***
Очередной визит в Красный Замок более не был для меня знаменательным событием, потому что все мысли были заполнены грязью минувших дней. Даже присутствие ласковой и улыбчивой принцессы Хелейны более не радовало меня так же, как и всегда. Я искренне старалась поддерживать видимость беседы, исправно следила за Моргулом и Шрикос, но всякий раз уплывала обратно, в необъятные просторы своего страха. Смерть несчастного мальчика что-то неуловимо изменила в Драконьем Логове, оно будто бы... затихло. Как в преддверии бури. Дарио упомянул о том, что старейшины вместе с главой ордена планировали доложить о случившемся королю Визерису, однако, учитывая его болезнь, ответственность за принятие решения могла пасть на плечи десницы из партии зелёных. Будет чудом, если кто-то вообще воспримет произошедшую в Логове ситуацию всерьёз. Дедушка и бабушка не поднимали эту тему за семейным столом, избегали её так, словно она могла обжечь их драконьим пламенем. А я была слишком трусливой и перепуганной, чтобы сделать это первой. Чтобы признаться открыто в том, что одним своим необдуманным поступком подвергла опасности всю нашу семью. — У ящерки много тревог и страхов. Но чем больше она будет думать об этом, тем скорее приблизит неминуемое. Я взглянула на принцессу Хелейну, которая рассматривала меня с ласковой и участливой улыбкой. Её слова не были очередным предсказанием, в котором стоило искать скрытые подтексты, — лишь сухая констатация факта. Все мои переживания были настолько очевидны, что это замечали даже члены королевской семьи, бывшие для меня теперь опаснейшей угрозой из всех возможных. Но если бы я могла так просто избавиться от этого липкого страха, выкинуть его в сточную канаву и похоронить под слоем дерьма и грязи — я бы сделала это с превеликой радостью. — У драконоблюстителей всегда много тревог, принцесса, — с кривой ухмылкой проронила я и откинулась спиной на белоснежный ствол чардрева. Над головой искрились и переливались всеми оттенками алого пятиконечные листья. Даже дворцовая богороща более не дарила мне желанного покоя своим уютом и благословенной тишиной. — Я бы охотно не думала об этом… если бы могла. — Я слышала о том, что случилось, — сказала вдруг Хелейна Таргариен и отложила незаконченную вышивку на расстеленное покрывало. Её лавандовые глаза сделались печальными. — Мне жаль, что тот юноша погиб. Смерть от драконьих зубов всегда ужасна. — Да, мне тоже жаль. Это и правда было... жутко, — откликнулась я и отчего-то вновь вспомнила о мёртвой голове Давена, который смотрел на меня из темноты подземелья своими пустыми остекленевшими глазами. Сглотнув комок тошноты, я добавила как можно спокойнее: — На моей памяти подобного не случалось. Поэтому я не могу перестать думать об этом, простите, ваше высочество. Мне на макушку вдруг водрузили что-то лёгкое и сладкое пахнущее. Я вздрогнула от неожиданности и взглянула на неулыбчивую и удивительно безмятежную Джейхейру, которая с деловитым видом поправляла венок на моих волосах. Моргул, удивительно покорно сидевший на её плече, тихо рявкнул на меня, памятуя о том, как я обошлась с ним в прошлый раз, но не попытался вновь забраться на дерево, несмотря на удачную возможность. Возможно, их связь с маленькой принцессой понемногу крепла. — Спасибо, — с улыбкой сказала я, когда Джейхейра с довольным видом отстранилась от меня, оглядывая результат своих трудов. Что ж, её детская непосредственность даже отвлекла меня ненадолго от тяжёлых размышлений. Я с интересом ощупала венок, угадывая в ворохе неизвестных мне соцветий лишь один знакомый — простую, но изысканную примулу. Милый выбор. — Эти цветы больше подошли бы к вашему платью, принцесса. Джейхейра, никак не отреагировав на мои слова, упала в объятия смеющейся матери, пока её брат-близнец пытался о чём-то договориться со своим драконом. Судя по её растерянной мордочке, Шрикос его пока что мало понимала. Я бы соврала, сказав, что не завидовала их маленькому тихому счастью, которое не приходилось таить от чужих глаз. Меня отняли от Мейгона, разлучили против моей же воли, отодрали буквально с костями и плотью. Я более не приближалась к нему, опасаясь усугубить слухи ещё сильнее, потому что тогда под ударом окажусь, возможно, не только я, но и вся семья