Шпилька и серёжка

Панорамные окна, открывавшие вид на внутренний дворцовый сад, выполненные в виде раздвижных дверей, были слегка приоткрыты, давая лёгкому ветерку играть полупрозрачными занавесками. Просторную комнату заливало солнечным золотом: едва заметные пылинки блестели в его потоке, плавая в воздухе. Посреди комнаты стояла большая кровать с балдахином, чем-то даже напоминавшая европейскую мебель: низкий борт и спинка из тёмной древесины были инкрустированы слоновой костью, сплетавшейся замысловатыми цветочными узорами вниз по ножкам и вверх по столбам, вниз с которых струилась светлая густая вуаль, стекала водопадом, волнами ложилась на пол подле. Большая кровать и едва приоткрытые окна в пол — первое, за что зацепился взгляд юноши в чёрном, вошедшего во внутренние королевские покои. Ему было страшно сделать шаг вглубь комнаты: казалось, будто на начищенных до блеска половицах останутся следы сапог, а пушистый узорчатый ковёр, раскинувшийся вокруг кровати, помнётся. Однако любопытство взяло верх, и, немного пересилив волнение, солдат прошёл дальше. В глубине комнаты во всю стену высился шкаф, выполненный в том же стиле, что и кровать, стоял низкий стол, заваленный книгами, свитками, под ним валялись несколько брошенных абы как седушек. И по всей комнате, по углам, посреди пола лежали искусно расшитые покрывала, большие мягкие подушки, то тут, то там под ногами, но в основном у шкафа были раскиданы драгоценные камни: попадались блестящие в лучах вечернего солнца и глубокого матового цвета, большие нежно-бежевые и перламутровые, ярко-красного с переливами персикого… Молодой человек по большой дуге обошёл ковёр и кровать, прошёл к окну. Солнечные лучи огибали его высокую фигуру, создавая вокруг него ореол будто божественного света. Чёрные длинные волосы были собраны в низкую причёску тонкой шпилькой, особенно выделявшейся на фоне облачения военного: явно мужская, не нёсшая в своём виде нежности или элегантности, она была выполнена из блестящего серебра, конец её украшали тонкие резные узоры в виде кленовых листьев, а с двух тонких серебристых цепочек свисали подвески, с той, то чуть покороче — коралловая бусина, с той, что подлиннее — изящная серебристая бабочка, своим блеском подмигивавшая лучам закатного солнца. Шпилька была неожиданно дорогим элементом на фоне относительно строгого костюма. За стеной из коридора стали едва различимы шаги нескольких людей, их переговоры полушёпотом. Только благодаря острому от природы слуху молодому человеку удалось различить обрывки фраз: — Ваше Высочество, одумайся, пожалуйста! — возмущался кто-то. — Если его кто увидит здесь, разговоры поползут по всему Двору, всем уже всё равно будет, принц ты там или кто! — Му Цин, не нагнетай, пожалуйста! — ответили ему в тон. — Ну увидят его здесь разок, что с того? Ничего это не значит и не доказывает. Вы двое постоянно у меня бываете, и ничего, всем всё равно. — Мы с Фэн Синем другое дело — мы твои приближённые слуги, а он кто такой? Диалог постепенно приближался: — Это тебе так кажется, а сплетникам только дай повод, напридумывают невесь чего… Мой тебе совет: попробуй как-нибудь послушать, о чём уже по отрядам шепчутся, мол, не такое уж у него высокое жалование, а заколку дорогую носит да всё за тобой с щенячьими глазками бегает побыстрее князя Сяоцзиня. — Не поминай чёрта всуе, не то из-под земли появится… — после короткой паузы Се Лянь, уже прямо за дверью, стараясь говорить как можно тише, продолжил, сдерживая смех: — А вот мой тебе совет, да позволь мне выразиться просто: прекратите шугать его, не то он скоро ещё чуть-чуть подрастёт и уже сам вас всех шугать начнёт. Всё, закончили. Спасибо за труды, иди к себе. Му Цин обречённо вздохнул, видимо, поклонился, и после небольшой паузы послышались его удаляющиеся шаги. Только Се Лянь открыл дверь, его взгляд сразу поймал юношу в чёрном, окружённого сиянием вечерних медовых лучей. Он на мгновение застыл на пороге, незаметно даже для самого себя залюбовавшись прекрасной картиной. Его губы непроизвольно тронула улыбка, подобная той, что изображалась на его многочисленных статуях и картинах довоенного времени. А юноша, только дверь открылась, повернулся к нему и поприветствовал глубоким поклоном. Он заметил ту улыбку на губах своего бога, что теперь намного реже появлялась, и сердце его на мгновение сжалось. Эту улыбку всё реже видели люди, но периодически он один замечал её тень, сопровождаемую взглядом на нём. Се Лянь закрыл дверь за спиной, и по ней, и по стенам всей комнаты тут же пронеслась едва заметная магическая дымка: на двери остался приклеенный талисман, блокирующий звуки изнутри помещения. Несложная техника, не требующая использования духовных сил уровня небожителя, которой их ещё в монастыре научили, но очень эффективная для сокрытия тайн и приватных разговоров. — Здравствуй, — коротко ответил на поклон он, подходя к юноше. Уже прямо перед ним Се Лянь снова застыл, любуясь прекрасным образом. Чёрные волосы, густые и непослушные даже в низко собранном сзади пучке, чёрный левый глаз, чёрная повязка на правом и чёрные одежды создавали такой контраст с бледной от природы, на деле едва тронутой загорелым румянцем кожей, что, если бы не смущённый бегающий взгляд и неловкость движений в явно непривычной для юноши обстановке, можно было бы принять его красоту на счёт благородного происхождения. Ему недавно исполнилось восемнадцать лет. Он на семь лет младше Се Ляня, но уже был выше него на пол головы, если не больше. Черты лица заострились за последние три года, и теперь они с принцем со стороны выглядели как ровесники. Он дослужился до звания офицера в армии, но на деле чаще всего был под командованием Его Высочества. Во взгляде чёрного глаза же отразился образ в светлых одеждах: каштановые волосы были собраны сзади в высокий пучок, под белым монашеским халатом была рубашка с высоким воротом, скрывавшем всю шею до подбородка. Светлое лицо и ясные глаза юноши с виду семнадцати — девятнадцати лет омрачало лишь нечто едва уловимое, читавшееся скорее ощущениями, нежели взглядом, лишь по лёгкому надлому в линии губ. Со времён