Вера

День выдался, на удивление, жарким. Перед верандой здоровенного дворца, выполненного в строгом и милитаристском стиле, строем ходили люди в особенных доспехах ни на что не похожих. В голове Наггира все переплеталось и в итоге возвращалось к прошлой ужасной ночи, на этот раз он поехал на встречу без своего верного «секретаря», оный остался дома… Сказал, будь-то проведет день за управлением хозяйством, хотя одноглазый генерал услышал в словах лишь попытку обмануть, скорее, слукавить. Для него это все звучало, как «залижу раны». Вот и сейчас, в своем парадном костюме, с тугой косой за спиной, при оружии он сидел на кресле, попивая из кубка вино, как вдруг, слева от него раздался громкий, строгий и низкий мужской голос, звучащий сейчас насмешливо и добродушно. — Нагг, старый друг, что с тобой? На тебе ведь ЛИЦА нет! — мужчина залился громким смехом, прижимая к груди руку. Смеялся никто иной, как самый близкий, можно сказать, лучший друг генерала Наггира, которого звали Задкхагеш. Уникальный в своем положении человек… История Задкхагеша очень долгая, ветвистая и полная неожиданных поворотов. Высокий мужчина лет сорока, плечистый, с широкой грудью, длинными зачесанными на правый бок и туго заколотыми волосами цвета пены на кофе, с густыми бровями и вечно немного настороженный… Но в глаза всем бросалась не великая стать мужчины, а его лицо. Его лицо, острое и вытянутое, было покрыто ожогами и шрамами, что оставил один лесной эльф маг, только вот главный шрам закрывал кусочек золотой маски. Эльф маг метнул в лицо, ещё тогда капитана, Задкхагеша поток едкой кислоты, пытался убить его одним ударом, а вместо этого уничтожил половину лица: левый глаз, бровь, нос, часть щеки, полностью верхняя губа, часть черепа, а плески оставили ужасные шрамы. Никто не мог ему помочь, но нашелся все же один гений. Великий изобретатель и сын основателя ордена оракулов Такхиш'Става. Этот человек изготовил особенный протез, который точно повторял утерянную часть лица, - золотой кусочек маски, аккуратно вкладывающийся и фиксирующийся на выжженном участке. Тот день навсегда изменил капитана, породил в его голове холодные мысли, наделил его смыслом жизни. Такхиш’Става стал верным другом, почти братом, вместе они и продемонстрировали императору первую концепцию «Испытательно-исправительного» лагеря Набахо, который поможет изучать без моральных рамок и ограничений абсолютно все, что касается человеческого тела, медицины и магии. Задкхагеш стал его наместником. Убежденный патриот, ярый расист и националист, человек кремень, убийца магов – стал идеальным человеком на эту роль, а под чутким надзором талантливого и крайне голодного до знаний молодого гения, они основали целый орден, назвав его «Магоборцы». Лагерь представлял собой гигантское поселение, надежно защищенное, похожее на небольшой городишко. Лагерь имел деление на блоки, каждый из которых имел свои функции. Блок «Амеда» – крупнейший блок. Простираемая на несколько гектаров площадь из зданий администрации, дворец наместника и институт Такхиша. От него лагерь начал создаваться, Амеда – сердце лагеря. Блок «Гельгас» - титанические склады и библиотеки. Склады с оружием, вещами, предметами первой необходимости, конфискованными вещами у заключенных и подопытных. Живот лагеря. Блог «Гильдруш» - высокие многоквартирные и комфортабельные крепости, окружающие блок Амеда. Казармы воинов, дома врачей и ученых. Руки и плечи лагеря. Блок «Аскерта»(Аскерта-2, Аскерта-3, и прочие Аскерты-n) - основные помещения с заключенными не владеющими магией. Высокие и охраняемые бастионы, окруженные стенами и башнями. Блок «Надхистаба» - специфически защищенный, полный укреплений и магоборцев блок, состоящий из огромных бастионов, которые наполнены заключенными магами. Блок «Дуа» - самый важный из блоков. Блок испытаний, пыток, экспериментов, страшный сон любого заключенного лагеря… Оттуда, люди попадают лишь в блок Хадка'Урш, и те, по частям. Блок «Хадка'Урш» - морг. Гигантские печи и мясницкие, где утилизируют останки, разбирают по частям больных, находят примение даже мертвому врагу. Блок «Седа» - вены лагеря, длинная сеть рабочих помещений, на которых трудятся как ломовые лошади заключенные, падая замертво, в поте лица принося Империи пользу. Каменоломни, рудники, деревообработка, литейные цехи и заводы, все, где нужен грубый и физический труд. Император уже тогда слышал о том, что Такхиш’Става изобрел некий механизм, который мог сводить с ума и лишать магических сил, посему инициативу и деньги нашли очень быстро. Лагерь строили быстро, но при этом