les chemins sanglants

Чимин трепещет, ступая тонкими шпильками по глади подиума. Софиты бьют в лицо мягко, уже привычно. Каждый шаг размеренный, гармоничный и ласкающий зрение искушенных наблюдателей, желающих облапать каждый участок бронзовой чистой кожи, покрытой ароматом от самого бренда. Глубокое декольте подчеркивает изгиб юного тела, не опошляя, а скорее добавляя открытой невинности. Мелкие блестки переливаются алмазным сиянием, украшая тонкий стан. Противоречия — это залог отличного показа. Скандалы, сплетни, разногласия — приносят любимую Мини зелень, вынуждая гореть делом ещё больше. Он полыхает изнутри, когда подступая к краешку подъема ближе, взгляд падает на ближайших зрителей, и в их глазах есть что-то такое, от чего в желудке месиво страсти. Восхищение, приторность, роскошь. Боже, Чимин готов молиться на свои ошеломляющие ноги, которые выводят его в свет. Он любил фотографироваться с ранних лет. Всегда и везде. Первый раз его пригласили на профессиональную съемку в четырнадцать, когда селфи из социальных сетей дошло до какого-то агентства. Это была концепция школьной одежды. Чимин не особо вдумывался на тот момент, но возможность стать известным — дала свои результаты. Позже, когда кадры стали набирать популярность, а крошка впервые засветился на обложке, все результаты пошли в гору. Звонки, письма, договоры. Многие годы ушли на постройку карьеры. Конкуренция ужасающая, холодная и падкая на заглавный огрызок глянца. Мини рвал глотки всем, создавая репутацию стервозной овчарки, которая к своему не подпустит. Так и вышло. Все, кто достоин хоть каплю его внимания — до сих пор при нём. Ему было похуй на слезы коллег, сломанные ноги и сожженые платья в гримерке, которые, — совершенно случайно, — те находили перед выходом, воя потом как раненый зверь. Малыш до такого не опускался. Он столько дерьма пожрал на своем пути для чего? Чтобы размениваться на второсортные подлянки, а потом мучаться от угрызения совести? Нет, это не про него. Чимин умеет играть честно. Он в свое время тоже два пальчика в рот совал, выблевывая протеиновый батончик. В обмороки падал, в больнице лежал и страдал от болей в ногах. Но всё это осталось там, за тернистыми кустами. Сейчас он — самая востребованная модель во всей Европе и Азии, желая получить ещё и контрактик со штатами. Купаться в брызгах шампанского, закусывать долларами, и украшать шею каратами — его прерогатива. Мини умело использует свою красоту, при этом ни разу не подойдя к черной стороне изыска, объезжая дряхлый член одного из спонсоров, как эти молоденькие шавки, которые потом скачут где-то в середине, никого не интересуя. Пак Чимин — эталон красоты. Номер один. Каждый показ открыт его славной фигуркой, облаченной в лучшую новинку, и закрыт, кстати, тоже им, оставляя сладенькое напоследок. О, да. Несравненная фея вечера привлекает к себе внимание всех, абсолютно и добровольно. Чимин распахивает сочные губы в легком вздохе, демонстрируя игривость, и закусив краешек белоснежными зубками, посылает залу воздушный поцелуй, задерживаясь едва на пару секунд. Желудок сладко простреливает, когда возвращаясь обратно, спина покрывается рябью мурашек, ощущая особенный взгляд. Трепеща от обжигающего разглядывания, Мини заваливается за бархатную ширму, подбегая к столику с водой. Он снова здесь. Чимин уверен в этом. Последние пару лет агент Мини дает согласие лишь на выгодные сделки, а не как в далекие шестнадцать, когда охотно он брался за всё, лишь бы быть замеченным. Сейчас, в двадцать пять, всё совсем иначе. Модные дома шьют коллекции по его меркам, советуются и слезно упрашивают о рекламе. Чимин заслужил некую власть в этой паршивой индустрии, утирая нос желтой прессе. Столько показов позади, а этот взгляд преследует его последний год, вынуждая завывать слабой зверушкой, и крутя пухленькой попкой, безмолвно выпрашивать похвалу. Пак знает, что он точно оценит. Иначе и быть не может. Самый статный бизнесмен Европы не может упустить шанса увидеть Чимина. Присутствует на всех его выходах, одаривает липкой ухмылкой и, естественно, спонсирует показы. Черт возьми. Продаваться как те дешевки — ему не по душе, но этот мужчина… Ради него Мини готов записать себя первым в розовой книжечке, претендуя на этот толстый и богатый член. И дело даже не в статусе, совсем нет, а в его ауре. Мин Юнги. Рядом с ним даже дышать тяжело, а некоторым и вовсе запрещается. Всегда такой важный, сидящий в первом ряду, и прикасаясь большим пальцем к подбородку, оценивает свои баснословные вложения. Малышу дурно от той энергии, которую источает Мин. В его пространстве слишком сложно думать, а держать себя в руках — ещё сложнее. Он словно играется, зная, что у робких мальчишек нет шанса устоять перед силой и жаждой внимания. Но Чимин давно не наивный крошка, пускающий слюни на богатых дяденек. Нет, конечно. Он поддерживает эту игру, лишь потому, что сам этого хочет. Ему сладко-больно от всех тех взглядов, которые впитались в тело за прошедший год. Разум давно потерял нить с реальностью, стоило лишь на пару мгновений разглядеть Юнги получше. Почти прозрачная кожа, гармонично сочетающееся с глубоким острием радужек, и эти волосы, всегда убранные небрежно за давно восстановившиеся уши, которые в прошлом были сломаны на ринге. Ебать, Чимин скулил тогда долго, ублажая свою жадную киску в номере отеля, читая статью о Мине, желая ощутить не свои пухлые и маленькие пальцы, а толстый сочный член. У Юнги наверняка огромный, с набухшими веточками вен, и пряной красненькой головкой. Тот бывший боксер. Без единого поражения. Труды бывшего мастера спорта отражаются на всех его изгибах, вынуждая Мини стонать во всю глотку. Ошеломляюще крупный мужчина прибирает к своим рукам все места, где оказывается. Все взгляды направлены на него, словно под яркими, ослепляющими прожекторами. Его хмурое лицо с ожесточенными чертами лица давит всегда еле заметную улыбку, выдаваемую уголками чуть тонких, но алых губ. Вечно сдержанный и недоступный. По лисьему взгляду ничего нельзя сказать, — там глубокая бездна, — темная, но ужасно интересная. Юнги старше Мини всего на восемнадцать лет. Рядом с ним бояться явно нечего. Закрыв показ с бешеным стуком сердца вкупе с оглушившими аплодисментами, Чимин переоделся в крошечное черное платье, выезжая вместе с друзьями на закрытую вечеринку, чувствуя жаркое предвкушение. Он не знает, будет ли там Юнги, но малыш искренне надеется, что сможет покрасоваться перед ним снова. Обычно Мин не посещает такие встречи, ограничиваясь лишь самым главным. Если честно, то Пак его не понимает. Ну сколько можно тянуть и облизывать его взглядом? Юнги не похож на того человека, который любит выжидать. Но все эти рассуждения меркнут после очередной тусовки, на которую тот вновь