tell me what's the problem

            У Джонатана проблемы. Большие проблемы, но он всегда преуменьшает, говорит, мол, это все ерунда. Отмахивается, теребит волосы, криво улыбается. Больше не такой искренний. Всегда ищет момента, чтобы остаться наедине с собой. Не хочет знать, как дела у Дэвен, не хочет знать, как дела у кого-либо из его окружающих людей. Не хочет больше видеть людей. Сейчас лежит в кровати, простыни холодные, шторы вьются под ледяным ветром. Простынет, может, но уже все равно. Все равно, что на новом чистом белом одеяле останутся темные пятна крови. Боится шевельнутся, выжидает, когда новая красная капля скатится по запястью вниз, на наволочку. Думает, как опять он облажался. Сегодня стоило больше внимания уделить Брайану, он волнуется. А Джон так и крутится от его вопросов, через силу улыбается и, взмахнув волосами, спешит удалиться. Оставляет его наедине с собой, оставляет его разочарованным. Разочарованным... Джонатан опять разочаровал его. Это стоит нового взмаха лезвия, с шипением приглушенным надрезает кожу вновь. Новая капелька. Понимает, что вновь провалился, очередной бессмысленный день оставляет его в самом худшем из всех возможных положений.       Джеймс опять смотрел с презрением, Реджи отчитал его, как ребенка, чуть не сбив с ног толчком в плечо. Брайан смотрел виновато. Джонатану жалко Брайана. Он старается, пытается ведь понять, в чем дело. Снова он оказывается засыпан чужими проблемами, не успев в группу вернуться. Джонатану стыдно. Очень стыдно. Несколько новых порезов не заставляют себя ждать. Он всхлипывает, на грани заплакать. Никогда бы не подумал, что когда-либо станет делать это снова. Все ведь только начало становится хорошо. Хорошо — это когда успеваешь вовремя натянуть рукава до пальцев, когда дальше нескольких кривых поцелуев дело не заходит? Хорошо — когда еще никто не узнал, что ты режешь себя? Джону кажется, что это уже очевидно. У него проблемы. У него много проблем. Новые препараты действуют так слабо, что ему приходится чуть ли не половину пачки проглатывать, чтобы почувствовать спокойствие. Чтобы снова вяло, как смычком по скрипке, лезвием провести вдоль предплечья. Уже все равно. Жалко только его милого малыша Брайана. Он смотрел так обеспокоенно, так переживал сильно. Думал наверняка, что же с его Джонни снова происходит. Почему он снова зажат, почему каждый день в студии начинается и заканчивается его нервным срывом, почему он избегает встреч, не дается ему в руки. Брайан ведь хочет скользнуть руками ему под кофту, стянуть ее медленно. Но не хочет Джонатан, он еще не готов. Не хочет даже думать о том, как будет смотреть на него Брайан, когда увидит это. Это — десятки порезов вдоль запястий, плеч, прямо поверх татуировок, небрежно нанесенные в очередной истерике.       Или как сейчас. В спокойствии. Глаза подпекает, слезы наворачиваются, но ему спокойно. Где-то на тумбочке раскиданы блистеры от таблеток. Он снова принял больше, чем велелось. Он просто хочет, чтобы было спокойно. Чтобы тело обмякло снова, чтобы все чувства испарились. Лезвием снова провести вдоль, надавить поглубже. Больно. Кровавое пятно растекается под его рукой, небрежно расплывается по только постиранному одеялу. У него больше не будет оправданий. Он больше не придумает причину запачканной кровати, каплям крови на плитке в ванной, новому походу в аптеку с помятым листком рецепта. Ему жалко и Брайана, и Дэвен. Она все еще терпит, Джонатан просто поддается. Он вздыхает. Голова кружится. Все еще жив. Каждый раз думает, что оправданию всему этому будет его труп, лежащий в кровати рядом с пустыми пачками таблеток и упаковками от лезвий. Слишком много лезвий в его жизни появилось. Каждый вечер он хотел бы провести рядом с Брайаном, но вместо него рядом с ним в кровати всегда оказывается его другой маленький металлический спаситель, измазанный его собственной кровью. В глазах темнеет, когда он садится и задирает рукав повыше, чтобы не заляпать. Опять сделал это зря. Опять придется что-то придумать, чтобы спрятать. Джонатан просто закрывает лицо руками, плачет бесшумно.       