Был ли ты маяком или штормом

— Я к Вове уезжаю послезавтра, — предупредил Марат. — Надолго? — негромко спросила Розочка в шуме столовой, но Марат ее услышал. Андрей ничего не сказал, но голову от своей тарелки поднял. — На неделю где-то, — ответил Марат, сделал глоток компота и подавил желание этот компот обратно в стакан выплюнуть. Гадость. — Вова давно зовет, но отец только сейчас смог с работы отпроситься. Вова хотел новость рассказать. Марат, помимо щенячьей радости от мысли, что наконец увидит его вживую, все гадал, что это за новость, ради которой они втроем поедут в Гагры. Розочка хмыкнула, наколола на вилку макаронину с тарелки Андрея и показательно медленно положила себе в рот. Вредничала. Андрей в лице не изменился, только свою тарелку к ней подвинул — молча, зная, как Розочку выводило из себя его молчание. Марат тяжело вздохнул, потому что такую картину видел уже не в первый раз. Зря он пошел на поводу Розочки и их познакомил. Видел, что они терпели друг друга только ради него. Все началось с того момента, когда Марат представил Розу Андрею — попросив ее предварительно вести себя нормально — она, проигнорировав его просьбу, улыбнулась Андрею широко и развязно, руку протянула. Андрей ее не пожал. «А мою руку в своей держал», — подумал Марат. Он в последнее время часто о таком думал, потому что не ловить себя на таких мыслях было невозможно — ни с кем другим Андрей себя так не вел, никому другому не позволял себя касаться и сам никогда не инициировал прикосновения. А Марату Андрей улыбался, вел себя мягко, и на фоне его общения — или подобия общения — с Розочкой это прослеживалось особенно четко. Роза в этот момент тарелку от себя отодвинула с самой неискренней улыбкой на свете. Андрей придвинул к ней обратно в абсолютном молчании. Марат мысленно пожелал себе терпения и стойко сделал еще один глоток компота. — Слушай, я уезжаю… — протянул Марат, пока они сидели с Андреем на уроке. Пожилой учитель географии неразборчиво бубнил параграф учебника себе под нос, не обращая внимания на происходящее в классе. — Да, ты говорил, — ответил Андрей. На середине парты лежал листок, на котором они играли в крестики-нолики. Пока счет шел в пользу Андрея, но Марат еще надеялся отыграться. Он хотел спросить глупое в своей наивности, почти тоскливое: «Ты будешь по мне скучать?», но не стал. Марата всего неделю не будет, когда Андрей успеет по нему соскучиться? Глупость полнейшая. — Дай мне ваш домашний номер, я позвоню, когда в Гаграх буду, — сказал вместо этого Марат, вывел в пустой клетке крестик. — А то опять тебя кто-то изобьет, а я даже знать об этом не буду. Андрей поставил в другой клетке нолик, провел сплошную линию по кружочкам, опять выиграл — почему Марат не мог сосредоточиться на игре и все отвлекался на свои мысли? — лучился самодовольством. — Если ты узнаешь по телефону, что меня избили, что это изменит? — спросил Андрей, но наперекор своим словам на краешке листочка вывел номер, оторвал и передал Марату. — Ты только звони после шести, у меня сборы. — Знаю, — кивнул Марат, аккуратно сложил обрывок листа с заветным номером и спрятал в кармане. Почувствовал, как с плеч исчезла тяжесть. — Давай лучше в морской бой, я тебя точно уделаю. Собирая вещи в поездку к Вове, Марат наткнулся на кофту. Не сразу ее узнал, потому что сам такое никогда не носил, но быстро понял, что перед ним лежала кофта Андрея, та самая, которую ему дала Ирина Сергеевна взамен испорченной рубашки. Андрей ее назад не попросил. Забыл, наверное. Марат все смотрел на эту кофту: уродливую, выглядящую на нем, как мешок картошки, с колючим воротом и едва уловимым запахом табака. Аккуратно сложил и вернул на место. Надо будет Андрею, пусть попросит, Марат отдаст. А если нет… Места она много не занимает, пусть себе лежит. Отправляясь к Вове, Марат преследовал не только цель его увидеть. Нет, конечно, Марат скучал по нему так, как обезвоженные путники в пустыне скучают по глотку воды, и представлял не раз в голове их встречу, но дело было не только в этом. Вова смог уйти от пацанской жизни и начать все с чистого листа. То, что Марат стал толчком для его судьбоносного решения, значения не имело, ведь Марат хотел спросить о другом — Марат хотел просить о помощи. Вова знал пацанские законы лучше него, Вова и о том, что происходило внутри Универсама, знал лучше. Марат хотел его расспросить, потому