Был ли ты маяком или штормом

Первый раз Марат увидел его зимой. За день до судьбоносной встречи Розочка предупредила, что в класс их элитной школы с углубленным изучением иностранных языков, куда самого Марата пристроили, когда он начал пропадать на улице и мечтать пришиться, переведут нового мальчика из категории «сложных». — Я слышала, его хотели в Суворовское училище отправить, но не судьба, — рассказала по секрету Роза, пока они тайком курили за школой. Марат выдохнул колечки дыма, подумал, что и его родители в свое время выбирали между этим училищем и элитной школой с надеждой, что он не пойдет по стопам Вовы на улицы Казани. — Ты сама его видела? — поинтересовался Марат, пока Розочка стряхивала пепел на снег. Делала она это в перчатках, чтобы к рукам идеальной комсомолки не пристал запретный запах табака. — Пока не видела, — ответила Розочка, поднося сигарету ко рту. Марат в который раз подумал, что она действительно выглядела идеальной — красивая и аккуратная, Розочка любила курить и пить, несмотря на свое комсомольское звание, — и что ему было бесконечно жаль, что у них так ничего не получилось. «— Тебе другие нужны, — сказала Розочка после дискотеки, пока раздосадованный Марат вел ее домой. Он не хотел признавать истину ее слов и иррационально злился, но понимал, что Роза, как всегда, была права. — Не как я. — Какие тогда? — буркнул он. Розочка ответила не сразу — Марат догадывался, что она подбирала слова помягче, чтобы его не обидеть, — поежилась, обхватив себя руками. В день их расставания царило лето, но ночи все равно полнились прохладой, и Марат тут же снял олимпийку и накинул на ее плечи. Как бы он не злился — не мог не помочь. — Тебе нужен человек, который будет способен взять инициативу на себя, сможет направить тебя или возразить, когда ты будешь неправ, — ответила наконец Розочка. Марат тогда на нее посмотрел, запоминая все детали: глаза непривычно серьезные, темные локоны, выбившиеся из высокого хвоста, припухшие от поцелуев губы. Он вспомнил, что последние полчаса дискотеки они прятались на лестничной клетке и жадно целовались, наплевав на танцы. Это было приятно, но в той степени приятно, когда ты пытаешься себя в этом убедить — потому что Марат с таким же удовольствием вместе с ней закурил бы, выдыхая дым в открытую форточку. — А я не такая, — призналась Розочка. — Я лучше соглашусь с тобой, а потом все равно сделаю все по-своему. Это была не единственная причина. Их, на самом деле, оказался целый список, но Марат привык все эти причины отрицать — особенно самую главную. Что он просто не любил Розочку так, как следовало бы любить, будучи в отношениях. Так и решили остаться друзьями». — Но Люба из параллели видела, как он в школу приходил документы отнести. Сказала, что смазливый, — улыбнулась Розочка. Марат фыркнул, услышав интерес в ее голосе. Понял уже, что там себе Розочка надумала. — Люблю смазливых. Марат показательно поморщился, но Роза только шире улыбнулась. Такой уж она была — легкомысленной с ним, серьезной с комсомолом, — может, и правильно, что ничего у них не получилось в том самом романтическом смысле. Иначе не стояли бы так после уроков и не курили, болтая о пустяках. — Завтра увидим твоего смазливого, — закончил разговор Марат, выкидывая окурок сигареты. — Тебя проводить? — Давай, — согласилась Розочка. Она выбросила сигарету, переодела перчатки, поправила новенькое пальто, что недавно купили ей родители за отличные отметки. Марат закинул на свободное плечо ее сумку и ждал, от нетерпения дергая ногой. — Можешь к нам зайти, мама как раз пирогов напекла, твоих любимых с мясом. — Тогда пошли, — с энтузиазмом согласился Марат. О загадочном смазливом новеньком он в тот момент и думать забыл. А на следующий день вспомнил. Учитель представлял новенького классу, а Марат только и думал о том, что Розочка была права. Андрей Васильев, как назвался он сам, действительно оказался смазливым. Марат видел и густые девчачьи ресницы, и большие глаза, и кожу — гладкую, без единого прыщика, с россыпью родинок — даже пухлые губы. Понятно, почему большая часть одноклассниц им заинтересовались. Но