в следующей жизни

Чанбин знает, что они смеются с него точно так же, как и другие студенты, но все же приветливо улыбается, когда видит их на пороге своей комнаты. Они светятся, жмутся друг к другу плечами, тянут один другого за руку, зацепившись мизинцами. Они просто счастливы. Чанбин знает их имена, но все же вежливо кивает на формальные приветствия. Чанбин знает, что ни один из них особо не верит в его умение читать судьбы, но не обижается. Чанбин все видит, но молчит. Джисон смотрит горящими глазами, со всей силы всматривается в ладонь, где Чанбин только что увидел всю его жизнь, и с выражением чистого восторга на лице оборачивается к Минхо. Такой непосредственный и открытый. Джисон живет свою первую жизнь, и это заметно. Чанбин смотрит на широкую улыбку и безусловное счастье и еще раз убеждается, что поступает правильно. Минхо руку не дает, только треплет Хана по волосам и мимолетно чмокает в макушку, уговаривая не дуться. Минхо не верит в предсказания, и Чанбин благодарен ему за то, что на одну ложь сегодня прозвучит меньше. Чанбин иногда наблюдает за ними. Видит нежные улыбки, слышит заливистый смех. Минхо, спящий на коленях Джисона после сдачи сложного проекта по современной хореографии. Джисон, прячущийся в изгибе шеи Минхо от слишком шумной толпы в кафетерии. Чанбину становится грустно каждый раз, как он это видит. Джисон попадает с ним в одну проектную группу, и они срабатываются настолько хорошо, что начинают записывать совместные треки и в свободное время. Они даже накапливают денег на собственное пусть и использованное, но оборудование. Чанбин вкладывает накопления с работы университетской гадалкой, Джисон продает игровой компьютер, Минхо все каникулы танцует на улице, собирая денежные комплименты. Старший часто сидит с ними, иногда что-то комментирует, но никогда не лезет в процесс. Все свои песни Джисон дает в первую очередь послушать ему. Чанбин не против, но под ложечкой сосет от вида мягкой улыбки Минхо и оцепеневшего в ожидании оценки Джисона. Оценка всегда положительная. Они целуются, когда думают, что Чанбин не видит, не зная, что он видит гораздо большее. Минхо прогуливает первые пары, спит на диванчике в их студии по вечерам и льнет к Джисону в поисках комфорта чаще, чем обычно. Чанбин все понимает. Джисон, конечно же, нет. Он носит хену холодный кофе с апельсиновым соком и предлагает начать принимать витамины. У Минхо под глазами синяки, он не заказывает вместе с ними жареную курочку, а на порцию ножек, которую все же добавил для него в корзину Джисон, смотрит почти с отвращением. Чанбин всем сердцем хочет, чтобы Джисон наконец понял. Но младший только самолично покупает витамины, кучу йогуртов и расслабляющие ароматические свечи для нормализации сна. Минхо послушно жует таблетки, запивая их вязкой жидкостью с клубничным вкусом, и молчит о том, что ненавидит цветочные запахи. Чанбин видит первые признаки осознания на лице Хана, когда младший приходит в превращенную в студию комнату общежития один. Джисон долго копошится в рюкзаке, роняет криво сделанный сэндвич и не пишет ни одной строчки. Спустя час мучений под звук нервно стучащей о пол ноги Джисона, Чанбин говорит ему, что не обязательно приходить так часто, и брать выходные это нормально. Джисон только резко кивает, смахивает вещи в рюкзак и куда-то убегает, забыв доесть уцелевшую часть сэндвича. Чанбину ничего говорить не нужно, но он все же терпеливо выслушивает Джисона, когда тот приходит спустя пару дней с пустотой в сухих от слез глазах. Чанбин знает, что Джисону идти больше некуда. Младший старается держаться бодрячком, говорит, что Минхо-хен немного заболел, но все будет в порядке, у него отличные врачи. Чанбин ободряюще улыбается и поддерживающе приобнимет за плечи, про себя думая, не слишком ли далеко зашел этот обман. Джисон утыкается в его плечо, совсем для этого, в отличии от плеча Минхо, не предназначенное, и старается мерно дышать, пока Чанбин шепчет ничего не значащие слова поддержки. Чанбин ненавидит врать, но уже не может остановиться. Джисон начинает активничать за двоих, вечно переставлять предметы и сидеть за компьютером до поздней ночи, в то время когда Чанбину