что он дал себе обещание Андрея из болота уличной жизни вытянуть, но без плана лезть не хотел. В таких вещах следовало быть осторожным — Марат, выученный общением с хитрыми комсомольцами, давно это уяснил. Марат увидел его первым, рванул, как ребенок, забыв обо всем — преодолел расстояние за жалкую пару секунд — врезался в Вову, прижался к нему и облепил конечностями, как осьминог. Вова обнял его в ответ, руками крепко прижал к себе, и Марату показалось, что он вернулся в то беззаботное, наполненное счастьем время, когда Вова учил его играть на гитаре и постоянно лохматил непослушные кудри, когда Вова прижимал указательный палец к губам и подсовывал ему в руки конфеты с самой высокой полки на кухне, когда Вова учил его курить и объяснял, что нужно четко сказать «аптека», смеялся над кашляющим с непривычки Маратом. Домой — он вернулся домой. Когда они разложили вещи, мама спросила, что это за новость у Вовы, раз он их так настойчиво звал к себе. Вова улыбнулся и притянул к себе Наташу — от семейной жизни она стала выглядеть только счастливее и в своем счастье краше, — сказал с гордостью в голосе: — Наташа беременна. На радостях отец открыл бутылку коньяка, которую вез гостинцем с самой Казани, но после долгой дороги алкоголь его быстро сморил, и он, следом за мамой и Наташей, ушел спать. Марат спать не хотел — его весь день мучило нервное предвкушение предстоящего разговора — и остался наедине с Вовой. — Как ребенка назовете? — спросил Марат, все еще пытаясь свыкнуться с мыслью, что станет дядей. — Если мальчик, то Никита, — ответил Вова. Он был слегка пьян — достаточно, чтобы не следить за языком и разоткровенничаться, но недостаточно, чтобы не соображать. Интересно, почему Никитой? В честь сослуживца из Афгана, небось, в Казани Марат знал только одного Никиту, и тот обычно отзывался на Кащея. — А если девочка? — Наташа хочет Мадиной, — пожал плечами Вова. Воцарилась тишина. Марат обвел глазами стол, пустую рюмку на том месте, где сидел отец, стакан лимонада для него, вздохнул. Он медлил, тянул время, решался. Не хотелось лезть со своей проблемой к искрящемуся счастьем брату. — Вов, — позвал его Марат, посмотрел на родное лицо, даже на усы, которыми брат обзавелся в Афгане и которые до сих пор выглядели чужеродно. — У меня друг новый появился, из Универсама. Может, знаешь, Ямахой называют. — Знаю, — кивнул Вова. — Он пришился чуть раньше моего возвращения со службы, среди нуждающихся числился. У себя на уме парень. — да, идеальное описание Андрея. — А ты как с ним познакомился? — Андрей в мою школу перевелся. — У тебя друзья то девчонка, то группировщик, — фыркнул Вова, но беззлобно и добродушно, совсем как кот Леопольд, и Марат не обиделся. Честно говоря, он ни за что на свете на него бы не обиделся. — Почему не рассказывал, когда по телефону общались? — К слову не пришлось, — уклончиво ответил Марат. Не желал он делить своего друга с Вовой даже так. — Но я не это хотел спросить. Андрей до пришивания на пианино играл, я видел фотографию, такой примерный пионер, как на картинках в книжках. И я подумал тогда, что он может отшиться… — Андрей отшиться хочет? — Вова, как всегда, услышал из его беспокойных объяснений самое главное. — Пусть к Кащею идет, тот все сделает. Только болеть потом все будет. — Нет, — вздохнул Марат. Посмотрел изучающим взглядом на свой лимонад, на пузырьки, которые устремлялись по краям граненого стакана вверх, лишь бы оттянуть момент признания. — Вов, как сделать так, чтобы Андрей захотел отшиться? Потому что Андрей не хотел — это Марат прекрасно понимал. Устраивала его жестокость и уличные законы, и плевать, какие были изначальные причины для пришивания. Даже если Андрей и стал пацаном из-за Юли, остался в Универсаме он не только ради ее защиты. — Маратик, ты не можешь заставить человека делать то, что он не хочет, — напомнил Вова. Смотрел он на него почему-то с грустью в глазах. — Да знаю я, — согласился Марат, потому что все это он и без Вовы знал. И Андрея заставлять не хотел, он ни за что на свете его не заставил бы делать что-то против своей воли! — Но я могу его подтолкнуть к правильному решению, понимаешь? Ты же смог отшиться! — Марат… — Я знаю, что я был одной из причин для отшивания, но не единственной! Должны были быть еще. Скажи, Вов, мне очень-очень нужно!.. — Марат, — твердо назвал его имя Вова. — Говори