Безумие

      Джинву замечает их не сразу. Однако его чудовище приходит довольно часто, и однажды он все же замечает светлые полоски шрамов на фарфоровой коже.       Шрамы тонки, бледны и аккуратны до крайности, не приглядывайся — и не заметишь. Джинву замечает вот — и глаз не может отвести. Тонких линий оказывается слишком много. Тот, привлекший внимание — тонкая полоса по горлу, словно его перерезали, еще росчерки по шее, по щеке, на руках — Джинву уверен, под одеждой шрамов еще больше. Словно кто-то разбил фарфоровую статуэтку — а после бережно-бережно склеил.       И как он раньше не замечал? Будто слишком завороженный был…       Теперь он может больше. Теперь он хотя бы может двигаться — еще не атаковать, нет. Но двигаться он может куда свободнее, чем раньше. Словно привык. Словно ему позволили.       Словно ему теперь можно… отвечать.       Джинву касается шрама — Читатель рывком отстраняется, прикрывая шрам ладонью.       Звезды в его глазах сияют настороженно.       — Откуда он? — спрашивает Джинву, не особо надеясь на ответ.       — От тебя, — с какой-то непонятной нежностью и одновременно гордостью отвечают ему.       А Джинву захлестывает видение, шепчет в уши осколок Истории. Джинву видит, видит, как Клык Расаки вскрывает чужое горло — тот, иной Джинву торжествующе скалится, активируя эффекты клинка…       Они не помогают.       Видение отступает — Джинву еще пару мгновений приходит в себя. Сжимает руку в кулак — словно это он еще пару секунд назад держал в руках клинок.       Вновь смотрит на Читателя.       Шрамов очень много. И Джинву знает — хотело бы это существо — излечилось в мгновение ока. Но он носит их как… память? Их и осколки Историй чужих миров, что порой так настойчиво шепчут ему в уши.       Каждая смерть оставила свой шрам на его коже — точно карта. Каждый шрам, как метка — не тот. Не он. Каждая смерть разбивала его психику, точно хрупкий фарфор. Читатель собирал, склеивал все раны — и телесные, и духовные… Он не заметил, как потерял себя.       Джинву полночи теперь не страшиться — ждет. Джинву рассматривает, трогает тонкие шрамы, водя пальцами по бледной коже, гадая, как же их оставили.       И как вообще можно было?       Разумом Джинву понимал — можно. Еще как можно. Ким Докча — Читатель — опасен. Очень опасен. Тот, кто вновь и вновь воссоздает их Историю. Тот, кто тонкими нитями своего внимания плетет невидимую золотую паутину — и все они, что люди, что Монархи, что Правители — лишь запутавшиеся мошки в ней.       Знает Джинву и то, что именно Докча уничтожит их мир. Так, как он делал много раз до этого. Знает, что чудовище лишь станет сильнее. Знает, что оно привыкло есть миры и Истории — и как знать, когда его голод пробудится вновь.       И что придется сделать тогда, когда выбора не останется.       Джинву знает. Знает, что после него останется лишь шрам на бледной фарфоровой коже.       Джинву проводит пальцем по тонкой полоске на горле — а после касается ее губами.       У него еще есть время…