не смогут увидеть лица друг друга. Лу Гуан боится представить, какие ужасные тайны может выдать его лицо в этот момент. Чэн Сяоши, обвивший его собой, напомнил Лу Гуану тех больших собак, которые думают, что они меньше, чем есть на самом деле. Если бы Лу Гуан был тем, кто зацикливается на подобных вещах, он даже мог бы признать, что это довольно мило. Поначалу это заставляет чувствовать неловкость — всё же они подобного раньше не делали, — но спустя какое-то время всё напряжение испаряется и их дыхания выравниваются, подстраиваясь друг под друга. Лу Гуан поднимает руку, собираясь убрать волосы Чэн Сяоши, которые продолжают лезть в лицо. Но рука сбивается где-то на полпути, и в итоге он лежит, проводя пальцами по непослушным волосам Чэн Сяоши. Спутанных прядей мало, а учитывая, что Лу Гуан по пальцам одной руки может пересчитать, сколько раз тот их расчёсывал, то это поистине удивительно. В любом случае, они лезли ему в лицо. Лу Гуан решил, что этого оправдания достаточно, чтобы оставить свои пальцы там, где они есть. Он же всего-навсего не даёт волосам принять прежнее положение. — Знаешь, я почти вернулся назад, — тихо говорит Чэн Сяоши, тем самым удивляя Лу Гуана. — Когда я думал… Когда я думал, что ты умер. Есть множество вещей, которые Лу Гуан мог сказать в ответ на это. В какую-то секунду ему даже хочется рассказать правду. Слова о том, что он поступил бы так же вертятся на самом кончике языка. — Я рад, что ты этого не сделал, — вместо этого говорит Лу Гуан, надеясь, что Чэн Сяоши не обратит внимания на хрипоту в его голосе. Не заметит отсутствие нравоучений за то, что вообще подумал о подобном. Чэн Сяоши смеётся, но звук кажется хрупким. Словно его приходится выталкивать из груди, потому что он постоянно застревает на выходе. — Можешь себе представить, к какому беспорядку это бы привело? К большему, чем Чэн Сяоши может себе представить. Лу Гуан не хочет даже допускать мысли о том, что они оба застряли в погоне друг за другом сквозь время и пространство. Но, поскольку Лу Гуан по сути своей безнадёжный эгоист, всё ещё есть маленькая часть его души, которая была рада услышать о том, что Чэн Сяоши хотел вернуться ради него. Что не только Лу Гуан отказывается отпускать.***
Кровать Лу Гуана после этого почти не используется. Однажды, несколько недель спустя, он понимает, что забыл поменять простыни на своей кровати — но какой в этом смысл, если он все равно почти не проводит там времени? Он думает, что не должен все время потакать своим слабостям, но это единственное, что помогает им обоим спокойно выспаться. Кошмары не исчезли полностью, но стали беспокоить его гораздо реже. И Лу Гуан подозревает, что Чэн Сяоши тоже. Так что вполне логично, что они продолжают спать вместе. И это… Обычно Лу Гуану приходится держать дистанцию между ними, чтобы не усложнять всё. Но сейчас, когда они оба чуть не потеряли друг друга, логично желать какого-то подобия спокойствия. Это идеальное оправдание. Лу Гуан говорит себе, что до тех пор, пока они будут ограничиваться ночью — всё будет в порядке. Иногда они разговаривают, и темнота спальни будто бы приглушает их голоса. Чэн Сяоши рассказывает ему о чувстве вины за то, что не смог помочь близнецам, а Лу Гуан убеждает его, что с имеющейся у них информацией они сделали всё что могли. Есть так много вещей, о которых Лу Гуан не должен ему говорить, но всё же он пытается дать ему те крохи, которые может. Он рассказывает о своей недавно появившейся ненависти к яблокам, а ещё о том, что в детстве боялся грома. В темноте гораздо легче говорить и открываться друг другу. Чаще всего Лу Гуан засыпает первым, хотя знает, что Чэн Сяоши редко сильно отстает. Объективно говоря, Чэн Сяоши - не тот человек, с которым удобно спать вместе. Не зря ведь ему не досталась верхняя кровать, и это ни капли не связано с боязнью высоты. И Лу Гуан правда должен был бы раздражаться из-за случайных ударов коленом в живот сильнее, чем есть на самом деле.***
Поначалу он едва замечет. Возможно, он слишком погружен в свои мысли, пытаясь понять, каким должен быть следующий шаг. Если таковой вообще возможен. Пока что они вне опасности, но он прекрасно понимает, что ничего еще не кончено. Даже если Чэн Сяоши, кажется, совершенно не думает об этом. (Это не совсем так, просто Чэн Сяоши привык решать проблемы по мере их поступления, а не погрязать в размышлениях о возможном развитии событий. Правда, Лу Гуан тоже не из тех, кто зацикливается на «что если», если не считать того, как он неоднократно разрывал ткань пространства и времени в погоне за Чэн Сяоши.) Он знает, что во временной линии произошли изменения, но не уверен, какие ещё вещи изменятся вместе с ними. Постоянные перепроверки и баланс. Всё же это трудно — пытаться понять, что из информации, которой ты владеешь, всё ещё может быть полезным, а что уже не имеет никакого значения. Больше всего он беспокоится о местонахождении Ли Тяньчэня. Всё же Цянь Цзинь мог сколько угодно быть самой большой угрозой и подстрекателем, но Ли Тяньчэнь обладает силой. Лу Гуан не уверен, насколько хорошо или плохо то, что мальчик выглядел таким потерянным. Всё же тех, кто потерян, часто легко использовать. Всё что нужно сделать — это направить их в нужную сторону. Капитан Сяо, конечно, регулярно информирует его о продвижении поисков, но до сих пор не было никаких зацепок о местонахождении пропавшего мальчика, который теперь потерял ещё и свою сестру. Это уже слишком. Небольшие изменения ожидаемы и не всегда значительны, несмотря на то, что Лу Гуан всегда говорит Чэн Сяоши. Правило ничего не менять в основном существует для того, чтобы быть уверенным, что Чэн Сяоши не увлечётся и не изменит слишком много. Все же он легко идёт на поводу у эмоций. Но сейчас изменений так много, и они довольно значительные. Лу Гуан давно не чувствовал себя настолько слепым в отношении будущего. Он уже привык знать, как дальше будут развиваться события. Но теперь он не знает ничего. Со всеми этими переживаниями, заполонившими его мысли, он не сразу обращает внимание на то, что Чэн Сяоши немного более тактильный, чем обычно. Хотя, наверное, точнее было бы сказать, что Лу Гуан не замечает, как постепенно перестаёт сильно протестовать. Чэн Сяоши всегда был очень тактилен, и Лу Гуан всегда старался это пресекать хотя бы потому, что от этого у него учащается сердцебиение и дыхание становится слишком поверхностным. Теперь же Лу Гуан стал замечать за собой, что он задерживается в постели по утрам, не желая покидать уют тепла и запаха Чэн Сяоши. Конечно, он всегда заставляет себя покинуть постель раньше, чем проснется Чэн Сяоши, но он задерживается сначала на пять минут, потом на десять, пятнадцать… Он позволяет Чэн Сяоши уложить голову на колени, пока тот играет в очередную игру на телефоне, и не сразу будит его, когда тот засыпает в подобном положении. Иногда Лу Гуан и сам может задремать, прислонившись головой к плечу Чэн Сяоши. Не раз Лу Гуан просыпался и замечал мягко обнимающую его руку Чэн Сяоши, пальцы которой небрежно выводили разные узоры на его плече. Хуже того, Чэн Сяоши стал класть руку на спину Лу Гуану каждый раз, как тот тянется за чем-то на полке рядом с ним. Когда Лу Гуан замечает, что это вошло в привычку, то начинать протестовать уже слишком поздно. У Лу Гуана есть правила. Очень много правил. И все они существуют не просто так. Некоторые из них для погружений Чэн Сяоши в фотографии. Это те вещи, которые Чэн Сяоши может и не может делать из-за риска. Их ему пришлось довольно сильно упростить. Но большая часть правил существует лишь для него самого. Они все о том, что может предотвратить ошибки и что не должно быть изменено. Правила нужны для того, чтобы не дать ему слишком много думать и сильно отвлекаться. Ведь единственное, что правда важно - это сохранить Чэн Сяоши живым. Желательно ещё и счастливым, но Чэн Сяоши всегда справлялся с этим сам. Он цеплялся за любые крупицы радости, которые только мог найти. Когда-то он, кажется, хотел защитить ещё и наивность Чэн Сяоши. Но позже он понял, что в этом нет необходимости. Наивность Чэн Сяоши особенная. Она не оттого, что в его жизни мало трудностей, а вопреки тому, что их в избытке. Эта наивность всегда казалась Лу Гуану притягательной. Противоположности притягиваются, так ведь? В то же время он понимал, что должен быть осторожен с ней, ведь Чэн Сяоши слишком добрый и доверчивый, если однажды уже открылся тебе. Это та наивность, которую Лу Гуану не нужно защищать, потому что он знает, что она не сломается, но в то же время он должен быть осторожен, что бы не злоупотреблять ею. Он осознает, что иногда проверяет ее на прочность. Он осознает, что иногда причиняет боль, хотя никогда не сделал бы этого специально. Удовлетворение, которое он чувствует, когда Чэн Сяоши в конце концов прощает ему все его проступки, заставляет ощущать жуткий стыд. На самом деле, все довольно просто. Чэн Сяоши особенный для Лу Гуана. Вполне естественно, что и он тоже хочет стать особенным для Чэн Сяоши.***
