Останься

      Она лежала под капельницей и смотрела пустым взглядом на потолок, и только едва заметно опухшие глаза выдавали, что она плакала. Едва я зашла в палату, мама ушла, перед этим бросив мне в спину «Я говорила». Она говорила. Она хотела оставить её в больнице. Я не дала. Я виновата. Я…       — Вась. Привет, — увидев меня, сестра радостно улыбнулась.       — Привет, мышонок. Ты как? — я спрятала свой страх и отчаяние глубоко в себя, она не должна видеть этого. Только не это.       — Неплохо. Только грустно немного, — она подвинулась, кивая на другую половину кровати. Я скинула обувь и аккуратно, стараясь не задеть её, легла рядом, поворачиваясь лицом в сторону Арины.       — А мне страшно. Я такая трусиха, — на глазах наворачивались слёзы, я прикусила губу, сдерживая всхлип. Она прощается.       — Забудь о страхе, сис. Ты теперь мама. И должна быть сильной ради своего ребенка. Мой племяша должен быть самым счастливым ребенком на свете, — её теплая ладошка легла на мой живот, с трудном поднявшись, она наклонилась к моему животу, слегка целуя его.       — Привет, кто бы там ни был, я поручаю тебе следить за моей непутёвой сестрой, и расти счастливым. Твоя тётя сильно тебя любит, — хотелось кричать и плакать, скрутившись калачиком. Моя маленькая заноза с трясущимися руками, едва найдя в себе силы, чтобы самой лечь назад на подушку, совсем не боялась, она улыбалась, смотря на меня затуманенными глазами. — Мама ушла. Боится видеть это. Врачи тоже не заходят, а смысл?       — Арин, я… — мой голос надорвался, и всё же слезы потекли по щекам.       — Кольцо красивое. Дима молодец, а то я думала, сделал ребенка и решит, что и этого хватит, — скривившись от боли, она закрыла глаза, сжимая мою руку. — Спать хочу, — хрипло прошептала Арина, прижимаясь челом к моему плечу.       — Спи, Ариш. Сладких снов, я очень тебя люблю, мышонок.       Она перестала дышать через минуту. Не было ни слез, ни криков отчаяния, ни каких-либо других ярких проявлений чувств — я просто оцепенела, молчала и глядела на неё. Время будто застыло: секунды казались часами, а часы секундами.       Наверное, так ощущается конец. Точка невозврата, когда вместе с душой тело покидает и смысл: смысл снова подниматься утром, смысл улыбаться, смысл дышать. Вижу только её тело, которое казалось миражом. Не может она так выглядеть. Моя Ариша не так мертвенно-бледна, у неё веснушки должны рассыпаться по каждой делянке кожи, такие ненавистные ей веснушки. Она сжимала мою руку, её тело закоченело, она мертва, её нет. Нет, нет!       Я встала с кровати, с ужасом смотря на то, как голова Арины безвольно падает на подушку. Выхожу в коридор, что-то невнятно говорю медсестре, которая врывается в палату, не вижу маму, которая сидит в коридоре, я вижу только выход из больницы.       Сажусь в такси, диктую адрес и еду домой. Не помню, как открыла дверь квартиры, очнулась только в комнате Арины. Я кричала так, что, казалось, оглушу сама себя. Хотелось причинить каждому в мире боль, чтобы кричали со мной. Я выла от боли, сжимая волосы на затылке. Не слышала, не ощущала ничего, кроме боли. Эта боль не неописуемая каждая клеточка в теле посылает импульс, который сжирает все эмоции, оставляя одну. Боль. Но такую сильную, что в глазах темнеет, а пульс замедляется. Меня кто-то зовёт, обнимает, что-то шепчет – я не слышу. Я не хочу слышать.       — Вась, эй посмотри на меня, — Дима осторожно поднял меня с пола, заставляя встать на ноги. Я, шатаясь, с непониманием оглядывала комнату. Где Арина? Почему я у неё?       В какой-то момент Дима пропал из моего поля зрения, и это было единственное, что смогло потревожить меня – я невольно дернулась и тут же была подхвачена на руки.       Посмотрела в его печальные глаза, но не смогла ничего сказать. Присутствовало ощущение нереальности происходящего, будто все это происходит не со мной – мне захотелось свернуться клубочком и спрятаться от ужасающей правды. Дима что-то говорил, и я видела, как двигаются его губы, но ничего не могла расслышать, потому что в висках громко стучала кровь.       — Арины нет в комнате, потому-то она умерла. Дим, она умерла. Моя малышка мертва. Арина мертва. Дима она мертва! — я завыла, падая в его объятия. В комнату влетела Леся, что-то говоря, прижимая телефон к уху. Масленников гладил меня по голове, молча поддерживая, пока я билась в истерике.       — Вась, выпей, — Леся протянула мне стакан с водой и таблетку.       — Вы что, меня не слышите? Где Арина?! — я вырывалась из рук Димы. Словно в бреду повторяла одно и то же, чтобы не сойти с ума, чтобы напоминать, что её нет.       — Дима, сожми ей челюсть и нагни голову, — Алеся уверенно засунула мне в рот таблетку, вливая воду, из-за чего я начала кашлять.       — Молодец, Некрасова. А сейчас спи, — подруга чмокнула меня в лоб перед тем, как я вырубилась.