Опять провал. Опять придется пытаться навести хоть какой-то порядок через ватные ноги и темень в глазах. Все мутное, тело будто отделяется от костей. Надо еще немножко поднажать, совсем чуть-чуть. Просто бросить одеяло в стирку, отмыть кое-как пятна крови на полу. Почему его запястья создают так много проблем? Осталось совсем капельку, и можно наконец отдыхать. Выбросить пустые упаковки от препаратов, засунуть пачку лезвий подальше в настенный ящик в ванной. Сначала привести в порядок свои руки. Много крови. Шипит, когда подставляет запястье под холодную воду. Стекает вниз, красное пятно растекается по белоснежной раковине. Страшно смотреть на это. Его предплечья выглядят ужасно. Пара весьма глубоких порезов вдоль, он может видеть собственное мясо. Страшно. И больно. Очень больно. И очень страшно. Слезы снова текут по щекам, когда он понимает, что сделал. Провал. Как бы он не пытался сделать лучше, спокойнее, всегда приходил к одному и тому же. Хотелось просто запить все свои проблемы, в изрезанную руку снова кольнуть шприц, просто решить проблему так, как решал десять лет назад. Но он ведь обещал. Он ведь лечится. Он обещал больше никогда в жизни, ни за что, он завязал. Они все завязали, больше нельзя. Ну и что вы предлагаете делать, если таблетки не помогают? Джонатан едва находит смысл и силы вставать по утрам.       Смысл этот находит только в обеспокоенных глазах Брайана. Каждый день готов вставать, просто чтобы его личико увидеть, кинуть ему банальное «я в норме», зная, что не поверит все равно. Потому что Джонатан не в норме. Он явно не в норме, его дрожащие руки, бегающие глаза и темные синяки под ними говорят о том, что до этого «в норме» ему еще ой как далеко. А он просто не знает, как еще справляться. Слишком много всего, чтобы он мог быть в норме. Врет открыто, натягивает для Брайана фирменную очаровательную улыбочку, стараться даже не нужно, чтобы глазки свои грустные ему состроить. Если нет никого, то поцелуем бесчувственным его одарит и куда-то в костяшки пальцев чмокнет. Потому что это максимум, который он ему может дать пока что. Пока порезы не зажили, он не готов раздеваться. Хотя внутри ведь кричит, просится ведь, чтобы он рассказал наконец о том, что с ним все-таки не так. Ответил чтобы на брайановское «как ты?» честно, чтобы сказал, что у него проблемы. Что у него много проблем. Что все вокруг давит так сильно, что он не справляется. Что смысл теряется с каждым днем, что больнее и больнее ему становится, что мир уже совсем серый вокруг. Что только глаза Хэда для него остаются взволнованно-сияющими, такими же серо-голубыми, что он эти глазки любит все также. Только на любовь у него совсем не находится времени сейчас. Ему лишь бы выжить, потом уже пусть решает все остальное.       А сейчас пора спать. Пора подумать, а потом уснуть. Может, в телефоне посидеть еще несколько минуток? Полистать инстаграм Брайана, лайкнуть несколько его новых фотографий. Полюбоваться им еще немножко. Любит ведь его правда, и надеется, что Брайан его тоже любит, что еще не забыл о нем и не опустил руки обреченно, наблюдая за тем, как у него на глазах Джон разлагается. Что каждый день в студию приходит все более убитым, что совсем нет сил у него стоять на ногах, что все попытки записать вокал заканчиваются его криками и слезами, что он опять недоволен своим голосом. Брайан старается помочь. Старается, правда, прижмет ведь его к себе поближе и будет гладить, пока тот не успокоится окончательно. И пусть Реджи дальше вздыхает и закатывает глаза, Джеймс пусть дальше крутится вокруг, пытаясь тоже как-нибудь помочь, пусть Лузье наблюдает за этим растерянно. Опять Филди хлопнет дверью и Рея с Джеймсом с собой заберет, опять Джонатан с Брайаном останутся наедине. Джон опять не спит до рассвета. Думает.       