Чэн Сяоши просто обожает перетягивать на себя одеяло, заворачиваясь в него, как в кокон. И Лу Гуан узнал об этом не самым приятным путём. А поскольку ночи теплее не становятся, а мёрзнуть, ровно как и бесполезно пытаться отобрать хотя бы часть одеяла обратно, особо не хочется, Лу Гуан решает отправить Чэн Сяоши, как виновника всего, поискать ещё одно в кладовой. Ему казалось, что это не должно занять больше десяти минут, но когда прошло уже полчаса, а тот всё ещё не вернулся, то Лу Гуану становится интересно, что же произошло. Он находит Чэн Сяоши сидящим на полу с фотоальбомом на коленях. Он шмыгает носом, и его глаза красные от слёз, это Лу Гуан замечает, когда Чэн Сяоши поднимает взгляд на звук приближающихся шагов. — Прости, — говорит Чэн Сяоши, вытирая глаза рукавом кофты. — Я просто нашёл это и хотел быстро взглянуть… Не думал, что это так сильно на меня повлияет. Это было глупо. Лу Гуан присаживается рядом с ним. Ничего удивительного — альбом полон детских фотографий Чэн Сяоши. Двое взрослых на них, должно быть, его родители. — Это не глупо, — говорит Лу Гуан. У него никогда не получалось хорошо утешать кого-либо, но он всё же кладёт руку на плечо Чэн Сяоши и слегка сжимает. Он удивляется, когда Чэн Сяоши накрывает его руку своей и сжимает в ответ. — Хочешь поговорить об этом? — осторожно спрашивает Лу Гуан. Родители для Чэн Сяоши всегда были больной темой, и он не хочет копаться в том, что может расстроить того ещё больше. — Да… Или нет… Я не знаю. Лу Гуан молча ждёт, пока Чэн Сяоши долго думает и терзает зубами нижнюю губу. — А что, если они вернутся? — спрашивает Чэн Сяоши. — А что, если они вдруг не узнают меня или… или… что если они будут разочарованы? — Почему они должны быть разочарованы? — Чэн Сяоши редко говорит в отношении возвращения родителей «если», а не «когда». И Лу Гуану не нравятся моменты, когда это происходит. Как бы наивно это ни было, он предпочитает ту версию Чэн Сяоши, которая по-прежнему уверена в том, что увидит их снова. — Я не знаю! Может, они ожидали, что я стану врачом или ещё кем-то и... — Чэн Сяоши, — говорит Лу Гуан. Он знает, что его тон слишком резкий, но сейчас иначе никак. — Ты правда веришь в это? Чэн Сяоши вздыхает. — Нет… Не совсем. Но так много того, что я уже забыл о них, — он перелистывает страницы с фотографиями. Вот Чэн Сяоши на велосипеде, с праздничным тортом, с широкой улыбкой, в которой видно щели от выпавших молочных зубов. Он останавливается на странице, заполненной фото с животными. — Зоопарк… Я так и не вернулся. Цяо Лин однажды пыталась заставить меня пойти с ней, но я не смог. Мама всегда любила панд. — Тогда ты сходишь туда с ними, когда они вернутся. Чэн Сяоши молчит так долго, что Лу Гуан начинает сомневаться, не сказал ли что-то не то. Он не сильно хорош в подобных вещах. Возможно, ему даже хотелось бы, чтобы Цяо Лин была здесь. Но он всё равно не собирается оставлять Чэн Сяоши одного, чтобы позвонить ей. Он понятия не имеет, что делать. Всё же в оригинальной временной линии они не спали в одной кровати и Чэн Сяоши не отбирал одеяло, а значит, Лу Гуан никогда не посылал его сюда за ещё одним. Маленькие изменения превращаются в большие. — Лу Гуан… Ты останешься со мной, даже если они вернутся? — вопрос прозвучал настолько неожиданно, что на секунду выбил Лу Гуана из колеи. Он ведь специально никогда не думал об этом. Все его планы насчёт будущего сводились только к изменению точки смерти. Он понятия не имеет, что будет после этого. — Если ты этого хочешь. — Это глупо, но я думал, что если я тебе не надоем раньше, то мы будем вместе, пока не станем старыми и седыми. Ну, я буду старым и седым, а ты просто старым. Может быть, в какой-то момент мы заведем домашнее животное. Цяо Лин же по-прежнему будет приходить несколько раз в неделю, чтобы поворчать на нас. Это больно. Слышать, как Чэн Сяоши говорит о будущем, которому, как знает Лу Гуан, не суждено настать. Лу Гуану кажется, что он немного мазохист, раз в ответ говорит: — Ты уверен, что твои будущие жена и дети будут в восторге от этой идеи? Чэн Сяоши усмехается. — Ах… Не думаю, что они вообще будут, — Лу Гуан хочет спросить, почему, но что-то ему подсказывает, что ответ на этот вопрос будет вреден для его рассудка. — В любом случае, — продолжает Чэн Сяоши. — Даже если и будут, я всё равно ожидаю, что ты станешь тем самым странным дядей, живущим на этаж выше. Лу Гуан слабо толкает его в плечо. — Идиот. Они снова замолкают на некоторое время, рассматривая фотографии, пока Чэн Сяоши перелистывает их. Фотографии редко дают точное представление о реальности, но Лу Гуан не может не думать о том, что, кажется, Чэн Сяоши был очень счастливым ребёнком. Если бы только существовал способ защитить того ребёнка от всех будущих бед и страданий. — Я так скучаю по ним, — шепчет Чэн Сяоши. Несколько капель стекают по его щекам, и если бы Лу Гуан был более смелым и менее тревожным, он бы вытер их большим пальцем. Но он не такой, поэтому неловко обнимает Чэн Сяоши за плечи и не вздрагивает, даже когда тот прислоняется к нему в ответ. Если бы Чэн Сяоши когда-нибудь спросил его, может ли он погрузиться в одну из своих детских фотографий, чтобы снова увидеть своих родителей, то Лу Гуан думает, что позволил бы ему это. Но тот никогда не спрашивал, несмотря на то, что наверняка знает, что может это сделать. Возможно, это связано с тем, что в каждую фотографию можно погрузиться только один раз. Но скорее всего Чэн Сяоши осознает, что это будет слишком больно. Лу Гуан хотел бы сделать больше. Ему не ощутить все оттенки боли Чэн Сяоши, но он знает, как сильно может ранить любовь и как надежда может сделать все еще хуже.***
Это был ленивый полдень, в ателье было всего несколько клиентов, ни одному из которых не требовалось погружение в фото. Так что отсутствие еды на ужин нельзя оправдать занятостью. — Я думал, сегодня ты отвечаешь за ужин, — говорит Чэн Сяоши. — Разве ты не сказал, что сам позаботишься об этом? Они оба замолчали, уставившись на почти пустые полки холодильника. Как будто там что-то появится волшебным образом, стоит только хорошенько поискать. Лу Гуан вздыхает и направляется к двери. — Возьмём на вынос? — спрашивает Чэн Сяоши, закрывая холодильник. — Возьмём на вынос, — подтверждает Лу Гуан. В магазин придётся идти завтра, так как уже слишком поздно идти за покупками, если они хотят успеть поесть до ночи. — Я пойду с тобой, — говорит Чэн Сяоши. Лу Гуан, конечно, не уверен, но ему кажется, что нежелание Чэн Сяоши покидать его уже не связано с каким-то затянувшимся страхом. Теперь дело в чём-то другом. И Лу Гуан совершенно точно не хочет думать, в чём. В это время года солнце садится рано, поэтому когда они выходят из фотоателье, то на улице уже темно. Хотя температура всё ещё приятная: прохладно, но не слишком холодно. Но даже если это так, при первом дуновении ветра Чэн Сяоши сплетает их руки и прижимается ближе. Лу Гуан делает полусерьезную попытку толкнуть его локтем, чтобы он отошел, но легко сдается, когда Чэн Сяоши не двигается с места. Лу Гуану не холодно, но и отказываться