не вся — потому что у Андрея была бритая голова и желтеющий синяк на подбородке. Эти мазки на общей картине смазливости выглядели приговором, и Марат на всякий случай принял решение за ним внимательно следить. Не остерегаться — еще чего, чтобы он какого-то там пацана боялся — но обеспечить порядок и необходимую дисциплину, как обычно повторял на собраниях впавший в кураж Коневич. Не зря Марат иногда его слушал. Когда Вова впервые пришел домой со сломанным носом и широкой улыбкой на лице — у него даже зуб выбили, даром что не передний — Марат с восторгом слушал его рассказы об улице. Оказалось, настоящая жизнь все эти годы скрывалась под его носом, манила своей яркостью и свободой. «Там главное справедливость», — назидательно выражался Вова. Пацаны, шакальство, чушпаны — Марат с жадностью запоминал каждое новое слово. Ему хотелось пришиться, потому что Вова говорил, что так правильно, что по-другому и нельзя — а для Марата тогда каждое слово Вовы становилось непреложной истиной, а его одобрение оказывалось нужнее кислорода. Но Вова уехал служить, а четырнадцатилетнего Марата обеспокоенный отец перевел в другую школу. Он лично ходил к директору и просил, чтобы Марата держали в ежовых рукавицах, чтобы у него даже свободной минуты не оказалось, дабы в сторону улицы посмотреть. Марат тогда злился, ругался, громко хлопал дверью и закрывался в комнате. Он чувствовал себя преданным — как отец, что так воспевал все эти годы Вову, не хотел, чтобы Марат пошел по его стопам? А мама только гладила ласково перед сном по отросшим кудрям и шептала, что папа хочет для него всего самого лучшего. В новой школе, которая отнимала все свободное время, Марат встретил своего первого лучшего друга — Розочку. Он тогда пытался поджечь сигарету — попал под ливень, и вся пачка, как назло, промокла — а Розочка подошла и предложила свою. Марат понял в тот момент, что они подружатся. А через месяц Розочка потащила его за руку в комсомол и заставила вступить. Так Марат пошел по правильной дорожке. — Как тебе наш новенький? — Марат приземлился рядом с Розочкой в столовой. Она даже в его сторону голову не повернула, продолжила задумчиво мять ложкой картофельное пюре и брезгливо морщиться. Марат ее прекрасно понимал — как бы прекрасна не была их элитная школа, еда тут все равно оказалась дерьмовой. — Группировщик, — лаконично ответила Розочка, отодвинув от себя тарелку. Больше ничего не сказала — потому что и говорить было нечего. Группировщик уже звучало как приговор. Марат в детстве, со слепым обожанием в глазах следуя за Вовой, не понимал этого, но теперь, повзрослев, увидел, на что способны пацаны в своей животной жестокости. Интересно было только, к какой группировке пришился Андрей. Марат помнил, что Хади Такташ и Домбыт школьников к себе не брали, но даже без них список банд оставался длинным. — Намучаемся мы с ним, — предсказала Розочка. Она, как и всегда, оказалась права. Марат спешил в раздевалку — уроки закончились, но учительница, будто назло, решила его задержать. Поговорить хотела. Хорошо еще, что не о его успеваемости — Марат звезд с неба не хватал и не был идеальным комсомольцем-отличником, но стабильно учился на четверки. «Гордый хорошист», — называл иногда его Вова, и Марату даже так, слыша его голос через трубку стационарного телефона, становилось тепло от едва слышимой гордости в голосе старшего брата. Учительница решила поговорить о других комсомольских обязанностях, никак не связанных с его оценками, — об обязанности следить за успеваемостью других учеников. Особенно самого проблемного из них. — Андрей способный ученик, — сказала учительница, и Марат сменил выражение лица на вежливо-доброжелательное, лишь бы она даже помыслить не могла, что, на самом деле, Марат глаза мысленно закатывал и устало вздыхал. Вот к чему ему было слушать об этом Андрее? Марату было на новенького плевать. — По английскому его даже хвалят, но эти синяки… — она покачала головой. — Знаешь, Марат, таким людям, как Андрей, которые находятся на перепутье, как никогда нужны друзья. Марата ее слова разозлили. К чему они были сказаны? Чтобы Марат, что ли, подружился