суда в чертогах Верхних Небес он носил одежды с высоким воротом, скрывая проклятую кангу от посторонних глаз. Только Фэн Синь и Му Цин, присутствовавшие на суде, видели её. Не то чтобы принц считал её страшным позорным клеймом: с большими потерями и подорванным народным духом, уступив часть приграничных земель и с новым государством, образовавшемся под боком, но войну они пока что выиграли. Многие вышестоящие у власти так не считали, да и сами бывшие небесные чиновники понимали, что это — всего лишь небольшое затишье в надвигающейся череде многодесятилетних военно-политических конфликтов, но народ признал его героем, и этого Се Ляню было более, чем достаточно. Все знали, что его низвергли, и все знали, что низвергнутые небожители носят проклятые канги, пусть и не представляли, где она расположена и как выглядит. В голове у принца всё происходящее только недавно смогло окончательно уложиться. Пока он решил полагать, что впервые встретил этого солдата в ночь похищения Ци Жуна. Тогда в глазах принца солдат был всего лишь ребёнком, пусть и с оружием в руках и весьма способным. Но вот прошло несколько лет, в войне успело наступить затишье, и как-то незаметно, возможно, для одного лишь Се Ляня, вымахавший выше него самого юноша совсем перестал восприниматься как ребёнок. То, что раньше без сомнений принималось за наставническую опеку, желание помочь способному человеку и интерес к его успехам, с течением времени растворялось друг в друге и чём-то совсем новом для принца, принимая незнакомые очертания, и стали особенно заметны в период всеобщего затишья. Особенно заметными и доставляющими массу проблем не только им двоим. Как и то, что когда-то воспринималось как безграничное обожание и почитание сродни тому, что были в глазах князя Сяоцзиня, постепенно замечалось с новых ракурсов, да так, что порой игнорировать этот взгляд просто не представлялось возможным, а тот, казалось, с возрастом только больше радуется, что на него стали обращать внимание по-особенному. Когда принц расставил всё по порядку и наконец сообразил, что к чему, он ещё долго старался убедиться в своих выводах, всеми правдами и неправдами, любыми поводами пользовался, чтобы проводить с Сань Ланом как можно больше времени. Чем составлял немалую головную боль Му Цину, Фэн Синь же старался делать вид, будто ничего не замечает. А недавно принц просто устал от всего, рассудил: «Будь что будет!», и подарил возлюбленному шпильку. Сань Лан, будто набравшись смелости, посмотрел на Се Ляня, и при лёгком движении его головы серебряная бабочка за левым плечом качнулась и отправила солнечный блик на щёку принца. — Знал, что тебе будет к лицу, — внезапно для самого себя выдал Се Лянь после непродолжительного молчания. Сань Лан чуть округлил глаза и снова отвернулся. Нечасто ему приходилось слышать комплименты в свой адрес, и почти все — от Его Высочества. — Ваше Высочество, я хотел с вами поговорить, — почему-то решил резко сменить он тему. — Да, Сань Лан, помню. В чём дело? Сань Лан немного замялся снова, будто продолжал бороться не то со смущением, не то со страхом, но всё-таки тихо продолжил, не глядя на Се Ляня: — Ваше Высочество, этот верующий давно уже хотел вам рассказать, но к своему стыду вынужден признать, что не мог набраться смелости перед вами… Вот это было уже что-то новенькое: Сань Лан, и боится, да ещё снова начал говорить о себе в таком уничижительном тоне, хотя Се Лянь много раз просил его перестать. Не к добру это, но принц решил сначала дослушать… — Ваше Высочество были так благосклонны к этому верующему, одарив его своим вниманием и таким драгоценным подарком, — говоря о шпильке, он покосился себе за спину, где серебряная бабочка на тонкой цепочке будто сама по себе парила в воздухе, — и это напомнило этому верующему, что он не имеет права молчать дольше. Я… Помните, когда-то давно, после праздника поклонения Небесам, у вас пропала серёжка?.. Се Лянь уже начал догадываться, куда идёт этот разговор. У него было такое предположение, но, признаться честно, он примерно тогда же и думать забыл о пропаже: что ему одна серёжка, пусть и красивая? Он не стал ни о чём спрашивать ещё потому, что посчитал это предположение не терпящим никакой критики: вряд ли тот ребёнок после побега из храма прожил долго. С Лан Ином, предводителем мятежников, Се Лянь успел встретиться ещё несколько раз не только на поле боя, и в одну из таких встреч ему вернули подаренную когда-то давно серёжку. То, какое значение нёс возвращённый подарок — вопрос отдельный, но на деле принц ничего с ней сделать уже не мог, потому похоронил её поглубже в вещах где-то в своих покоях. Совсем недавно только, перебирая свои украшения, он нашёл оставшуюся серёжку, которая всё это время покоилась на дне шкатулки, и подумал: раз он уже не сможет носить её, почему бы не сделать подарок Сань Лану? Спонтанная мысль родила спонтанную идею, и Се Лянь тем же вечером отнёс серёжку к придворному золотых дел мастеру, чтобы вместе с ним создать эскиз для шпильки. — Откуда ты об этом знаешь? — Се Лянь решил сделать вид, что не понимает, что к чему, но тут же пожалел о вопросе, увидев, как побледнел Сань Лан. Казалось, ещё немного, и его начнёт трясти. — Этот недостойный верующий был тем ребёнком, которого вы спасли, — почти шёпотом продолжил он, доставая что-то из-за пазухи, — Этот недостойный верующий снял с вас серёжку и готов принять любое наказание, которое назначит ему Ваше Высочество. Говоря это, Сань Лан двумя руками протянул Се Ляню чёрный платок, склонив голову и начав медленно опускаться. Поняв, что он хочет сделать, Се Лянь быстро подхватил его под локти и удержал, не давая встать на колени. Только убедившись, что юноша стоит, он взял платок. Развернув сложенную в несколько раз ткань, принц достал серёжку. Ту самую, что восемь лет назад потерял на празднике. Ту самую, из-за которой они тогда поссорились с Му Цином. Он поднял её на уровень глаз, и ностальгия окутала его сердце, лёгкая улыбка давно минувших дней в который раз за вечер тронула его губы. Сань Лан единственный, кто вызывает эту улыбку на его лице, а Се Лянь только совсем недавно