от тепла Чэн Сяоши он не собирается. Это одна из тех вещей, в которых он, вероятно, не должен потакать себе. — В последнее время ты какой-то рассеянный, — говорит Чэн Сяоши. — Это как-то связано с Ли Тяньчэнем? — Типа того, — Лу Гуан не должен удивляться, что Чэн Сяоши заметил это. Он всегда был гораздо более внимательным, чем казалось окружающим. В том числе и Лу Гуану. — Значит, кроме этого есть что-то ещё? Это всегда ты. Лу Гуан вздыхает и поднимает голову вверх, рассматривая вечернее небо. В большинстве своём тёмно-синее, но с яркими полосами розового, фиолетового и даже оранжевого там, где солнце уже спряталось за горизонтом. Да, он правда думает о Ли Тяньчэне и о том, что его местонахождение всё ещё неизвестно. Но ведь в конце концов все мысли возвращаются обратно к Чэн Сяоши. Весь остальной мир может сгореть ради того, что его действительно волнует. — Ты не обязан со мной делиться, — говорит Чэн Сяоши прежде, чем молчание успевает стать неловким. — Но ты ведь знаешь, что я всегда рядом, если ты всё же захочешь, да? — Да, — Лу Гуан вздыхает. — Я знаю. Когда он снова переводит взгляд на Чэн Сяоши, то понимает, что тот уже смотрит на него. Слишком мягко и доверчиво. Лу Гуан никогда не расскажет ему об этом. Это он решил ещё давно. То, как Чэн Сяоши доверяет ему решать, о чём говорить, а о чём нет, заставляет старое чувство вины ненадолго всплыть лишь для того, чтобы снова быть подавленным. Лу Гуан давно привык делать это. Дело ведь не в том, что он волнуется, что Чэн Сяоши возненавидит его за двойные стандарты, заставляющие молчать. Лу Гуан сможет жить с гневом Чэн Сяоши, даже если тому понадобится очень много времени, чтобы простить (он знает, что всегда будет прощен). Нет, причина, по которой он никогда не расскажет Чэн Сяоши, совершенно в другом. Больше всего пугает, что он сделает то, чего Лу Гуан не смог. Просто примет всё. Примет свою судьбу. Лу Гуан не может позволить этому произойти. — Эй, — Чэн Сяоши говорит, слабо толкая его плечом. — Не думай слишком много, а то мозг сломаешь. Попытка отвлечь слишком очевидна и проста. — Ты ведь всё об этом знаешь, не так ли? Чэн Сяоши издаёт обиженный звук и снова пихает его. Лу Гуан, обычно не склонный к подобным детским играм, не может удержаться и пихает его в ответ. Это приятно. Друг с другом они могут быть одинаково серьёзными и нет. В подобные моменты Лу Гуан чувствует себя гораздо младше, чем есть на самом деле. Они взяли лапши, и по пути назад Чэн Сяоши говорит обо всём на свете, сотрясая воздух бессмысленной болтовней. Она успокаивает сердце Лу Гуана больше, чем что-либо другое в этом мире. Иногда ему кажется, что он мог бы слушать эту болтовню до конца своих дней. Но конечно же он оказывается неправ, ведь рано или поздно она начинает действовать ему на нервы. Тем не менее, это всё ещё приятная фантазия. Вернувшись домой, они сидят на диване, и Чэн Сяоши закидывает ногу на бедро Лу Гуана. Лу Гуан делает вид, что не замечает этого, а затем также делает вид, что не замечает, как Чэн Сяоши сияет от отсутствия реакции Лу Гуана. Сяоши всё ещё продолжает говорить, бурно жестикулируя палочками для еды в перерывах между набиванием рта лапшой. Когда он роняет еду на диван, оставляя на том тёмное пятно от соуса, Лу Гуан совершенно не удивлён. — Вот чёрт, — говорит Чэн Сяоши, пока тянется за несколькими салфетками, чтобы прикрыть и попытаться оттереть пятно. Лу Гуан скидывает с себя ногу Чэн Сяошии и встаёт, чтобы сходить за горячей водой и губкой. Приходится потратить немного времени, чтобы полностью оттереть пятно, но, к счастью, оно не успело засохнуть, так что особых проблем быть не должно. На рубашке Чэн Сяоши тоже есть небольшое пятно, но если ненадолго замочить, то оно тоже должно легко отстираться. Лу Гуан скажет ему об этом позже. — Мм… Знаешь, а у тебя правда хорошо получается, — говорит Чэн Сяоши. — Уборка? — навыки Лу Гуана в уборке в лучшем случае средние, так что ему это замечание кажется странным. — Заботиться обо мне. Лу Гуан чувствует, что его лицо горит, и видит точно такой же румянец на щеках Чэн Сяоши. Они никогда не умели говорить о таких вещах вслух, поэтому в большинстве случаев просто позволяли поступкам делать это вместо них. Чэн Сяоши неловко прочищает горло и избегая смотреть в глаза продолжает. — Я знаю, что я идиота кусок и порой доставляю проблем. Так что…. Я просто хотел, чтобы ты знал, что я вижу и, эм, ценю это. Лу Гуан пытается подавить изумлённый, немного истерический смешок, но полностью этого сделать не получается, и он выходит больше похожим на кашель. Чэн Сяоши ни черта не знает. Но довольно мило, что он пытается сказать это вслух. Особенно учитывая, что они обычно не говорят об этом. — И вовсе ты не идиота кусок… — Правда, что ли? — в голосе Чэн Сяоши явно слышится скепсис. — Вполне себе целый. — Ха-ха, ты думаешь, что такой смешной, да? — говорит Чэн Сяоши. Он откидывается на спинку дивана, упираясь в неё щекой и смотрит на Лу Гуана. — Я, значит, тут сердце своё открываю, а ты нож в него вонзаешь? Как всегда, слишком драматичен. Лу Гуан просто не может не улыбнуться. А Чэн Сяоши продолжает смотреть на него, улыбаясь в ответ с такой нежностью, что у Лу Гуана что-то сжимается в груди. Это похоже… на важную точку во временной линии, если бы нечто подобное можно было почувствовать в моменте. Будто ты стоишь на перепутье, и граница между «до» и «после» становится очень чёткой. Момент, после которого всё должно измениться. Всё, что нужно сделать, — это шагнуть вперёд. Лу Гуан берёт отставленную на столик еду и снова садится на диван, пихая коленом Чэн Сяоши. — Просто заткнись и ешь свою лапшу.***
Лу Гуан влюблён в Чэн Сяоши столько, сколько себя помнит. Он никогда не мог точно определить момент, когда это произошло. Он даже не мог сказать, в какой момент понял это. Ещё когда Лу Гуан был ребёнком, по отношению к нему любовь никогда не выражали прикосновениями. Но даже так, ему кажется, что у Чэн Сяоши всё ровно наоборот. Или по крайней мере было до того, как его родители исчезли. Может быть, это причина, по которой он продолжает стремиться к чужим прикосновениям, даже если Лу Гуан понятия не имеет, как в полной мере возвращать их. В изначальной временной линии. И потом. И каждый последующий раз. Но он не знал, как это делать тогда, не знает и сейчас. Да и в любом случае это спорный момент, ведь важно стараться не менять во временной линии ничего, кроме одного единственного и самого важно события, если он не хочет, чтобы всё полетело к чертям. Чем больше изменений, тем больше риск. Лу Гуан любит Чэн Сяоши, а тот умирал у него на руках столько раз, что он уже и не считает.***
Однажды Лу Гуан просыпается от того, что Чэн Сяоши снова ворочается во сне. Как раз в тот момент, когда тот, вздрагивая, просыпается от кошмара. — Я тебя разбудил? — спрашивает Чэн Сяоши осипшим голосом, как только начинает понимать, где он и рядом с кем находится. — Нет, — отвечает Лу Гуан, стиснув зубы от пульсирующей боли в ноге, которая осталась от разбудившего его пинка Чэн Сяоши. Явно будет синяк. Придется какое-то время носить длинные штаны, чтобы Чэн Сяоши не смотрел на него так виновато. — Лжец, — сонно бормочет Чэн Сяоши. — Прости. — Всё в порядке… Опять родители? Это довольно очевидный вопрос. Чэн Сяоши начали сниться кошмары про его родителей ещё до встречи с Лу Гуаном. — Нет, — вздыхает Чэн Сяоши. — Просто…. Мне они уже не снятся так часто, как раньше. Плохо ли это? — Нет, это не так. В предрассветные часы все кажется туманным и сюрреалистичным. Лу Гуан хотел бы, чтобы у него нашлось больше правильных и нужных слов. Чтобы он смог объяснить, что отсутствие кошмаров, связанных с чем-либо, — это не повод чувствовать себя виноватым. Даже если Чэн Сяоши каким-то образом сумел отпустить своих родителей. Учитывая, сколько времени прошло, никто не имеет права его винить. Но Лу Гуан не может сказать об этом так, чтобы не обидеть и не сделать ещё хуже, поэтому предпочитает молчать. — Не то чтобы они совсем прекратились, просто мне всё ещё снится, как я теряю