качественно, было брошено много сил и по итогу был воздвигнут целый комплекс зданий, формирующих блоки… Задкхагеш, как и было обещано, стал наместником и хозяином на пару со своим верным другом Такхишем. Для последнего лагерь стал просто песочницей, неограниченной площадкой для экспериментов, никто не наседал, никто не пытался поправить или вставить свои пять копеек! Задкхагеш был далек от науки, он был стратегом и идейным вдохновителем, воином, опытным управляющим, но не ученым, так что во всем слушал своего гениального союзника, не перечил, а главное на любую инициативу выделял баснословные деньги! Когда юный гений работал под началом отца, было трудно избежать его чуткого надзора… То не делай, так не пиши, что с твоим внешним видом, почему ты так говоришь – ненужные и мелкие для ученого вопросы и замечания сводили с ума, разве что материалы могли скрасить «воспитательную работу». Отец был строг, педантичен, очень занят, но при том не был скуп на похвалу и любовь, поощрял изобретения и эскперементы, предоставил неограниченный доступ к архивам, моргам и своим собственным трудам о магии и человеческом теле, только вот чего-то было мало… Гений требовал большего! Руки будто были связаны… И лагерь утолил эту жажду. В первые месяцы Такхиш препарировал около четырех сотен заключенных-магов, отрывался на славу, не спал сутками, без конца копаясь в головах и внутренностях. Бил током, обливал холодной водой, травил, на живую вскрывал и подавал ток прямо в мозг, а самое главное – все записывал и зарисовывал. Первый год работы подарил Империи несколько книг: «Физиология человеческая», «Телесная слабость», «Что такое мозг», «Реакция мышечная». При лагере был создан университет, который допускал лишь самых гениальных студентов и преподавателей, его куратором стал сам Такхиш’Става. И уже через два года миру явился прототип устройства под названием «Банши». Позже, эту машину назовут «Дьявольской шкатулкой» или «Шарманка садиста». Из текста письма Такхиша к отцу: «Отче, спешу тебя порадовать. Ночи без сна не прошли даром, что ж, пара синяков под глазами и небольшая перманентная усталость лишь приятное послевкусие от моей работы! Помнишь ли ты, то кресло? Как я назвал его, что ж… Ах да! Память в последнее время подводит, контакт с моим устройством калечит даже не-магов. «Кара» - я говорю о нем. Что ж, я долго думал над тем, что же именно позволяет так воздействовать на тело мага, да, тогда я считал, что некоторая древняя энергия, мол, от нее и произошла магия в целом, но, что ж, я был прав… Только вот еще тогда я задался вопросом, как еще можно ее использовать? Эта самая антиэнеергия может быть осязаема, может быть светом, может быть чем-то вроде эфира… Но что более значимо – может принимать форму звука! Еще тогда, помнишь, когда я продемонстрировал «Кару» на том заключенном, ты сказал, что оглох на пару секунд, отче, все дело в том, что ты маг… Эта материя принимает некие, пока мне совсем не понятные, формы… Но, что ж, это не мешает мне подчинять ее себе. Долгое время я изучал магов. Точнее, несчастных и мерзких лесных магов… Все как одни, кто-то метает кислоту, кто-то землю, кто-то просто колдует иллюзии и прочей швах. А вот этот… Мне попался в руки некий мужчина, имени не помню, номер его был шесть тысяч пятьсот восемьдесят три. Дак вот, для краткости обзову его «третий». Третий не был воином, он попался случайно! Он заявил, что не имеет отношение к Алдаину и наоборот против его власти. Смешно! Задкхагеш решил его пытать, подумал, что он может быть шпионом, только вот он им не был. Ему вырвали пару зубов, а потом он позвал меня на разговор… В разговоре я узнал, что он имеет отношение к искусству ратомантии. Помнишь, ты говорил, что эта школа магии манипулирует рассудком и умом? Влияет на восприятие мира и тому подобное… Дело в том, что он был неким оккультистом и рассказал, что слышал о страшном механизме «Кара», сказал, что восхищен, а также, что может помочь мне… И я ему поверил. Он попросил, мол, за свои труды и помощь, чтобы я его отпустил! Вот дурак, скажи, пап? Он поведал историю, а неких древних инструментах, что-то вроде музыкальных устройств… Которые шаманы болотного эльфийского племени изготавливали из костей, магических металлов и прочего дерьма! Только вот семьдесят процентов материалов, которые он перечислил, соответствовали моей формуле антидвигателя… Удивительно! Я все записал, проштудировал его труды, перечитал по сотне раз и понял, что готов… Я начал работу над прототипом «Банши», устройства, способного с помощью звука воздействовать на ум магов. Прототип был