уже откровенно хочется спать. Но он Хана не выгоняет. Потому что знает, что все это скоро закончится. Минхо приходит один раз весь вялый и бледный. Он больше не жмется плечом к Джисону, а откровенно на младшем висит. Минхо улыбается мягко и смотрит как-то рассеяно, а Джисон растягивает губы так, что видно все тридцать два зуба, и прожигает немигающим пустым взглядом. Минхо полулежит у них на диване, уткнувшись в свой телефон, пока Джисон крутится на стуле, пытаясь делать вид, что работает. Чанбин старается вести себя как обычно, но не может сдержать резкий выдох, когда Минхо, уходя, невзначай бросает ему короткое: – Хорошо, что я тогда не дал себе ничего нагадать, да, Чанбин-а? Минхо уходит, опираясь на дрожащую руку Джисона, а Чанбин шепчет в пустоту комнаты благодарность. Что не пришлось врать еще больше. Чанбин все знает, но не в подробностях. Не может предсказать состояние Минхо, но ясно читает его по виду Джисона. Тот приходит все чаще, в самое разнообразное время и все реже в связи с музыкой. Чанбин молча отдает ему запасную связку ключей, хотя и сам давно уже забил на посещение пар. Но сейчас это максимум, что он может сделать. Джисон таскает ему на одобрение кучу миленьких безделушек, чашек, подушек и цветочных букетов. Чанбин пытается заверить, что Минхо понравится любой подарок Джисона. Но каждый поход в больницу для младшего все равно превращается в настоящий квест. Спальня Чанбина постепенно заполняется разнообразным милым хламом, который для палаты Минхо недостаточно хорош. Чанбин погрязает в этих мелочах так же, как уже погряз в своей лжи. Джисон приходит почти ночью, весь в соплях, растрепанный и мокрый, с сумкой с ноутбуком через плечо. Чанбин обнимает, гладит по спине и слушает сдавленные рыдания. Он знает, что они не последние. Минхо отказывается смотреть новое еще выходящее аниме, говоря, что не хочет недосказанности. Для Джисона это становится последней каплей. Он плачет и кричит, проклиная Чанбина, обещавшего ему счастливое будущее, а по итогу просто навравшего, чтобы развести на деньги. Чанбин ложь признает, возвращает жалкие три сотни и почти жалеет, что когда-то давно открыл дверь в свою комнату. Ни от кого другого он раньше не скрывал то, что увидел. Но им почему-то решил дать хоть немного жалкого времени. Джисон засыпает, беспокойно ворочаясь в его кровати, и Чанбин ложится на диван. Минхо не хочет недосказанности, Минхо постоянно твердит, как сильно Джисона любит и как дорожит их временем. Чанбин видит новые трещины на Джисоне от каждого ласкового слова старшего. Чанбин знает, что от этого разбиться Джисон не успеет. Джисон звонит ему, захлебывающимся голосом просит одолжить какую-то песню, и тут даже Чанбин уже слабо понимает. – Хен, пожалуйста, – на фоне объявляют автобусную остановку. – Минхо очень хочет, чтобы я продолжал писать сейчас, но я не могу, хен. Пожалуйста, скинь мне что-то из своего, чтобы я включил Минхо и сказал, что я вчера смог поработать. Чанбин погружается еще глубже, утягиваемый весом очередной лжи, и сбрасывает Джисону свежий мелодичный трек. Минхо ведь все равно поймет, что писал его не Джисон. Джисон внезапно пропадает, и Чанбину нет необходимости спрашивать, почему. Чанбин знает. Ему не нужно ехать в больницу, не нужно говорить с Джисоном или проверять соцсети. Джисон объявляется через четыре дня, пьяный, жалкий и грязный, плачет еще с порога, и Чанбин видит, как он рассыпается по трещинам. Джисон истерически сгребает в мусорный пакет милые безделушки, удаляет посвященную Минхо папку с песнями, не догадываясь, что Чанбин давно сделал бэкап, и смотрит на чашку с котиками, из которой обычно пил хен, так, будто хочет в ней утопиться. Чанбин только молча наблюдает. Джисон уходит под утро, так и не сомкнув глаз, и в дверях только хрипло просит, не отрывая пустой взгляд от пола: – Погадай мне. Мы с Минхо ведь встретимся в следующей жизни и будем счастливы? Чанбин невесомо берет его ладонь, водит пальцем по замысловатым линиям и отрывисто кивает. Джисон глубоко вдыхает, опускает плечи и выходит за дверь. Чанбин ненавидит врать. Он смотрит, все видит, но не говорит. Эта жизнь первая для Джисона и последняя – для Минхо.