не приехал. Чимину чертовски обидно. Он же не слепой в самом деле. Возможно немного глупенький, но до одури очаровательный. Не заметить темнейший взгляд на своих губках или играющих желваков, когда юркий язычок скользит по пухлости, делая их пошло мокрыми, невозможно. Юнги за ним наблюдает. Всегда. Впитывает каждое движение, ловит улыбку, скользит желающим взглядом по фигурке вниз, останавливаясь на пухлых ягодицах и, кажется, что видит насквозь. В его пространстве можно сойти с ума. Мини ощущает себя разбитым, грязным, но при этом робко тявкающим каждый раз, когда дожидается очередной встречи. Огонь, который разгорается между их телами, — на расстояние, — настолько осязаемый, что выбивает воздух из легких. Жить в постоянной видимости камер, пересекаться с разными людьми и быть всегда готовым к подставе — сделало Чимина сильным. Он надеется на себя, на свою внимательность и дрессированную хитрость, выпуская коготки только по делу. И вот, повстречав немало известных личностей, он разрушен окончательно всего от парочки ухмылок и довольного блеска черного взгляда. Чертовски сложно. — Лапка моя, что такое? — голос Джина мягкий, а глазки кишат тревогой, посматривая на Мини с вопросом. Чимин вздыхает, натягивая улыбку. Он не хочет казаться капризным. Скоро выход, а Джин, пожалуй один из немногих в их индустрии, кто умеет быть человеком, несмотря на приключения за сценой. Попасть на показ в качестве модели могут многие, но чтобы получить, нужно сначала что-то отдать. Большинство выбирает совесть, избавляясь от неё нещадно быстро. Яркие улыбки превращаются в оскалы, а сердце покрывается корочкой льда, не пропуская трещину. Ошибки никогда не повторяются дважды, дальше только осознанный выбор. Как говорится: аккуратнее с желаниями — они проклятье. — Не беспокойся, милый, — тянет устало, смахивая тревожное наваждение. Сегодня ему что-то совсем не по себе. Дело даже не в его влажной мечте, а в неком предчувствии. Плохом и стоящем вот-вот на пороге. У него есть маленький ритуал перед выходом — это глоток рома и звонок отцу. Он всегда наставляет на отличное начало, обещает молиться и при случае просит забрать его силы, если не остается своих. Мама не особо жалует его деятельность, но всегда старается оставаться мудрой женщиной, принимающей желание своего ребенка. Уже давно не маленького. Вот, ритуал исполнен, наряды целые, а на душе кошки царапаются. Джин недоверчиво хмурится, но тут же разглаживает пальчиками морщинки, принимая прежнее выражение лица. — Точно? — уточняет, поднимая руки, чтобы помощник подтянул корсет. — Надеюсь, — прошептал Мини, заторможенно кивая другу. Всё происходит словно не с ним. В ушах прерывистый шум, путающий немного мысли. Прядки блонда укладываются только после тонны лака, а желудок сводит спазмами напряжения, достигая горла тошнотворным комом. Мини дышит глубокими глотками, нашептывая себе успокоиться. Последний раз так плохо было несколько лет назад, когда за пару минут до заключительного выхода ему приспичило вывернуть органы наизнанку, избавляясь от того самого глотка рома. Те страдания остались позади, благодаря психологу и полугодовому восстановлению пострадавшей от недоедания психики. Теперь Чимин кушает хорошо: мало, но сытно. Ограничивает себя, конечно, но не страдает от расстройства пищевого поведения. Слава богу. Туфельки поблескивают, пока Чимин огибает на них пространство, дожидаясь начала. Сегодня он в лазурном твиде, украшенная жемчугом шея, и белые колготки в мелкий рисунок. Мини обожает этот образ, но, даже он — не помогает отвлечься от щекочущих нервов, пуская липкую дрожь по телу. Из зала доносится вступительная мелодия, операторы наводят камеру на Чимина, параллельно посылают сигнал о готовности. Те же прожекторы, восторженный зал, родной взгляд и улыбка Чимина, на этот раз надломленная, отталкивающая и совершенно не его. Грудь тяжелеет с каждым шагом, и поразив всех профессионализмом, он ступает роскошно назад, и никто из зрителей даже не догадывается, что он готов рухнуть в обморок на ватных ногах. — Чёрт, — шипит он, подбегая к зеркалу. Нужно сконцентрироваться. Всё хорошо. Это просто усталость. Сегодня, пожалуй, впервые, когда Чимин готов признать себя проигравшим. Это не дело для отличного показа. Принцип один и самый главный — быть собранным. Те, кто сорят деньгами и своим статусом не посмотрят на плохое самочувствие, не заглянут в душу и не успокоят, а всего лишь заснимут на телефон провал, распространяя по сети, руша выстроенное на корню. Мини не готов так просто потерять всё! Блять, он пахал как проклятый, морил себя голодом и плакал горько в подушку не для того, чтобы сейчас вестись на удушающие щупальца тревоги. Ни в коем случае. Слезы, которые удерживаются, более болезненны, чем те, которые проливаются. Чимин зазубрил эту правду. Его готовят к заключению, переодевая в расшитый перьями топ и юбку в пол с боковым разрезом, нанося маленькие ворсинки на веки, имитируя такие же перья. Довольный и красивенький, он подмигивает в камеру, ощущая вкус успеха. Он горько-сладкий: пропитанный потом, кровью и слезами. Все силы вложены в карьеру. Чимин обнимается с Джином, наслаждаясь касаниями на своей влажной спине. — Просто клад, пушинка моя, — его слова придают мягкое бессилие, словно одеяло, укутывающее тело после тяжелого дня. Ох, а день действительно тяжелый. Мини рад разделить свою победу с подружкой. Проявляя терпение, он ощущал горечь, но плоды труда оказались слаще меда. — Спасибо, милый. Ты тоже был великолепен, не скромничай, — надувает губки, лукаво усмехаясь. — Я и не спорю, чертенок, — пыхтит Джин, отстраняясь. Коллекция, пошитая лучшими нитями — превосходная, но момент её снятия — ещё лучше. Чимин натягивает черный укороченный свитер с имитацией рваных дырок, свою крошечную серую юбку, и нацепив любимые казаки, целует на прощание Сокджина, напоминая о недельной съемке. Этот месяц окутан ливнями. Париж прелестный, яркий и манящий. Мини дышит жадно, выходя с черного, дожидаясь менеджера у машины. Асфальт местами влажный, усеянный небольшими лужами. Чувство тревоги притупилось немного, но озноб до сих пор простреливает тело, готовясь к чему-то. — Вот Вы где, дорогой Чимин, — грузный бас касается продрогших ушек, заставляя пугливо обернуться. — Простите? — несмело тянет малыш, не узнавая мужчину перед собой. Строгий костюм, десятки лишних кило и сальный взгляд. Тошнота вновь подходит к горлу, а утихшая тревога вонзается под кожу. Мини озирается на выход, молясь, чтобы менеджер вышел как можно скорее. Мужчина разрушает расстояние между ними, загоняя Чимина в тупик. Его неприятный взгляд смешивается с мраком переулка, заставляя поежится. Мини отступает, стискивая коленки вместе. Блять. Острая ухмылка приобретает пугающий вид, а ладони