понял почему. Сань Лан всё ещё стоял перед ним, низко опустив голову, ожидая реакции принца. — Придётся спрятать её до лучших времён, — мягко начал принц. — Ты только не выдавай себя перед Му Цином и Фэн Синем, не то Му Цин тебя прибьёт. Он тогда сильно переживал, подумал, мы его в воровстве обвинили… — юноша всё ещё не поднимал головы. Внезапно он резким движением, каким обычно срывают пластыри с ран, вытащил шпильку из пучка и двумя руками протянул её принцу. Смоляные пряди тут же рассыпались вдоль спины, по плечам, несколько особенно непослушных прядок, получив свободу, всполошились у лица, от чего создалось впечатление, будто Сань Лан вовсе не расчёсывался. Се Лянь поймал себя на мысли, что вероятнее всего это так. — Хватит, Сань Лан, — устало позвал его принц, только после тот поднял взгляд. Это было даже немного обидно. Се Ляню захотелось самому поднять его взгляд на себя, положив ладонь на щёку, но в последний момент он подавил этот порыв. — Она твоя. С чего бы мне принимать её назад? Ты думаешь, что я могу сердиться на тебя из-за случившегося, когда ты был ребёнком? Забудь. Это всего лишь серёжка. И не говори так о себе, пожалуйста. Столько раз ведь это проходили… Принц сделал паузу, надеясь, что для завершения разговора этого будет достаточно, но ощутил, как воцарившаяся тишина становится всё более неловкой с каждой секундой, потому добавил первое, что пришло в голову: — Ты мне лучше расскажи, почему снял её с меня? Ничего такого, мне просто интересно, — он сделал шаг к собеседнику, они оказались очень близко друг к другу. Ближе, чем когда-либо раньше, по-особенному. Се Лянь порой сам тренировал юношу, и тогда они могли стоять друг к другу вплотную и даже не замечать этого, но теперь дистанция чуть меньше, чем нормальная для разговора наедине ощущалась, как нечто весомое и глубоко интимное. — Потому что я влюбился в вас с первого взгляда, но тогда ещё не понял, что это было за чувство. Просто почувствовал острую нужду сохранить что-нибудь на память о вас, потому что был уверен, что никогда больше вас не увижу… Се Лянь не нашёлся с ответом. Он просто сказал ему об этом. Сань Лан сказал ему прямо. Он смотрел принцу в глаза, и лицо его было спокойным, взгляд был полон нежности и обожания, лишь только едва дрожащие руки рваными движениями вернули за пазуху протянутый назад платок, всё ещё держа шпильку. — А почему из храма сбежал? — Се Лянь сам не понял, что спросил и зачем. — Потому что они сказали, что я притягиваю несчастья. Одно моё нахождение рядом могло навредить вам. Я не хотел подставлять вас. Принц бросил попытки сдержать порывы. Он положил ладонь на щёку Сань Лану и нежно погладил его, провёл большим пальцем по скуле, затем самыми кончиками подушечек — по линии острого подбородка и снова вернул ладонь на щёку. В ответ на новое прикосновение Сань Лан чуть склонил голову, прижимаясь к ласковой ладони. Се Лянь первым сделал шаг, подарив юноше заколку, но внезапно обнаружил себя в растерянности, когда тот прямо сказал о своих чувствах. Ещё утром Сань Лан оббегал пол дворцового комплекса, все места, куда ему дозволялось входить, в поисках принца, и попросил выделить ему немного времени, потому что хотел кое-что рассказать. Се Лянь же решил воспользоваться случаем: вечером сам провёл его через стражу, сказал, где его покои и велел дожидаться. Зачем? Принц сам не особо понимал зачем. Они могли найти уединённое место вне дворца, если нужно было просто поговорить. Но разве Се Лянь, видя взгляды Сань Лана и понимая собственные чувства к нему, не думал о том, куда могут привести их дальнейшие разговоры наедине? — Это — то, что ты хотел мне рассказать? — спросил принц, не убирая руку. — Да, — ответил Сань Лан, и, снова склонив голову, прижался уголком губ к тёплой ладони, продолжая смотреть принцу прямо в глаза. Се Ляню на пару мгновений показалось, что у него остановилось сердце. Принц, захлопнув окно, отрезал медовый луч, до того освещавший комнату, и погрузил её в только начавшую сгущаться вечернюю тень. Он взял Сань Лана за руку и повёл за собой в сторону кровати. Тот послушно проследовал за принцем, а на лице его отразилось лишь лёгкое удивление, видимо, быстрому развитию событий. Настойчивым движением Се Лянь усадил Сань Лана на кровать и тут же опрокинул его на спину, забравшись сверху и впившись в губы долгожданным поцелуем. Он вспомнил, что в руках у парня всё ещё была шпилька, а сам он всё ещё сжимал серёжку, потому выхватил из рук под ним заколку и отложил её вместе с серёжкой подальше в сторону. Се Лянь испугался собственной поспешности и настойчивости, но не собирался останавливаться. Только если его попросят. Ему всегда казалось, что соблюдать монашеские обеты очень просто: не может в этой жизни найтись ничего, что было бы важнее пути самосовершенствования. Так он думал раньше. Принц никогда не испытывал ни к кому желания, а теперь его будто волной захлестнуло. Разум совсем помутился, его голос был всё тише, всё более гулким с каждым движением губ, с каждыми нежными, настойчивыми ласками на теле. Единственным способом вдохнуть живительный воздух стал возлюбленный человек под ним, и теперь едва ли могло найтись что-нибудь, что удержало бы Се Ляня от желания спасти и быть спасённым. Ни принц, ни Сань Лан под ним не были уверены, что делают всё правильно. Се Лянь действовал больше интуитивно, ориентируясь на собственные желания и ощущения и на реакцию возлюбленного. Не так давно, в связи с новыми открытиями о своих чувствах и приоритетах, в недрах императорской библиотеки он нашёл пару книг… Они и составили все его изыскания на интересующую тему. Се Лянь остановился бы, если бы его попросили. Одного неловкого движения, одного неуверенного касания его плеча хватило бы, чтобы он понял, что делает что-то не так. Здоровая часть разума утверждала, что-то не так. А Сань Лан под ним отвечал на поцелуй и ласки с такой нежностью и желанием, что Се Ляню чем дальше, тем больше казалось, что ничего более правильного он в своей жизни не делал. Глубоко целуя Сань Лана, принц гладил его по лицу, приглаживал его непослушные волосы, убирал их за уши, спускался