с Васильевым? Но он даже об этом не думал! У комсомольцев существовали негласные правила, что дружить с группировщиком было так же плохо, как с ним встречаться. Да и не требовала ли учительница от Марата слишком многого, перекладывая ответственность за исправление Андрея на плечи школьника? Так что Марат решил выкинуть Васильева из своей головы. Стены школы давили, и он спешил в раздевалку, собираясь затем покурить на улице, — надеялся, что Розочка еще не ушла. Ей можно было излить свое негодование. Судьба в этот раз была не на стороне Марата. Зайдя в раздевалку, он тут же заметил драку — ее тяжело было не заметить, ведь больше в раздевалке никого не было. Марат различил среди дерущихся Андрея и решил не давить вспыхнувшее в груди раздражение. Ну, конечно, кто еще мог это устроить? Долг комсомольца велел вмешаться и остановить драку, личный долг Марата и его сокровенное желание велели вмешаться и надавать им обоим по морде. Потому что Марат планировал покурить, прислонившись к кирпичной стене и вглядываясь в безмятежное зимнее небо, а не разбираться со свалившимся на него дерьмом. Так он и сделал — ворвался в драку. Марат с детства умел драться, тот же Вова учил его и показывал приемы, а комсомольцы из отшитых не отказывали сойтись в дружеских спаррингах. У всех иногда чесались кулаки. Победить, когда о тебе никто не подозревал, оказалось предсказуемо легко. Одним из поверженных оказался пацан из Разъезда. Марат пытался вспомнить его имя, но быстро решил забить. Важно было не это, а то, что у этого разъездовского уже было одно предупреждение: нарвись он на второе — и не учиться безнадежному группировщику и дальше в этой прекрасной элитной школе. — Драку прекратить и дисциплину не нарушать! — для проформы бойко отчеканил Марат, подражая Денису. Не хватало только пальчиком грозно потрясти и поправить вечно сползающие с переносицы очки, и был бы один в один. — На первый раз о вашем вопиющем нарушении правил я рассказывать не стану, но только на первый! Разъездовский грозно зыркнул на него и тут же ретировался с расквашенным носом. Марат перевел взгляд на Андрея. Тот уходить не собирался, даже пальто свое не надел, только сидел на грязном полу, прислонившись спиной к скамейке, и устало прикрыл глаза. Марат мысленно подметил, что Разъездовский своими кулаками бровь ему рассек и губу разбил. И почему группировщики в драке всегда целились в губы? Марат должен был для проформы еще раз пригрозить пальчиком, собраться и уйти. Во рту уже ощущалась приятная тяжесть сигареты и горечь табачного дыма… Марат вспомнил о долге комсомольца и сегодняшних словах учительницы, услышал, как недовольная совесть почему-то голосом Коневича отчитывала его за равнодушие, и понял, что не может бросить Андрея в таком состоянии. Чертов группировщик. — Идем в медпункт, — сказал Марат, — он еще работать должен. Медсестра обычно до пяти вечера не уходила, но если ее не было, Марат взял бы ключи. Как раны обрабатывать, он прекрасно знал еще со времен помощи Вове со сломанным носом. — Не нужно, — Андрей наконец открыл глаза. — Че ты там бурчишь? Все нужно. Пойдем! Или мне тебя понести? Андрей, не моргая, буравил его взглядом. Как ящерица. Марату от этого стало смешно — из драки победителем вышел он, а злым и воинственным выглядел почему-то Андрей. — Я никуда не уйду, — предупредил Марат. — Потому что помогать ближнему — долг любого комсомольца. Для доказательства своих слов Марат дотронулся рукой до потрепанного кончика красного галстука. Не первый год ходил с ним, но все так же вязал криво и небрежно, часто ронял на пол и забывал. Андрей смотрел на него нечитаемым взглядом мучительно-долгое мгновение, но затем встал. Марат руку ему не протянул — знал, что этот группировщик недоделанный ее не принял бы. Вместо этого крутился рядом, не давал уйти и повел в медпункт. — Откуда комсомолец умеет так драться? — задал вопрос молчаливый Андрей. От неожиданного звука его голоса Марат даже споткнулся. — А ты что, думал, комсомольцы только речи произносить способны и пальчиком грозить? — возразил в ответ Марат. Понадеялся, что это не прозвучало грубо — на вторую