растягиваются в сторону, словно приглашают в объятия. — Всё не удавалось поговорить с Вами лично, — цокает он, делая ещё один шаг ближе. — Лишь с Вами, — наигранно вежливо, не упуская шанс показать свою выигрышную позицию. Чёрт, чёрт, чёрт. Циничный ублюдок скользит по длинным ножкам, облизывая нижнюю губу, и пропуская участки одежды, останавливается на животике, неприлично открыто наслаждаясь видом. Мини сжимается в размерах, задыхаясь от этого напора. Ему так дурно, что он даже не может пошевелиться, наблюдая, как сантиметры испаряются, а толстое брюхо придавливает его к стене. Мерзко, мерзко. Чимин хочет завизжать, но не успевает, грязная ладонь накрывает его рот, впечатывая затылок в бетон. — Думаешь, что такой недоступный, м? — шипение ядовитое, пускающее липкий страх по телу. Мини жмурится, когда колено вонзается в его девочку, раздвигая ножки. Малыш мечется, пытаясь вырваться, но не получается. Он такой маленький и хрупкий, а размеры ублюдка до омерзения огромные. Колено надавливает с прытью, вызывая боль и рвотные позывы. Слезы катятся по щекам, пока на ушко нашептывают грязь. — Я трахну тебя прямо здесь, чтобы ты знал, где твое место, мелкая дрянь, — другая рука стискивает бедра, терзая нежную кожу. Пожалуйста, пожалуйста… Скулеж застрял в горле, и всё, что может Мини — глухо плакать, еле отмахиваясь от мерзких рук. Блять, его сейчас вырвет. Он упирается руками в массивную грудь, пытаясь отстраниться, но бедро стискивают с животным инстинктом, доводя до дикого завывания. — Я долго за тобой наблюдал, — шипит он, пробираясь к краешку трусиков. Мини жмурится, проклиная этот день и своего менеджера, который до сих пор не вышел. Пусть все катятся к черту, суки. Потная ладонь надавливает ещё сильнее. — Думаешь… Он резко замолкает, а следом раздается громкий стон, и этот звук в глуши переулка слишком громкий. Чимин загнанно дышит, ощущая свободу, и распахнув влажные глазки, застывает. — Повтори теперь мне, — раздается грузное, озлобленное Юнги, нанося удар в скулу. Он бьет с такой силой, что урод отшатывается назад, падая на асфальт. Кисть Мина окровавлена, а на лице ублюдка настоящая каша, смешанная с хриплыми вздохами. — Ну же, Хван, я жду, — ухмыляется Мин, прислушиваясь к едва слышным бормотаниям. — Я ещё поиграюсь с тобой, сукин сын. — насмехается он с наслаждением. В этом режиме Юнги не чувствует боли: ни гребаных угрызений совести, ни помилований, ни сигнала нажать на тормоза. Этот вкус возмездия, смешанный с железной отдушкой, окрашенный в алый и желательно с громким хрустом костей, который до приятного сводит зубы. Единственное, что спасает отродье от нового удара — это сжавшийся комочек, напуганный малыш, обнимающий себя за плечики и дрожащий от всех этих сцен. Юнги был на грани убить жирную мерзость, но не теряя из виду Чимина, он поднес телефон к уху, произнося всего два слова спустя секунду. — Черный вход. Юнги так не может. Кровь бурлит, и бросив взгляд на лежащее тело, он приближается к Мини, слегка встряхивая плечики. — Чимин? — мутные зрачки пугают, заставляя стиснуть зубы от злости на все обстоятельства. — Он не успел… Чимин вздрагивает, ещё ощущая вспышки и попытки насилия. От одного этого слова его желудок крутит, а глаза вновь намокают. — Нет, нет… — шепчет он загнанно, поднимая мордашку, стараясь сосредоточиться на мужчине перед собой. Мини не может пошевелиться, словно замедленная съемка погружает его в очередную сцену, и ему важно изобразить движения правильно, сохраняя спокойный темп. Мин поглаживает тонкие плечи, горько вздыхая. Не думая о принципах и приличиях, он притягивает светлую макушку к груди, поглаживая ушибленное место. Хочется выкинуть эти проклятые моменты из памяти этой малышки, заменяя на что-нибудь хорошее, пушистое и радужное. Как, блять, так получилось? Если бы он не проезжал мимо… От вспыхнувших картинок кулаки непроизвольно сжимаются, а желание убивать нарастает. Мерзкий выродок давно его раздражает. Вся стать привилегированных знает, что ублюдка либо обходить стороной, либо не обращать внимание. Похотливое животное, которое покалечило многих ангелов. Включая и его прелесть. Чёрт, Юнги не проглотит это дерьмо просто так. Он сделает всё, чтобы этот псих не приблизился к сокровенному. Нежные касания помогают восстановить дыхание. Мини сопит, чувствуя долгожданное облегчение. Всё произошло так быстро и внезапно, отчего до сих пор дурно, но уже не страшно. Рядом с Юнги. Мини только сейчас осознает своё положение. Тело дрожит от близости с любимым, и прижавшись кончиком носа в ворот черной рубашки, малыш жадно вдыхает шлейф древесного парфюма с нотками мускуса, естественного запаха мужчины. Спокойно, правильно, приятно. — Всё хорошо? — ласковый бархат касается алых ушек, вызывая табун мурашек по телу. Ладони теплые, с приятной тяжестью пропускают сквозь пальцы волосы с остаточным лаком, заставляя тихонько мурлыкнуть. Вздохнув, окончательно успокоившись, Чимини отстраняется. Теплые лепестки греют щеки, делая их румяными и заливными. Юнги откровенно любуется. Было бы другое место и время, он мог бы позволить себе беззастенчиво провести костяшками по нежной коже, стирая засохшую соль. У Мина в груди пожар. Языки пламени трепещут, сгустками сжигая все стенки. Чимин робко улыбается, кивая. — Да, — произносит смелее. — Спасибо, правда… — думать о ситуации всё ещё тяжело, но благодарность к старшему такая огромная, затапливающая каждую клеточку тела. Страшно представить, что случилось бы, не окажись Юнги рядом. Мин довольно кивает, убеждаясь в действительности слов, и раздумывая о дальнейшем, они отвлекаются на скрип металла. — Боже мой, что случилось? — Хосок в ужасе распахивает глаза, смотря то на Мини с Юнги, то на лежащего на гравии мужчину, которого сгребают огромные амбалы, запихивая в багажник тонированного джипа. Он подбегает спешно к модели, отталкивая Юнги в сторону, и словно читая по взгляду, сгребает Чимина в охапку. — Прости меня, детка… боже, прости, — раненым зверьком воет, качая из сторону в сторону маленькое тело. — Он не…? — Нет, Хосок, — облегчено вздыхают одновременно, утешаясь в объятиях. — Господин Мин спас меня. — добавляет шепотом на ушко, внутри пища от восторга. Хосок горько усмехается. — Славно, славно, — проговаривает он сбито, и посмотрев на хмурого мужчину, скрестившего руки на груди и поглядывающего на своих людей, ловит взгляд, благодарно кивая. Юнги отвечает тем же, поводит плечами, и задержавшись глазами на хрупком тельце, кивает на машину, сообщая, что уходит. Мини так устал за этот день, что даже не замечает, как засопел на уютном плече. Организм исчерпал себя, избавляясь от всей пережитой энергии. Хосок укладывает своё золото на заднее сиденье, уезжая подальше от этого грязного переулка. Всё обошлось.