***

      В церкви было довольно душно, что не помогало моральному состоянию. Мы с мамой стояли у входа, встречая всех, кто хотел попрощаться с сестрой. Людей было довольно мало, как и на вчерашнем отпевании. Я смотрела пустым взглядом в конец зала, где стоял гроб.       — Наши соболезнования, — произнесла пара гостей, которых я тоже на поминках не видела, в полностью чёрных одеяниях, скрывающих каждый миллиметр кожи, и больших широкополых шляпах.       Я прикрыла глаза и стала молиться про себя. Мучительная горечь заполнила моё сердце, пока я мысленно провожала в последний путь любимую сестру. Я никогда не смогу до конца отпустить её, но эта невыносимая боль со временем должна стать тише. Она бы не хотела, чтобы мы грустили, вспоминая её, однако печаль невольно будет сопровождать каждое воспоминание, связанное с ней. Глаза невольно начали наполняться слезами, что мгновенно увидел Дима и неожиданно появился рядом со мной.       — Девочка моя, всё будет хорошо, — он не отпускал меня до конца. Даже когда засыпали могилу, он сжимал мою руку, будто боясь, что я брошусь в ту яму. А я хотела, вот только в моём чреве была ещё одна жизнь. Хрупкая и маленькая, но жизнь. И ради этой жизни я должна справится. Должна не себе, а жизни, которую сама породила.       — Солнышко, тебе нужно поспать, — Дима с мольбой посмотрел на меня, лёжа со мной на кровати. Я быстро замотала головой из стороны в сторону. Не могу и не хочу спать. В горле образовался неприятный комок, стоило подумать, что ждёт меня в темноте закрытых глаз. Дима тяжело вздохнул, понимая, что не сможет меня переубедить, и молча сжал в объятиях, осторожно целуя мои волосы, лоб, запястья, губы. Я расслабилась в крепких руках, внимательно рассматривая любимое лицо и стараясь как можно меньше моргать, чтобы не поддаться соблазнам Морфея. Но, слушая ласковые слова, которые мне нашёптывал Масленников, я всё же уснула, к собственному ужасу.       — Проследи за сестрой, пожалуйста, Василис. Боюсь, как бы её энтузиазм не навлек беду.        — Мама, не переживай, я не спущу с неё глаз. Всё будет хорошо.       Я не спущу с неё глаз. Мам, я не справилась. Где она теперь? Как я могла не справится? Это же Арина.       Было жарко и холодно одновременно. Мне снились воспоминания из прошлого. Но ни в одном из них она так и не появлялась. Как бы я ни звала её, она не приходила. В промежутках между снами возле меня всегда кто-то был. То зарёванная Алеся что-то меня просила, почти умоляя, то Дима, сидя на коленях возле моей кровати и утыкаясь в мою руку, просто молча плакал. В один из дней в комнату зашла мама. Сударь ушёл на кухню за супом, который они почти силой вливали в меня. Она молча смотрела на меня, горько улыбаясь. Мы с ней не говорили со смерти Арины. В её глазах я видела презрение. Больше не было моей мамы, я потеряла и её.       — Я уезжаю назад. Не могу здесь находится. А ты живи, Василис, тебе есть ради кого, — и она ушла, оставляя меня смеяться в потолок. Услышав чей-то жалобный скулежь, я поднялась на локтях и увидела Вижена, который лежал возле кровати, положив голову на лапки. Я всхлипнула, погладив его по голове, прикрывая глаза.       Потом появилась она. Я стояла посреди поля пшеницы, держа кого-то за маленькую ручку. Взгляд был прикован к девушке с фотоаппаратом: рыжие волосы струились по плечам, а тонкие пальцы с невероятной скоростью нажимали на кнопку утсройства.       — Это тётя Арина. Мам, видишь она в порядке. Только странное место она выбрала, — детский голос звучал очень тихо, будто в ушах была вода, а ручка, которую я сжимала, была теплой и мягкой.       — Это тётя попросила тебе помочь. Сама она не может. Маленькая ещё, а я могу. Мам, ты только приходи в себя, и мы с тобой встретимся. И я стану самой-самой. Береги пока меня.       Из сна меня вытянул Дима, который подхватив меня на руки, зашёл в ванную, где встал со мной под душ, включая холодную воду. Она стекала по нашим телам, заставляя одежду неприятно прилипать, я улыбнулась, подставляя лицо под струи воды.       — Что мне сделать, чтобы ты вернулась?       — Ничего, — я мотаю головой, не открывая глаза.       — Василис. Я серьёзно, — Дима держит меня за предплечья. Потом ладонями обнимает шею. Большими пальцами обеих рук плавно гладит щёки и скулы. Его прикосновения сжигают меня дотла. По всему телу мурашки. Связка нереального притяжения и невыносимой боли доводит меня до исступления. Я ухожу из ванной, по пути срывая из себя одежду и накинув футболку Масленникова, села на кровать, замечая на столике множество конвертов.       — Что это? — взяв один в руки, я недоуменно посмотрела на Диму, который сел за моей спиной.       — Письма твоих читателей. Из редакции посылают тебе. Куръеры уже на память знают наш адрес, — он улыбнулся, обнимая меня за талию и утыкаясь в макушку.       — Сколько дней я так пролежала?       — Неделю, — он вздохнул, крепче сжимая меня в объятиях.       — Неделю, — безразлично повторила я.       — Даник уже намеревался психолога на дом заказывать.       — Хорошо, что я очнулась, — хмыкнув, я откинулась плечами на его грудь, слыша вздох облегчения.       — Больше не уходи. Ты нам нужна, — Масленников поцеловал меня в плечо, а я только гладила свой уже немного округлый живот и радовалась, что из-за моей печали, мой малыш не пострадал. И не пострадает.