готов очень быстро, этот зверь помог мне, за что я подарил ему быструю смерть. Устройство получилось большое, тяжелое, громоздкое, но очень эффективное! В большом металлическом ящике с четырьмя створками я заключил механизм, два тубуса с выпуклыми хаотичными узорами, скрежещущие друг о друга, и задевающие тыльной стороной металлические язычки по принципу простой музыкальной шкатулки, только вот звук имеет особый вид. Тубусы наполнены останками колдунов (я взял зубы, мелко дробленные кости и пепел от сожжённых тел), язычки исписаны древними символами. Таким образом создаётся какофония из скрежета, шелеста, шума и рева! Древнего изничтожающего рева… Устройство крепится на трех ремнях, тугой вокруг пояса, два на плечи, фиксируется так, чтобы магоборцу было легче использовать, а дальше самое интересное! Два вентиля слева – они регулируют то, насколько плотно прижаты тубусы и пластины. Нижний – прижимает пластины, верхний – тубусы. Небольшой ключик снизу справа – регулирует то, насколько сильно раскрыты створки. Чем сильнее раскрыты – тем громче и ярче звук, только вот он становится рассредоточенным и хаотичным, не подходит для сражения с конкретной целью, а для контроля в целом. Самая главная часть – большая ручка с колесом справа, когда воин вертит ее, тубусы начинают крутиться, издавая адский рев. Для чего же регулировать плотность, с которой прижаты тубусы и пластины? Объясню! Звук, отче, особенный, как я и написал выше. Он напрямую влияет на разум, тело, восприятие мира. И чем плотнее прижаты элементы – тем гуще, страшнее и громче звук, древний рычащий вопль и треск становится просто невыносим на самых плотных уровнях сжатия… Но и устройство может сломаться, уже был такой инцидент… Слишком плотное нажатие спровоцировало сильный взрыв, который парализовал и свел с ума пару воинов, а мага убил на месте, у бедного мага лопнули барабанные перепонки, а мозги превратились в кровавую кашу. «Банши» на малых оборотах не дает магу колдовать, замедляет скорость реакции, оглушает, вызывает головную боль, дискомфорт, не дает заснуть, не-маги почти не страдают, лишь чувствуют тревогу, неприятное ощущение во всем теле и проблемы со слухом. На средних оборотах маг начинает глохнуть, разум и восприятие мира искажается, головная боль становится невыносима, многие испытуемые пытались разбить голову о стену, тело сводит судорогами, сосуды в носу и глазах лопаются, интеллект начинает деградировать, простые не-маги ощутимо глохнут, перестают ориентироваться в пространстве, забывают имена, слова, деградируют, страдают от галлюцинаций, боятся, многих одолевало истерия и иррациональный ужас. Но вот на тяжелых и плотных оборотах, чаще всего, маги просят себя убить, пытаются вредить себе, стремительно теряют рассудок, слух, восприятие в целом, координацию движений, колдовать не могут вообще, многим приходилось оправляться неделями, что бы начать колдовать снова, тело сводит судорогами, мышцы ноют, голова раскалывается, сосуды лопаются и, цитата, «болят зубы и череп», у некоторых случалось кровоизлияние в мозг, у нескольких испытуемых случился инсульт, после прослушивания «Банши» в течении десяти минут, многие частично потеряли память, забыли свои имена, деградировали, кто-то разучился колдовать на некоторое время. Не-маги тоже страдают, многих рвало и тошнило, конечности не слушались, одолевали страшные галлюцинации (слуховые и зрительные), многие вредили себе, все жаловались на сильную головную боль, многие после прослушивания в течении десяти минут, сильно потеряли память, кто-то разучился читать или писать, у некоторых нарушилась мелкая моторика, многие жаловались на галлюцинации и кошмары. Надеюсь, отец, ты гордишься мной, ведь это еще не все! Я уже поставил производство устройств на поток, у нас есть вооруженный ими полк из трехсот человек! Я так же изобрел особый шлем: передняя часть – маска искаженного злобой лица (как и на других шлемах магоборцев), в рот под забралом вставляется вал, специального устройства, украшенный символами и древними знаками, с обеих сторон шлем снабжен наушниками – металлическими дисками с перьями и шерстью, с губчатым наполнителем из сушеных черных водорослей, слышать в них чуть сложнее, чем без, но зато они защищают от музыки! Даже на плотных оборотах музыка не приносила вреда, а при инциденте выжил только гвардеец в шлеме, отделался слепотой на один глаз и легким помутнением рассудка на пару недель. Наверх я добавил ирокез из ярких перьев, для красоты и устрашения. В общем работа идет хорошо, люблю тебя, отче, скучаю, на аудиенции, которую устраивает