вниз по шее и плечам, на что тот подался грудью немного вверх, сильнее открывая шею. Руки Сань Лана также не отставали: он одной рукой ласкал шею и грудь Се Ляня через одежду, не осмеливаясь пока даже её край отодвинуть, а другой зарылся в волосы принца. В какой-то момент он нащупал узел сбившегося и растрепавшегося пучка, потянул за край ленты, окончательно распуская его, и отбросил прочь. Волосы принца легли вниз по бокам, на простыни, полезли в лица обоим. Ощутив щекотку, Се Лянь чуть слышно хохотнул и отстранился, возвышаясь над возлюбленным. — Зря ты это… — счастливо улыбаясь, он зачесал волосы назад, перебросил их на одну сторону, неотрывно глядя на юношу под собой. Растрёпанные смоляные волосы разметались под Сань Ланом по простыням. Зацелованные губы ярко розовели на фоне совсем побледневшей кожи. Блестящий взгляд чёрного глаза, полный обожания и желания. Чёрная повязка на правом глазу приковывала взгляд, совсем не портя прекрасный образ, но игнорировать её становилось всё труднее. Се Лянь снова нежно погладил его по щеке, и Сань Лан, накрыв его руку своей, прижался губами к раскрытой ладони, на секунду опустив взгляд. Принц постарался, чтобы его тяжёлый вздох не был замечен. Большим пальцем он невесомо очертил левую бровь, на что Сань Лан блаженно прикрыл глаз. А затем резко распахнул, когда ощутил прикосновение к ремешку, по косой пересекающей высокий лоб. Се Лянь лишь задумчиво провёл вдоль него пальцем. — У тебя ведь есть этот глаз, да? — задумчиво протянул он. Чем старше становился Сань Лан, тем больше они проводили времени вместе. То были и тренировки, и разного другого рода обучение, и совместные вылазки, походы, иногда визиты и приёмы. У Се Ляня было достаточно времени на то, чтобы рассмотреть его лицо как следует. Он не раз видел людей с настоящими травмами глаз, как в армии, так и среди военачальников и чиновников во дворце. И что-то здесь ему казалось не таким, каким должно быть… Теперь, когда он убедился, что Хун-эр и Сань Лан — один и тот же человек, он невольно задумался, продолжая пальцем легонько поглаживать чёрную ткань повязки: Се Лянь никогда не видел его лица полностью. Либо всё лицо, либо правую часть он всегда старательно прикрывал. Когда у принца появилась возможность заняться этим ребёнком, он много времени потратил на уговоры, чтобы тот снял повязки. Если нужно лечение, необходимо начать его как можно раньше. Если нет, то посмотреть, что можно сделать, чтобы он не ходил с замотанным лицом и к нему перестали цепляться все, кому не лень. Порой заканчивалось истериками, порой вовсе ничем, но обычно ответ был один: «Уродлив!», и всё тут. Мало по малу, Сань Лан привык к обществу принца, и в конце концов уклончиво ответил, что проблема в глазе. Тогда ему дали повязку, и одним прекрасным утром принц очень долго и пристально его разглядывал, (вероятно, тем немало напугав,) силясь понять, в чём же, в конце то концов, уродство? Болезненно бледен, в синяках и ссадинах, но… Как же ему теперь это объяснить… Принц не думал давить на него. Вместо прямой просьбы он решил пойти окольным путём. Если Сань Лан сам решит ему показать, то, конечно, он будет счастлив, как никогда прежде. — Хочешь взглянуть? — сказав это, Се Лянь потянулся к своей шее, сокрытой воротником. Принц сел на бёдра Сань Лана под ним, и теперь внезапно ощутил прилив неловкости, до того задвинутой куда поглубже. Он почувствовал, как щёки и виски запылали, но не собирался отступаться. Сань Лан же, поняв, что ему хотят показать, хотел подняться к принцу, но сильная рука легла на его грудь, оставив на локтях. Пока что можно только наблюдать. Был лишь один человек, которому Се Лянь сам хотел показать проклятую кангу. Собственное желание вызывало у принца смешанные, до ужаса неопределённые чувства, ведь красоты его облику она явно не придавала, потому решился на это он только теперь. Иного момента для этого просто нельзя было вообразить. Когда принц расстегнул рубашку до груди и приспустил её с плеч вместе с верхним облачением, чтобы ничего не мешало обзору, пристальный взгляд тёмного омута под ним ощущался куда более интимным, чем поцелуи до того, и это вышибало последнюю опору из-под них обоих. Сань Лан сел на краю кровати, заставив принца сдвинуться чуть ниже, сев ему на колени. Одной рукой он обнял его за талию, прижимая к себе, а другой провёл от кончика подбородка до выступающего кадыка и ниже, к чёрному узорчатому обручу. В такой позиции принц оказался совсем немного выше Сань Лана. Под чужими руками он, запрокинув голову, открыл шею ласковым прикосновениям. Юноша сначала долго рассматривал и пальцами оглаживал татуировку, принц кожей чувствовал его тихое горячее дыхание, а затем осторожно, будто на пробу, прильнул к ней губами. По шее и плечам Се Ляня от того места разлилось тепло. Он прикрыл глаза, обнял Сань Лана за плечи и прижался к нему так сильно, как только мог, на что почувствовал, как Сань Лан за талию прижимает принца к себе. Он, снова зарывшись пальцами в волосы на затылке возлюбленного, заставил того ещё больше открыться, подставив под горячие губы линию челюсти, кадык, спускался ниже и снова поднимался выше… От ключичной впадины он перешёл к изгибу сухожилий между шеей и плечом, стянул одежды принца ниже, обнажая грудь и часть торса, оставил дорожку обжигающих поцелуев на плечах и груди… В груди и внизу живота обоих расплывалась магма, нестерпимо хотелось касаться кожи друг друга. Се Лянь скинул рукава и отбросил на пол всё, что был на нём сверху, отстранил от себя требовательные ласки и торопливо стянул сапоги, оставшись в одних штанах. Он снова опрокинул Сань Лана на спину и помог ему подползти повыше на кровать, чтобы его ноги не свисали с краю. Се Лянь снова вернулся к манящим губам, наощупь раздевая Сань Лана. Тот помог, расстегнул пояс на бёдрах и развязал часть завязок на себе, но, не удержавшись, принялся шарить руками по поистине божественному телу над ним. Он оглаживал крепкую грудь и подтянутые мышцы торса, ласково прошёлся ладонью от седьмого шейного позвонка между лопаток и вниз, насколько мог дотянуться, от чего принц выгнулся ему навстречу. Се