драку напрашиваться не хотелось, и так сейчас придется придумывать отмазку медсестре насчет лица Андрея. — Здрасьте, Юль Михалвн, — улыбнувшись, бодро поздоровался Марат. — А мы тут за помощью к вам пришли. Медсестра всплеснула руками, заметив лицо Андрея. Марат глубоко вздохнул и приготовился импровизировать… — Я по лестнице шел, а Марат мимо бежал. Он меня не заметил и задел случайно, я не удержался и полетел вниз, — спокойным голосом соврал Андрей. И не моргнул даже, лицом не дрогнул — Марат мысленно восхитился. Он так складно врать не умел, только заговаривал и отвлекал. Может, это было умение, которое постигали все группировщики? По рассказам Вовы, тот же Кащей не раз разводил своими речами чушпанов и иногда даже пацанов. — Я в коридоре подожду, — предупредил Марат и вышел за дверь. В нетерпеливом ожидании он начал ходить из стороны в сторону и бросать долгие взгляды на прикрытую дверь медпункта. Формально Марат долг комсомольца выполнил и мог уйти, но вот так бросить Андрея не мог — совесть возражала. Андрей вообще напоминал Марату его несбывшееся настоящее — что было бы, если отец не перевел его в другую школу? Пришился бы Марат тогда, пошел бы по стопам Вовы: стал пацаном, группировщиком из Универсама? В кого бы он превратился? В такое же животное, не способное на сочувствие? Или все равно бы осознал бесчеловечность пацанских понятий и выпутался из пучины уличной жизни? Потому Андрей Марата и раздражал — потому что представлял собой все его нереализованные возможности. Марат видел сотни возможных разветвлений своей судьбы, видел их сейчас у Андрея. Тот мог в любой момент отшиться даже с последствиями, спасти свое будущее, но Андрей предпочитал драться в раздевалке и приходить на уроки со свежими синяками на бледном лице. А еще наверняка шакалил и делал все то, что правильные комсомольцы никогда себе не позволяли. «Вова все это делал», — вдруг понял Марат. Чувство сразу в груди возникло противное, как когда попадаешь под ливень и морщишься от прилипшей к мокрому телу ткани, потому что Марат привык Вову оправдывать и превозносить, а каждое такое напоминание было подобно неверно нарисованной линии на идеальном чертеже. Наконец дверь распахнулась и показался Андрей. Выглядел он лучше, привычно смазливым, как выразилась бы Розочка. — Пойдем покурим, — предложил Марат. Зря что ли ждал все это время у медпункта? — Хочешь? — Марат протянул открытую пачку. — У меня свои. Марат хмыкнул. Он догадывался, почему Андрей на самом деле отказался от предложенной сигареты — Марат же чушпан, а чушпану даже руку подать нельзя, что тут говорить о сигарете. Он закурил, чувствуя горечь на языке отнюдь не от табачного дыма. — Почему подрался? — спросил Марат. Розочка всегда разговаривала во время их перекуров, рассказывала что-то, делилась новостями, а Марат слушал ее вполуха. Тишину он не любил и не переносил категорически, даже сейчас начал отстукивать ногой один известный его разуму ритм. Андрей вновь ответил не сразу. Марат заметил, что он предпочитал молчать, а не говорить — да и при разговоре будто взвешивал каждое свое слово. Марат, вот, наоборот, часто говорил то, что лежало на сердце. Розочка называла это «очаровательной искренностью». — Были причины. Конечно, Андрей ничего ему не сказал бы. Марат задрал голову и посмотрел на безмятежно-синее небо. На улице было по-февральски холодно, а небо своим сочным цветом навевало воспоминания о лете. Марат перевел взгляд на Андрея. Тот разглядывал гору окурков в углу — банку для мусора они с Розочкой так и не поставили, несмотря на вечные напоминания друг другу, — и Марат вдруг понял, что привел Андрея в их тайное с Розой место для перекуров. Когда вышел из школы, пошел сюда машинально. — А ты с какого района? Марат уже несколько дней гадал, откуда Андрей. После сегодняшней драки Разъезд из мысленного списка исключил, но вариантов все равно оставалось много. — А кто спрашивает? — грубым голосом поинтересовался Андрей. Марат понадеялся, что рефлекторно — ничего ужасного в своем вопросе он не увидел. — Комсомолец тебя спрашивает. — Универсам, — чуть погодя ответил Андрей. Марат