Задкхагеш, поеду к тебе, он и без меня справится. Он правда хороший мужик, мы с ним душа в душу, ем я нормально, аппетит не подводит, здоровье тоже! До встречи, отец...» — И все же, что случилось, друг? — Задкхагеш спросил чуть тише, делая глоток нектара, оглядываясь по сторонам в привычной офицерской манере контролируя, чтобы все было на своих местах. — Я… Наверное, ты будешь смеяться… — Наггир еле заметно замялся, чуть сжав кулак, — Я повздорил с Самакашем… Сильно повздорил… — Да ну? Этот милый парнишка что-то выкинул? Должно быть говорят воспоминания, знаешь, если бы я прошел через что-то такое же, думаю на себя бы смотреть не смог! — в привычной манере, златолицый наместник начал разводить тучи руками, только вот осекся, когда Наггир начал говорить. — Это я виноват. Я… Я поднял руку на Самакаша… Лицо наместника стало серьезным, он тихо вздохнул, отставив кубок с напитком, чуть повернулся к Наггиру. — За что? — сухо поинтересовался мужчина. — Ни за что… Помутнение, минутная слабость рассудка… Я просто… — Ты извинился? — Я… — Наггир сглотнул, чуть сжался, — Я пытался, но он… — Повел себя как танцовщик, проглотил и встал в позицию «подчиненного»? — Черт побери да! — Наггир злобно ударил кулаком по столу, взяв себя стыдливо за лицо. — Он все понимает, Наг, все будет хорошо… Поговори лучше вечером, менее формально… Я… Понимаешь, я не понимаю ваших отношений, не хочу в них лезть, но ты поступил некрасиво, уж прости за прямоту. — Я знаю, от того и плохо. Я боюсь сделать еще больнее, зачем я вообще взял его к себе? Лишь сильнее покалечу, дал надежду на будущее, а на деле больной фанатик, который со своей же головой не в ладах! — Тише, не кричи о таком, — мужчина приложил к губам палец, прошипев. После чего продолжил говорить тише, — Отвлекись на сегодняшней аудиенции. Не говори о себе так, ты хороший человек, ты спас Самакаша от незавидной судьбы и, что ж, раскрыл его потенциал как отличного секретаря и советника, не так ли? Ты дал парню надежду, спас и помог, так что веди себя нормально и не смей бедного Самакаша обижать… Знаешь, не хочу обвинять тебя ни в чем, но тебе точно надо поговорить и все ему объяснить, извиниться как следует. Посиди и подумай, а я сейчас вернусь. Задкхагеш встал, потянулся, отставил назад кубок, после чего куда-то направился, сначала зайдя внутрь дворца. Наггир лежал, думал о сказанном, разглядывал пейзажи величественной архитектуры, вдалеке видел длинные цепочки заключенных, сопровождаемых воинами, видел стоящих на стенах магоборцев с «Банши» на груди, кто-то просто с оружием. Взгляд мужчины скользнул налево, и он задержался на молодом гвардейце магоборце. Шлем с ирокезом, наушники, маска злой морды, дорогие тяжелые доспехи, хопеш на поясе и «Банши» наперевес. Ладонь в перчатке сжимала рукоять, а глаза в черноте маски тускло кряхтели усталостью. Наггир подумал: «Жарко, бедному… Сколько он тут стоит…» — Эй, шарманщик… — сказал Наггир, выдыхая спокойно Гвардеец дернулся, оглянулся на звук, прошагал строго и ровно по струнке, после чего низко поклонился и заговорил громко и выучено четко. — Да, господин Генерал, слышу, господин Генерал! — Пить хочешь? Сколько ты тут стоишь? —Наггир хмыкнул под нос, подивившись уровню выдержки и знанию дела. — Не смею согласиться! Не хочу. Стою сколько положено, двенадцать часов, господин Генерал! Парень говорил правду, часовые стояли и патрулировали дворец по двенадцать часов, не прерываясь редко на перекус, а этот стоял на веранде, а значит был очень высокого ранга, посему и на попить воды прерваться не имел право. На беднягу было больно смотреть, голодный и страдающий от жажды он не смел и пискнуть, таково его дело. — Хм, хороший ты парень… На, возьми — Наггир протянул парню кубок, в который налил холодной воды из кувшина, но вот только тело парня даже не дрогнуло — Не смею принять, откланяюсь, спасибо за доброту, господин Генерал! — парень уж было собрался наклониться, но Наггир его остановил. — Это приказ. Пей. Гвардеец вздрогнул, под маской улыбнулся, после чего глаза его сверкнули искренней благодарностью, он взял кубок в руку, после чего приподнял маску и принялся жадно пить. Через пару секунд, он осушил кубок, после чего отдал его мужчине и низко поклонился. — Господин, я… Спасибо, простите за слабость! — парень говорил спокойнее, тише, благодарно и все так же четко. — Брось ты… Как зовут тебя? — Оддола, господин, гвардеец магоборец… — Попрошу Задкхагеша ввести для вас перерывы… А то стоите, бедные, на солнце в броне… К слову, ты не знаешь, куда пошел Задкхагеш? Парень на секунду задумался, надел