тебя тоже, и я просто не могу… — он будто бы задыхается, сейчас глубокая ночь, и Лу Гуан просто не выдерживает. — Я знаю. — Боги, как он его понимает. — Я понимаю. Я тоже. Чэн Сяоши судорожно вдыхает. Лу Гуан чувствует, как тот пытается взять себя в руки. Может проследить напряжение в линии его плеч. Потом он медленно выпускает из легких воздух, его дыхание все еще неровное, но Лу Гуан понимает, что буря отступает. Чэн Сяоши слабо хихикает. — Хах, тогда, с Цянь Цзинем, ты и вправду ненадолго слетел с катушек, да? Понял, что не сможешь жить без ежедневного созерцания моего прекрасного лица? Почти больно от того, как явно он пытается сгладить ситуацию. Пусть он для этого и не находит ничего лучше, чем поддразнить Лу Гуана, вызвав его недовольство. Он всегда слишком легкомысленно относится к своей жизни и к своей боли. — Идиот, — говорит Лу Гуан, потому что иногда и вправду нет лучшего слова для него. — Да, да, — зевает Чэн Сяоши. — Как-то ведь нужно уравновешивать твой гениальный разум. После этого Чэн Сяоши сразу проваливается в сон, и Лу Гуан рад, что ему не придется объяснять, почему его сердце так сильно колотится в груди. Чэн Сяоши глубоко заблуждается, считая его настолько умным. Он никогда не отличался особыми талантами. Лу Гуан просто любит читать, а обстоятельства превратили его в того, кто слишком много думает. Это слишком часто по ошибке воспринимается как интеллект. Если бы он и вправду был умным, то уже давно нашёл бы способ, как спасти Чэн Сяоши.***
Лу Гуан уже думал о том, каково это — целовать Чэн Сяоши. Как и думал о том, каково было бы зайти с ним гораздо дальше поцелуев. Ему кажется это неизбежным. Когда находишься в постоянной близости от объекта своей привязанности и любви, а этот самый объект очень и очень тактилен, трудно не думать о том, как это было бы, пойди он навстречу прикосновениям вместо того, чтобы отстраниться. Именно поэтому он был так осторожен, пытаясь сохранить дистанцию. Но потом Лу Гуан получил ранение, и это заставило что-то измениться. Прикосновения всегда успокаивали и были комфортными для Чэн Сяоши, а после всего произошедшего ему, казалось, это было даже нужнее, чем обычно. И, возможно, - просто возможно, - Лу Гуан смог найти в этом оправдание своим действиям, чтобы касаться в ответ, а не отстраняться из раза в раз.***
Возвращение к погружениям в фотографии это нервное испытание для них обоих. Иногда капитан Сяо приходит с каким-то делом, но в остальном Лу Гуан соглашается только на простые заказы. По типу пропавших предметов, домашних животных и тому подобные мелочи. Ничего такого, что могло бы заставить Чэн Сяоши сильно увлечься. Чэн Сяоши же начинает волноваться каждый раз, как только Лу Гуан замолкает. Лу Гуан пытается объяснить, что он от природы такой человек, который не может говорить днями напролет. Не то что кое-кто. Чэн Сяоши на это отвечает, что это не оправдывает то, что он ничего не сказал, пока истекал кровью на диване. Поэтому Лу Гуан вынужден поклясться на мизинчиках, что скажет Чэн Сяоши, если почувствует себя плохо, пока они будут работать. Даже если это будет что-то банальное, вроде боли в животе. Лу Гуан жалуется, что обещания на мизинчиках — это ребячество. Чэн Сяоши же возражает, что это как раз то, что им нужно, настолько простое, что и детям понятно, что нарушать никак нельзя. Иначе ведь Лу Гуан найдет способ выкрутиться. Вполне справедливо. Он задается вопросом, должен ли он волноваться о том, что в этой временной линии Чэн Сяоши, похоже, уже понял и принял тот факт, что Лу Гуан может быть непримиримым лжецом, если сочтет причину достаточно веской. (Он не бессовестный. Никогда не был. Он правда ненавидит лгать Чэн Сяоши. Но иногда соврать гораздо проще, чем рассказать правду.) На этот раз дело оказалось простым. Мужчина, давший им фотографию, был на свидании в художественной галерее, когда потерял часы. Часы были дорогими, но это не имело бы такого значения, если бы они не достались ему в наследство от отца, который скончался несколько лет назад. Только по дороге домой он понял, что часы пропали, а когда обратился к сотрудникам художественной галереи, они их не нашли. На фотографии — экспонаты в начале выставки, пара фигур в натуральную величину, сделанные из бус и проволоки. После погружения в фото Чэн Сяоши быстро ориентируется. Сейчас он легко адаптируется к новому телу и обстановке, не то что тогда, когда они только начали заниматься этим. Он мгновенно принимает в расчет обстановку, чтобы определить, что нужные часы находятся на левом запястье, а также понять, что девушка стоящая чуть левее — спутница мужчины. — О, да она милашка. Лу Гуан фыркает на такое заявление напарника. — Значит, не в твоём вкусе? — поддразнивает его Чэн Сяоши. Лу Гуан в этот момент очень хотел бы оказаться рядом просто для того, чтобы дать ему подзатыльник. — Не отвлекайся. — С тобой совсем не весело, — жалуется Чэн Сяоши, но делает так, как ему говорят. Он регулярно проверяет, на месте ли часы, и вступает в неловкий разговор с девушкой, который ему диктует Лу Гуан. (- Второго свидания ведь не будет, да? Чёрт, это так неловко! - Знакомство с новыми людьми всегда немного неловкое. - А вот у нас никогда не было подобного.) Они прогуливаются по выставке, задерживаясь у нескольких работ, которые женщина считает особенно интересными, и еще у нескольких, которые привлекли внимание их клиента. В какой-то момент женщина берет его за руку, пока они переходят из одной галереи в другую. Время от времени он проверяет, на месте ли часы. — Я бы хотел побывать здесь с тобой, — неожиданно говорит Чэн Сяоши через их связь, и сердце Лу Гуана пропускает удар. — Я имею в виду, мне кажется, что тебе бы понравилось здесь, — продолжает Чэн Сяоши, когда ему не отвечают. Он звучит взволнованно, и это ничуть не помогает сердцу Лу Гуана успокоиться, заставляя его биться ещё быстрее. — Там куча странных концептуальных штук, чтобы понять которые нужно быть кандидатом наук или кем-то вроде того. Я не очень понимаю, но выглядит круто. Ты, должно быть, оценишь их лучше. Лу Гуан пытался почитать какую-то статью в ноутбуке. Ещё прежде, чем он успел обдумать эту мысль, он открыл еще одну вкладку в браузере. — Эй, Лу Гуан, ты что-то совсем притих. Если не ответишь, то я буду хлопать в ладоши и выходить, окей? Я б не хотел найти тебя лежащим в луже... — Выставка ещё продолжается, — говорит Лу Гуан и смотрит на вкладку «События» на сайте художественной галереи, пока пересматривает все свои жизненные выборы и удивляется, когда успел стать таким импульсивным. Этого ведь не было в оригинальной временной линии, и он не должен был этого делать, но… — Мы можем… — О, — тревожная нота в голосе Чэн Сяоши тут же сменяется оживленностью. — Давай! Мы можем сходить на этих выходных? Тебе обязательно понравится! — Сосредоточься, — говорит Лу Гуан. На его лице не проскальзывает и тени улыбки, но ему всё равно кажется, что Чэн Сяоши в любом случае может уловить её нотки в голосе. — Если нам не заплатят, то мы не сможем оплатить входные билеты. Чэн Сяоши смеется, и их связь вибрирует теплом. Лу Гуан всегда любил такие моменты. Если бы ему пришлось описать это чувство, то он сказал бы, что оно похоже на то, как будто часть души Чэн Сяоши окутывает его. После этого Чэн Сяоши отлично справляется со своей работой, и дело легко раскрывается. Оказывается, девушка притворилась, что споткнулась на лестнице и прихватила часы, когда мужчина поддержал её. Конечно, в этот момент Чэн Сяоши чуть было не обвиняет её, но в конце концов понимает, что все, что они могут сделать, — это поставить в известность клиента. А уж что тот решит делать с этой информацией, зависит только от него самого — они всего лишь посредники. После возвращения Чэн Сяоши первым делом спрашивает: — Так мы едем в субботу или в воскресенье? В итоге они решают идти в воскресенье, чтобы у них было больше времени. Когда они приезжают, Чэн Сяоши хватает Лу Гуана за руку и не отпускает всё время, таская из комнаты в комнату. В итоге Лу Гуану нравится выставка. Хотя, возможно, ему просто нравится чувствовать руку Чэн Сяоши в своей.***