закашлялся и неловко стукнул себя по солнечному сплетению. Его будто кипятком ошпарило — Вова тоже был из чертового Универсама. Марат мог бы сейчас сказать об этом Андрею, и… И что бы это изменило? Ничего, на самом-то деле — потому что Марат для Андрея все равно бы остался комсомольцем, чушпаном с алым галстуком на шее. «Я тоже мог пришиться к Универсаму», — вспомнил прошлое Марат с отстраненным чувством тоски по потерянному времени, которое никогда с ним не случится. — Знаешь о нас? — спросил Андрей, по-своему истолковав его реакцию. О нас. Марат вспомнил, что и Вова рассказывал об Универсаме, как о своей второй семье. Странно все это казалось ему тогда, потому что у Вовы был и отец, и добрая мачеха, и он сам, младший, бесконечно его любящий брат. «Зачем Вове тогда была нужна еще одна семья?» — недоумевал маленький Марат. Нынешний Марат знал, что в группировки вступали беспризорные мальчишки с проблемами в семьях, что в бандах они искали любовь и поддержку, чувство единства и родства. Но до сих пор он не понимал, зачем это было нужно Вове. Что такого ему не хватило дома — что не смог дать ему Марат — что Вова стал искать на улице? — Слышал, — неопределенно пожал плечами Марат, решив не признаваться. Он не хотел стать для Андрея младшим братом того-самого-Адидаса, пусть лучше останется надоедливым комсомольцем с хорошо поставленными кулаками. — Я живу на территории Универсама. Поморщился — вспомнил, как, подражая брату, он рисовал в подъездах символ Универсама. Тогда Марату казалось это крутым, но вступление в комсомол разбило его розовые очки: он наяву столкнулся с ужасами группировок, когда Денис рассказал о деятельности ОКОДа. Неделю еще засыпал с трудом после того, как узнал, что его знакомая из прошлой школы, которую прозвали вафлершей, повесилась на бельевой веревке. — На счетчик ставили? — подал голос Андрей. — Пусть только попробуют. Марату вдруг стало тошно. Андрей пробуждал в нем все то, что Марат хотел забыть. Даже сейчас вспомнил, что говорил не просто со своим одноклассником, а с пацаном — тем самым, что сегодня устроил драку до крови в раздевалке. Интересно, он уже шакалил в школе или ждал подходящего момента? В Андрее, помимо стального стержня, чувствовалась твердолобость, уверенность в неопровержимости пацанских принципов — и Марата начало тошнить. Потому что говорить с таким человеком — гиблое дело. Андрей даже руки ему не подаст и сигарету не примет, ведь считает, что с чушпаном общаться западло, а с комсомольцем тем более. Марат сплюнул на снег горький ком своего разочарования, скомкано попрощался и ушел. На следующий день Андрей, проходя мимо парты Марата, кивнул ему в знак приветствия, и Марат рефлекторно кивнул в ответ. Он уткнулся лицом в тетрадь с недоделанным домашним заданием, изо всех сил делая вид, что не заметил пристального взгляда Розочки. Если бы глаза были способны жечь, то она заставила бы его волосы вспыхнуть ярким пламенем. После собрания Денис попросил его и Розочку задержаться. Разговор предсказуемо — как и вся его жизнь теперь, видимо, — крутился вокруг Андрея, того самого новенького-группировщика. — Как он вам? — спросил Денис, поправляя сползающие с переносицы очки. — Нормально, — пожал плечами Марат, не вдаваясь в подробности, — я с ним не общался толком. Розочка прищурила глаза — Марат рассказал ей после уроков, что произошло вчера с Андреем, — и ответила: — Ресницы у него — мечта любой девушки. Ну и на английском учительница хвалит. Денис хмыкнул — Марату было интересно, пропустил ли он мимо ушей информацию о ресницах Андрея или запомнил на будущее? — произнес: — Английский — это хорошо, — кивнул самому себе. — Андрей находится на особом счету в пдн, над ним как раз попечительство оформляли. Сейчас, вот, последняя попытка для него исправиться. — А иначе что? — информацию про попечительство Марат взял на заметку. Узнает потом. — Маратик, будто ты не знаешь, что иначе, — ответила вместо Дениса Розочка. Она устало облокотилась на спинку стула, и Марат вспомнил, как Роза жаловалась на перемене, что встала утром пораньше, чтобы плакат о вреде курения дорисовать. — У группировщиков