тише, все спят. Марат присмирел, но на брата смотрел все так же упрямо. Ему нужен был ответ. Вова достал из кармана пачку сигарет. В доме он не курил из-за беременной Наташи, но она давно уже видела десятый сон, а разговор им предстоял долгий и тяжелый. — Ты был главной причиной, — признался Вова. — Помнишь, ты мне письма писал, пока я служил: как беседку заброшенную нашел, как пришиться хотел? Я помню, читал твои письма и все думал, как же тебе одиноко. Марат прекрасно помнил то время — пасмурное и холодное — потому что друзей у него не было. Он бродил по улице, как неприкаянный, искал, куда прибиться, хотел оказаться кому-то нужным и одновременно с тем свободолюбиво не желал нигде задерживаться. — Потом папа перевел тебя в другую школу, и ты начал писать про Розочку и комсомол, — Вова улыбнулся воспоминаниям. — Я вернулся с Афгана и увидел тебя возмужавшим. Ты был счастлив заниматься любимым делом, и я понял, что не хочу губить тебя своими поступками. — Ты бы не погубил, — вяло возразил Марат. — Погубил, — не согласился с ним Вова. — Ты бы пошел за мной в Универсам, а пацанство… Думаю, это бы тебе совершенно не понравилось. Надо же, Вова пришел к таким же выводам, что и сам Марат. Надо же, Вова любил его настолько, чтобы уехать, тем самым спасая. А Марат воспринял его отъезд в Гагры с детской обидой, потому что думал, что Вова сбежал без него и от него. — И что, мне теперь каким-то образом стать главной причиной для отшивания Андрея? — недовольно пробурчал Марат, потому что рассказ Вовы его растрогал, но проблему не решал. — Можешь попробовать, — пожал плечами Вова, выдохнул сигаретный дым. — Должны быть еще причины, Вов! Ты два года уже живешь без Универсама и не скучаешь совсем. Вова ничего не ответил, смял окурок, и Марат все понял по его многозначительному молчанию. Скучал. Вова все еще скучал по чертовому Универсаму. В груди подняла голову обида. Тогда, два года назад, пацаны оказались для Вовы важнее семьи, важнее Марата, и даже сейчас Вова продолжал о них думать и вспоминать с тоской! — Там была свобода и справедливость, — не стал оправдываться он, наоборот, сказал так, будто это были лучшие годы в его жизни. — Беззаконие и бесчеловечность, — исправил его слова Марат. Почувствовал в этот момент, что он старше — морально — Вовы, что среди них двоих именно он оказался в очках без розовых стекол, без налета романтики и мнимых идеалов. — Законы были, только другие, — но тему Вова сменил, потому что никому из них не хотелось ссориться после долгой разлуки. — Ты можешь показать Ямахе, какую жизнь он потерял, пришившись. Он же музыку любил, недаром такое прозвище получил… Не знаю, своди его на квартирник. Пришившись, Андрей как раз потерял жизнь, полную страха за сестру, и Марат не знал, как ему показать в этом что-то хорошее, но… Но идея с квартирником была действительно хорошей. — Спасибо, Вов, — поблагодарил брата Марат, мысленно накидывая пункты будущего плана. Марат прокрутил дисковый набор, прижал трубку к уху и стал ждать с замиранием сердца. Весь день посматривал на часы и наблюдал, как издевательски медленно тянулась к заветному времени стрелка. — Алло. — Андрей, — выдохнул в трубку Марат. На лице сама по себе расцвела улыбка. Казалось бы, не слышал его совсем ничего, а знакомый голос капелью ударил по барабанным перепонкам, мурашками проявился на коже. — Марат, — отозвался Андрей. — Как дела, как брат? По телефону Андрей болтать не умел, говорил неловко и скомкано — весь разговор от непривычки причинял ему некоторую долю дискомфорта, точно он надел еще не разношенные ботинки. Хорошо, что Марат такой неловкостью не обладал — он с готовностью начал рассказывать о произошедших событиях, мудро опустив разговор с братом насчет желания отшиться. — Могу Вове передать привет от Ямахи, — предложил Марат. — Не надо, — отказался Андрей. — Расскажи лучше еще что-нибудь. Марат продолжил говорить, надеясь, что голос предательски не дрожал — никто на его памяти так буднично не отмахивался от Вовы, предпочитая его. В голове возникло воспоминание об их признаниях в беседке, и Марату резко захотелось, чтобы Андрей оказался рядом, чтобы он мог его коснуться — как бы еще Марат выразил всю ту бурю чувств, которая метафорически крушила его ребра в костяную пыль? «Я скучаю», — хотел произнести он, зная, как по-глупому это бы прозвучало, ведь виделись они меньше