По утру притащить свой ни минуты не спавший зад в студию было очередным адом, через который ему опять приходится проходить. Он опять с красными глазами. В черной кофте, натягивает рукава пониже, надеясь, что никто ничего не увидит. Придурок опять потерял напульсники. Те все равно не смогли бы скрыть даже половину того, что происходит на его руках. Брайан встречает его своим фирменным взглядом, полным вины и сожаления.       — Почему ты не брал трубку вчера вечером? — ни приветствия, ничего, бьет вопросом в лоб. Черт. Он ведь обещал поговорить с ним, когда вернется домой. Опять променял Брайана на ножик. В голове крутится тысяча оправданий, ищет, какое было бы более правдоподобным.       — Уснул. Прости, — кидает ему сухо и берет его ладонь, пытается привычно поцелуй на пальцах его оставить. Делает это, только Брайан тут же руку одергивает. Увидел Реджи. Опять злой с утра, Джону страшно опять ошибиться. А он знает, что он ошибется. Он ведь опять заплачет беспомощно, опять сегодняшняя работа не приведет ни к чему. А они ведь, вроде как, решили снять несколько моментов из студийной рутины для интернета. Джонатан решил не появляться в кадре. Брайан и Джеймс реально выкладываются на полную, они полны энергии. А Джон что? Джон разлагается и, как опарыш, мечется и крутится, пытаясь дожить до конца этого дня. Проходит мимо Филди и пригибается, уходя, боясь получить подзатыльник.       Брайан смотрит на него выжидающе. Снова беспокоится. Джонатан тоже беспокоится из-за того, что беспокоится Брайан. Натянул улыбочку свою кривую и фальшивую, суетливо сжал рукава в пальцах. Не уверен даже, что Хэд поверил ему. Это ведь бред, по внешнему виду Джона даже не подумаешь о том, что он хоть десять минут вчера спал. По нему даже не скажешь, что он спал хоть раз в этой жизни.       Опять работа какая-то закипела, все проходит мимо Дэвиса. Он делает вид, что полон идеей и увлечен придумыванием нового текста. Тыльной стороной карандаша просто тычет в листок, правда пытается придумать хоть что-то. Пустые совершенно слова выходят, он просто бездарность. Столько альбомов у него за плечами, а сейчас голова пуста абсолютно. Случайный набор слов выписывает бессмысленный. Лишь бы что-то, лишь бы Филди перестал так злобно на него смотреть. Делает вид, что увлечен работой, что наконец поймал волну и тоже делает свою часть. Черновик между бедер устраивает, жмет колени к себе. Рисовать не умеет. Чиркает в углу лицо Брайана. Весь этот день уже не имеет смысла. Он просто хочет домой. А дома что делать? Дома продолжать пытаться выжить. Дома опять его ждут лезвия, дома его опять ждут таблетки и серые стены. Опять кровь и слезы. Он очень хочет рассказать Брайану обо всем. Он хочет, трясет его от того, как сильно он хочет.       Очередная попытка записать его партию проваливается. Джонатан опять плачет. Опять кричит невнятно, сжимает волосы в пальцах, сползает по стене на пол. Кричит, пока не начинает хрипеть. Опять остается наедине с Брайаном. Опять все остальные просто решили, что ему просто нужно побыть одному. Если бы они знали, как страшно ему оставаться наедине с собой. Уже по привычке он стал бы просто грызть себя, царапать кожу отгрызанными ногтями, вырывал бы себе клочки волос. Но сейчас он снова с Брайаном. Тот сидит перед ним на корточках, Джонатан пугливо поджимает колени к груди, отрицательно мотает головой и бормочет что-то под нос, скуля. Руками закрывает лицо и дрожит. Он провалился, он снова, блять, провалился. Забывает обо всем, пока просто пытается сдержать истерику. Медленно пытается открыть глаза.       — Блять, Джонатан! — Брайан вскрикивает, сжимая запястье Джона. Джонатан раскрывает глаза. Слезы застывают на щеках. Рукав задрался. Рукав, блять, задрался. Сердце стучит так громко и быстро, что кружится голова. Он спалился. Он кардинально спалился. Брайан смотрит на него испуганно, держит его руку крепко. Рукав его еще чуть задирает, наблюдает всю картину во всей красе.       — Нет, н-нет, Бри, это... — он истерично натягивает улыбку, пытается вырвать руку, но Брайан держит сильнее. Джонатан чувствует себя о-очень, очень виноватым. Он бормочет что-то, пытается отрицать то, что Брайан сейчас видит собственными глазами. Порезы. Много порезов. Очень много порезов. Прямо те, которые он нанес себе буквально прошлым вечером. Совсем свежие. Даже коркой едва не покрылись, стоит совсем немного дотронуться, и снова начнут кровоточить.       Они оба молчат какое-то время, пока Джон всхлипывает и все еще пытается руку выдернуть. Брайан уже второй раз вляпывается в проблему с чьими-то изрезанными руками. Джонатан тоже чувствует себя проблемным ребенком, прямо как Джиннея. Все мысли разом выбивает с головы, когда Брайан тянется к другой его руке. Он уже знает, как с этим работать. На втором запястье Джона дела обстоят ни капли не лучше. Он держит обе его руки, снова это чувство. Снова тошнота накатывает, он уже пережил это когда-то. Бедный Брайан. Джон чувствует себя безумно виноватым. Снова заставил Хэда испытывать это дерьмовое чувство. Снова он будет чувствовать себя так, будто где-то ошибся, будто он плохой друг, будто не справился. Джонатан хотел бы, чтобы он понял все так, как есть на самом деле. Ошибается здесь Дэвис и только он, только Дэвис здесь плохой друг, только он здесь не справился. Ошибка — это Джонатан.       — Джонатан, Боже, малыш... — потерянно бормочет Брайан, поднимает полные слез глаза на Дэвиса. Тот сам плачет снова, тихо задыхается в слезах. Это полный провал. Джонатан не хочет смотреть на Брайана, ему стыдно. Ему просто стыдно. Будто он сам виноват в том, что не справляется со своими проблемами, поэтому просто убивает себя. Чувства хуже он в жизни не испытывал. Наверное, Хэд уже считает его ненормальным психом. — Зачем ты...       — Давай не будем, пожалуйста, Брайан! — Джон кричит снова. Снова кричит и плачет еще больше. Хэд просто обреченно смотрит, положив ладони на бедра. Боится лишний раз дотронуться до Дэвиса, боится, что сделает ему еще хуже. Хотя хуже, казалось бы, уже некуда. Джон уже пробил дно. Он уже падал в обмороки, он уже перерезал себе вены и просто пускал фонтаны крови в ванну. Он уже все пережил, поглаживания по голове в успокаивающем жесте его точно не убьют.       Но он боится еще больше. Ему просто страшно. Страшно открывать глаза, боится что его наругают, словно непокладистого ребенка, как это делает Филди. Боится. Даже не знает, что Брайан вообще может подумать о нем сейчас. А Брайан осторожно его лицо на себя поднимает, просто целует его совсем осторожно и аккуратно. Раньше Дэвиса это всегда успокаивало. Сейчас вряд ли, но вскоре он правда начинает дышать размереннее, а свои проклятые руки на шею Хэду укладывает. Поскуливает все еще и дрожит, но пытается успокоится, чтобы Брайан перестал волноваться и тратить свое время на него. Знает, что ему никогда не сложно Джона лишний раз в порядок привести, но эти мысли просто не могут выйти из его головы. Столько навязчивых мыслей, и все говорят, чтобы ты убил себя, чтобы снова порезал то место и смотрел, как кровь ровной струей хлещет из твоей руки. Сейчас Джонатан просто хочет, чтобы его мысли ощущения закончились на Брайане и его губах. Сухих, но мягких. Отрывается совсем скоро. Джонатан вытирает лицо ладонями, подрагивает и всхлипывает. Хэд смотрит сожалеюще.       — Поедем домой? — спрашивает он как можно добрее и мягче, спокойно старается звучать, чтобы Джон тоже спокоен был. Чтобы не видел, как сильно Брайан корит себя и пытается понять, что же его Джонни до такого довело, чтобы не видел, как сильно он переживает. Джонатан тоже так делает. Только сейчас... сейчас лучше просто забыть обо всем, что еще Джонатан делал на протяжении этих недель. Страшно.       — Да... — пискнул Дэвис, еще раз лицо вытер и, всхлипнув, красные от слез глаза поднял на Брайана. Тот на него смотрит так жалобно. Жалко. Джон — придурок. От него одни проблемы. Он рукава натягивает на пальцы и волосы теребит, прикрывает ладонью рот. Сожалеет.       