два пути: кладбище или тюрьма. В кабинете воцарилась тишина. Марат знал и о третьем пути: уйти из группировки. Вова так смог, оставшись в Универсаме номинально — вернулся после Афгана, нашел любовь всей своей жизни в лице медсестры Наташи и уехал с ней из Казани. Но Марат знал, что такие случаи, как с Вовой — один на миллион. — У Андрея сестра есть младшая, — разрезал своим голосом тишину Денис. Он бесцельно перебирал бумаги на столе. — Вместе с ним поступила, только в начальную школу. Марат удивленно приподнял брови. Его образ Андрея не вязался с представлениями о старшем брате. — Юля Васильева, — продолжил рассказывать Денис, — я видел ее, хорошая девочка. Марат догадывался, почему Коневич им это рассказывал. Они с Розочкой были одноклассниками Андрея, людьми, способными вытянуть его из мутного болота уличной жизни, показать путь к светлому будущему. Но Марат не хотел этого — брать на себя ответственность за Андрея, которого он почти не знал. Да и Андрей этот был для Марата как кость в горле, старая рана, напоминание о Вове, живущем счастливо в Гаграх с женой Наташей. О Вове, бросившем Марата. Так что он промолчал. — Почему ты про драку не рассказал? — спросила Роза, когда они подходили к ее дому. Был уже поздний вечер, и Марат не был бы мужчиной, если бы не вызвался ее проводить. — Андрей только перевелся, а тут сразу бы предупреждение получил, — ответил Марат. Он вообще-то стукачом никогда не был. — Да и узнали бы, как я, примерный комсомолец, драку остановил. — То есть ты о своей репутации заботился, — хмыкнула Розочка загадочно, будто она знала больше, чем говорила. В ее карих глазах отражались падающие с неба снежинки и отблески уличных фонарей, но Марат даже внимания не обратил на их красоту. Подумал только, что у Андрея и без нанесенной косметики ресницы были длиннее и гуще. Как только Марат заметил их, то мгновенно спрятался за углом. Он чувствовал, что вторгался во что-то личное, что не положено было видеть другим. Марат таким нежным и ласковым Андрея никогда не видел, да и не думал, что он таким может быть — и не скажешь по пацану с нечитаемым взглядом, что он мог так вести себя со своей младшей сестрой. Андрей ласково поправил шапку на голове девочки — Юли — подхватил ее за подмышки и понес на руках. Еще улыбнулся так широко и искренне, что Марату даже стало завидно, что он его такой улыбки никогда не видел. И выглядел Андрей при этом настолько другим, не похожим на себя обычного, что у Марата голова разболелась от диссонанса. Потому что это значило, что Марат был не прав, что Андрей не был пацаном с набором бесчеловечных убеждений, это значило, что он тоже был человеком со способностью сочувствовать и любить. В этот раз Марату удалось собраться быстро. Учительница не задержала с наставительными речами, и драка в раздевалке не застала врасплох — Марат накинул синюю куртку и поспешил на выход. Каким-то образом оказалось, что по школьному коридору он пошел вместе с Андреем — тот был в своем привычном пальто и тонкой черной шапке. Марат хотел что-то сказать, чтобы не идти в тишине, но нужные слова, как назло, не лезли в голову. Думал спросить о том, куда он сейчас, но догадывался, что Андрей спешил на сборы — помнил по рассказам Вовы, что они обычно назначались на время после школы — а о таком говорить не хотелось совершенно. Так до выхода и дошли — в тяготящем молчании. У двери стояла Айгуль. Марат знал Айгуль, как знают не совсем близких знакомых: примерная пионерка на год его младше, из тех, кто находился на вершине списка «подходящих для вступления в комсомол». Они вместе бывали на редких мероприятиях, где Айгуль играла на скрипке, а Марат, как комсомолец, следил за происходящим. — Айгуль, ты чего домой не идешь? — спросил ее Марат. Айгуль была похожа на напряженную струну ее обожаемой скрипки. Еще и портфель с учебниками сжимала так крепко, что побелели пальцы. — Да там… — неопределенно сказала она, подбородком указывая в сторону двери, и сквозь стекло Марат увидел машину. Почувствовал, что дело серьезное. — Что там? Айгуль вздохнула — рассказывать о своих проблемах она не любила. Но Марат был готов