Лянь в это время переключился на шею и грудь Сань Лана, постепенно стаскивая с него одежду. Не слой за слоем, как ожидал от себя большего терпения, а всё вместе, путаясь в складках ткани и узлах. В какой-то момент с большим раздражением понял, что придётся оторваться от желанного тела, так как забыл про кожаные наручи, державшие рукава. Стараясь действовать быстро, но аккуратно, он уселся на талию Сань Лана и принялся ослаблять шнуровку. Юноша не менее раздражённо фыркнул, когда и ему пришлось остановиться. Он заворожённо разглядывал каждую чёрточку сосредоточенного лица принца, через ткань штанов гладил его ноги по обеим сторонам от себя, пока Се Лянь, опустив взгляд, возился со шнуровкой. С такого ракурса открывался особенный вид: ресницы Его Высочества трепетали, как крылья бабочки, когда он бегло поднимал взгляд на Сань Лана. Юноша не удержался и принялся оставлять короткие поцелуи на щеках, скулах, носу, висках Се Ляня, чем вызывал тихие смешки последнего и мешал делу, отвлекая и тормозя процесс. Наконец наручи были скинуты, и Се Лянь торопливо стянул с Сань Лана одежды, одновременно впиваясь в его губы требовательным, глубоким поцелуем. Сань Лан же гладил его бёдра, бока и торс, особым вниманием одарил мышцы груди, с нажимом прошёлся по пояснице, призывая прогнуться, наклониться ближе к себе. На фоне чёрной ткани бледная кожа смотрелась чарующе. У них с принцем было схожее телосложение: от природы высокие и стройные, но жилистые, закалённые на тренировках и поле боя. Се Лянь прижался губами к ярёмной ямке, а после едва ощутимо прихватил зубами выступающую из-под кожи ключицу, на что получил шумный выдох носом сверху. Оглаживая бока и пресс Сань Лана, поцелуями он спускался ниже по груди. Пальцами огладил розовые соски, на пробу лизнул один, смотря Сань Лану в глаза, на что тот внезапно залился краской и запрокинул голову, чуть сильнее упиревшись в плечи принца, говоря таким образом, что не стоит так делать. Се Ляню показалось, что не должно быть неприятно, но пока решил оставить это. Вместо этого он опустил одну из ладоней на пах юноши и с лёгким нажатием погладил туда-сюда по длине, что, видимо, было ещё хуже: юноша издал протяжный сдавленный стон, сам услышав который звонко шлёпнул себя по губам, зажав себе рот. Нечто подобное пару лет назад в пещере Се Лянь слышал из собственного рта, потому сделал вывод, что это действительно приятно. Он продолжил ласкать Сань Лана внизу и покрывать живот дорожками поцелуев, однако вскоре его позвали: «Ваше Высочество!» Се Лянь поднял голову на молящий тон. Неужели всё-таки слишком сильно? Сань Лан нашёл в себе силы снова взглянуть на принца и, немного посомневавшись, предложил: — Давайте поменяемся? Се Лянь уже и сам задумывался предложить. Человек и близко не был равен по силе богу войны, пусть и низверженному, мысль о чём проскользнула у принца только сейчас. Он был тяжелее, чем казался со стороны, но Сань Лан только что прижимал его к себе ещё сильнее, как будто бы ему было мало того, что он был придавлен чужими бёдрами к кровати без возможности к отступлению. Вот тут принц немного испугался мысли о том, что дальше он может против собственной воли навредить Сань Лану, если они останутся вот так. Се Лянь коротко кивнул Сань Лану, и тот сразу подскочил, схватил принца за локоть и положил на своё место. Кажется, он смутился собственной поспешности, из-за чего дальше его руки действовали не так смело, как раньше. Принц решил показать ему, что не стоит бояться: взяв его ладони в свои, он с нажимом провёл ими по собственным бокам, тазом поддаваясь вверх, им навстречу. — Не робей. Делай, что захочешь… — ласково прошептал он, снова смущаясь собственной решительности, но не подавая виду. Во взгляде юноши мелькнула вспышка, подобная молнии, язык юркнул по заалевшим губам и тут же скрылся, однако принц успел взглядом проследить это движение. Сань Лан прошёлся дорожкой поцелуев по подставленному животу от чуть выделявшихся под мышцами рёбер до пояса штанов. Он сам опустил принца на кровать и, стянув с него штаны как можно ниже, но не открывая пах, прижался губами к лобку с жёсткими волосками, и от того места у Се Ляня по низу живота растеклась волна жара вместе с лёгким жжением на коже под чужими губами. Принц почти смог подавить стон в горле. Он запрокинул голову назад, снова осознав, что пока не в состоянии спокойно смотреть на такие картины. Когда он был сверху и сам ласкал возлюбленного, это ощущалось куда проще, но теперь, когда Сань Лан оказался над ним, волна жара захлестнула щёки с новой силой, а голос разума завопил йодлю. На месте под губами Сань Лана осталось маленькое красное пятнышко, всё ещё горящее огнём. Сань Лан поднял взгляд на принца и облизнул губы, но этого Се Лянь уже не видел. Тогда он снова потянулся к губам принца, параллельно лаская его так, как это решил попробовать сделать Се Лянь. Он снова вцепился в волосы принца, от чего в сочетании с поглаживаниями внизу он глухо простонал в поцелуй, обвил руками плечи Сань Лана и зачесал назад его волосы, что падали им обоим на лица. Надолго их не хватило: было до одури приятно целоваться и тереться друг о друга телами, но хотелось всё большего. Когда в очередной раз оторвались от губ друг друга, Се Лянь оставил невесомое прикосновение губ на щеке возлюбленного и сбивчивым шёпотом спросил: — Сань Лан, сядешь сверху? В ответ он глубоко вздохнул и с готовностью кивнул, смотря в глаза принца. Сань Лан примерно такой просьбы и ожидал от своего бога. Смутно он, конечно, понимал, почему конкретно Се Лянь предложил именно такую позу, хотя явно был настроен быть сверху, и чувства щемящей нежности и благодарности сжали его сердце, от чего он не удержался и оставил ещё с десяток коротких поцелуев на лице и шее возлюбленного. Сань Лан был готов делать всё, чтобы доставить своему богу удовольствие, что бы тот ему сейчас ни предложил. Но было здесь ещё кое-что, тенью прятавшееся за его любовью уже довольно долгое время: чем старше он становился, чем глубже осознавал свои чувства, тем гуще становилась эта тень. Все вокруг спрашивали принца: «Почему ты так носишься с этим