недели назад. — Со мной Розочка сидит, пока тебя нет, — поведал о своих школьных буднях Андрей. — Серьезно? — засмеялся Марат, представив эту сюрреалистичную картину. — И как, наслаждаешься? — Терплю, — честно ответил Андрей, не поддержав его веселый настрой. — А ты что, не знал? Я думал, тебе Роза уже рассказала. — Мы с ней еще не созванивались. Розочка сама наберет, когда захочет. По Розочке Марат тоже скучал, но значительно меньше. Но это было логично — из-за плана по отшиванию Андрея Марат о нем чаще думал, вот и скучать начал быстрее. — Без тебя в школе не так, — признался Андрей, — тихо. «Я что, такой шумный?» — хотел фыркнуть в трубку Марат. «Мне тоже тебя не хватает», — почти признался он, накручивая на палец телефонный кабель. — Ничего, вернусь и столько шума наведу, что ты не будешь знать, куда от меня деться, — сказал вместо этого Марат. По телу разлилось тепло, подобно теплому молоку, от макушки до пяток, и Марат широко улыбнулся, даже зная, что Андрей этой его улыбки не видел. — Очень в этом сомневаюсь, — ответил Андрей, и если бы внутри Марата в этот момент осталось что-то устойчивое, то оно тотчас бы рухнуло. Когда они закончили разговаривать и Марат пошел на кухню смочить пересохшее от долгого общения горло, Вова, добродушно шутя, спросил: — Взгляд у тебя влюбленный, Маратик, с Розочкой болтал? — Да иди ты, — закатил глаза Марат, наливая себе в стакан прохладной кипяченой воды. — Мы с ней еще летом расстались. И почему никто не верил в дружбу между мужчиной и женщиной? Вернувшись домой, Марат решил начать выполнять свой план. Первый — и пока единственный — пункт состоял в том, чтобы сходить с Андреем на квартирник. Марат попросил вездесущую Розочку провести его на ближайший. — Что, даже играть будешь? — подняв брови, спросила она. Марат не очень любил играть при незнакомцах, но ради Андрея можно было наступить на горло своему нежеланию это делать. — Почему бы и нет? — небрежно пожал плечами Марат, прекрасно зная, что Розочку его наигранная расслабленность не обманула. — Я с Андреем пойду. — Он хоть знает, что такое квартирник? — Он был на одном, — и тот Андрею не понравился. Марат очень надеялся, что этот квартирник запомнится ему с хорошей стороны. — Ладно, — вздохнула Розочка. — Я предупрежу о вас. Только отдельно пойдем, я не одна буду. — Твой Паша приедет, — Марат едва сдержался, чтобы по лбу себя ударить. Как он мог о таком забыть со своим планом и Андреем! — Из головы вылетело, прости… — Перестань, со всеми бывает, — отмахнулась Розочка. — Споешь на квартирнике песню по моему выбору, и я не в обиде буду. Так и договорились. Андрей морозился, пока Марат не сказал, что он на этом квартирнике, куда Андрей так не хочет идти, сыграет на гитаре — только тогда он согласился. Марат его прекрасно понимал, он сам с огромным удовольствием послушал бы игру Андрея на пианино. Перед квартирником они должны были зайти к нему домой, и Марат как раз мог невзначай показать Андрею дедушкино пианино и намекнуть… Намекал он, конечно, так себе, но вдруг Андрей согласится? Марат немного нервничал — первый раз вел друга домой. Хорошо, что отец уехал в командировку и не будет портить настроение своим неприязненным взглядом на бритую голову Андрея и его вечно окровавленные костяшки пальцев. Нет, Марат понимал причины для такого поведения, но в случае Андрея любое неприязненное отношение к нему отзывалось в Марате гневом, потому что Андрей заслуживал лучшего. И с мамой познакомит. Она уже много слышала об Андрее, но увидеть вживую все равно будет иначе. Интересно, понравится ей Андрей или мама подумает с досадой, что он пропащий группировщик? Марат очень надеялся, что первое. — Ма, мы дома! — крикнул он, заходя в квартиру. Андрей следовал за ним. Мама вышла из кухни, вытирая полотенцем руки. Марат так и замер с синей курткой на плечах — пытался поймать ее взгляд. — Здравствуйте, — вежливо поздоровался Андрей, почти что встал по стойке смирно. Марата это и рассмешило, и растрогало, потому что Андрей так себя вел — и, очевидно, нервничал — из-за него. — Привет, Андрей, Марат много о тебе рассказывал, — ну, не много, пару-тройку раз… Ладно, больше, но что еще Марату рассказывать, когда мама спрашивает, как прошел его день? — Руки мойте и на кухню идите, голодные же после школы. Пока Марат ел и поддерживал разговор, он пытался отыскать в маминых глазах тень