маску снова, после чего поморгал, а затем лишь начал говорить. — Проводить господина Такхиш’Ставу, он уезжает к отцу, на некоторое время, — парень говорил тихо, чуть неуверенно, как будто думая, а стоит ли это вообще рассказывать, — В любом случае, дела руководства не мои дела… Наггир поднялся с кресла, подошел к перилам на веранде, после чего чуть через них свесился и поглядел в сторону. Возле повозок и гиратрабанов стояли гвардейцы, болтали меж собой и собирали вещи. Некоторое время не было никого кроме этих вооруженных защитников, а потом показался юный гений. По обыкновению, Такхиш был одет в слегка запачканное маслом и кровью дворянское платье с открытыми плечами, на поясе щиток, через плечо сумки с чертежами и книгами, руки скудно украшены кольцами и браслетами, а также полны отметин в виде ожогов, ранок, шрамиков и прочего свидетельства о изобретательской деятельности. На руках, прям поверх перевязанных лентами рукавов, надеты солдатские наручи, сапоги с бронепластинами, за поясом пара пистолей, выглядел Такхиш неприглядно, строго, серо. Спутанные грязно-пепельные волосы сплетены в тугой хвост, молодое лицо немного уставшее, под глазами благородные синяки, кожа чистая, но при этом можно заметить пару шрамиков на щеках – возможно от искр очередного неудачного устройства, а вот рядом шел его высокий друг, выглядящий ослепительно ярко, по сравнению с невзрачным ученым. Задкхагеш возвышался над Такхиш’Ставой, а рука его лежала на плече оного. Он что-то радостно рассказывал, а ученый кивал, периодически кивая или наоборот, кажется, поправляя. Глаза у гения были темно карие, почти как горький шоколад, губы тонкие, покусанные и неприглядные, нос аккуратный, но длинный, брови тонкие, немного взъерошенные, ресницы опаленные, но густые. Гвардеец открыл дверь, откланялся, после чего жестом указал Такхишу зайти внутрь комфортабельного, большого и просторного танка, внутри виделась даже небольшая книжная полочка, созданная, видимо, что бы гению было не скучно. Задкхагеш улыбнулся, крепко обнял своего друга, потрепал по спине, после чего они обменялись поцелуями в щеку, пожали друг другу руки и юный гений скрылся в глубине танка, захлопнув за собой дверь. Наместник рассмеялся, зачем-то игриво постучал в стекло двери, показал язык, после чего снова стал серьезным и спокойным, направился своим обыкновенным строгим шагом ко дворцу, немного укутавшись в свой ярко желтый плащ. — Удивительно, у них очень теплые отношения, да? — приподняв бровь спросил Наггир, слегка усмехнувшись отношениям, казалось бы, самых странных и серьезных людей во всей Империи. — Так и есть, господин Генерал. Наместник и Ученый часто проводят время вместе! Смеются, играют в карты или шахматы, охотятся, а также делят этот дворец… Как настоящие братья! — А ты не думал, может они не просто браться? Знаешь, наверное, не в моем положении опускаться до сплетни… Да, как иронично, главный цензор Империи опускается до сплетни… — Наггир хрипло усмехнулся, сложив локти на перилах и заглянув в золотую маску шлема этого гвардейца. — Не чуть не смущен, господин, это простая беседа, не волен ее не поддержать! Думаю, ваше предположение ошибочно… Задкхагеш проводит время с генеральшей полка заклинателей зверей… А вот господин Ученый вовсе ни в ком не испытывает нужды! Боюсь, единственная любовь молодого гения – наука и изобретательство… — И то верно… Погоди, ты говоришь о генеральше Щипухи’Сата? Наггир удивленно поднял брови, эта женщина была известна на всю империю, сильная, плечистая, своенравная и очень грубая… Такая, какой должен быть истинный заклинатель зверей! Говорили, что голыми руками Щипухи способна была завалить кабана, а на сборах у Императора, она сидела ближе всех к Амону Тактишии. Она всегда носила тяжелые доспехи, была украшена татуировками и шрамами, на поясе у нее были плети, я рядом всегда ходили ее верные гиены, она была эталоном воина! — Да-да, как мне кажется, получится идеальная пара… — гвардеец усмехнулся, после чего замолчал, отошел к месту своего поста и низко поклонился, — Извольте прервать беседу, господин Генерал, пост зовет. Наггир вновь усмехнулся, поражаясь выдержке и воспитанию, как вдруг, дернулся, на пороге веранды вновь показался Задкхагеш, он улыбался. — Так-то лучше! Уже болтаешь с кем то, наконец-то вышел из этого тумана грусти, да? Или кровь забурлила от нектара? — И то и другое, повидимому, друг мой… — Наггир подловил себя на том, что посмеялся, наконец-то мирские тревоги отступили и он оказался в приятной компании… Задкхагеш подошел к гвардейцу, навис над ним после чего