Брайан его за руку из студии вывел, на косые взгляды парней кинув «мы домой», ничего не объясняя. Все равно это происходит каждый день, они уже привыкли наблюдать, как Хэд любезно Джона зареванного в машину усаживает и как они вместе куда подальше отсюда сматываются. Продуктивная работа в студии — вот она. Ничего. Абсолютно ничего они сегодня не сделали. Повторили несколько риффов, ходов и сбивок, Джонатан неудачно потрахался с псевдо-идеей, которой даже не было, потрахался с черновиком и, так ничего и не записав, опять забился в истерике.       Хэд шумно вздыхает. Дэвис одной рукой обнял себя, второй наматывает дреды на пальцы. Искоса смотрит на торчащее из под рукава запястье. Самому тошно. Как он мог сделать такое с собой? Просто псих, нездоровый псих. Ну ничего, дома он все решит. ...Хотел бы он решить все также, как решал до этого — таблетки и лезвия, но сегодня, видимо, это все придется прекратить. Его спалили по полной и сегодня его жизнь должна поменяться, в сотый раз разделиться на до и после. Он должен будет очень хорошо подумать над своим поведением. Знает, что Брайан не ругает его и не осуждает, а пытается помочь, но у Джонатана все еще ощущение, что его скоро поставят в угол и запрут в пустой комнате.       — Зачем, Джонни? — дрожащим голосом спрашивает Брайан, на Джона даже не поворачиваясь. Тот шмыгает носом и вздыхает. Собирается с мыслями. Хотел бы он снова сказать, что все в порядке, что все это ерунда и что он справится. Все не в порядке. Это нихера не ерунда. И он не справился.       — Просто... слишком... слишком много всего. Я ... я не могу, я не справляюсь, Брайан, я не выдерживаю... Мне... Мне нужна помощь, — пытается склеить он неуверенно, дергая себя за волосы от переизбытка волнения. Как же давно он хотел сказать это. Вроде ничего и не случилось, но он чувствует себя так, будто высказался абсолютно обо всем, что его волнует. Будто рассказал обо всем этом давлении и сером мире. Какой, нахуй, серый мир? Калифорния разве может быть серой? Может. Еще как может. И именно поэтому Джонатан чувствует, что что-то не так. Все вокруг вдруг такое бессмысленное. Он не знает, зачем вставать по утрам, зачем есть и зачем каждый день сидеть в студии, зачем нужно это все. У него есть только Брайан.       Брайан молчит в ответ. Просто паркуется и вместе с Джоном домой к нему заходит. Джонатан уже готовится к лекции и новым слезам. Но Брайан такой тихий. Молчит и мягко улыбается. Если так он пытается заверить Дэвиса, что все хорошо, и успокоить окончательно, то у него явно получается. Джонатан повисает у него на руке, когда они вместе садятся на кровать. Джон ненавидит эту комнату. Буквально тем вечером здесь он в очередной раз надеялся, что умрет. На подушке все еще видны несколько капель крови и мокрые следы от слез. Проглядел. Не нашел сил убрать все до конца вчера.       — Скажи, чем ты это сделал? — его голос разрывает тишину. Джонатан понимает, к чему он клонит и сразу встает, удаляется в ванную. Забыл вымыть пол и раковину. Все еще виднелись несколько капелек крови тут и там, Брайан это уже подметил. Джон лезет в ящик, в самый дальний его угол, за той треклятой упаковкой лезвий. Несколько из них все еще окровавлены, кровь уже застыла.       Он относит это Брайану. Тот смотрит чуть удивленно. Видимо, больше он удивлен тому, как быстро Джонатан сдался. С Джиннеей все было по-другому. Видимо, его вокалист и дочка все-таки в чем-то отличаются.       — Ты можешь забрать это у меня, пожалуйста? Я не буду больше, правда, я не буду... — виновато шепчет он, хочет продолжить, но Брайан перебивает:       — Я не ругаю тебя.       Джонатан просто плачет всю ночь. Жмется к Брайану и плачет, плачет, плачет. Плачет, пока Брайан раздевает его, чтобы каждый порез на его теле исследовать. Плачет, пока он больно дотрагивается до них. Плачет, пока Брайан пытается успокоить его и заверяет, что все хорошо, что теперь все будет по-другому. Теперь он справится. Справится ведь?       Джонатан не уверен, что справится. Плачет. Даже не может подумать, что что-то в этом мире может быть по-другому. Плачет. Все такое серое. Плачет...       Его ждал кухонный нож, когда Брайан ушел.