презрения, настороженности или опаски — не нашел. Мама смотрела на Андрея так же, как на Розочку, — с любопытством и доброжелательностью — и это успокаивало. — У вас есть пианино, — сказал Андрей, когда они прошли в комнату Марата. Надо же, сразу заметил — хотя мог ли бывший пианист его не заметить? — От дедушки достался. Мама хотела, чтобы я на нем играл, но мне больше гитара понравилась. Если быть точнее, Вова сказал, что «гитара круче какого-то там пианино». — Можешь сыграть в следующий раз, — предложил Марат, доставая из шкафа брюки. — Ямаха. Андрей закатил глаза на его поддразнивание. — Я два года не играл, не думаю, что что-то еще помню, — поймал брюки. — Почему я не могу пойти в своей одежде? — Потому что ты сейчас одет как гопник, а не как человек, который идет на квартирник, — Марат решил, что они достигли достаточного уровня отношений, чтобы он мог так говорить и не бояться получить в фанеру. Андрей на его слова даже бровью не повел. Марат снял с вешалки старую рубашку Вовы, задумчиво рассмотрел. Андрею должна быть в самый раз. — На, тоже надень. С бритой головой только бы что-то сделать… Ладно, если что, Марат ляпнет, что у Андрея был лишай или вши, вот он и постригся. Прокатит. А если нет, Марат лично вступится. Андрей расстегнул олимпийку, снял через голову футболку и оказался с обнаженной грудью. Взгляд Марата остановился на россыпи шрамов на его бледной коже — доказательство жестокости жизни группировщиков — интересно, больно ли будет Андрею, если до них дотронуться? И какие они на ощупь? Шероховатые? Еще и эти родинки... Андрей застегнул рубашку на все пуговицы, заправил в брюки. Марат угадал — рубашка ему была как раз. И смотрелся Андрей в ней намного лучше, чем в своих олимпийках. Марат окинул его взглядом. — Жених. Андрей неожиданно смутился, улыбнулся, и Марату показалось, что он эту его улыбку, ямочки на щеках и искорки в глазах был готов выжечь в памяти вечным воспоминанием. По пути на квартирник Андрей два раза предложил понести гитару, и Марат ему два раза отказал. Сам донесет, не сахарный. — А где Роза? — сменил тему Андрей. — Она с нами должна была пойти. — Позже придет, — объяснил Марат, пробираясь сквозь сугробы. И почему никто не протоптал тропинку? — Со своим суженым-ряженым. — С кем? — С Пашей, ее парнем. Он комсомолец, но старше нас, учится в университете в Москве, — рассказал Марат. — Розочка с ним с осени, вот Паша и приезжает, когда может. — И ты… — хотел спросить Андрей, но, увидев, как Марат споткнулся, предложил в третий раз. — Давай я понесу, тебе же тяжело. — Я справлюсь, — отмахнулся Марат, но перевесил чехол с гитарой на другое плечо. — Паша парень нормальный, но я с ним все равно серьезно поговорил, чтобы не смел Розочку обижать. Андрей пробормотал что-то себе под нос, Марат не услышал, но переспрашивать не стал — они наконец подошли к нужному дому. На входе проблем не возникло. Никто ничего не сказал по поводу Андрея, и Марат с внутренним самодовольством понял, что с задачей замаскировать закоренелого группировщика под нормального человека он справился. Осталось совершить такие перемены не только с внешним видом Андрея, но и с его внутренним миром. Марат пожал всем руки, представил Андрея («друг мой»), даже успел перебросить парой слов. Его спросили про Розочку, и Марат туманно ответил, что она скоро будет. — Тебя тут все знают, — заметил Андрей, когда они наконец прошли в зал. Из-за курящих людей в воздухе повисла стена табачного дыма, и Марат смотрел на Андрея сквозь нее, точно на картину в музее, закрытую защитным стеклом. — Я на квартирники часто хожу, играю иногда, вот и знают. — Хм… — протянул Андрей, осматриваясь. Марат видел, каким с непривычки зажатым он был, и мысленно гадал, рад ли Андрей, что позволил себя сюда затащить. — Все парами пришли. — Девушкам нравится такое, вот парни и приглашают. Запоминай на будущее, — посоветовал Марат. Андрей хотел что-то ответить, но Марат схватил его за руку, сказал, понизив голос: — Тихо, сейчас петь начнут. Кивком головы указал на середину комнаты, где на табуретку уселась девчонка, Лидка из их параллели. Она обычно любила играть Наутилус Помпилиус, и сейчас выбрала «Я хочу быть с тобой» — по мнению Марата, самую сопливую песню на свете. Он очень надеялся, что Розочка выберет для его игры на гитаре песню повеселее. Андрей своими пальцами поймал его, сжал в ответ — получилось так, что они переплелись, словно шнурки кроссовок. Марат порадовался, что стояли они в углу, прижавшись спинами к стене, и увидеть их недорукопожатие никто не мог. На порыв Андрея он внимания не обратил — знал, что под эту песню некоторые девочки слезы пускали. Музыканты, даже бывшие, народ чувствительный, вот Андрей и расчувствовался. Но руку не убрал — так и держал до последнего слова песни, до финального аккорда. Розочка пришла через пятнадцать минут, потянулась к нему — холодная, пахнущая зимней свежестью, — подождала, пока Марат пожмет руку Паше и перебросится парой ничего не значащих слов, кивнула Андрею, стоящему позади Марата, то ли тенью, то ли сторожевым псом, очень расстроилась, что пропустила игру Лидки, и сообщила, что выбрала песню. — «Как быть?», Маратик, — улыбнулась Розочка, и глаза ее сверкали весельем. Счастливая она была оттого, что наконец увиделась со своим суженым-ряженым — Марат отвлеченно и без тени грусти заметил, что с ним она такой счастливой никогда не была — и Марат заразился ее ярким, как искрящийся под ярким солнцем снег, счастьем. — Все для тебя, Розочка, — улыбнулся в ответ, схватил ее за ладони, прохладные после улицы, мягкие, без мозолей, совсем не как у Андрея. Захотелось опять дотронуться до его рук, чтобы сравнить. Гитара приятной тяжестью приземлилась ему на колени — Марат провел пальцами по струнам, готовясь. Слова песни он помнил, но на секунду занервничал, почувствовав всем телом, что на него смотрел Андрей. Перед ним оплошать не хотелось. — Любви быстрокрылый век исчез, словно талый снег, — начал петь Марат. Ему нравилось пропадать в музыке, пропускать ее сквозь себя — не задумываться ни о чем, только перебирать пальцами струны и бездумно произносить заученные наизусть слова. — А может, ночь не торопить? — продолжил петь он. В голове было приятно пусто. Впервые за долгое время Марат не нашел у себя ни одной мысли об Андрее — и, осознав это, он понял, что вновь подумал о нем. Поднял голову. — Я не хочу тебя терять! Почти выкрикнул, потому что знал, что рано или поздно уличная жизнь Андрея сгубит. Он или погибнет бесславной смертью, оставив Марата приходить на его могилу, неловко мяться у надгробного камня и класть цветы, или позволит надеть на себя тюремные кандалы. Марат хотел его спасти, но нужно ли Андрею, привыкшему к пацанским правилам, пришившемуся к Универсаму, получившему у них безопасность и защиту, спасение? Не мог ли Андрей расценить его помощь, как гибель? — О, как мне быть? Как быть? Но что будет, если все останется, как сейчас? Замрет в мгновении, в тягучей смоле, когда Андрей смотрел на него, а Марат не мог отвести взгляд? Комсомолец и группировщик. Не утянет ли Андрей его за собой, не потопит ли их двоих? И позволит ли Марат ему это — погибнуть вместе? «Как мне быть?» — подумал Марат, в последний раз касаясь гитарных струн и чувствуя, будто он пальцами проводит по тонким струнам собственной души — столько нервозности, тревоги и беспокойства было в его мыслях. — Тебе понравилось? — нетерпеливо спросил Марат, когда они вышли из квартиры и спустились по лестнице на улицу. Розочка хлопала громче всех, даже прокричала: «Браво!» и все уговаривала его спеть еще, но Марат отказался. И так чуть в хандру не впал, пока эту песню пел. — Ты про квартирник или твою игру на гитаре? — спросил Андрей. Марат милостиво позволил ему на обратном пути нести гитару — он и правда за весь день устал. — И то, и то. — Квартирник был лучше, чем у Ирины, — честно ответил Андрей. — Потому что на этом был я, — самодовольно сказал Марат. Поежился от пронизывающего ветра — февральские ночи были ужасно холодными. — Точно, — согласился Андрей. — Мне понравилась твоя игра. Ты будто в песню погрузился. — А как иначе? Недушевно тогда получилось бы. — Ты все делаешь либо полностью отдаваясь процессу, либо никак, — вдруг сказал Андрей и смутился от собственных слов. — Разве это плохо? — Марат благородно сделал вид, что не заметил его смущения. — Нет, совсем нет, — ответил Андрей. — Просто я такого не видел ни у кого. Мне нравится. Марат хотел сказать что-то о сегодняшнем вечере, но слова, как назло, крутились либо на взгляде Андрея во время его игры на гитаре, либо на их сцепленных пальцах. Но самое главное было не это. Главное было, что на улице была минусовая температура — но холодно ему быть перестало. Ночевать