взглянул ему прямо в глаза, выдержал паузу, как вдруг улыбнулся. Улыбка у Задкхагеша была странной, верхняя губа была из золота, посему и улыбаться ему было труднее, но, все же, комплексов он не испытывал… Почти… — Молодец! Смог разговорить нашего угрюмого гостя! — наместник рассмеялся, похлопывая по плечу гвардейца, с которым болтал Наггир. Тут же, одноглазый генерал встрепенулся, выпрямился и начал уверенно говорить. — К слову об этом славном малом, дай ему пару выходных и увеличь его жалование… А еще, ты почему так с воинами обращаешься? Они что, не люди что ли? Не вздохнуть и не пернуть! Парень не попить, не поесть не может… А ну-ка, введи им систему перерывов, ты че с ними так жестко? Задкхагеш нахмурился, выпрямился. — Да ну? А долг? А выдержка? В пылу сражение негде будет есть и пить! — А он и не воюет сейчас! А ну ка, ты чего со мной споришь? Эй, парень, тебе тяжко стоять? — Наггир обратился к гвардейцу. Гвардеец пискнул от испугу, сделал шаг вперед, после чего начал говорить с небольшой дрожью, но твердостью — Господин Наместник… Я… — парень замялся, почти было замолчал, как вдруг собрался и на живую выдал все свои тревоги, — Честно признаться, да! Стоять очень тяжело, жар бьет в голову, «Банши» очень тяжелые, есть и правда некогда… Мои братья падали в обморок от обезвоживания! Радует, конечно, близость к вам и верная служба Империи, но, не сочтите за сомнение или грубость, стоять очень тяжело… Тренировки тела и духа, итак, ежедневные… Задкхагеш нахмурился, взял себя за подбородок, после чего заговорил тише и задумчиво. — Правда? Никогда не думал об этом, ну-с, чего тебе, по твоему мнению, не хватает? — Господин Наместник, вы уж не сочтите за слабость, но не хватает перерывов и… немного облегченного снаряжения… Стоять двенадцать часов при «параде», уж извините за лексику, тяжело! Некоторые парни стоять нормально не могут после смены… — Видишь, экзекуция! — Наггир всплеснул руками, подойдя ближе к своему другу, — Я говорю тебе, у меня парни тоже много работают, только вот и выходные у них большие, да перерывы на еду и воду есть! Задкхагеш хмыкнул. — Да ну? Ну, говорят, твои агенты работают очень эффективно… Есть в этом доля правды… — наместник повернулся к гвардейцу, — Слушай, ты ведь Оддола? — Совершенно верно, господин Наместник! В стрелковой гвардии, что на стенах стоят, работают две мои сестры! Шакхи и Мазагу! — Да, слыхал, хорошие девчонки… Что ж, вы, искусители, меня убедили! — наместник всплеснул руками, выдохнул, после чего начал говорить, — Тогда введу для часовых тридцатиминутные перерывы… Пусть их будет три штуки! А про снаряжение… Боюсь не от меня зависит, Такхиша работает над облегченной версией «Банши», а пока, ладно, разрешаю вам надевать не тяжелую, а среднюю броню… Пойдет? — на последнем слове мужчина повернулся к своему одноглазому другу, тот фыркнул и промолвил тихо, закатив глаза: «Не у меня спрашивай!», от чего наместник повернулся к гвардейцу, тот снял маску, показав свое молодое и веселое лицо, глаза у парня были голубые с проблесками коричневого, улыбка яркая, но щербатая, а на щеках веснушки. — Отлично! Век вас благодарю! Это то, чего не хватало! Правда, спасибо вам! — Оддола перевел глаза на Наггира, — И вам… Вам просто гигантское спасибо… Наггир улыбнулся, но отмахнулся, от чего на лице Оддола появился еще более яркая ухмылка. Задкхагеш посмеялся, после чего похлопал по плечу молодого гвардейца, а затем сказал ему, что тот свободен, пока что… Оддола отблагодарил наместника, после чего стремительно скрылся, отправившись к, как он сам сказал, сестрам. Генерал задумался, после чего отошел чуть в сторону и пошел вглубь дворца, перед этим сняв сапоги. На ногах высокие гольфы, а ноги мягко ступают по дорогущим коврам и прекрасному украшенному мозаикой полу. Вкуса у Задкхагеша не было, лишь бесконечный патриотизм, а Такхише внутренне убранство дворца было не интересно, посему все картины изображали подвиги, статуи жрецов и воинов, даже мозаика была сложена в сказания о героях страны, тут и там стояли бюсты политических деятелей, весели агитационные плакаты авторства самого Наггира. Последний же и рассматривал их, хмыкая под нос преданности и внимаю своего лучшего друга, только вот он искал совсем другое… Императора… Коридор за коридором, ковер за ковром, цветы, горшки и вазы, книжные шкафы, дорогая мебель… Все не то! И вот, спустя некоторое количество времени, он легким движением руки отодвинул большую и тяжелую штору, которая вела в молебную комнату, об этом свидетельствовали рисунки Бога, статуэтки жрецов и святых, молебные плашки из