Лаар. Мейгон терял разум в заточении, это понимали все, однако не имели ни малейшего права пренебречь своими обязанностями. Дарио лично кормил его, не пуская более никого, а я тряслась от страха всякий раз, когда в темноте подземелья звенели цепи. С каждым днём это всё более походило на изощрённую пытку. Деймон Таргариен был прав — ни один драконорождённый не устоит перед этим соблазном. И я не исключение. — Тебя тревожит судьба того дракона, ящерка? — спросила Хелейна, лукаво щуря красивые глаза. Джейхейра в её руках устало зевнула. — Беспокоишься, что он так никогда и не обретёт всадника? — Беспокоюсь, что он в скором времени перегрызёт большую часть ордена драконоблюстителей, — кисло ответила я. Таить от принцессы, способной предсказывать будущее, свои истинные мысли казалось мне на редкость бестолковой идеей. — Чем дольше он остаётся в заточении, тем крепче становится его злость. Если бы только мы могли… Слабый проблеск надежды вдруг озарил мои мысли, и я с робким ожиданием и неуверенностью воззрилась на растерянную Хелейну. Быть может, шанс на спасение Мейгона был чуть ближе ко мне, чем я ожидала. Принцесса Хелейна являлась второй дочерью короля Визериса, которую он, возможно, любил чуточку больше, чем своих сыновей от второй жены. Она, несмотря на своё знатное происхождение, была удивительно расположена ко мне, безродной девочке из семьи драконоблюстителей. Возможно, в какой-то степени это можно обозначить как что-то похожее на покровительство. Могла ли я… уповать на её помощь? Вряд ли за один лишь безвредный вопрос мне неминуемо отрубят голову, окрестив нахалкой, поэтому стоило попытать удачу. Так или иначе, Хелейна была единственным Таргариеном, на поддержку которого я могла бы рассчитывать. — Скажите, ваше высочество, может ли королевская семья отпустить этого дракона на волю? — осторожно спросила я, готовясь к неминуемому отказу. В грядущей войне партии зелёных был важен каждый дракон, поэтому вряд ли мои слабые надежды могли найти отклик в душе будущей королевы. Какой бы далёкой от политики и дворцовых интриг она не была. — Морской Дым, лишившись хозяина, стал свободным. Как и многие другие его сородичи, не имеющие всадника. Я подумала, что и этого дракона можно было бы как-то… — Хочешь выпустить его на волю? — с любопытством поинтересовалась принцесса Хелейна. — На Драконий Камень? — Куда угодно, — нарочито равнодушно отозвалась я. — Я лишь хочу, чтобы его больше не заковывали в цепи. Если это, конечно, возможно… — Невозможно. Это суровое слово, впечатывающее меня в землю одним лишь звучанием, принадлежало явно не младшей дочери короля. Я опасливо оглянулась, встречаясь взглядом с пурпурным глазом принца Эймонда, который рассматривал меня с взыскательным вниманием, словно пытался уличить на моём лице следы порочной лжи. Я поднялась на ноги и поприветствовала его склонённой головой, как и подобало человеку моего уровня. Повторять свою прошлую ошибку и устраивать неловкую сцену более не хотелось. Сомневаюсь, что на этот раз Эймонд Таргариен будет столь же добр, как прежде. — Ты ведёшь опасные разговоры с моей сестрицей, ящерка, — с мрачной насмешливостью произнёс он, взглянув на меня с высоты своего роста. Сегодня второй сын короля казался особенно раздражённым — и причины этого пока что мне были неясны. — Разве в твои обязанности входит распоряжение королевской собственностью? — Нет, мой принц, — дрогнувшим голосом ответила я, не решаясь поднять взгляд. — Я лишь обеспокоена жизнью остальных смотрителей. С каждым днём тот дракон становится всё опаснее… Прощу прощения, я более не подниму этой темы. — Братец, ты слишком категоричен, — вдруг вступилась за меня Хелейна. В её взгляде появилась неожиданная твёрдость. — Разве этот дракон не должен был принадлежать тебе по праву рождения? Но ты отказался от него, выбрав Вхагар. И обрёк на страдания не только его, но и весь орден драконоблюстителей. Эймонд вздёрнул бровь, оглядывая сестру со снисходительным и ласковым спокойствием. Очевидно, что в её адрес он никогда не осмелился бы бросить ни единого грубого слова. Но бесстрастное лицо, выточенное из белоснежного мрамора, даже не дрогнуло в ответ на эти справедливые обвинения, выдвинутые против него. Он ни капли не жалел, что предпочёл Вхагар, и