Безумие

      Стрелка часов неумолимо движется к двенадцати. Джинву видит ее, смотрит пристально, каждый раз. Словно, от его взгляда стрелка остановится. Словно полночь в этот раз не наступит.       Джинву, став Монархом, теряет эмоции — все, одну за одной, и первым он потерял страх. Это уже привычно — вот только обнаружить, что он все-таки боится, было неприятным сюрпризом.       А он боится того, что произойдет, когда наступит полночь. Боится… и жаждет.       Он всегда это чуял. С момента обретения силы — всегда. Что его жизнь — словно написанный кем-то сценарий. Словно разыгрываемая по нотам игра. Словно его ведут — заботливо проводят под ручку через все — через боль и слабость, через обретение силы и победы…       Он сначала думал — это создатель Системы. Думал. Вот только Архитектор не был этим существом. Архитектор думал — сыграл великолепную игру, спланировал все, почувствовав себя богом — Архитектор и рядом не стоял с тем, кто и правда плел эту паутину. Архитектор был слабее, много слабее. Архитектора можно было убить.       Того, кто пришел после его смерти, когда в груди забилось черное сердце, убить было нельзя. Жуткое существо, человек — да не совсем, словно и впрямь бог — бог убитого и разрушенного мира. Безумный бог.       Тот, против силы которого Джинву лишь мошка. Мошка, запутавшаяся в золотой паутине.       Джинву хотел бы спросить о нем Эшборна. Очень хотел — вот только Теневой Монарх не обмолвился и словом — а не горле Джинву точно сжались жесткие ледяные пальцы, не давая сделать ни вздоха — ни то, чтобы говорить.       Стрелка мерно отсчитывает последние секунды — а после замирает, достигнув двенадцати.       И мир замирает вместе с ней.       Джинву проверял — помощи не дождаться — ни от людей, и от теней, и даже свое собственное тело стынет и каменеет, точно враз лишившееся всех сил.       Лишь черное сердце сумасшедше колотится в груди.       Пришедший похож на молодого мужчину. Он когда-то был им.       Только в глазах его поселился ледяной космос, только на голову точно высыпали добрую пригоршню первого снега — так выбелила некогда черные пряди седина — не полностью, оставив черные пряди. Только за спиною незнакомца бьются полупрозрачные щупальца, да открываются золотые глаза. Только цепляются за белоснежный плащ осколки чужих миров и Историй.       Только человек — Ким Докча — Читатель — безумен.       — Ждал? — с любопытством интересуется он, а Джинву вновь с бешенством понимает, что не может не то, чтобы атаковать — двинуться по нормальному. Сила лежит на плечах — весомая, словно сам воздух сгустился. Она даже не давит — Ким Докча спокоен. Сейчас — спокоен.       — Ты ждал меня, Джинву-я? — спрашивает человек, обхватывая пальцами его подбородок — тьма с далекими звездами смотрит на Джинву из его глаз.       — Ждал, — удовлетворенно голос его удовлетворенно урчит, а сила гнет Джинву колени. Так, что невысокий человек может смотреть на его лицо прямо.       Он проводит большим пальцем по щеке — длинный ноготь оставляет за собой кровавую полосу, и Джинву жмурится.       По пылающей отметине проходится горячий влажный язык, собирая кровь — черное сердце сбивается с ритма, а жар огненными искрами рассыпается по телу — так, что из глотки невольно вырывается постыдный всхлип и начинает печь щеки.       Так, что Джинву позволяет чужой силе поставить себя на колени.       — Ты ждал меня, — тихо и довольно шелестит чудовище, — Джинву-я, а почему же я тебя не дождусь? Ты же не Он… Почему ты не Он?       Жесткая хватка смещается с подбородка на шею, и Джинву упрямо не хочет открывать глаза. Не хочет видеть, как в черной бездне глаз пропали все звезды, не хочет видеть, как безупречную фарфоровую маску лица разбил гнев, не хочет видеть и мешанину золотых слов.       Он их слышит. Слова, осколки, истории — они шепчут, они умоляют, они плачут.       Они цепляются за него, сотни осколков звездного света — они шелестят-рассказывают, не помогают, не предостерегают — они просто хотят, чтобы их истории кто-то знал. Кто-то помнил. Они тоже хотят жить.       Только чудовищу напротив него — все равно.       — Да, я знаю — это нечестно, — напевно и словно не ему — и не осколкам своих историй — говорит существо, — некрасиво. Но позволь мне поискать тебя еще немного, хорошо? Я найду, я обязательно найду, слышишь? Я найду ту самую Историю… Тебя.       Хватка на его горле становится крепче — когти впиваются в плоть.       Только вот в ответ на боль сладко ломит внизу живота и жар, словно становится ярче. Кто тут еще безумец…       Джинву открывает глаза — и жмурится вновь.       Ко лбу прижимаются прохладные губы.       — Прости, — стальная хватка на горле разжимается — вот только он так и не смеет сделать вдох.       — Прости, — ко лбу прижимается чужой холодный лоб, а по щекам скатывается мокрое.       — Прости, — чудовище почти заползает к нему на колени, смыкается хватка рук, с тихим шелестом разворачиваются крылья, укрывая теплым коконом — Джинву, не открывая глаз, знает какие они — черные, припорошенные сединой, точно снегом.       — Посмотри на меня, — щеки нежно касается ладонь, — смотри на меня.       В черных глазах вновь сияют звезды — и безумие.       — Я так долго искал тебя, — шелестит чудовище, — сила его отбрасывает блики, точно солнечные зайчики, точно причудливый калейдоскоп — и в каждом пятнышке — он сам. Разный, юный и повзрослевший, счастливый и не очень, — я так долго тебя искал…       Ладонь ладит по щеке нежно-нежно, а кончики перьев щекочут шею. Так, что хочется прикрыть глаза, прижавшись к этой ладони — и забыться, не думать ни о чем.       — Я так боюсь никогда тебя не найти, — продолжает Докча, не прекращая нежных прикосновений — вот только видения его силы расцвечиваются смертями. Разными, но итог один — Джинву умирает. Сопротивляется он этому или нет. Пытается ли он убить Докчу или нет.       Он ведь не тот Джинву.       Джинву жмурится, отказываясь смотреть.       Губы касаются его макушки — ласково.       — Я ведь найду тебя? Я обязательно… тебя найду. Мой Джинву-я, — существо на его коленях целует вновь — и рассыпается белоснежными искрами звездного света.       И время начинает свой отсчет.       Джинву вновь смыкает пальцы, поймав лишь пустоту вместо края плаща. Черное сердце болью бьется в груди — такой, что хочется выть.       Он знает, что должен уничтожить это чудовище. Угрозу. Врага.       Того, кто унес жизни сотен миров, гоняясь за призраком прошлого.       Он не хочет.