ребёнком?» Стоило мелькнуть в глазах Се Ляня чему-то схожему тому, что было в глазах самого Сань Лана, при ударе подобного вопроса оно снова глубоко пряталось. Да разве ж он ребёнок, с которым Его Высочество только и делает, что нянчится? Они оба давно так не считали. И от чего-то Сань Лану было принципиально важно ещё раз показать его принцу, как сильно заблуждаются люди вокруг них. В то же время он не допускал мысли о том, что сможет быть для Его Высочества чем-то большим, чем любовником, пусть и преданным, и глубоко любящим. Ныне низверженный бог снова встал в положение наследного принца, так что вопрос о том, одобрит ли такую связь их сына королевская чета, если узнает, поднимать было даже смешно. По крайней мере так казалось Сань Лану. Он не годится наследному принцу в наложницы ни под каким предлогом, пускай сегодня твёрдо решил доказать им обоим обратное: он стал бы первой наложницей, оставив конкуренток, если бы таковые вообще нашлись, далеко позади. Се Лянь же про себя рассудил, что есть вещи для него куда более значимые, даже чем его путь самосовершенствования, потому всё остальное ему либо вообще не представлялось преградой, либо он старательно игнорировал эти вещи. Рано или поздно родители заметят на молодом офицере драгоценную шпильку с весьма знакомым им коралловым камушком, с этим уже никто ничего поделать не мог. Но пока что они с Сань Ланом об этом не говорили. Сань Лан тем временем перекинул ногу через тело принца и сел у самого паха. Штаны Се Ляня, до того низко спущенные и сползшие ещё ниже, когда тела самозабвенно тёрлись друг о друга, теперь были вовсе сброшены им с колен вместе с исподнем. Сань Лан потёрся о стояк принца задом сквозь оставшуюся на нём одежду, чем вызвал у того шумный раздражённый выдох. Се Лянь резко сел, намереваясь самостоятельно раздеть Сань Лана. — Ваше Высочество… — позвали его, когда он замешкался с завязками. Принц поднял голову на голос, что раздался чуть ли не над его головой, чтобы обнаружить, что Сань Лан потянулся к ремешку своей повязки. Сань Лан был действительно высоким, и теперь, в позиции наездника, это было особенно заметно, от чего кровь только сильнее удара в голову принца. — Ваше Высочество, — томно прошептал он, стягивая с глаза повязку. — Может ли этот верующий обратиться к вам, как к «гэгэ»? Он снял повязку через голову, чем немало взъерошил и без того растрёпанные волосы цвета вороного крыла, однако не отбросил её, как всё остальное, а оставил теребить в руках, опустив взгляд на руки Его Высочества, что всё ещё лежали на его бёдрах. Несколько коротких прядей упало ему на лоб, прикрывая лицо, однако Се Лянь уже убедился: глаз у него на месте. Всё лицо и тело над ним отбрасывало на него тень, также контрастирующую со слабым призраком света, пробивавшемся сквозь закрытые окна сзади. Когда в покоях успело так стемнеть? Принц бросил его приспущенные штаны, потянулся к бледному лицу, на котором теперь особенно ярко смотрелся розоватый оттенок на скулах и висках. Се Лянь положил ладонь ему на правую щёку и осторожно провёл большим пальцем по скуле. Сань Лан не шевельнулся. Тогда принц заправил упавшие ему на глаза пряди за ухо, а другой рукой чуть приподнял кончик его подбородка, призывая тем самым посмотреть на Се Ляня. Сань Лан послушно приподнял взгляд, и принца точно головой в омут окунули: слева притягательно поблёскивала чёрная бездна, справа ревело пламя. Даже в полумраке под густым пологом над кроватью контраст был заметен. Се Лянь некоторое время рассматривал его лицо, гладя острые скулы, высокий лоб и длинную шею. Он сам не знал, что ожидал увидеть под повязкой, но смутные представления крутились вокруг совершенно иных образов. И тем не менее, лицо это не стало для него ни краше, ни «уродливей». Теперь образ Сань Лана предстал для него вместе с ещё большей тайной, якобы скрывавшейся в этом прекрасном лице, нежели он нёс под чёрной повязкой. Принц только и нашёл в себе силы на то, чтобы в порыве нежности и восторженной благодарности едва ли не одними губами прошептать: «Ты прекрасен», и ответить: — Да, зови меня своим гэгэ, — он погладил Сань Лана по бёдрам и окончательно стянул с него штаны. Сань Лан, конечно, был морально готов к тому, что по началу будет больно, но не вполне представлял, что это будут за ощущения. Поначалу он не мог заставить себя двигаться, только вцепился принцу в плечи, стараясь привыкнуть к новым чувствам. Он положился на Се Ляня, крепко придерживавшего его за бёдра, не давая ненароком двинуться слишком резко, и, приняв его в себя полностью, немного задержался, постарался расслабиться. Тогда принц впился в его губы жадным поцелуем. Сань Лан обнимал его за плечи и старался потихоньку двигаться. В уголках глаз собрались маленькие слезинки, он отчаянно заморгал, стараясь сдержать их, от чего намокли его ресницы, что теперь, густые и блестящие, они выглядели так, будто Сань Лан их тушью накрасил. Они с Его Высочеством то по долгу не отрывались от губ друг друга, то не отлипали от шеи, плеч и рук. Со временем там, внизу, стало не так тесно обоим, они всё меньше боялись сделать неосторожное движение. Желание разлилось в их телах новой волной, пробуждая самый настоящий голод. При всей нежности, что они испытывали друг к другу в данный момент, обоим хотелось заполучить от тел друг друга всё, что только смогут вылюбить и выстрадать. Когда хотелось большего, они меняли темп, ласки становились всё более грубыми, они будто по очереди подчинялись воле друг друга, потом волна отходила, и они, как бы извиняясь за недавнюю жёсткость, гладили, порой надрывно шептали комплименты, похвалы… Сань Лан то томным, низким голосом стонал: «Гэгэ…», прижавшись к шее или уху Се Ляня, то срывался на жалобную мольбу: «Ваше Высочество!..». От его голоса у принца мурашки бежали по спине. На короткое мгновение Се Лянь пожалел о том, что сорвался и дал волю желаниям, но его тут же с головой захлестнула новая волна страсти. Дело в том, что с каждой минутой чувства только сильнее разгорались, своим пламенем опаляя все внутренности. Ему хотелось большего. Получить полный контроль. Взять всё в свои руки. Последняя