едва ли кто-то мог бы осудить его за подобное тщеславие. Эймонд Таргариен летал на величайшем из ныне живущих драконов Вестероса и гордился этой славой, как самой громкой своей заслугой. Иногда меня посещали мысли, что уже сейчас второй сын короля готовился к грядущей войне, ждал её с небывалым упоением, будто бы она была самым достойным развлечением из всех возможных. Словно знал, что она неминуемо грянет, как только Молчаливые Сёстры войдут в покои Визериса Таргариена. В этом плане юный принц удивительно походил на своего порочного дядю Деймона. — А мне думалось, что от меня он отказался первым, — невозмутимо заметил Эймонд, ни капли не тронутый словами сестры. — Ты видела то яйцо, сестра. Ещё несколько лет — и оно точно обратилось бы в камень. — Однако оно проклюнулось, — заявила Хелейна, позволяя дочери выскользнуть из её объятий. Джейхейра охотно забралась на руки к дяде, который позволил детским пальцам зарыться в свои серебристые волосы. Я с неожиданным весельем наблюдала за попытками маленькой принцессы сплести из них косичку. — И теперь ты по вине своей гордыни обрёк его на заточение. Это слишком жестоко, Valonqar. Оказывается, все эти годы Хелейна Таргариен вполне разделяла мои измышления по поводу ситуации с Мейгоном. Однако, в отличие от меня, она имела полное право излагать их в свободной форме, приходясь родной сестрой человеку, на совести которого тоже лежала ответственность за всё произошедшее. В конце концов, не я одна здесь была виновницей, запустившей вереницу неминуемых событий. Поэтому, слушая ненавязчивые нотации принцессы, я чувствовала совершенно неуместное злорадство. Давно следовало это сказать. — Это заточение по меркам драконьей жизни не такое уж и долгое, — хмыкнул Эймонд без тени раскаяния. — К тому же, ты носишь ребёнка под сердцем. Когда он станет достаточно взрослым, то сможет получить вместо яйца взрослого дракона. Я препятствовать не стану, напротив — охотно помогу ему. Или ей. Хелейна нахмурилась и инстинктивно накрыла ладонью свой чуточку округлившийся живот. Очевидно, слова брата ей не особенно пришлись по душе. — Пламенная Мечта недавно сделала кладку, поэтому я уже выбрала драконье яйцо, которое положу ему в колыбель, — ответила она, и лёгкая мечтательная улыбка тронула её губы. — Мне нравится эта очаровательная традиция наших предков, дорогой брат. Я хочу, чтобы мой ребёнок воспринимал своего дракона не как оружие, которое будет сжигать города по его приказу. А как близкого друга, с которым он некогда делил одну колыбель. — Несомненно, трогательная традиция, — лукаво произнёс принц Эймонд, упорно игнорируя малышку Джейхейру, которая изо всех своих детских сил сражалась с его длинными волосами. — Но кто даст тебе гарантию, что яйцо, положенное в колыбель, проклюнется? Разве ты сама не оседлала Пламенную Мечту именно потому, что она осталась твоим единственным вариантом? Хелейна недовольно поджала губы и отвернулась, по всей видимости, более не желая продолжать этот бестолковый спор. Она вновь заняла свои руки незаконченной вышивкой, пока подле неё копошился вместе со своим драконом маленький принц Джейхейрис. Я неловко переводила взгляд с брата на сестру, став невольной свидетельницей семейной размолвки. Мне была близка позиция Хелейны, но Эймонд Таргариен был прав в своей извращённой жестокой манере. В гроте, где прежде держали детёнышей, до сих пор хранилось множество драконьих яиц, которые так и не смогли пробудиться от вечного сна. Многие из них пролежали в Логове уже не одно десятилетие и давно обратились в холодный камень. Грядущие короли династии Таргариенов будут сжигать и себя, и целые дворцы ради того, чтобы спасти их, но в итоге найдут только свою неминуемую погибель в беспощадном пламени. Я скользнула взглядом по напряжённому лицу принца Эймонда, который недовольно поглядывал на безмолвную сестру, явно испытывая неловкость из-за её тяжёлого молчания. По моему скромному мнению, ему стоило бы извиниться за свою резковатую честность, однако драконья гордость и врождённое тщеславие, видимо, не признавали подобного варианта. Он приходил в дворцовую богорощу каждый раз, когда Хелейна Таргариен выводила своих детей на прогулку, и появлялся рядом с ними чаще, чем их ужасно дурной отец. С ним я за время