металла, небольшие книжечки, а также большое количество приглушенно тлеющих свеч и благовоний… А в самой правой части комнаты стояла золотая статуя Императора в полный рост, рядом с которой по обыкновению изобразили его советника, защитника короны из стали, а также его названного сына, который сидел рядом с Императором. Наггир подошел ближе, наклонился, здороваясь со своим Императором, встал на колени и начал тихо молиться. Молитва была за все. За здравие, за силы, за уверенность и честность, за процветание и даже за мужское здоровье горячо любимого Императора, после чего Наггир начал свою обыкновенный ритуал… — Давно не виделись, мой Вечный… Прости, вчера я не смог найти времени поговорить с тобой, был слаб, я сделал страшную вещь, теперь я не знаю, как мне быть… Лицо Императора было добрым, глаза были устремлены вперед, в светлое процветание, рука держала посох, а другая держала в руках пядь земли – символ господства над всем миром. — Самого близкого своего… Единственного, кто понимает и слушает… Я ранил в самое сердце! История повторилась и меня преследуют воспоминания… Я боюсь, мне так страшно, я так слаб… — из ока Наггира покатилась слеза, глухо упав на ковер, — Не таким я предстаю у твоего трона, не такой человек заслуживает управлять воинами и диктовать правила… Император стоял. Золотой лик ничего не излучал, а зрачки спокойно блестели в тусклом свете свечей. — Никто, кроме тебя не слушал меня раньше… Точнее… Я открылся всего трем людям в этом мире! И ранил двоих… Лишь тебя не могу, ты ведь сильнее меня… — Наггир протянул руку к подолу величественного платья Императора, — Все, кого я любил, проливали слезы… Быть может я просто обуза? Может погрузиться в работу с головой и забыть о человечности… Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ! Наггир начал рыдать, пытаясь сдерживаться и стискивать зубы. — Ты… Я не могу тебя ранить, поэтому ты слушаешь… Мне кажется, я обязан пасть на колени перед Самакашем и Ойлу’Кешем… Я… Я хочу приехать в ту деревню вновь, переступить через себя… Но боже, где мне найти сил! — генерал схватился за голову, упав лицом вниз, пара прядей из его тугой косы упали на пол. Император молчал, советник молчал, защитник молчал, сын тоже молчал. Молчали и смотрели в светлое будущее… — Ты прав… Ты прав, как всегда, прав, мой Император! Во мне есть силы и стержень… Я готов на это, как минимум, готов извиниться и пасть днесь Самакаша… — кулаки сжались, после чего от боли и злости он сам не понял, как ударил золотую статую, от чего тут же осекся. Боль для него не была главным, он был напуган тем, что даже статуя могла пострадать, просто находясь рядом, — Я и правда чудовище… Что с этим делать! Прости, прости, прости меня! Вечный, молю, прости! — мир вокруг начал плавиться, свечи замерцали, лики свиты Императора исказились, озлобились, а Наггир начал рыдать, безуспешно пытаясь цепляться за монолитное золотое платье. Пальцы болели, скрежетали по металлу, но вот только боль была столь несущественна для убитого горем генерала… Как вдруг, за спиной раздался спокойный и знакомый голос. — Господин, ну чего ты убиваешься! Вставай, я знаю величие своего господина! — око Наггира раскрылось, почти выскочило из орбиты. На пороге стоял Самакаш, при параде, прекрасный и красивый, в дорогих одеяниях и украшениях, на голых плечах шаль с голубыми перьями, на губах золотые блестки, на глазах строгий раскрас – ресницы подведены красным, веки оранжевым, во лбу солнце. — Самакаш… САМАКАШ! — генерал подорвался, вытер слезы, после чего крепко обнял своего секретаря, начал целовать в щеки, от чего Самакаш опешил — Ты чего? Что на тебя нашло! Не виделись всего лишь день! — Я… Прости меня! Ты мой самый близкий человек! Я правда дорожу тобой! Ты для меня очень важен… и… Я просто идиот! — никогда еще мужчина себя так не вел… Он был искренен, кричал, только по-доброму, как ребенок, в то время как статуи перестали скалиться, кажется, присутствие Самакаша не давало им разозлится, он будто был ходячим оберегом. — Да ладно тебе… Я тебя почти сразу простил, на то я тебе и нужен, так? — Самакаш был тих, нежен, аккуратен, будто мать успокаивал Наггира. — Ты… Прости меня…. — Все, хватит извиняться! Где твое величие! — Самакаш смеялся, гладя по спине своего господина, после чего выпрямился, чуть отстранился, положил на плечи Наггира руки и улыбнулся еще шире, — Так не годится! Скоро аудиенция, а ты весь в соплях! Давай приведем тебя в порядок. Как в прежние времена, Самакаш умывал и расчесывал своего господина, сплел ему тугую косу, как тот обычно и заказывал, вытер его