стоять здесь до победного, застыть подобно статуе, дожидаясь ее ответных слов, и под его упрямым взглядом Айгуль сдалась. — Этот гопник утром за мной увязался, когда я в школу шла, — нехотя рассказала Айгуль. — Весь день тут сидит в машине. — Ты поэтому домой уйти не можешь, — понял Марат. Ему стало противно. Марат знал по их редким разговорам, что Айгуль была не из робкого десятка и что она была способна ответить «нет» даже группировщику. А, значит, этот гопник слушать ее не захотел — а Вова с детства учил Марата, что желания любой девушки нужно уважать. — Разберусь, жди здесь. Марату уже приходилось отгонять настойчивых кавалеров от Розочки — которые тоже не понимали слово «нет» — но они были младше сидящего в машине группировщика, и Марат с собой на такие встречи предусмотрительно носил лом. Может, кстати, уличные его еще не трогали по этой причине, кроме статуса комсомольца и близкого родства с Адидасом. Потому что мало кому из комсомольцев пришло бы в голову заявиться на встречу с ломом. Но в этот раз придется справляться самому. Марат понял, что рядом с ним кто-то стоял. Скосил глаза — Андрей. Надо же, он не ушел, остался и слушал разговор с Айгуль, а теперь… А что теперь-то он собирался делать? — Знаешь его? — спросил Марат, прищурившись. Пытался разглядеть лицо группировщика. — Машина, как у домбытовских. Домбыт… Марат помнил, что их территория находилась на значительном расстоянии от школы. И что хмырь здесь забыл? Неужто действительно приглянулась юная Айгуль? Мерзость. — Надо с ним поговорить, — решил Марат. Вспомнил испуганные глаза Айгуль и понял, что не сможет оставить ее в беде. Себя не простит, если оставит. — Подожди, — сказал Андрей, и Марат остановился, повернулся в его сторону. — Вместе пойдем. Марат медлил — не понимал, зачем Андрею это делать. Но у Андрея было привычное непроницаемое выражение лица — не чета той широкой улыбке на встрече с младшей сестрой — нечитаемый взгляд, и Марат подумал, что два человека все равно лучше одного. Кивнул. — Добрый день! — бодро сказал Марат, склонившись к открытому окну машины. — Я хотел поинтересоваться, с какой целью вы перегородили въезд? Маленькие дети вынуждены перебираться через сугробы. Андрей стоял рядом, засунув руки в карманы, и молчал, но Марат почти наяву ощущал, насколько у него было тяжелое молчание. — Вы кто? — спросил домбытовский. Его рожа Марату была незнакома: густые черные брови и складки на лбу. Из открытого салона машины несло водкой. — Марат, Комсомол, — он широко улыбнулся, привычно дотронувшись до кончика красного галстука. — Ямаха, Универсам, — представился Андрей, и Марат подавил удивленное восклицание. Кто-кто? — А кто спрашивает? — Колик, Домбыт, — ответил пацан. — А теперь, Ямаха и комсомолец, свалите нахрен отсюда. Я кое-кого жду, дождусь и уеду. Марат фыркнул. Он почувствовал, как забурлила кровь и зачесались кулаки — началось самое интересное. Каким бы правильным комсомольцем с небрежно повязанным галстуком он не был, драки Марат всегда любил. Он отвернулся и сделал вид, что собирается пойти вверх по ступенькам в школу, но резко ударил ногой по зеркалу заднего вида. Удар рассчитал верно — или машина у хмыря оказалась настолько хлипкой — зеркало с резким звуком упало на землю. — Ах ты!.. — Колик выпрыгнул из машины с гневным воплем. Андрей резко, точно кобра, бросился на него — то ли пытался защитить Марата, то ли, более вероятно, следовал своим пацанским правилам, по которым бить надобно было первым. Марат едва успел его оттолкнуть — не хватало еще Андрею влипнуть в плохую историю. Да и хитрее стоило бы быть, а не бездумно махать кулаками. Марат знал, что Айгуль обязательно позовет на помощь, и выбежавшей на улицу учительнице лучше увидеть, как его избивал незнакомый мужчина подозрительной внешности, чем наоборот. — Что вы делаете! Прекратите! — а вот и помощь подоспела. Все закончилось благополучно: поверженный Колик позорно уехал на своей развалюхе, Айгуль благодарила их с Андреем, прижав к груди портфель и разрумянив щеки от февральских морозов, а Марат отнекивался от попыток учительницы отправить его в медпункт. — Я отведу, — пресек