своих визитов во дворец так ни разу и не пересеклась, а в Логове предпочитала избегать всеми способами. Эймонд, который всегда казался мне человеком чёрствым и не в меру жестоким, на деле таким и был — однако не в присутствии своих племянников. С ними он проводил время столь же охотно, как и на тренировочном дворе, в окружении рыцарей и мечей. Одноглазый Братоубийца, который в годы войны сжигал без тени сожалений одно поселение за другим, удивительно сильно любил свою семью. — У меня что-то на лице, ящерка? Меня несколько пугает столь пристальное внимание. — Простите, мой принц. Не думала, что всадника великой Вхагар может пугать внимание обыкновенной девицы, — с лукавой улыбкой откликнулась я, отчего-то забывая про страх. Сложно бояться человека, который с милосердным снисхождением позволял крохотной трёхгодовалой девочке забавляться со своими волосами. — А тебя, видимо, одолевает небывалая смелость. Язвишь в присутствии принца? — поинтересовался он, оглядывая меня с вкрадчивым интересом. Но голос его звучал вполне беззлобно, даже буднично. — Не обманывайся моей добротой, ящерка. Она имеет обыкновение быстро исчезать. Губы принца Эймонда вдруг дрогнули в усмешке, когда он протянул руку к моей голове. Я неосознанно дёрнулась в сторону, не зная, чего следовало ожидать от этого прикосновения, и венок, о существовании которого я успела позабыть, сполз мне прямо на глаза. Приятный аромат весенних цветов и душистых трав вмиг окутал меня со всех сторон. Я вцепилась пальцами в переплетение тонких стебельков и поспешила снять его с головы. С моей мужской одеждой нечто подобное смотрелось самую малость… нелепо. Очередной гвоздь в гроб моей и без того не лучшей репутации. — Прошу прощения, это… подарок принцессы Джейхейры, — зачем-то оправдалась я, завидев протянутую ко мне руку, и сконфуженно улыбнулась. Мой задумчивый взгляд скользнул вдоль широких лепестков жёлтой примулы, которая на фоне остальных цветов казалась мне невзрачной, даже блеклой. Иногда, во время еженедельных визитов в Красный Замок, меня посещала невольная мысль, что рядом с истинными Таргариенами я тоже походила на бледную тень их сияющего величия. Тщедушная ящерка в стане могущественных драконов. Не то, чтобы это наблюдение ранило моё хрупкое самолюбие, однако пробуждало неуместные размышления. Было ли у меня в действительности право на «крылья»? Было ли у меня право на Мейгона? — Твоё мрачное лицо вгоняет в уныние, ящерка, — сказал Эймонд, вырывая меня из омута размышлений. Его единственный глаз, не сокрытый повязкой, смотрел на меня с взыскательным интересом, словно на представляющую любопытство головоломку. — В прошлый свой визит ты была более словоохотлива и весела. — Боюсь, в этот раз у меня не так много поводов для радости, мой принц, — честно призналась я. Перед глазами вновь почему-то всплыло лицо умершего мальчишки. Я почти смирилась с чувством непрошеной вины, которая точила меня изнутри, как морская вода камень. — Смерть одного драконьего хранителя для королевской семьи — незначительная утрата. Однако она имеет значение для нас. Каждый раз, когда мой дедушка заходит в пещеру к тому дракону, я… с ужасом думаю о том, что он больше оттуда не выйдет. А терять семью всегда страшно. Я усмехнулась от того, насколько ужасающе честно звучали мои слова, но впервые в жизни не жалела о том, что решилась высказать правду вслух. Пусть Эймонд Таргариен и не желал признавать этого, но на его совести тоже висела вина за заточение Мейгона. Мы оба являлись первопричиной его неудержимой ярости. Он — за то, что бросил на произвол судьбы, а я — за то, что обрекла на жизнь взаперти. Только ответственность за случившееся готова была взять на себя только я. И с последствиями тоже приходилось сталкиваться только мне. — Значит, поэтому ты хочешь, чтобы его отпустили на волю? Я, удивлённая внезапным вопросом, подняла голову и кивнула, с надеждой вглядываясь в строгие черты точёного лица. Эймонд спустил со своих рук Джейхейру, которая резво направилась в сторону матери, и вдруг сделал шаг ко мне. Теперь наша разница в росте становилась до смешного очевидной — я буквально смотрела ему в грудную клетку. И от этого почему-то сделалось жутко до покалывания в кончиках пальцев. Поэтому я аккуратно, стараясь