По-настоящему наслаждаться баскетболом Лу Гуан стал только после их знакомства. Он и раньше иногда играл в него, но никогда не испытывала такой страсти, как Чэн Сяоши. Это просто был один из способов занять своё время, не более того. Но в случае с Чэн Сяоши ему нравится то, как они работают вместе. Даже когда они просто дурачатся, у них словно бы есть встроенный радар, который подсказывает, где находится другой. Словно тень той связи, которая возникает у них во время работы с фотографиями. Они уже не играют так часто, как раньше. Но здесь неподалеку есть парк с баскетбольной площадкой, которой они обычно пользуются по выходным, когда у них есть возможность. Если бы не это, Лу Гуан, скорее всего, не стал бы много заниматься спортом. Всё же он не обладает бесконечной и неугомонной энергией Чэн Сяоши и обычно предпочитает не тренироваться, а просто дремать. Забавно, как нахождение рядом с правильным человеком может перевести занятие из ранга "пойдёт" в ранг "нравится". Обычно в это время года на улице слишком холодно для баскетбола, но последние несколько дней было необычайно тепло. Так что они подумали, почему бы и не воспользоваться возможностью выйти на улицу и немного попрактиковаться, пусть и предварительно утеплившись. И всё же Лу Гуан был бы не против, если бы Чэн Сяоши пореже задирал футболку, чтобы вытереть пот с лица. Это отвлекает. Не потому, что у него худощавое спортивное телосложение, а потому, что Лу Гуан, если присмотреться, вполне может различить шрам. Тот не был большим. Он скорее похож на маленькую вмятину, как после прививки. — Всё еще болит? — спрашивает он, пока они делают небольшой перерыв, чтобы попить. Чэн Сяоши довольно часто жаловался на боль в больнице, но после нескольких недель дома просто перестал об этом говорить. Лу Гуан не уверен, но он думает, что Чэн Сяоши мог немного преувеличивать, дабы отвлечь Лу Гуана от собственной раны. Это вполне в его стиле. — М-м? А, пулевое? Не то чтобы… Когда растягиваюсь, иногда ощущается немного странно, но я особо не задумываюсь об этом, — Чэн Сяоши поднимает брови, и в этот момент Лу Гуан понимает, что совершил ошибку. — Эй, Лу Гуан, ты что это, пялился? — Будь серьёзнее, — он не краснеет. Не краснеет. — Ладно, раз мой шрам ты увидел, то теперь покажи свой. — Тебе что, двенадцать? И я ведь не просил тебя показывать. — Ну же, дай мне посмотреть, насколько всё плохо, — Чэн Сяоши вдруг оказался слишком близко, а его бутылка с водой была отставлена на землю. — Хорошо, — он соглашается только потому, что хуже, чем вот так обнажаться, может быть только если Чэн Сяоши решит сам задрать ему рубашку. А он решит. Уж это Лу Гуан знает. Он поднимает рубашку ровно настолько, чтобы стала видна линия шрама — единственное внешнее свидетельство того, куда вошел нож. Это была его вторая ошибка. Он не думал, что Чэн Сяоши окажется настолько бесстыдным, чтобы протянуть руку и коснуться. Но он сделал это, проводя пальцами по более гладкой коже вокруг шрама. Лу Гуан старается не дышать. — Повезло, что нож вошёл довольно чисто. — Мгм… Ну… по крайней мере, теперь у нас парные шрамы. Лу Гуан насмешливо фыркает и резко опускает рубашку обратно. Вместо того чтобы отойти, как следовало бы, Чэн Сяоши просто перемещает свою руку Лу Гуану на бедро. Какого черта он должен стоять настолько близко? — Иди домой и прими душ, от тебя потом за километр несёт, — Лу Гуан морщит нос и отталкивает его, но не достаточно силен и его рука просто бесполезно упирается в плечо Чэн Сяоши. На секунду он представил, каково было бы запустить пальцы в непослушные волосы и… Он толкает Чэн Сяоши с большей силой, прежде чем совершить какую-нибудь глупость. Например, притянуть его ближе. — Ладно, ладно… Я все равно немного устал, — Чэн Сяоши отпускает его и идет за баскетбольным мячом. Подбрасывает тот несколько раз, а затем пасует Лу Гуану и берет свою бутылку с водой. — Ты идешь? — Мгм, — отвечает Лу Гуан, подстраиваясь под его шаг. Он все еще чувствует фантомное тепло руки Чэн Сяоши на своем бедре. Лу Гуан никогда не был любителем поиграть с огнём, но как еще можно описать всё это? Кажется, Чэн Сяоши открывает в нём новые грани.***
В канун Нового года им, как обычно, нечем заняться. Ателье закрыто на ближайшие пару дней, так как в него все равно никто не заглянет. Новогодние же походы в гости по сути сводятся к тому, чтобы наведаться к Цяо Линь и ее родителям. Возможно, в этом году они навестят и Сюй Шаньшань, как бы Чэн Сяоши ни настаивал на том, что они не друзья. Лу Гуан провел последние несколько дней, в основном занимаясь уборкой и украшением комнат. Пока они не работали, в их комнате, да и во всём ателье стало гораздо больше росчерков красного и золотого, чем обычно. Чэн Сяоши как правило потом переставляет украшения, то ли чтобы побесить его, то ли потому, что хочет, чтобы все было так, как украшали его родители, но, хотя это и кажется удивительным, в этом году он почти ничего не трогал. Лу Гуан не знает, потому ли это, что он стал лучше угадывать предпочтения Чэн Сяоши, или же тому просто стало это не так важно. Они сидят на пороге снаружи ателье. Отсюда иногда можно увидеть новогодние фейерверки. Лу Гуана это не особо волнует, но Чэн Сяоши они нравятся, да и не факт, что Лу Гуан сможет заснуть, учитывая, сколько шума это всё производит. Несмотря на то, что сегодня вечером у них не было ужина в честь воссоединения, как у большинства других семей, Чэн Сяоши постарался на их маленькой кухне и подал гораздо больше блюд, чем они смогли бы съесть сами. Он отличный повар, когда волнуется за результат своей готовки. Лу Гуан и сейчас, два часа спустя, чувствует себя сытым. Они закутались в куртки и шарфы, ожидая начала фейерверка. Всё же несмотря на то, что дни постепенно становятся теплее, ночи все еще холодные. Чэн Сяоши принес чашку горячего шоколада, хотя пьет он его нечасто. Лу Гуан подозревает, что главной его целью было держать руки в тепле и теперь сожалеет, что отказался, когда его спрашивали, не хочет ли и он чашечку. — Эй, Лу Гуан, — говорит Чэн Сяоши. В его голосе звучит несвойственная ему нерешительность. — А как же твои родители? В Новый год ты всегда здесь, со мной. Разве они не хотят тебя увидеть? Лу Гуан смотрит на ночное небо, в котором слабо мерцают звёзды. Когда он вообще в последний раз видел своих родителей? Даже лиц не может вспомнить, да и имена вспоминает не сразу. — Всё в порядке. Моя мама каждый год присылает поздравления с Новым годом, но никто из нас не считает необходимым собираться вместе на какие-либо праздники. — О? — Голос Чэн Сяоши полон любопытства. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он едва сдерживается, чтобы не спросить больше. Лу Гуан на самом деле не может его винить, ведь он не так уж и часто говорит о подобных вещах. В конце концов Чэн Сяоши решается. — А какие они? Лу Гуан ненадолго задумывается над этим вопросом. Порой бывает довольно трудно вспоминать такие, казалось бы, банальные вещи. — Они амбициозны… Наверное, я бы сказал, что они из тех, у кого нет времени или желания заботиться о ребенке, но они все равно его завели, потому что посчитали, что должны это сделать. — Мне жаль, — говорит Чэн Сяоши, и Лу Гуан достаточно хорошо его знает, чтобы понять, что он говорит это искренне. Потому что внутри Чэн Сяоши что-то болит, потому что он думает, что Лу Гуан чувствует себя точно также. Но Лу Гуана это перестало волновать уже очень и очень давно. — А мне нет. Чэн Сяоши внезапно затихает. Когда Лу Гуан поворачивается, чтобы посмотреть на него, тот с задумчивым видом рассматривает свою чашку и её содержимое. Когда же понимает, что на него смотрят, поднимает глаза и встречается взглядом с Лу Гуаном. — Лу Гуан, я… Первый фейерверк взрывается в небе и Чэн Сяоши смеется и качает головой, глядя на красные и золотые взрывающиеся цветы в ночном небе. Его щеки окрасились в розовый цвет, но невозможно понять, от холода это или от чего-то другого. Только через несколько минут Лу Гуан понимает, что всё это время вместо фейерверка смотрел на Чэн Сяоши.***