***

Розы Джульетты источают пленительный аромат. Весь номер отеля усеян нежными букетами. Мини с восторгом наблюдает, как бутон бледно-персикового цвета постепенно распускается, меняя свой окрас с нежного на насыщенный и ярко выраженный розовый оттенок с более тёмными тонами в середине самого цветка. Такая прелесть оказалась у него вместе с курьером на пороге двери буквально пару минут назад. Сон сладкой истомой всё ещё растекался по телу, и наконец-то отдохнувший и успокоившийся, Чимин накинул шелковый халатик, впуская воздушные нотки в небольшое пространство. Слов не нашлось от красоты. Пышный, необъятный и очень редкий букет. Чимин любовался им долго, делая глоток кофе и заметив записку, вздрогнул от предвкушения, поддевая краешек пухленьким пальчиком. «Желаю Вам прекрасного дня, Чимин. Букет не сравнится с Вашей красотой, но будьте к нему немного снисходительны, умоляю.

M.Y».

Визг вырвался из распахнутых губ, и Мини, зажмурившись, откинулся на простыни, растекаясь в сладкой неге. Эти маленькие инициалы в конце обдают кипятком низ животика, ненавязчиво обласкивая. Мужчины, умеющие ухаживать — чертовски возбуждают. Не то, чтобы Мини проверял, да и скорее это действует только с Юнги, но это определенно вызывает в молодом теле бурю эмоций. Как красиво, сдержанно, горячо. Это словно первый шажок к их будущему. В своей голове Чимин родил ему уже близняшек, уговорил завести щенка и, оставив детей на отца, уехал с подружками в Италию, растрачивая все деньги мужа. Идеально. Мини глупо захихикал, останавливая свою фантазию. Ему нужно готовиться к съемке. Под шлейф витающего аромата он принимает душ, терзаясь в желании прикоснуться к ноющим складочкам, но останавливается, зная, что может затянуть с удовольствием. В голове вата, а в душе неоны предвкушения. Чимин уверен, что Юнги созрел к действиям. По крайней мере — надеется. Любому, кто находился с ними в одном помещении, — становилось душно от того вожделения, которое таилось под коркой глубоких взглядов, терзая каждую соединенную нить. Всё же, Мин старше, и Чимин готов поклясться, что под маской романтика скрывается жадный до прикосновений зверь, держащий себя в руках. Лишь от одних мыслей об этом — крошке становится дурно, а низ живота сводит спазмами, моля дорваться до наслаждения. Ох, Юнги умеет держать на крючке, при этом не поведя бровью. Томность его напряжения такая зыбучая, затягивающая глубоко. Бывший боксер безусловно умеет управлять своим телом. И если докопать до той тайной личности, которая сможет растоптать одним пальцем в пух и прах, Мини и пискнуть не успеет, оказываясь вжатым в пряный пах старшего, стыдливо притираясь щекой к толстому члену. Нестерпимо хочется. Ноющая киска хлюпает, призывая прикоснуться, но времени нет. Чимин смывает влагу, едва дотрагиваясь к чувствительным складочкам, выключая напор воды, вытирает тело, спешно собираясь. Хосок привычно ждет в машине, но… На этот раз, рядом стоят пара джипов, а взгляд менеджера нечитаемый, чем-то напоминающий смирение. — К тебе приставили охрану, — пожимает плечом Чон, открывая дверь подошедшему Мини. — Охрану? Агентство? Хосок фыркает, закатывая глаза. — Не глупи, — насмешливо тянет он, мягко трогаясь с места. — Это люди Мина. Ах. Малыш опускает взгляд, сладко вздрагивая. Так просто, без лишних слов и показухи. Сам не рядом, но охраняет на расстоянии, заставляя растекаться влажной лужицей по обивке салона. Юнги соответствует ценностям, не крича об этом на весь мир. Его душа на вкус напоминает ликёр, доводящий до легкого опьянения, пуская приторную струйку по горлу. Сливочный, терпкий, вкусный. Чимину слишком часто говорили, чтобы он берег себя, но никто не обещал «я буду беречь тебя», и сейчас, осознание этой важности пульсирует в груди, смотря на поступок старшего с другой стороны. Он не произнес ни слова, а сделал гораздо больше, чем кто-либо. Не реагируя на лукавое подглядывание Хосока, Чимин молчит, удерживая тайну о том, кем дышит. Если сейчас произнести томящееся на кончики языка признание — всё угаснет. Такие слова нужно нашептывать на ушко виновнику трепещущего сердца, одаривая кожу поцелуями и правдами. Находясь в неком забвении, Чимину всё равно на съемку, на мельтешащих перед глазами стилистов, и даже пробные кадры, которые ему важно одобрить — не имеют смысла. Боже, на него так влияют чувства… С ума сойти! Беготня от одних декораций до других выбивает из колеи, заставляя пыхтеть и раздражаться. Хосок постоянно на телефоне, не замечает свою куколку, и только спустя часы изнурительной фотосессии, Мини выходит на улицу, жадно глотая свежий воздух. Прикрытые веки трепещут, но чуткий слух улавливает визг шин, и вся атмосфера накаляется, стоит открыть глаза. Мин здесь. Подняв сияющий взгляд, модель закусывает губу, рассматривая мужчину максимально близко. Это похоже на чарующий сон, который царапает нежные косточки, оставляя свои мягкие отпечатки. Напротив — мрак. Такой тихий, похожий на спящий лес, в котором таится либо погибель, либо светлое будущее. Чимин примет любой из вариантов. Юнги медлит со словами, рассматривая его нескромно, наслаждаясь каждым вздохом. Когда Мини улыбается, на его носу появляются еле заметные паутинки морщинок, а если приглядеться, можно посчитать бледные веснушки, скромно украшающие алые щеки. Пухленькие, похожие на спелые персики. — Позволите пригласить Вас на ужин? — не скрывая явного интереса, Юнги склоняет голову набок, слегка прищуриваясь. В груди Чимина сердце сладко мурлыкнуло. Ах, Мин действительно романтик… Год развязных мыслей, бесстыдного разглядывания, воздушных вздохов и явного вожделения, — естественно, ради ужина, — крошка не сомневается. Кинув взгляд на стоящего позади менеджера, Чимин раздумывает лишь для вида, поддевая чужую гордость, набрасывая в свою копилку смелость. — Думаю, я смогу уделить Вам время, — томно выдыхает Пак, лукаво улыбаясь. Юнги хмыкает, сдержанно кивая. Он отходит от машины в сторону, открывая для Чимина дверь, и дождавшись, когда тот комфортно примостится на черной