сделать это как можно незаметнее, ступила назад, желая вернуть себе комфортное расстояние. Хелейна была слишком увлечена своими детьми, а потому на нас не обращала ни малейшего внимания. Либо же делала это весьма демонстративно. — Моя сестра высказала любопытную мысль, что к драконам не следует относиться как к оружию. И в чём-то я с ней действительно согласен, — сказал Эймонд, не сводя с меня взгляда. — Я чувствую Вхагар даже на расстоянии, как и она меня. Мы разделяем одни чувства на двоих. Но мне интересно мнение человека, который не имеет отношения к нашей семье. Что ты думаешь о связи между драконом и всадником? Я дёрнула губами, не зная, какого ответа от меня ожидали. Могло показаться, что Эймонд Таргариен интересовался моим мнением из праздного любопытства, присущего всем венценосным особам, но я чувствовала что-то зловещее в его словах. Несмотря на то, что он никогда не проявлял ко мне жестокости, угроза шла за ним попятам, шаг за шагом, след в след. Мне не хотелось вновь обманываться и выдавать желаемое за действительное, слепо доверяя доброте окружающих. Мы более не были детьми, выгораживающими друг друга в щекотливых ситуациях. Всё неуловимо изменилось. — Признаться честно, мне сложно судить об этом, — отозвалась я с усталым вздохом, слишком утомлённая собственной тревогой, чтобы придумывать очередную замысловатую ложь. Её и без того хватало в моей жизни. — Но в моих глазах дракон и всадник — это две стороны одной медали. Они не могут существовать друг без друга, как если бы… одну душу разделили напополам. Возможно, поэтому драконы никогда не улетают от своего человека слишком далеко, не в силах оставить его в одиночестве. Я невольно говорила о своих настоящих чувствах, о том, как связь с Мейгоном влияла на меня саму, потому что не знала, как об этом можно было солгать. Однако эта неуместная честность, которую следовало держать при себе, вышла мне боком, как и всегда. Я поняла это по насмешливой улыбке, которая вдруг исказила тонкие губы Эймонда Таргариена. Он склонился ко мне ближе и спросил тихо, так, чтобы слышала только я: — Это твои личные наблюдения, ящерка? Или же то, что тебе довелось испытать на самом деле?Слухи и домыслы
9 апреля 2024 г. в 16:10
Примечания:
Немного опоздала, каюсь...
Иногда я задумывалась над тем, как повернулась бы моя жизнь, если бы драконье яйцо Эймонда Таргариена никогда не попало в мои руки. Если бы я не стала пробуждать его своей кровью и денно и нощно греть в разожжённом очаге. Если бы не привязала к себе Мейгона заочно, ещё до его рождения на свет. От одной только мысли о том, что при таком раскладе его постигла бы неминуемая смерть, меня бросало в дрожь. Поэтому я не жалела о своём решении ни разу. Он был рождён, потому что у меня хватило сил, чтобы пробудить умирающее яйцо, потому что я могла спасти его по праву своей крови. Пусть мой дурной отец, пользуясь случаем, навесил на меня долг, за который предстояло заплатить высокую цену, я намеревалась однажды рискнуть.
Но я не думала, что морщинистое лицо усталой женщины, которая назвалась «матерью Давена», повергнет меня в гораздо больший ужас. Давен — так звали погибшего в пасти Мейгона мальчика. Давен — имя, которое я вспомнила лишь тогда, когда его мать упала на пороге Драконьего Логова и в слезах умоляла нас вынести ей хотя бы то, что осталось. Вот только ничего не осталось — лишь мелкие кровавые ошмётки от того, что некогда было человеческим телом. Мейгон демонстративно не ел их, раскидав по своему импровизированному гнезду. Уцелела только голова, откатившаяся на расстояние, до которого не дотягивались цепи. Дарио забрал её, однако мы, пребывающие в замешательстве, так и не решились отдать последнюю уцелевшую часть тела убитой горем матери, несмотря на её отчаянные и горькие рыдания. Возможно, ей и правда не стоило этого видеть — хотя бы до поры до времени. Потерять единственного сына — ужасная судьба. Оказалось, Давен пошёл в орден драконоблюстителей, потому что его отца унесла болезнь, и семья в один миг лишилась главы и кормильца. А ещё оказалось, что пару раз я даже обедала с Давеном, сидя бок о бок, и что он очень сильно хотел познакомиться со мной поближе. И от осознания этого делалось ещё хуже, ведь частично его смерть лежала и на моих плечах.