капля стойкости, однако, ещё не испарилась: он продолжал держать в голове риски и действовать, не переходя черту. И тут, словно заметив, что принц что-то в себе подавляет, Сань Лан внезапно схватил его за плечи и опрокинулся на спину, утягивая Се Ляня за собой в объятьях. На секунду они замерли, принц ошеломлённо уставился на Сань Лана. Тот обвил ногами талию принца и прошептал, едва касаясь его губ своими, смотря в глаза прямо: — Гэгэ, не робей. Делай, что захочешь. Не то чтобы Се Ляня до того можно было упрекнуть в скованности, но на свою голову Сань Лан захотел увидеть, как его божество будет выглядеть, нависая над ним, и, видимо, преисполнившись храбрости, (либо в порыве страсти утратил толику здравомыслия,) вернул ему фразу, которой сам принц сорвал ему крышу. Се Ляня мгновенно прошибло взрывной волной жара. Он прижал руку к губам Сань Лана, локтем опёрся о матрас под ними у его головы и начал двигаться самостоятельно. Если до того они ещё старались подавлять стоны, то теперь Сань Лан с зажатым чужой рукой ртом отдался чувствам без остатка, потеряв мотивацию сдерживаться, а шумное дыхание и протяжное мычание Се Ляня слились с его заглушенными криками. Принц не потерял контроль полностью, всё ещё отдавая себе отчёт в применённой силе, но стал больше действовать в соответствии с наваждением. И «чувственная жажда», и «жажда убийства» — это всё проявления крайне агрессивной страсти, и в корне своём они имели общее начало: желание присвоить что-то чужое и ценное. Желание обладать всем единолично и безраздельно. Люди и доставляют, и получают удовольствие, исходя из общей мании, в которую сливаются все чувства, достигая пика. Сань Лан вцепился короткими ногтями в плечи принца и тут же, одёрнув себя, опустил руки и скомкал в кулаках простыни. Се Ляня это не устроило: он вернул его руки себе на плечи и снова зажал ему рот. Сейчас ему хотелось — даже если в более адекватной ситуации скривился бы от такой мысли — чтобы Сань Лан оставил на нём ещё какие-нибудь следы, помимо засоса в столь интимном месте. Хотелось позже посмотреть в зеркало и увидеть вещественное доказательство того, что он делал этим вечером с возлюбленным. Принц покрывал его шею, плечи и грудь мокрыми поцелуями, порой ему было мало и этого, и тогда он вылизывал его солоноватую на вкус кожу. Сань Лану только в первые минуты было тяжело. Принц втрахивал его в матрас, сам задавая темп. Лёгкая боль и нестерпимое удовольствие слились воедино, он впервые со всей остротой ощутил, какого это — наслаждаться чувством принадлежности чьей-то милости, и это чувство сводило с ума. Он одновременно хотел большего и не представлял уже, куда можно больше. Сань Лан то выл, то звал принца, но из-под крепко прижатой к его рту ладони доносилось лишь мычание. Се Лянь ощутил, как его пару раз похлопали по руке, и сердце его сжалось от испуга. Он перестал зажимать чужой рот и только успел встревоженно спросить: «Больно?..», как на него накинулись с голодным поцелуем. Внутри жар разлился новой обжигающей волной. Они стонали друг другу в губы, облизывали их и не могли оторваться друг от друга дольше, чем на пару мгновений. Когда казалось, что чувства скоро выльются за край, Сань Лан начал ласкать себя внизу, двигая рукой в такт движениям принца внутри, что скоро привело его к разрядке: с протяжным стоном он кончил себе на живот, выгнувшись всем телом навстречу Се Ляню. Через некоторое время и принц кончил внутрь и обессилено лёг в объятья рядом с возлюбленным, закинув руку ему на широкую грудь. *** Се Лянь проснулся, как ему показалось, посреди глубокой ночи: в его покоях стояла тьма, только закрытые окна испускали лёгкое сияние, сдерживая собой лунный свет от проникновения в комнату. Рядом с ним на кровати спал, повернувшись на бок и сжав подушку под своей головой, Сань Лан: смоляные волосы разметались по его подушке и спине, легли на него вторым одеялом. Он тихонько посапывал, грудь и диафрагма медленно вздымались и опускались. Принц с лёгким беспокойством на душе подумал о том, что они опоздали: стоило вывести Сань Лана из внутреннего двора до того, как станет по-настоящему поздно. Их бы всё равно заметили, но было бы не так подозрительно, нежели если они теперь пойдут пробираться втихую. Как-то незаметно для себя они уснули, хотя договорились полежать совсем недолго вдвоём. Теперь стоило бы подумать, как аккуратней поступить дальше… Что-то блестело у самого края кровати, отражая приглушённый окнами свет луны. Се Лянь осторожно поднялся с кровати со своей стороны, бесшумно дошёл до ширмы неподалёку, на которой висел его спальный халат, и накинул его на себя. Дольше оставаться без одежды ему было неловко, даже если Сань Лан спал и между ними только что произошло нечто, не предполагающее подобной неловкости. Затем он вернулся к кровати и нашёл то, что блеснуло на краю его зрения: серебряная шпилька с бабочкой и коралловой бусиной как была отложена подальше в самом начале, так и осталась забытой до сего момента. Осторожно пошарив рукой меж смятых простыней и одеял, стараясь не потревожить спящего, принц нашёл и коралловую серёжку. И вот зачем она ему теперь?.. Дыхание под одеялом стало чуть тише, Сань Лан немного поёрзал, вытянул подушку из-под головы и обнял её. Им стоило бы уже сейчас начать собираться, чтобы не тянуть до самого утра, когда будет по-настоящему поздно прятаться, но Се Ляню совершенно не хотелось будить возлюбленного. Безмятежный вид спящего Сань Лана — его спокойное лицо, чуть приоткрытые губы и распущенные волосы, бледная кожа в ворохе белых простыней и одеял, оголённая спина и прикрытые одеялом зад и ноги — этот вид завораживал его новой, доселе невиданной красотой. Ему совершенно не хотелось, чтобы тот уходил, оставив его одного в этих огромных покоях на его широкой кровати. Надо собраться, но можно же задержаться здесь ещё ненадолго? Он тихо отошёл к шкафу. Из одного из ящиков принц достал свою шкатулку с серёжками и вернул в неё коралловую серьгу, уже другую. — Гэгэ?.. — сзади раздался сонный шёпот. — Я здесь, Сань Лан, — ответил ему Се Лянь. В темноте его, наверное, не было видно. — Мы