все возражения Андрей, — сам меня в прошлый раз туда затащил, теперь принимай должок. Марат мог бы возмутиться, что это ни к каким должкам не относилось, но Колик успел приложить его головой о землю, да из носа противно капало, так что он согласился. Медсестры на месте не оказалось, и им пришлось идти за ключами. В медпункте Марат сел на кушетку и поморщился от едкого запаха. Резкие «ароматы» таких мест — лекарства и спирт — он никогда не любил. Андрей рылся на полках, нашел вату и перекись, подошел к нему. Марат мог и сам зализать раны, но он молчал, только внимательно следил за действиями Андрея. «Я вымотался, вот и не отказываюсь от помощи», — нашел себе оправдание он. — Почему Ямаха? — задал волнующий его вопрос, пока Андрей сосредоточенно вытирал ватой засохшую под носом кровь. Пальцы у него были теплые. — Как ты можешь быть связан с музыкой? — Я раньше в музыкалку ходил, на пианино играл, — объяснил Андрей, смачивая ватку. — Пацаны узнали, вот и прозвали. Марат недоверчиво хмыкнул. Он представить себе не мог, чтобы этот молчаливый группировщик с бритой головой и вечно сбитыми костяшками пальцев играл на пианино и заучивал произведения Чайковского и Баха. Но пальцы у него и правда были длинными и изящными. — А что, не подходит? — спросил Андрей, и в этот раз его голос прозвучал мягче. Марат перевел взгляд на него. Андрей мог не оставаться сегодня и не помогать Айгуль, сейчас с ним не возиться — наверняка даже на сборы опоздал из-за этого. Но Андрей все равно был здесь, смотрел на Марата привычно изучающе, точно никак не мог его разгадать, но очень этого желал. Марат хотел сказать: «Я ошибался» или «В тебе осталось что-то человеческое». На душе скреблись кошки, и он шумно сглотнул, отвлекшись на касание смоченной в перекиси ватки и теплые пальцы Андрея на своем лице. — Я бы тебя Пальто прозвал, — сказал Марат вместо этого, — потому что ты постоянно в этом пальто дурацком ходишь. Андрей фыркнул, и уголки его губ поползли вверх — он улыбнулся почти так же, как улыбался с Юлей. Марат почувствовал жар в груди — Колик, наверное, подарил ему, кроме кровоточащего носа, еще и сотрясение мозга, потому что мысли начали плавиться подобно патоке, — улыбнулся в ответ. На следующий день Марат пришел за пятнадцать минут до звонка, что для него, очень пунктуального, было рано. Зашел в класс, бросил сумку на парту и осмотрелся. Андрей сидел на своем месте в полном одиночестве — его сосед уже неделю болел и не приходил в школу — корпел над домашкой. Марат заметил наливающийся синяк под его левым глазом и понял с уколом вины, что это из-за него — знал, что в группировке наказывали за опоздания на сборы. А Андрей опоздал, пока с ним в медпункте возился. Гонимый то чувством вины, то чем-то еще, что Марат пока не мог назвать, он подошел к Андрею и бросил ему на парту свою тетрадь. Улыбнулся, когда недовольный Андрей поднял голову. — На тебе домашку переписать, пока время есть, — пояснил Марат, и посветлевший лицом Андрей тут же раскрыл его тетрадь. Марат терпеть не мог давать списывать — зря что ли весь вечер корпел над заданиями, которые потом другие могли слизать за несколько минут, ни капли не напрягаясь? — но тут чисто из благородных мотивов предложил. «Потому что я виноват», — решил для себя. — Ты один сидишь? — зачем-то спросил Марат, прекрасно зная ответ на свой вопрос. Не отрываясь от тетради, Андрей сказал: — Да. Как всегда, краток и лаконичен. Марат перекатывался с пятки на носок и обратно, уходить не спешил. Не хотел. Он понимал, что за желание формировалось в его груди, крутилось, как волчок, но упрямо не превращалось в слова. Медлил. Андрей бросил на него короткий взгляд, тяжело вздохнул, что-то решив для себя, убрал со свободного стула портфель и продолжил молча переписывать домашнее задание. Марат, не давая себе передумать, забрал сумку со своей парты и приземлился на освободившийся стул. Почему-то улыбнулся и даже оправдания для этой своей улыбки не придумал. «Дружить с группировщиком так же плохо, как с ним встречаться», — звучало одно из негласных правил комсомола. Как хорошо, что Марат любил правила нарушать.