— Долго она ещё выть под нашими дверями собирается? — раздражённо поинтересовался Тео Барнс, демонстративно зажимая уши. Его некрасивое рябое лицо скривилось в отвращении неизвестно к чему — к чужому горю или к женским слезам. А, быть может, ко всему сразу. — Как будто не знала, что нечто такое может произойти. Здесь же не конюшня и не хлев.
— Ты должен был быть на его месте, Барнс, — едко отозвался Беллами, пронзая Тео гневным взором. — И, говоря между нами, твоей утрате я бы даже обрадовался. Хоть грязь развозить за чужими спинами перестал бы.
— Не ты первый, кто этого хочет, — беззаботно хохотнул Тео, ни капли не расстроенный подобным заявлением. — Не ты последний. Кстати говоря, не кажется ли вам, что с нашей малышкой Сейрой творится что-то неладное?
Я глянула на него исподлобья, заранее зная, что следовало понимать под этими словами. Первая смерть в зубах Мейгона — первый гвоздь в гроб моей невиновности. Дракон никогда не навредит человеку, который связан с ним, и которого он признал как своего. Эту прописную истину в Драконьем Логове знали многие, по крайней мере, те, кто видел, как юные Таргариены впервые садились в седло. Никто среди драконоблюстителей не являлся неприкосновенным — никто, кроме клятой Сейры Лаар в моём лице. Вокруг моего происхождения и прежде витали вполне очевидные слухи, которым я первое время старалась не придавать значения. Списать всё на своё лисенийское происхождение — простой и очевидный вариант, я прибегала к нему при любом удобном случае. Однако как долго можно поддерживать легенду, правдивость которой можно поставить под сомнение одним логичным умозаключением?
Имени моего отца никто из драконьих хранителей не знал. И это давало небывалый простор для больного воображения, которого у Тео Барнса было в избытке. Я склонялась к мысли, что ему ужасно претил один только факт моего существования в этом мире.
— Говори прямо, Барнс, — дрожащим от напряжения голосом сказала я и приблизилась к Тео, который с насмешливой улыбкой разглядывал моё озлобленное лицо. Я понимала, что позволить эмоциям взять надо мной верх — равносильно тому, чтобы добровольно проложить прямой путь к гибели. И с небывалым трудом держала себя в узде, потому что невыносимо сильно хотелось вмазать кулаком прямо по этой уродливой роже. Тео был невысоким, ненамного выше и крепче меня, и по сравнению с Беллами мишенью казался лёгкой — и весьма удобной. — Все здесь присутствующие в курсе, к чему ты ведёшь. Только, кажется, серьёзность выдвинутых в мой адрес обвинений понимаешь слабо. Клевета наказуема, знаешь?
— Ну почему? Вполне понимаю, — хмыкнул Тео, растягивая губы в издевательской улыбке. — Твоя мамаша дала кому-то из Таргариенов — это всем очевидно. А ты теперь, пользуясь своей родословной, охотно приручаешь то чудовище. Удивительное же дело, согласись. С тех пор, как он стал достаточно взрослым, от него доставалось всем драконоблюстителям. Всем, кроме... тебя. Разве это не вызывает определённые подозрения?
— Что за глупость? Ты тоже ходил к нему неоднократно, — едко откликнулась я, пока в груди сворачивался узел из страха и волнения. — Так почему ты до сих пор жив? Мне кажется, это ужасное упущение со стороны того «чудовища» — оставить тебя в живых!