В последние несколько недель к ним довольно часто заходит одна девушка. Общение никогда не было сильной стороной Лу Гуана, поэтому он быстро становится скованным, когда их клиенты пытаются завязать светскую беседу. Однако он всё же не собирается портить им бизнес, поэтому старается отвечать пусть и коротко, но вежливо. Девушка задает много вопросов: сколько ему лет (он слишком долго не может вспомнить, каким должен быть правильный ответ), как он стал работать в фотоателье (безнадежно влюбился в парня, который попросил открыть ателье вместе с ним, но такое сказать нельзя, поэтому девушке он говорит: хотел подружиться с парнем, который им управляет). Сначала он думает, что она спрашивает только потому, что ищет работу, но постепенно вопросы становятся всё более личными, и у него появляется плохое предчувствие. Плохое предчувствие усиливается, когда он понимает, что девушка более разговорчива с ним, чем с Чэн Сяоши. Но ведь это не имеет смысла. Никто не может быть более болтливым с ним, чем с Чэн Сяоши. Чэн Сяоши, который тоже уловил это и никак не может перестать подтрунивать над ним насчёт девушки, заходящей в магазин только для того, чтобы, по словам Чэн Сяоши, посмотреть на красивое лицо Лу Гуана. — Видишь? — говорит он. — Я же говорил, что твоя прекрасная внешность будет полезна для бизнеса! Лу Гуан очень, очень хочет, чтобы Чэн Сяоши перестал говорить такие вещи. Плохое предчувствие достигает кульминации в среду днем. На этот раз девушка не пришла с пленкой для проявки и продолжает немного нервно переступать с ноги на ногу, протягивая ему листок бумаги. Он внутренне вздрагивает, когда понимает, что это такое. Он как можно спокойнее попрощался с ней, но когда ее голос дрогнул, он понял, что они только что потеряли клиента. Чэн Сяоши входит через парадную дверь с пакетом продуктов как раз в тот момент, когда она уходит. — Что она хотела на этот раз? — спрашивает он, когда дверь за ним надежно закрывается. Лу Гуан массирует переносицу. Он уже чувствует, как у него начинает болеть голова. — Она дала мне свой номер. — Правда? Честно говоря, не думал, что она сможет это сделать. Я в некотором роде даже впечатлен, — говорит Чэн Сяоши. Он продолжает стоять здесь с пакетом продуктов и явно не собирается двигаться, чтобы положить их в кладовку. Тишина кажется странно напряженной. — Ну так что, ты взял его? Лу Гуан фыркает. — Нет, конечно же, — он слишком поздно понимает, что вложил в ответ больше, чем хотел. — Это было бы непрофессионально. — Разумеется, — говорит Чэн Сяоши и подмигивает ему. Его улыбка становится самодовольной, когда он исчезает в подсобке, чтобы убрать то, что купил. Вероятнее всего, пару десятков коробок лапши быстрого приготовления. Лу Гуан издаёт разочарованный стон, и прикрывает лицо рукой. Он облажался.***
Дождь идет уже несколько дней. Чэн Сяоши это не нравится, но Лу Гуан не возражает, ведь дождь — идеальная погода для того, чтобы провести день внутри, на диване, за чтением. Поскольку суббота это выходной день, магазин работает всего несколько часов, и они закрыли его уже довольно давно. Тем самым предоставили себе возможность заниматься чем угодно, пока не наступит время для встречи с Цяо Лин за ужином. Тем временем Чэн Сяоши уже практически полностью лежит на нём. Ноги перекинуты через бедра Лу Гуана, а сам он прислонился к боку Лу Гуана, пока он играет на своем телефоне. Такими темпами он точно заработает себе боль в спине и шее, но Лу Гуан уже перестал пытаться уговорить его сидеть так, чтобы не нагружать позвоночник. Возможно, ему следовало бы встать, чтобы взять очки, но из-за Чэн Сяоши это кажется слишком хлопотным. Лу Гуан старается не думать о том, что ему следовало бы сильнее протестовать против такого грубого нарушения его личных границ. Чэн Сяоши неожиданно смеется и сует свой телефон Лу Гуану в лицо. — Ты просто обязан увидеть это. Выглядит прям как ты. Лу Гуан вздыхает. — Что за ребячество, — упрекает он, но использует закладку и откладывает книгу в сторону, чтобы посмотреть, что Чэн Сяоши находит таким смешным. От чтения без очков у него уже начинает болеть голова. Это видео с котом. Если точнее, это видео с белым котом, который выглядит просто чертовски недовольным, пока кто-то, видимо, ее хозяин, осыпает его кучей конфетти. Рядом с ним Чэн Сяоши чудом не умирает со смеху. — Ты... — начинает Лу Гуан, но когда поворачивается к Чэн Сяоши, чтобы продолжить, их лица оказываются слишком близко. В итоге он полностью теряет ход своей мысли. Смех Чэн Сяоши резко прекращается. Всевозможные сигналы тревоги срабатывают в голове Лу Гуана, но он буквально застывает на месте под взглядом Чэн Сяоши. Телефон выскальзывает из его пальцев и с глухим стуком ударяется о бедро, но Лу Гуан этого не замечает. Он гораздо больше сосредоточен на том, как пальцы Чэн Сяоши скользят в его волосах не давая двигаться, пока он наклоняет голову, чтобы поцеловать. Он делает это так медленно и осторожно, что у Лу Гуана было предостаточно времени, чтобы отвернуться. Он должен был это сделать. Но вместо этого он закрывает глаза. Чэн Сяоши лишь на короткое мгновение мучительно мягко касается его губ, прежде чем вновь отстраниться. Лу Гуан моргает, сердце гулко бьется о ребра, а мозг отчаянно пытается осмыслить произошедшее. Его абсолютную невозможность. Чэн Сяоши смеется, ярко, тепло и так знакомо, что становится больно. — Почему ты выглядишь таким удивлённым? Мы ведь уже давно к этому шли, разве нет? — в глазах Чэн Сяоши та самая нежность, от которой Лу Гуан всегда заставляет себя отвести взгляд. Просто потому что это слишком. Слишком мягко, слишком нежно, слишком больше чем… Рука Чэн Сяоши опустилась на плечо Лу Гуана. Они шли к этому, вот в чем дело. Они шли к этому годами, может быть, если быть с собой честным, что Лу Гуан делает крайне редко, то даже с первой встречи. Но этого не должно было случиться. Чэн Сяоши не должен был целовать его, не должен был пересматривать их взаимоотношения. Лу Гуан не знает, стоит ли ему смириться с этим отклонением от временной линии или нет. Всё уже так сильно запуталось и перемешалось. Он правда хочет принять любовь Чэн Сяоши, но не знает, и совершенно точно не хочет знать цену этого. Только вот… только вот он уже давно принял любовь Чэн Сяоши, не так ли? Как бы он ни старался не думать об этом, но факты таковы, что он уже несколько месяцев спит в одной кровати с Чэн Сяоши, допускает все эти объятия и флирт, все эти хрупкие моменты между ними. Всё же, будь у него хоть капля здравого смысла, он уже давно должен был всё это пресечь. Не тогда, так сейчас. Год назад он бы так и сделал. Пожалуйста, — отчаянно думает он, молясь всем богам, которые могут услышать, молясь времени и самой судьбе. Пожалуйста, пусть это будет тот самый раз, когда я смогу его защитить. — Да, — с запозданием отвечает он, сглатывая внезапный комок в горле. — Я думаю, да. Чэн Сяоши улыбается той самой небольшой и немного кривой улыбкой, в которой отчётливо видны его клыки. — Да? Лу Гуан все еще не уверен, что ему стоит это допускать, но у него просто не остается выбора. — Как же сильно я тебя люблю, — говорит Чэн Сяоши, зарываясь лицом в шею Лу Гуана, и Лу Гуан готов тысячи раз сжечь весь мир до тла ради него. — Даже смешно, насколько. Ничего, что я говорю это? Можешь ничего не отвечать, просто если я не скажу этого в слух, то взорвусь. — Идиот, — вздыхает Лу Гуан без всякого укора, гадая, догадается ли Чэн Сяоши, что он на самом деле имеет в виду, когда говорит так. Всё, что он может сделать, это прижать Чэн Сяоши к себе. Он так чертовски сильно боится. Я не могу потерять его снова. Что-то в нем сломалось, когда он впервые потерял Чэн Сяоши. Что-то, что разбивалось на все более и более мелкие кусочки с каждым разом, с каждой смертью Чэн Сяоши. Иногда ему кажется, что он не более чем тень того человека, которым был раньше. Он слишком много раз повторял всё вновь и вновь, слишком много потерял. Ему кажется, что если сейчас это случится снова, то