коже, обходит джип, повторяя действия. Вечерние огни освещают улочки Парижа, добавляя интриги и некой интимности, которую между ними можно потрогать. Старший так галантен, относится бережно, словно боится разбить хрустальную вазу, не позволяя допустить ни единой трещины. Это впервые, когда они будут действительно наедине. Не по случайности или благодаря показу, а совсем одни, наслаждаясь временем лишь для них двоих. Ресторан «Плаза» с видом на вышку любви выглядит до одури шикарно. Чимин, не скрывая восхищения, громко вздыхает, ощущая на себе взгляд. Юнги разлил по бокалам вино, и протягивая напиток Мини, говорит глухо, пуская мурашки по молодому телу. — За Вас, Чимин, — то, как из уст мужчины звучит собственное имя — не описать словами. Также пряно, с нотками кислинки и терпким окончанием, скручивающим обжигающие узлы внизу живота. Щеки Чимина загораются, когда его взгляд встречается с нечитаемым. — Перейдем на «ты»? — интересуется, желая избавиться от искусственной вежливости. Юнги ухмыляется. — Как скажешь, — и смочив горло очередным глотком, немного хмурится, постукивая длинными пальцами по стеклянному столику. — Как твое самочувствие? Мини теряется, не зная, что должен ответить. В вопросе звучит явный интерес и надежда на искренность, но это заводит в тупик. Так давно его об этом никто не спрашивал. Не по стандарту, а с заботливой строгостью, будто это действительно важно… — Превосходно, — кивает Чимин, пожимая плечами. На самом деле всё совсем не так. Тревога ещё кишит в нём, заставляя пугаться и озираться по сторонам, даже когда он не один. Показы перестали приносить то наслаждение, которое не покидало его долгие годы, а мысли о дальнейшем наседают мелкими мушками, отмахнуться от которых не получается. Лицо Юнги олицетворяет ожидание. Он явно не поверил, да и глупо недоговаривать такому человеку, который наверняка всё видит насквозь. — На самом деле… мне всё ещё не по себе, — признается Мини, отводя взгляд в сторону. — Мне очень жаль, что такое произошло с тобой, — глухо, и слух улавливает попытки не сорваться на злобное рычание, вспоминая того ублюдка. Большая ладонь накрывает коротенькие пальчики, поглаживая слегка, большим пальцем щекоча запястье. — Я решу эту проблему, тебя никто не посмеет потревожить. — произносит уверенно, делая Чимина совсем слабым рядом с ним. — Спасибо. — шепчет ласково, воспламеняясь от этой строгости и решимости, такой неброской, но дающей полноценную защиту. Сердце бешено колотится весь вечер, сдавливая грудную клетку. Так много чувств внутри, и они рвутся наружу, желая завладеть мужчиной который совсем рядышком, но всё ещё не настолько близко, чтобы называть его своим. Юнги не может налюбоваться: смущенный смех, прикрытый пухлой ладошкой; прищуренные глазки, похожие на полумесяцы; россыпь пушистых волос, в лучах огней напоминающих золото. Чимин для него самый прекрасный. Молодой, роскошный, мягкий. Мин готов положить к его ногам абсолютно всё, склоняя собственную голову, позволяя творить всё, что вздумается. Он не скрывает своей влюбленности, и игра между ними так сильно затянулась, что они не могут остановиться, приближаясь к финалу. — Потанцуем? — Юнги нужно его ощутить, приласкать и вдохнуть аромат. Чимини растягивает губы в улыбке. — А ты умеешь? Мин хмыкает. — Нет, — поднимается с места, протягивает ладонь, принимая в неё крошечную. — Но я хочу потанцевать с тобой. — Юнги притягивает Мини ближе, укладывая руку на своё плечо. Взгляд становится таким напряженным, немного разбитым, и малыш прижимает голову к крепкой груди, пытаясь от него скрыться. Он прикрывает глаза, пока над ними звучат слова песни. Холодный ночной воздух едва проникает сквозь теплые объятия Юнги. Либо из-за них, либо из-за вина, которое согревает кровь, но Чимин не может избавиться от ощущения комфорта и безопасности, наслаждаясь уютом в надежных руках. Всё так правильно. Обжигающие касания на спине слегка затрагивающие хрупкую талию, и дыхание, щекочущее макушку, всего слишком много для нуждающегося тела. Мини тает рядом с Юнги. Растекается влагой, не пытаясь собрать себя обратно. Когда музыка стихает, способность говорить ослабевает. Они словно в собственном пузыре, не желая разрывать соединение тел, и прежде чем окончательно отстраниться и передумать, Чимин поднимается на цыпочках, чувствуя, как дыхание Юнги сбилось, и целует уголок его рта, возвращаясь на своё место. Остаток ужина проходит в уютной тишине, рассматривая друг друга смелее. Барьеры разрушены. Взгляд Мина тяжелеет, покрываясь поволокой черноты, смешанной с откровенной похотью. Грань нежности и страсти такая шаткая, делает их слабыми друг перед другом. Взрывная смесь бурлит громко, пуская искры по телу, и лишь подъезжая к стенам отеля, Юнги не имеет сил больше медлить. К черту. Прорычав, он притягивает за шею Мини, вгрызаясь в одурительные губы сочным поцелуем. Малыш от неожиданности взвизгивает, ощущая головокружение. Боже, он так долго ждал этого. Распахнув ротик, Юнги одобрительно мычит, проталкивая язык вглубь, лаская каждый участок, и тихий скулеж, который вырывается потоком из Чимина достаточно, чтобы потерять голову. Это похоже на танцы пламени, что растекается по их венам. Многообещающая сдержанность, в шаге от безумной любви. Не позволяя себе заиграться и раззадорить нуждающиеся тела, Юнги отстраняется, растягивая ниточку слюны между ними. — Беги, — хрипит, хочет произнести совсем обратное. Отпускать чудо желания совершенно нет, но переходить к сладкому слишком рано. Мини достоин комфорта. Чимин слабенько стонет, выдыхая горячо в чуть красноватые губы, и кончиком языка слизывает капельку крови с нижней старшего, пуская ток по мускулам. Юнги сжимает кулаки, и найдя в себе силы, приглаживает пушистые волосы на макушке, улыбаясь. — Доброй ночи, Юнги. — голосок нежный, а взгляд мыльный. Юнги так влюблен. — Постарайся выспаться, прелесть. — он с неумолимой тоской во взгляде провожает стройную спину, касаясь кончиками пальцев к своим губам, окрыленный усмехается, уезжая. Уже скучает.