Андрей остался у Марата — нечего было так поздно возвращаться домой. Ирину Сергеевну на ночевку Марату удалось уговорить еще днем, буквально за минуту, потому что отказать такому обаятельному прилежному комсомольцу было практически невозможно. Андрею он постелил на свободной постели. — Оставили для Вовы, чтобы у него было где спать, если погостить приедет, — объяснил Марат, доставая из шкафа тяжелое пуховое одеяло. — Но не знаю, нужна ли ему теперь кровать. Вова, если и будет приезжать, то с Наташей и ребенком. Иногда Марат все еще не верил, что станет дядей. Легли. Было темно, но Марату не спалось — давненько он не ночевал с кем-то и успел позабыть, каково это: слушать не ночную тишину, а дыхание другого человека. — Ты спишь? — позволил вопросу повиснуть в воздухе. — Нет. — Я тоже, — признался Марат, чувствуя облегчение. Одному бодрствовать не хотелось. — Уснуть не могу. Раньше тут Вова спал, а потом… Отвык, наверное. Или все еще скучал, как скучают по беззаботному прошлому, где и трава зеленее, и день ярче. Андрей что-то ответил, но так тихо, что Марат не расслышал. Переспрашивать не хотелось, и он, не раздумывая, встал и прошлепал до постели Андрея, забрался к нему. — Не слышу, что ты там бурчишь себе под нос, — объяснил он, несильно толкнул Андрея локтем. — Двигайся давай, а то я на краю лежу, сейчас упаду. Андрей прижался лопатками к стене, освобождая ему место. — Я с Юлей одно время спал, — чуть погодя повторил свои слова он. — Когда маму в психбольницу положили. Они подобрались к волнующей Марата теме. Ему было интересно, но как спросить, можно ли вообще было о таком спрашивать? «Почему твою маму положили в психушку?» — отличный вопрос для первой ночевки, молодец, Маратик. — А почему… — несмело протянул он, потому что об Андрее хотелось узнать как можно больше, и это жгучее желание было сильнее чувства такта. — Ты разве не знаешь? — спросил Андрей. Марат в темноте не видел его лица, но догадался, что он нахмурился. — Роза ведь знает. — Я попросил мне не рассказать, — признался Марат, теребя пальцами край одеяла. — Неправильно так это узнать, лучше ты сам расскажешь. Если захочешь, конечно. Андрей невесомо расслабился, и повисшее между ними напряжение от внезапной близости сменилось чем-то мягким и пористым, точно Марата укрыли невидимым пледом. — Ты замерзнешь, — сказал Андрей, и, прежде чем Марат смог возразить, поднял свое одеяло. — Давай, вдвоем поместимся. Марат заполз под одеяло, и Андрей оказался совсем близко — они соприкасались коленями. — Помнишь, я тебе рассказывал про Мишу, который помог мне пришиться? Его Ералашем в Универсаме называли. Мы не были друзьями, но он мне всегда помогал, объяснял уличные правила, как себя вести. Когда Ералаш погиб, мне захотелось отомстить. Пацаны думали собраться и напасть на Хади Такташ, но Кащей добра не дал, а без его согласия никто не захотел рыпаться. «Был бы у них Вова», — подумал Марат со странным чувством облегчения, потому что справедливый, благородный Вова обязательно бы полез в драку во имя возмездия, а сколько человек полегло в бойне, его бы не волновало. — У мамы тогда ухажер был, мент. Его Ильдар звали, может, слышал. — Ага, усатый такой, — знал Марат этого хитрого мужика. Никто на его памяти из ментов не умел так хорошо заговаривать зубы. — Он со мной подружиться хотел, то ли чтобы про Универсам все узнать, то ли, чтобы с мамой им было легче встречаться. Ильдар рассказал мне про главного подозреваемого по делу о Ералаше, Равиле, — Андрей перевернулся на спину, продолжил говорить глухим голосом. — Мы собрались с пацанами, человек восемь, лично решили ему отомстить. — Вы собирались на хадишевских напасть? Серьезно? — Надо было что-то делать, нельзя было вот так все оставлять. Если бы не Ералаш и его помощь, что было бы со мной и Юлей? — объяснил свои мотивы Андрей. — Равиля тогда даже в участок вызывали на допрос, мы потом за ним проследили. Марат представил такого Андрея — еще юного совсем, с детскими чертами лица и не исчезнувшей припухлостью щек — на одном из своих первых актов насилия. — Я там отличился, — рассказал Андрей с недовольством в голосе, будто злился на самого себя. — Как отличился? — Когда моя очередь подошла Равиля бить, я отключился, не помню ничего, казалось, только ударил, вспышка, и меня пацаны оттаскивают. Сказали потом, что я его почти до смерти забил. Марат выдохнул. Страха