это окончательно уничтожит всё то немногое, что от него осталось. — Сяоши, — шепчет Лу Гуан, и его голос почти срывается. Он не знает, зачем говорит это. Может быть, просто чтобы почувствовать, как его губы складываются в имя, вытащенное из него, как нечто священное, что слишком долго держалось под ребрами. Как иронично. После всего, через что он прошел, именно обреченный мальчик, которого он любит, говорит ему, что любит его, и это же может стать его погибелью. — Лу Гуан? Руки Лу Гуана дрожат, а сам он разваливается на части, но Чэн Сяоши всё ещё в его объятиях, и для этого небольшого отрезка времени ничто больше не имеет значения. Поэтому он собирает всю свою преданность и вливает ее в один обжигающий поцелуй. Чэн Сяоши задыхается от неожиданности, но, как всегда, быстро приспосабливается, и не проходит и минуты, как он уже целует в ответ. С каждым поцелуем Чэн Сяоши отвечает на его отчаяние, превращая одинокую молитву Лу Гуана во взаимное поклонение. Они немного неловко двигаются. Чертовски трудно скоординировать движения, когда ты слишком занят поцелуем, чтобы смотреть на то, что делаешь. Но проходит совсем немного времени прежде чем они оказываются прижаты друг к другу, Чэн Сяоши под ним, а они целуются, целуются и целуются. Давно забытый телефон Чэн Сяоши с глухим стуком падает на пол. Лу Гуан делает полусерьезную попытку отстраниться, чтобы проверить, не разбился ли он, но Чэн Сяоши целует его в шею и бормочет негромкое «оставь», против которого Лу Гуан понимает, что не в силах возразить. Он действительно сделал это, не так ли? Теперь нет пути назад. Нельзя ведь сказать: «Эй, может, нам не стоит этого делать из-за временной лини, о которой я не могу тебе даже рассказать». Чэн Сяоши под ним такой теплый и живой, он коротко и прерывисто дышит издавая звуки, от которых мозг Лу Гуана сбоит самым приятным из возможных образов. Он просовывает руку под рубашку Чэн Сяоши, касаясь обнаженной кожи, и Чэн Сяоши смеется в их следующий поцелуй. — Ты действительно пялился, не так ли? — Я не делал этого, — отрицает Лу Гуан, хотя то, что он сразу понял, о чем говорит Чэн Сяоши, его определённо точно выдает. — А вот и делал! — Чэн Сяоши приподнимается на локтях, заставляя Лу Гуана отстраниться, чтобы их головы не столкнулись. — Как будто бы ты не пялился. Чэн Сяоши усмехается. — О да, я делал это. Этот идиот… — А я-то думал, что поцелуи смогут хотя бы ненадолго тебя заткнуть, — ворчит Лу Гуан. Улыбка Чэн Сяоши подобна чертову солнцу, и он не может отвести от него взгляд. — Ни за что, — смеется Чэн Сяоши. — Но ты можешь продолжать пытаться. И они продолжают смотреть друг на друга, чувствуя, как это странное напряжение растягивается, становясь почти невыносимым. Пока одного взгляда не становится недостаточно. Пока они снова не начинают целоваться, и Лу Гуан даже понятия не имеет, кто из них начал. Спустя неопределенное количество времени телефон Чэн Сяоши начинает звонить. Они отвлеклись настолько, что, наверное, он так бы и продолжали звонить, если бы не мелодия, специально установленная для Цяо Лин. — Чёрт, — Чэн Сяоши поднимает телефон с пола и смотрит время. — Мы должны были встретиться с ней за ужином ещё 15 минут назад. Он отвечает на звонок с извинениями, придумывая какие-то выдуманные причины. Там было что-то о случайных снах и пропавших рубашках. Лу Гуан же сидит молча, понимая, что они только что провели больше часа, целуясь. Неудивительно, что у него болят губы. Чэн Сяоши выглядит абсолютно порочно. Губы красные, блестящие от слюны и такие невероятно манящие. Как только Чэн Сяоши понимает, что Лу Гуан на него смотрит, то начинает краснеть и путаться в словах. — Я сказал ей, чтобы делала заказ и что в качестве извинения напитки за мой счет, — говорит Чэн Сяоши, положив трубку. — Но нам, наверное, пора идти… — Мгм. Ни один из них не двигается. Чэн Сяоши наклоняется и целует его в уголок губ. Под вопросительным взглядом Лу Гуана он, будто бы извиняясь, пожимает плечами. — Если я сделаю что-то большее, мы никогда не попадём на ужин. Они собираются так быстро, как могут, умываются и переодеваются в не слишком помятые рубашки. Уже по пути к ресторану Чэн Сяоши переделывает свой нелепый хвостик. Впрочем, это бесполезно, его прическа всегда была и будет безнадёжной. Дождь наконец-то закончился, но всё еще предостаточно луж, которые им приходится обходить стороной. — По пути домой я определенно точно прыгну вот в эту лужу, — говорит Чэн Сяоши, когда они проходят мимо одной особенно большой. — Спорим, я смогу сделать так, чтобы вода облила тебя аж до плеч? Лу Гуан закатывает глаза. — Только попробуй, и я вернусь спать к себе на верхнюю кровать. — Как жестоко, — вздыхает Чэн Сяоши. В ресторане Цяо Лин, судя по двум пустым стаканам рядом с ней, похоже, воспользовалась предложением Чэн Сяоши. Хого уже кипит, и, когда они приходят, она уже кладет в него кусочки тофу. По столу расставлены другие, уже готовые блюда. От внимания Лу Гуана не ускользает, что она, похоже, уже заказала большинство блюд, которые предпочитают они с Чэн Сяоши. Так вот каковы преимущества долгой дружбы, думает он. — Как спалось? — сухо спрашивает она вместо приветствия. — Лучше, чем когда-либо, — без запинки отвечает Чэн Сяоши, опускаясь на один из стульев рядом с ней. Лу Гуан тратит несколько секунд, сомневаясь, к кому из них сесть, но потом понимает, что если он не сядет рядом с Чэн Сяоши, то это вызовет гораздо больше вопросов. Он пропускает мимо ушей большую часть разговора. К счастью, он и обычно довольно тихий. Так что от него не ждут какого-то особого вклада в обсуждение. Ну, кроме тех моментов, когда Цяо Лин или Чэн Сяоши обращаются к нему, чтобы он принял их сторону в споре, который они сейчас ведут. Лу Гуан проводит большую часть времени, переживая свой внутренний срыв из-за того, что временная линия вышла из-под контроля. Возможно, он попал в альтернативную вселенную, где больше не действуют привычные правила. Его мысли прерываются, когда Чэн Сяоши сжимает его бедро, прежде чем уйти в туалет. — Так что, — наклонившись ближе, тянет Цяо Лин, как только Чэн Сяоши исчезает из виду. — Должна ли я провести с тобой беседу? — Какую? — Ну, знаешь, «если ты разобьешь ему сердце, я разобью тебе лицо». Что-то в этом духе. — О, — Лу Гуан уже начинает уставать от сюрпризов. — Я не думал, что это так очевидно. — Слушай, он все время держал руку на твоем бедре, а ты ни разу не попытался ее скинуть, — говорит Цяо Лин и шепчет прежде, чем Лу Гуан успевает начать оправдываться. — К тому же он практически светится, а у тебя на шее засос. Лу Гуан задается вопросом, что такого ужасного он сделал, чтобы заслужить этот разговор, но быстро решает, что это определённо точно не то, о чём он сейчас хочет думать. Цяо Лин рассеянно помешивает соломинкой свой напиток. — Мне всегда казалось странным, насколько вы близки. Живете и работаете вместе… Полагаю, это идеальная среда для того, чтобы либо влюбиться, либо убить друг друга, — она пожимает плечами. — Я бы сказала, что первое абсолютно точно лучше, чем второе. Он вдруг осознал, насколько сильно благодарен ей за то, что она была рядом с Чэн Сяоши еще задолго до того, как Лу Гуан мог даже подумать об этом. Он не всегда понимает их связь, но ему и не кажется, что он должен. Всё же пусть его собственные отношения с Цяо Линь всегда были немного более сдержанными, но она все равно воспринимается им как часть семьи. — Спасибо тебе, — говорит он. — За то, что заботились о нем все это время. — Он мой брат, — отвечает она так, будто это самая очевидная вещь в мире. Может быть, для нее всё так и есть. — Тебе не нужно проводить со мной беседу, — говорит Лу Гуан. Он чувствует себя выжатым изнутри из-за того, сколько раз ему пришлось выражать свои чувства за сегодня. Теперь он определенно точно будет годами держать их внутри, просто чтобы прийти в себя. — Я бы никогда… Он для меня всё. Он не может пообещать, что не причинит ему боль, потому что в итоге это произойдёт. Они оба закончат тем, что, сами того не желая, причинят друг другу