***

— До выхода пять минут. Голос организатора выбешивает. Эта суматоха перед последним показом в Париже порядком надоела: крики, шум, бедствие. Чимин в легкой эйфории от всего сразу. Реальность, которую он пытался игнорировать — вонзается в него с очередным голосом. Не меняя традиций, малыш позвонил отцу и сделал глоток рома, на этот раз витая в сладком напряжении. Желудок сводит сладострастием, смотря на свои увлажненные губы в зеркале. Они покрыты мятным бальзамом, и это ощущение покалывания настолько приятное, что представляются разные картинки в голове. Правдивые. Словно краснота появилась от грубого укуса, с оттяжкой нижней, и ласковым зализыванием мокрого языка. Хочется сбежать отсюда, и оказаться в теплых, чуть грубых руках, седлая крепкие бедра, но всё, что достается Мини — музыка начала и выход. Весенняя коллекция — лоск. Шарм сегодняшнего показа — безукоризненная отдача. Чимини вдыхает свежий парфюм, окутавший его образ: вязаный топ, крохотная розовая юбка, и самое главное, от чего у малыша сверкают глазки — беленькие носочки с рюшами, делающие его стопы совсем маленькими, облаченные в красные туфли. Уверенный и довольный, не теряя свое призвание, Мини светит белоснежными зубками, постукивая каблучками по глянцу, и ловит каждую вспышку камер, довольствуясь собой. Всё это так привычно. Не надоедает. И самое лучшее — Юнги не оставил его. Чимин не знает на каком тот месте, но наверняка в самом первом ряду, кожа горит под покровом его янтаря, заставляя сиять лишь для него одного. Мин не маленький, капризами не светит, а позволяет другим насыщаться только показухой, которую никто и пальцем не тронет. Его молчаливость — яд. Взгляд — хищность. Ухмылка — капкан. От этой смеси органы плавятся, а томящееся напряжение стекает в самое пекло, пачкая милые трусики выделениями. Ох, Мини такой грязный. Только для своего боксера. Чимин ждет продолжения. Не важно какого, лишь бы пламенные зрачки сверкали глядя на него. Лишь бы желваки рябили, перекатываясь под кожей, а пальцы сжимались, намереваясь прикоснуться к юному телу. Туман прошлых страхов рассеивается. Если отчаянная нужда — это цена, которую он должен заплатить за то, чтобы ещё раз попробовать Юнги на вкус, то так тому и быть. Но Мини уверен — тому платить не нужно. Он уже у его ног, дожидается нужной секунды, спускового крючка и бешеной отдачи, сдувая мелкую дымку. Скорее бы. Часы проходят мучительно медленно. Обстановка накаляется до предела, пока Мини завершает показ, напоследок пройдясь еще раз, и выйдя под ручку с дизайнером, блуждает взглядом по залу, сохраняя на лице невозмутимость. Но… Это, блять, невозможно. Юнги нигде нет. Не то, чтобы Чимин откровенно выискивал или что-то в этом роде, но да, старшего в зале нет. Ни его взгляда, ни ухмылки, ни скудных аплодисментов, которые, своей меланхолией заставляли трястись жадной сучкой, незаметно сжимая бедра. Чимин успокаивает себя перед зеркалом, отдавая вещи с показа Хосоку, чтобы забрать их себе. Ему нравится эта маленькая привилегия. Не все её имеют. Он остается в очаровательных носочках и туфельках, переодевая верх, меняя его на легкий топ, и дождавшись позволения идти, выходит через тот же черный, немного тревожась. Всё растворяется так же быстро, как и переживания до, потому что Юнги ждет его. Это так сильно трогает по непонятным причинам, что Мини не теряет времени, набрасываясь с объятиями, сразу попадая в любимые руки. Крепкие, властные, надежные. — Я подумал, что ты ушел… — обиженно сопит, стукая маленьким кулачком в твердое плечо. Юнги бархатно смеется, сжимая узкую талию, и подавляет желание укусить, съесть, облизать. — Как я мог? — густая бровь лукаво взлетает вверх, а ладони спускаются ниже, лаская поясницу. Мини трепещет, посматривая из-под пушистых ресничек, закусывает губу и ластится ближе, направляя руки ниже. — Украдешь меня? Навсегда. Глаза старшего темнеют, это именно то, чего он долго ждал. Добровольность, доверчивость, наивность. Ох, желваки начинают свою игру, а ладони собственнически сминают пухлую половинку, притягивая малыша вплотную. — Поехали. — глубокий хрип рвет его глотку, заставляя покрываться дрожью и тихонько пискнуть, стискивая коленки вместе. Мини не особо помнит дорогу до пентхауса, умирая на светофорах от жадных поцелуев. Его губы красные, распухшие, все в смешанной слюне, пульсируют и просят больше, больше и больше. Юнги теряет всё своё хладнокровие, толкая хрупкое тело на простыни, не разрывая зрительный контакт с осоловелым взглядом. Совсем мутным и поплывшем. Воздух сгущается, пропитываясь тоненьким поскуливанием, и чавкающими звуками киски сквозь намокшую ткань трусиков, дурманя Юнги окончательно. Он нависает над румяной сучкой. — Не дал мне шанса поухаживать, да? — рокочет на алое ушко, ведя рукой до крошечной ткани белья, и мягко поглаживая, надавливает на сокровенное, прикусывая скулу, заставляет Чимина проскулить в нетерпении. — Что же ты творишь со мной… — шепчет, и кончиками пальцев касается юной кожи на бедрах, пуская рябь мурашек. Воздушный вздох слетает сквозь закушенные губки, крошка дрожит, теряясь в ощущениях. Низ живота сводит приятной болью, обласкивая внутренние стеночки кипятком, и спазмы спускаются к киске, заставляя её громко плакать и требовать прикосновений. Грубых, насыщенных, бешеных. С той самой энергией, которую Юнги источал на ринге в молодости… Блять, на тех видео, что просматривал Мини, старший был таким диким, рвал соперников в пух и прах, не оставляя от них ни единой крошки. Хруст костей, прыскающая кровь, животный взгляд. Лавина разорванных. Чимин хочет оказаться под влиянием его власти. Чёрт, Мин не церемонится, заставляя просяще скулить, так постыдно и блядски, словно замызганную шлюху, не жившую без члена ни дня. — Юнги, пожалуйста… — отчаянно плачет, чувствуя, как крупные пальцы стягивают кусок ткани, освобождая влажную киску из тисков. Мини тянет ручки к крепким плечам, сминая объемы, и распахнув губки, высовывает язычок, попадая в плен жадных губ. Юнги кусает и лижет, проглатывая стоны, и прокладывая пальцами щекочущую дорожку, вспенивает соки, растирая бусинку клитора. — Ах, да… — Чимину чертовски идет возбуждение: робкий взгляд сменяется на хитрый, беззастенчиво развратный, с похотливым огоньком. Идеальный. Поцелуй трогательный, пропитанный накопившейся страстью и похотью. Их нетерпение можно черпать ложками. Чимин визжит в любимые губы, густея вздохами, когда огромная ладонь хлопает по складочкам, измазывая всю кисть в пряности выделений, и прикасается к чудесным ушкам старшего кончиками пальцев нежно, со всей отдачей, полыхая и вызывая нотки нежности в этот интимный момент, обещая сцеловать все отголоски боли. Юнги порыкивает, довольно жмурясь, натирает розовую бусинку до приятной боли, размазывая влажность с чавканьем, надавливая сильно и рьяно, пуская опаляющие спазмы по молодому телу. Мини дуреет. В голове каша, а между ножек месиво, стекающее на шелковые простыни, впитывающие в себя их страсть. Брюки сдавливают ноющий член, неприятно натирая. Мин отстраняется на мгновение, раздеваясь полностью, и наблюдает за своим мальчиком. Такой разрушенный от незначительной ласки. Чувствительное тело дрожит, выжидающе расставляя ножки, и лукаво ухмыльнувшись, закусывает губу, стягивая свой топик и юбочку, открывая вид на миловидные грудки. Алые сосочки стоят призывно, поблескивая в приглушенном свете, немного раздраженные тканью. Чимин оголен перед ним полностью. Только, блять, в одних беленьких носочках. Мин рвано выдыхает, толкая язык за щеку. Расстояние сокращается, пуская стрелы густых вздохов в сладкие губы, довольно принимающие всё, без остатка. Славная модель елозит на шелке, посылая поцелуи бабочки по грубой коже, с едва уловимыми морщинами, которые лишь добавляют статуса, но никак не наоборот, и дорываясь до самого приятного, зализывает пухлые ушки, прикусывая набухшие хрящики. — Больно было? — наивный, нежный лепесток шепчет робко, надувая губки, и обхватив ладошками щеки, заглядывают любовно в омуты, даря своё тепло. У Юнги сбивается дыхание. Нет. Ему не больно. Точно не сейчас. Та боль была физическая, и не лишала его разума, но маленький напротив терзает до рваных ран на сердце, вынуждая превращаться в воздушную массу чего-то приторного и сбитого с толку. — Моя сладость, — опадает зачарованным грузом, принимая свою погибель, и молчаливо обещая сохранить доверие, целует охватившие его щеки пальчики, мечтая одеть на один из них бриллиант. Навечно. У обоих отказывают тормоза. В паху тянет болезненно-лакомо, дорывая их до искристых вспышек. Языки сплетаются с всепоглощающей жадностью, Юнги порыкивает глухо в чужой рот, слизывая маленькие вздохи, и откровенно ведется на ловкие ручки, окольцовывающие его шею. Куколка вскидывает таз, виляя бедрами, упираясь в простреленный жаром член, истекающий тоненькими паутинками смазки. Широкие мазки вылизывают тонкую шейку, аромат которой доводит до мучительного наслаждения, заливая бронзу бордовыми отпечатками, метка уязвленной верности и безмолвной клятвы, делая окончательно своим. Безапелляционно. Горячие ниточки губ терзают заливные соски, выцеловывая каждый участок молочного рая, вызывая высокие стоны, и крепкую хватку пальчиков, зарывающихся в обсидиановые пряди. Чимини притирается пухлой киской к крупному члену, от ощущений кожа к коже сбивается ритм сердца, ошпаривая узенькие, давно никем не обласканные стеночки, но малыш только рад своей «непорочности», мечтая стереть из памяти прошлый опыт ради одного единственного, глубоко рыкающего, поддающегося попыткам. Юнги проезжается эрекцией по влажным складочкам, смешивая соки воедино, и дуреет от разгоряченной натруженной дырочки, которая кокетливо сокращается и трепещет. — Юнги… — хныканье тоненькое. — Пожалуйста. Мольба, скрывающая приказные нотки. Интересно. Насмешливая ухмылка простреливает желудок. Издевается, так бесстыдно и со знанием дела, остервенело слизывая соль с кожи, спускаясь по впалому животику ниже, и скалится недобро, вжимаясь в сочные складочки, тараня языком по ноющей бусинке. — Откормим тебя. — бубнит между ножек, злобно засасывая складки, размашисто лижет и рявкает. — Моя девочка, — малыш всхлипывает, ощущая одновременно пламя и вырывающийся наружу смех. Юнги пристраивается между раздвинутыми ножками, втягивая аромат бархатной кожи и совсем другими, — кусачими и медленными, — поцелуями, дразнит Чимина, орошая кожу кровавыми бутонами. Этот мужчина… Чимин давится стоном, сжимая простыни под собой, и слабеет в сильных руках, мнущих его плюшевую попку. Юнги лижет ненасытно, проглатывает каждую каплю выделений. Затягивает покрасневшие губки в рот, едва сильно, но такое трение заставляет Чимина хныкать от возбуждения и спазмов, ласкающих низ живота сильнее. Бедра дрожат слабыми палочками, Юнги держит крепко, и притянув к себе за коленки, лишает себя любого кислорода. Лишь аромат его мальчика. Юнги любовно целует красненькую пуговку, проходясь мазками по сокращающимся мышцам, и надавливает языком на дырочку, проталкивая лишь кончик. Сладкая пытка. Крошка дергается в приятных судорогах. — Чёрт, ах… — вой зверька, попавшего под сильное влияние хищника. Тело прошибает током, томно волнующим, и сладкая истома так близко, что кружится голова. Мурчащий рокот, кошачьи мазки и покорность — это не сальные гляделки, вызывающие