он не почувствовал — знал, что Андрей ему зла не причинит, бить не станет, даже не подумает это сделать. Они уже перешагнули ту грань, где между ними еще имелась возможность серьезной кровавой драки. — Что было дальше? — спросил таким тоном, чтобы Андрей понял, что его это не волновало. Нет, конечно, волновало и пиздец как — точнее, должно было волновать пиздец как, потому что Марат понимал, что почти забить человека до смерти — это вообще не хорошо, но мысленно поступку Андрея уже нашел оправдание. — Кащей был в ярости. Он и так ходил злой, как черт, а тут еще мы с попавшим в больницу Равилем. Все от Кащея получили, кого-то он даже отшил. Меня, как самого активного, но еще скорлупу, Кащей решил оставить в Универсаме, только впряг к себе в помощники. Сказал, что я так буду долг выплачивать за то, что он договорился с Равилем, чтобы тот на меня заявление не писал, — Андрей хмыкнул. — Может, лучше бы написал. Я выполнял все поручения Кащея, дома почти не появлялся, по ночам с ним по делам ходил, еще и его товар хранил в комнате, дерьмо всякое перекупленное. Мама однажды уборку проводила, нашла в моей комнате спрятанную под кроватью чернушку, Кащей тогда планировал ей торговать. Она и так много волновалась, в тот момент не выдержала. — Вот ублюдок. — Да нет, Кащей справедливо поступил, он за меня вступился, — слабо возразил Андрей, будто пытался себя в этом убедить. — И я увидел за время работы на него уличную жизнь глазами старшего, понял, почему он отказался на Хади Такташ нападать. — Долг-то выплатил? — Наверное. Когда я стал супером, Кащей перестал меня звать на свои дела. Может, еще и позовет, понятия не имею, — ответил Андрей. — Мама в больнице с тех пор лежит, врачи говорят, что ей лучше становится, но ей лучше становится уже почти два года. Последние слова были произнесены так буднично и бесцветно, что Марату самому стало плохо. Он не знал, что сказать, как поддержать, потому что правильных слов в такой ситуации не существовало. — Дерьмо, — нашелся он. — Да, — согласился Андрей с едва слышимой горечью в голосе. — Дерьмо. — Как получилось, что ты у Ирины Сергеевны стал жить? — попытался сменить тему Марат. — Когда я только пришился, она приглядывала за мной, пыталась вернуть на путь истинный, — сказал Андрей таким тоном, будто это было смешно. — Или ей просто нас с Юлей жалко стало. «Может, и то, и то», — должен был подумать Марат, потому что это был благородный поступок, взять к себе на воспитание маленькую девочку и неуправляемого группировщика, но он почему-то думал только о том, что включало в себя это «приглядывание». Разница в возрасте между Мишель и Андреем была небольшой, и вообще, разве этично было им жить вместе? Да и Андрей звал ее Ириной… — Приятно, наверное, когда за тобой такая девушка приглядывает, — брякнул Марат, потому что в темноте такое говорить было легче. — Пока она не заставляет тебя делать уроки, есть суп и мыть за собой посуду. Проще говоря, пока не начнет строить из себя мать. Все странные мысли, связанные с Ириной Сергеевной, исчезли. Марат успокоился, и усталость тяжелым одеялом укрыла его тело. Сонный Марат, не думая, положил голову Андрею на плечо. Поняв, что сделал, он захотел отодвинуться, но Андрей слова не сказал против, и Марат остался на месте. — Почему ты расстался с Розочкой? — спросил Андрей. Силой воли Марат держал глаза открытыми, старался не заснуть. Почувствовал, как по коже прошлось что-то теплое, очертило его подбородок и, движимое одному известному ему пути, спустилось к шее — понял, что это Андрей своими пальцами его касается. Дергаться и возражать не стал — пусть себе касается, Марат не против. — Я уже тебе говорил, что мы решили остаться друзьями. — Почему? — Почему, почему, — ворчливо повторил Марат, потому что полусонным сознанием ответ не находился. Хотелось или сказать что-то глупое, например, о приятных касаниях Андрея, или уснуть. — Разговаривать с ней мне было интереснее, чем лизаться. Андрей промычал что-то себе под нос, но Марат не стал переспрашивать. Он дрейфовал на волнах, медленно засыпал под звуки чужого дыхания, под касания пальцев, которые вели по его ключицам, проваливался в сладкий сон… Марат резко открыл глаза, заморгал, вспомнил, что надо было бы уйти к себе на кровать, попытался встать, но его удержали на месте. — Спи уже, — тихо сказал Андрей, убирая руку. И Марат уснул.