боль. Но он правда постарается сделать все возможное, чтобы этого не произошло. Лу Гуан редко замечает у Цяо Лин тот взгляд, которым она на него сейчас смотрит. Так, словно пытается что-то понять. Это напомнило ему о том, как они впервые остались наедине друг с другом. Она тогда ещё спросила его, что привлекает его в Чэн Сяоши. — И вправду всё, не так ли? Ты хорошо о нем позаботишься, — наконец говорит она. — Всегда заботился. У Лу Гуан возникает пугающее ощущение, что она знает или, по крайней мере, подозревает что-то, чего не должна. Чего никак не может знать. К счастью, Чэн Сяоши возвращается из туалета, прежде чем он успевает начать надумывать себе что-то. После этого он начинает уделять гораздо больше внимания разговору. Ну, или, по крайней мере, он начинает уделять больше внимания Чэн Сяоши. Цяо Лин сказала, что он практически светится, и она не ошиблась. Он выглядит счастливым, и каждый раз, когда смотрит в сторону Лу Гуана, что-то на его лице озаряется. От этого в груди Лу Гуана становится тепло, а мысли затихают. После этого они провожают Цяо Лин до дома. Она вполне способна позаботиться о себе сама, но у Лу Гуана и Чэн Сяоши есть негласное соглашение. И заключается оно в том, что они обязаны удостовериться в том, чтобы она добралась до дома в целости и сохранности. Они отошли от ресторана всего на пару шагов, когда Чэн Сяоши берет Лу Гуана за руку и переплетает их пальцы вместе. На его лице появляется вопросительное выражение, как будто он пытается проверить, не против ли Лу Гуан. Лу Гуан просто сжимает его руку в ответ. — Фу, — говорит Цяо Лин, эффектно портя момент. — Сюй Шаньшань и Дун И отлично справлялись и без вас двоих, так отвратительно сильно влюбленных. Не напоминайте мне о том, что я одна. — Если бы ты просто завела анкету на сайте знакомств, тебе не пришлось бы быть одной, — громко восклицает Чэн Сяоши. — Я даже сделаю это за тебя! Я помогу тебе найти парня в кратчайшие сроки. Всё же у меня отличный вкус в мужчинах. На последних словах он нагло подмигивает Лу Гуану, и тот чувствуя, как кровь приливает к его лицу, как никогда благодарный тусклому освещению на улице. Цяо Лин несильно толкает Чэн Сяоши. — Что я тебе говорила? То, что тебе однажды повезло, еще не значит, что у тебя отличный вкус. Они продолжают препираться друг с другом, и Лу Гуан внутренне удивляется тому, как сильно все изменилось за несколько часов, при этом в основе своей оставшись прежним.***
Он не знает, чего ожидать, когда за ними закрывается дверь. Возможно, продолжения того, на чем они остановились. Но Чэн Сяоши лишь вздыхает и обнимает его, положив подбородок на плечо Лу Гуана. Это тоже чертовски эффективный способ заставить мысли Лу Гуана стать простым белым шумом. — Скажи мне, если я слишком много болтаю, хорошо? — говорит Чэн Сяоши. — Я же и так всегда говорю? — усмехается Лу Гуан. — Да, точно, — он не видит улыбки Чэн Сяоши, но отчётливо слышит её в голосе. Они стоят так некоторое время, и это неожиданно приятно. Просто обнимать и чувствовать объятия. Но он устал, и если он не хочет заснуть стоя, да еще и в куртке, ему не стоит задерживаться здесь. — Прилипчивый, — бормочет он, а Чэн Сяоши мягко хихикает и отстраняется. Он чистит зубы, когда видит свое отражение в зеркале в ванной, и удивлённо выдыхает. Цяо Лин была права. На шее у него засос, расположенный слишком высоко, чтобы его можно было прикрыть воротником рубашки. Они определенно точно поговорят об этом, а пока он просто рад, что у него хотя бы есть водолазка, даже если скоро уже будет не сезон для неё. Чэн Сяоши, видимо, тоже устал, потому что тоже старается как можно быстрее переодеться и справиться с остальной вечерней рутиной. Они немного повозились в кровати, прежде чем наконец-то удобно улечься. Лу Гуан стал гораздо больше чувствовать. Места, где они соприкасаются и где нет. То, как левая нога Чэн Сяоши перекинута через его и то, как явно чувствуется рельеф мышц от долгих часов, проведенных за игрой в баскетбол. Лу Гуан пытается понять, хватит ли ему смелости положить руку на это бедро. Но он всё же понимает, что слишком устал, чтобы заканчивать то, началом чего это может стать. — Нам определенно точно нужно купить кровать побольше, — жалуется Чэн Сяоши. — В последнее время у меня постоянно болит шея. В целом, Лу Гуан соглашается насчет кровати, но не со второй частью. — Это потому, что у тебя ужасная поза для сна. — Тц, да у тебя просто нет подобных проблем, потому что ты невысокий. — Ты едва выше меня. — Да? Ну, может, если бы ты ел овощи в детстве, то смог бы догнать меня. — Ты сейчас ведь даже не ешь овощи. — Так я ведь больше не расту. Вот мне это и не нужно. Лу Гуан не может понять своих чувств. Он, застрял где-то между отчаянием и умилением. — Ты такой ребёнок, — говорит он и сам удивляется тому, что смеётся. Чэн Сяоши выглядит чертовски довольным. Лу Гуан не может понять, является ли вся эта перемена в их отношениях важной точкой во времени или нет, но она чувствуется таковой. Кажется, будто бы это одна из самых важных вещей, которые когда-либо происходили с ним. Но он всё же не знает, можно ли считать это чем-то значимым в схеме событий мира. В конце концов, это не меняет того, что Чэн Сяоши значит для него. Это не меняет их взаимоотношений, оно ведь даже не меняет того, как они ведут себя друг с другом. Есть много вещей, о которых он должен беспокоиться, но, возможно, это не одна из них. — Эй, вернись ко мне, — говорит Чэн Сяоши, прерывая ход его мыслей. — Я никуда не уходил, — сконфужено отвечает Лу Гуан. Как он мог, когда сделал Чэн Сяоши центром своей вселенной? Но Чэн Сяоши постукивает его по виску. — Ты снова застрял здесь. Лу Гуан открывает рот, чтобы попытаться оправдаться, но понимает, что не может. Теперь он ещё и заставил Чэн Сяоши волноваться. — Прости. — Всё ещё не скажешь ничего? — в голосе не слышно злости. Скорее грусть, что даже хуже. Чэн Сяоши весь вечер был в таком хорошем настроении, и Лу Гуан не хочет лишать его этого. Он качает головой и тут же решает. — Это неважно. Какой смысл во всем этом, если он даже не может насладиться временем, которое у него есть, и подарками, которые получил? Он протягивает руку, чтобы коснуться щеки Чэн Сяоши, и чувствует слабый след щетины под кончиками пальцев. Есть не так много вещей, которые Лу Гуан может сказать ему о себе. Но всё же есть одна вещь, которую он может выразить словами. Факт, который, возможно, является самым искренним и единственным важным в его жизни. — Я люблю тебя, — он так устал делиться своими чувствами, выражать их, но ему важно, чтобы Чэн Сяоши знал об этом. Он считает, что это одна из немногих вещей, которую теперь в будущем ему уже будет легче сказать. Раз уж он смог сделать это однажды. Глаза Чэн Сяоши расширяются в удивлении. Они у него такие красивые, будто бы в душу смотрят. Он слегка поворачивает голову, оставляя поцелуй на внутренней стороне запястья Лу Гуана. А затем и на ладони. Когда Чэн Сяоши наконец целует его в губы, это одновременно и ново, и знакомо. В нем нет прежнего отчаяния, но чувств не меньше. Лу Гуан знает, что позже будет переживать об этом. Он потратил слишком много времени, постоянно волнуясь, чтобы вдруг так резко остановиться. Но Чэн Сяоши так много для него значит, и он не может отказаться от того, что ему так свободно предлагают. Он все равно будет соблюдать меры предосторожности, будет бдительно следить за всем, что покажется хотя бы отдаленно неправильным. Но всё же он больше не будет напрягаться, думая, не испортит ли это новое развитие его отношений с Чэн Сяоши временную линию. Временная линия и так уже испорчена и изменена до неузнаваемости. Он вспоминает слова Цяо Лин о том, что нельзя жить так, как они, не влюбившись, либо не убив друг друга. Вспоминает то, как Чэн Сяоши с самого начала игриво флиртовал с ним. Вспоминает годы, которые пытался держать дистанцию, и всё же не смог ничего сделать с тем, что они медленно и неотвратимо сближались. Он думает о том, что, возможно, им просто суждено было прийти к этой точке с самого начала.