слезы, поправил костюм, напудрил лицо и выставил воротник. — Я думал о том, как же могу тебя оставить одного? — Самакаш продолжал, тихо шептал, медленно проводя гребнем по волосам на голове, чуть туже сплетая косу Наггира, — Я много думал, много… Дым из тонкой трубки мягко стелился по полу, опускался, окутывал уставшие в сапогах ноги. — Мы все ошибаемся, господин, на то мы, наверное, и люди… Не думаешь? — Молодой человек улыбнулся, положив руки на плечи Наггира. Комната почему-то уменьшилась… Стала солнечной… Он поднял свой глаз и осознал, что их у него снова два, на нем нет сапог, нет формы, оружия, нет повязки, а за спиной стояла кто-то высокая, такая знакомая и добрая, в ее волосах чуть звякали стеклянные бусинки. — Ну чего ты опять плачешь? А если папа узнает? — мать говорила тихо, тепло, не пытался пристыдить, а наоборот, будь то стерегла от чего-то, — Боюсь он не поймет… Наш папа мало что понимает, но я его не виню… Совсем ребенок, Наггир сидел в возрасте двенадцати лет и тихо всхлипывал, уже не плача, а пытаясь перевести дыхание. Внутри него было страшное желание поднять глаза, посмотреть в лицо так давно забытой, но любимой матери. Забыта она была лишь потому, что утопилась в пруду. Не смогла жить с отцом, не примирилась, тянула ради детей, дак только исполнилось восемнадцать старшему брату Наггира, как ушла она вечером, сказала, мол, на базар… А на утро так и не вернулась. — Молчишь? Ты похож на своего отца. Только ты собрал его лучшие качества, понимаешь? Серьезный, спокойный, рассудительный… Только вот плакать тоже иногда надо, пожалуй, без слез мы и не люди вовсе. Плачет даже бог, ведь из его слез реки и озера! Как думаешь, а если бы он не плакал, мы бы смогли выжить? Наггир замотал головой. — Вот и я так думаю… Только вот папа твой этого не понимает… Не понимает он людей, наверное, судьба у него такая, твой отец особенный, как ты… — тон матери стал грустным, очень мягким, таким тихим. Наггир понял, что не помнит ее голос, он звучал иным. Не знакомый, но такой родной, будь то какая-то сердобольная женщина на улице, — Но разве это плохо? С этим надо просто научиться жить, понимаешь? Маленькие детские ладошки сжали подол платья, дешевого, но качественного и мягкого, немного испачканного в каше. — Знаешь, а ведь детишки у обезьянок держатся за шерстку своей мамы, когда она скачет по веткам, мне кажется, все дети похожи между собой… Все любят свою мать, всегда рядом, все в ней нуждаются… И все хотят за нее держаться… — руки были легкими, с мозолями от работы на полях, домашних дел и прочего, но такие легкие и теплые, они лежали на плечах, мягко гладили, — Так что, держись за мое платье сколько влезет, ты всегда будешь для меня маленькой обезьянкой… Голос чуть дрогнул, надломился, но всеми силами женщина попыталась не подать виду. — Я бы хотела увидеть золотых капуцинов в Императорском саду… Эх… Наггир, а ты можешь, когда я буду совсем старая-старая, свозить меня в сад? Хотела бы хоть раз увидеть, какого это, жить истинно свободно… В единении с природой и самим собой, есть фрукты и ни о чем не думать… Сладкий дым чуть развеялся, курительная трава кончилась, сгорела без остатка, из-за чего мягкие руки Самакаша поднялись с плеч, его тихие шаги удалились куда-то в сторону, а Наггир наконец поднял веко. Комната приемов, статуи, мозаика, окна, шторы – все тоже самое. Форма, все так же один глаз, шпага в ножнах, пистоль за поясом… Все, как и прежде. Генерал мягко поднялся с дивана. На его лице были точечно выделены скулы, подбородок, нос, оно стало более мужественным и острым. Волосы были гладкими, блестящими, собранными в тугую косу – из зеркала на него смотрел очень красивый мужчина с одним глазом. — Пойдет? — отозвался Самакаш, набивший трубку курительной травой. — Прелестно, выгляжу восхитительно, спасибо… — Наггир повернулся, глянул с теплом на Самакаша и улыбнулся. Почему-то на душе было так хорошо, но так горько и плохо, до этого он такого не испытывал, он мало что испытывал кроме стыда, гнева, призрения или иных чувств, свойственных цензору-генералу, лишь сейчас в нем стало что-то просыпаться, это казалось неправильным, но так было легче. — Хм, рад слышать. — Самакаш удивленно поднял брови, улыбку своего господина он видел редко, чаще оскал или надменную ухмылку, но сейчас… — Скоро аудиенция, пойдемте-с? — Верно, пойдем… — Наггир улыбнулся еще раз, было что-то приятное в этом мимическом жесте, после чего подошел к Самакашу и неуверенно взял его под локоть, от чего тот ахнул, но не стал сопротивляться, пожал плечами и пошел рядом с генералом под руку.