проспали, да? — беспокойство передалось и ему. — Похоже на то. Голос Его Высочества таил в себе нотки разочарования: он не хотел будить Сань Лана. Тем не менее, принц нашёл на столе свечу на широком подсвечнике и спички и зажёг фитиль. Яркое пламя на секунду ослепило обоих. Се Лянь, проморгавшись, взглянул на Сань Лана: даже по его тени за балдахином было видно, что на голове у него теперь настоящее воронье гнездо. Едва сдерживая смех, принц нашёл в том же ящике гребень и вернулся к кровати. Он захотел это сделать тогда же вечером, когда увидел небрежную причёску Сань Лана, и желание это появилось в нём с той же естественностью, что и желание прикоснуться к нему, поцеловать его. Заглянув под полог, он всё же не удержался и прыснул со смеху. Свет свечного пламени явил миру заспанное лицо, с трудом разлеплявшиеся глаза и густую копну волос, стоявшую чуть ли не торчком. Но несмотря на всю комичность такого зрелища, в глазах Се Ляня растрёпанный вид добавлял образу Сань Лана некий шарм, от него невозможно было отвести взгляд. Сам Се Лянь приложил руку к созданию этого прекрасного творения, причём буквально. Стоило ему подумать о том, что было, и щёки снова тронуло лёгким жаром. Как же всё-таки жёстко он обошёлся с возлюбленным… — Пора собираться, — он поставил свечу на дальний край кровати, туда же отложил заколку и поманил Сань Лана к себе. — Иди сюда. Сань Лан не удержал разочарованного вздоха, и хоть он постарался сделать его незаметным, принц всё же услышал. Придерживая смятое одеяло у бёдер, Сань Лан сполз к краю кровати, сел и протянул было руку, чтобы взять гребень, но его остановили: — Ты позволишь мне? — спросил Се Лянь, кивая на его растрёпанные волосы. Губы юноши медленно растеклись в счастливую улыбку, он с готовностью повернулся к принцу спиной: — Как пожелает Ваше Высочество. Се Лянь присел на кровать за ним и стал расчёсывать, начиная с концов. Волосы на концах Сань Лана были жестковаты, но не особо спутаны. Местами пряди были прямые, местами шли волнами, а пара особенно коротких прядей завивалась, от чего и создавалось впечатление, будто Сань Лан ходил лохматый. Такие волосы действительно сложно прибирать! Они долгое время сидели в тишине, каждый по-своему наслаждался процессом. Уже когда Се Лянь добрался до корней волос, Сань Лан неожиданно его позвал: — Гэгэ, могу я задать странный вопрос? — голос его снова звучал тихо и неуверенно, как накануне вечером. — Вы, конечно, не обязаны отвечать мне, и скажите прямо, если я забываюсь. — Что такое? — Се Лянь немного заволновался, вновь услышав этот почтительный тон. — У вас было с кем-нибудь до меня? Се Лянь замер, Сань Лан напряг спину. Повисла тишина. — Сань Лан… — принц опустил лоб меж чужих лопаток. Его щёки вспыхнули, как при температуре, да и по всему телу прокатилась волна этого стыдливого жара. Он сегодня очень постарался, так как хотел сделать всё правильно, и бесчисленное множество раз наступил на горло своей стеснительной натуре, а под конец вовсе почти забылся под всесносящими волнами страсти. Неужели в итоге он действовал настолько развязно, что Сань Лан подумал, что это его не первый раз? Хотя, если так подумать, он был инициатором, и многое предложил сам… — Прошу прощения за дерзость, — поспешно выдал юноша, засуетился и хотел было встать, но на плечо ему легла ласковая, но сильна рука, призывая сидеть на месте. Принц тяжело вздохнул и, подняв голову, тихо ответил: — Не было, — он вернулся к причёсыванию возлюбленного. — До тебя я даже влюблённости не испытывал, — и вскользь добавил совершенно не задумываясь, скорее по привычке: — Тем более мой путь самосовершенствования запрещает мне плотские утехи, потому я совсем о таком не думал. Сань Лан резко повернулся к принцу лицом, от чего тот случайно дёрнул его за волосы и выронил гребень, что так и остался висеть на макушке юноши, даже вздрогнул от неожиданности. На его вытянувшемся лице отражалась целая палитра разнообразных, зачастую противоречивых эмоций, варьировавшихся в спектре от «КАКОГО ХРЕНА ТЫ МНЕ РАНЬШЕ НЕ СКАЗАЛ?!» и до «… ради меня?..». Се Лянь поспешил развернуть его обратно и скороговоркой добавил: — Но я давно смирился с тем, что путь придётся выбрать новый, что тут поделать… Если, конечно, у него получится… Но вслух этого не пояснил. На нём всё равно была проклятая канга, духовных сил ему не видать до нового вознесения, так что в целом он обретает куда больше, сходя с пути, выбранного в раннем детстве, нежели теряет. В неловком молчании Се Лянь закончил с расчёсыванием и, достав из-за спины шпильку, скрутил длинные чёрные волосы в ту же низкую причёску, что была на Сань Лане вечером, и зафиксировал заколкой. На самом деле он даже себя не так часто сам заплетал, потому вышло немного растрёпано, но зато точно так же, как Сань Лан заплетал себя сам. Им обоим надо будет потренироваться… Теперь взгляду принца открылась его белоснежная спина. Поддавшись наваждению, он медленно погладил выступавшие сквозь кожу лопатки, пару рёбер и остренькие бугорки позвонков, выделившиеся, потому что Сань Лан, расслабившись от прикосновений, слегка ссутулился. Се Лянь не стал бы утверждать, но в неверном свете тонкого язычка пламени за их спинами ему будто бы почудились белые пятна и полоски на коже — шрамы, какие порой остаются от давно заживших ран. В чём он был уверен, что ему не показалось, так это тёмные пятна: по разным участкам спины было разбросано несколько более бледных, а вот на плечах и — принц специально приспустил складки одеяла, чтобы убедиться — на бёдрах темнели следы его пальцев. На самом принце не было ни следа, хоть его тоже и хватали, и прижимали к кровати в самом начале… Почувствовав укол вины, Се Лянь обвил руками талию Сань Лана и оставил долгий поцелуй на седьмом шейном позвонке. Сань Лан в его руках, откинувшись назад, прижался спиной к груди принца, кладя свои руки поверх его. Так они ещё просидели сами не зная сколько: тишина и тепло прикосновений друг друга усыпляли, и обоим так хотелось остаться здесь друг с другом на как можно больший срок, в идеале — хотя бы на эту ночь. Но для того было ещё слишком рано, слишком опасно…