отвращение; не маленькие мальчики, не видящие ничего дальше собственного носа, а крепкий стержень, что крошится, склоняя голову перед своим любимым. Мину давно даже не тридцать. Размениваться на одноразовое — нет желания, а плавать в неизвестном — глупо. Но Чимин — его свет и дом, полюбившийся с первого взгляда. Долгожданный уголок, принимающий всего Юнги. С остервенелой отдачей. Надышаться крошкой — жизни не хватит. Чимини хочет большего, нестерпимо и до пожара в пентхаусе, стискивая волосы любимого, отрывая от своей капризной девочки, и притягивает к себе, слизывая собственный вкус с лица Юнги. Весь мокрый, поблескивает и сыто лыбится. Прелюдии затянулись. Малыш капризно приподнимается, надавливает ладошкой на сильные мышцы, и облизываясь, седлает крепкие бедра, заслуживая одобрительную улыбку: ласковую, заинтересованную. — Капризничаешь? — бровь взлетает вверх. — Наелся? — пыхтит и елозит, скользя складочками по длине толстой конфетки. Юнги лающе посмеивается, благоговейно смотря на нетерпеливую сучку. Свою. Самую-самую. Помогает пристроиться, и сминая пухлую попку, пристраивает головку к дырочке, проникая медленно, облегченно выдыхая. Чимин выгибается в пояснице, расплющивая половинки в сильных руках, и довольно повизгивает, согревая в себе распирающую полноту. Никто из них не двигается, останавливаясь в этом мгновении, и лишь слегка поведя тазом, малыш наклоняется к жилистой шее, прокусывая толстую кожу. — Ах, блять, — шипит, опуская смачный шлепок на ягодицу, получая за это новый укус. — Маленькая дрянь. — грудной рык, похожий на смирение. Влюбленные идиоты. Мини посмеивается, лучезарно улыбается, и так сильно хочет целоваться, что накидывается на губы ярко, со взрывом и громким чавканьем. Юнги, блять, готов взорваться от этих чувств, выжигающих в нём одно единственное имя, и крепко стиснув кроху в объятиях, вскидывает бедра, тараня дырочку. Визг слетает с пухлых губ громко, малыш подстраивается, объезжая член с напором, подпрыгивая хаотично, закатывая глаза. Юнги меняет их местами, не дает времени сообразить, нависнув сверху, входит грубо, резко, вкусно, потянув на себя. Крик неожиданности сплетается с наслаждением. Он выдыхает с облегчением, ощущая как стеночки его принимают, греют и всасывают в свою узость. Зефирная грудь мягко подпрыгивает, дурманя все мысли, Юнги целует её пылко, горячо, трогательно. Крупная головка бьет по чувствительной матке, пуская разряды тока по оголенным телам. Юнги двигается с оттяжкой, обхватив одной рукой за талию. Лепесток в его руках слабая куколка, Юнги заводит механизм, управляет, вбиваясь в хрупкие стенки. Мини стонет визгливо, закатывает глазки, ощущая ошеломляющую наполненность. Складочки пульсируют, а крупный палец на бусинке натирает с ярым давлением экстаза, делая его эфемерной, скулящей сукой, которая подмахивает бедрами, не оставляя пространства между ними. Тяжелые яйца бьются о покрасневшую кожу. Юнги делает его таким глупеньким. В голове туман. Всё, что имеет значения — пухлый член, долбящей его со звериной скоростью. — Моя любовь, — Юнги трепещет, впервые за всю свою жизнь ощущает себя так спокойно. На месте. Правильно и открыто. Он мурчащим котом жмурится, получая поцелуи по всему лицу. Его нежный цветок. — Моя жизнь. Переполненный эмоциями и признаниями, Мини всхлипывает от всего сразу. Ласка, аромат их кожи, слова и поступки. Ему так сладко от этой идиллии. — Люблю тебя, — шепот оседает на ушах старшего, робко щекоча. Он разбит. — Я сильнее, мечта моя, — Мини впускает в себя этот поток с нежным поцелуем, растекаясь блаженной лужей. Его мужчина. Боже. Юнги ускоряется, усиливая толчки по хрупким стенкам, и трет совсем красненький клитор, доводя крошку до влажного исступления. Оргазм простреливает всё его тело приятной сладкой волной, срывая с губ хиленький стон. Чимин дрожит, бурно кончая теплыми струями, всхлипывая от повышенной чувствительности, и подводя этим Юнги к концу, принимает вязкие толчки спермы глубоко в себя, загнанно дыша и поскуливая. Они обмякают расплавленным желе, лениво целуясь. Вместе. Слабость одолевает их тела. Скромный душ и мягкие объятия убаюкивают. Юнги целует долго, укладывая на свою грудь, шепчет сладости и пряные комплименты, зарываясь в макушку с глубоким вздохом. Мини напоследок целует любимые ушки, зарабатывая смущенное бульканье… Господи. Какой очаровательный. Через десять часов вылет на новый показ в Мадриде, и единственное, что греет сердечко Чимина — это осознание того, что теперь Юнги рядом. Всегда. Куда бы Мини не полетел, старший будет там: оберегать, наблюдать и дарить свою любовь. От всего этого тело покрывается карамельной корочкой. Заголовки глянца гудят и поражают пылкостью. Помимо остальных сплетен мира моды и звезд, там, на заглавной страничке красуется милая фотография, которая наверняка сделанная исподтишка каким-нибудь продажным фотографом, но Мини не зол. Далеко нет. На ней он: со смущенной улыбкой в объятиях Мина, прижавшийся доверчиво к груди. Тот вечер в ресторане, когда они стерли между собой грани, дорываясь до признаний. Этот вечер будет храниться в душе крохи очень долго — вечно. А заголовок, который никогда не говорил правду, на этот раз поражает, вызывая лишь улыбку: «Всемирно известная модель Пак Чимин и бывший мастер спорта по боксу Мин Юнги состоят в романтических отношениях…», сама статья состоит из воды, не имея никакого смысла, но ниже — в топе главных новостей светится ещё одна, выпускающая победный визг наружу: «Хван Гиль арестован за многочисленные домогательства…». Теперь у Мини есть свой личных защитник. Надежда, опора и безопасность. С таким мужчиной, как Юнги — ничего не страшно.