Мы лаяли и кусались, как озлобленные псы, готовые перегрызть друг другу глотки, пока Беллами и подоспевшая к нам Дженна всеми силами пытались разнять перепалку, которая медленно, но верно собирала зрителей. Я сдалась и отступила первой, несмотря на то, что от злости и ужаса меня трясло так, что руки ходили ходуном. Я теряла контроль — над собой, над своими мыслями и словами, каждое из которых могло вернуться мне сторицей. Осознание провала ещё никогда не было ко мне столь близко, как тогда. Одно дело сквозь пальцы смотреть на слухи, но совсем другое — когда эти слухи бросают тебе в лицо как неоспоримую истину. Но самым страшным было то, что я не знала как эти обвинения можно опровергнуть и отвадить от себя. Как мне доказать ошибочность того, что на самом деле являлось тщательно скрываемой правдой?
Если эти слухи дойдут до Красного Замка — мне конец. Оставался минимальный шанс, что Деймон Таргариен соизволит в случае угрозы вмешаться в суд над его незаконнорождённой дочерью, которую он планировал припрятать в качестве туза на случай войны… Но тогда я увязну в своих долгах перед ним ещё крепче, чем прежде. Ситуация дерьмовая.
— Тео — пустослов, не стоит так сильно переживать из-за него, — неловко сказал Беллами, когда мы пришли в обеденную комнату, которая в это время пустовала, и уселись за стол. Он смахнул пару крошек на пол, не скрывая раздражения. — Но я могу врезать ему, если ты хочешь.
— Я хочу сама ему врезать, — отозвалась я совершенно честно. — Нет, я хочу его избить до полусмерти. Так будет правильнее.
— Но… разве Тео не прав?
Мы повернулись к Дженне с лицами, на которых проступило явственное удивление. Она сконфуженно и дёргано улыбнулась, смахнула со лба тёмный локон, но не стала отрицать свои слова.
— Не смотрите на меня так, в его словах есть смысл, — сказала она и с невозмутимым видом добавила, глядя мне в глаза: — То яйцо ведь проклюнулось благодаря тебе, Сейра? Никто, кроме Таргариена не может пробудить драконье яйцо… Пусть в Лисе, откуда родом твоя семья, и сильны валирийские корни, но едва ли их достаточно для того, чтобы совершить подобное чудо.
У меня сжалось горло от страха и накатившей злости. Человек, который звал себя моей «подругой», только что бросал мне в лицо обвинения, способные привести к моей неминуемой казни. Я чувствовала, что грань между «плохим» и «хорошим» медленно стиралась перед моими глазами. Мне до дрожи в пальцах, до тёмных пятен, растекающихся под закрытыми веками, хотелось кого-нибудь убить. Разорвать на куски точно так же, как это сделал Мейгон, обглодать косточку за косточкой, чтобы мяса не осталось, чтобы те, кто желал мне гибели, захлебнулись собственной же кровью. И эти отчаянные кровожадные желания пугали меня не меньше, чем осознание того, что эти эмоции мне на самом деле не принадлежали. Дракон и предназначенный ему человек разделяли чувства друг друга, поэтому тот комок ярости, который полыхал в моей груди, скорее всего, принадлежал именно ему. А, может, я и была той, кто подкармливал его отчаянную злость.
— Следи за языком, идиотка, — рявкнул Беллами, когда я до побелевших костяшек сжала похолодевшие ладони и судорожно выдохнула, пытаясь успокоиться. В отличие от Дженны, ему я могла доверять безосновательно. — Или и ты тоже причастна к этим паршивым слухам?
— Нет, но об этом говорят многие, — невозмутимо откликнулась Дженна и лукаво ухмыльнулась, окидывая меня внимательным взглядом. — А что такое, Сейра? Почему ты так взволнованна, если эти слухи столь неправдивы?
Я провела прохладными ладонями по щекам, желая смахнуть с себя липкий страх и злость, и поднялась со стула. Если мне хотелось сохранить остатки своего ненадёжного прикрытия, нужно было брать себя в руки. Злость, гнев и отчаяние — худшие помощники там, где требовалась гибкость и тонкий расчёт. Обвиняя меня, они ждали определённой реакции, которая утвердила бы их в правильности собственных умозаключений. Но более я не позволю выбить себя из колеи. Я растянула губы в невозмутимой улыбке и посмотрела на Дженну спокойно, даже снисходительно, как на ребёнка, который говорил невероятную чушь.
— Оказывается, всё это время не только Тео был причастен к той грязи, что лилась за моей спиной, — насмешливо сказала я, сглатывая горький ком, застрявший в горле. — Сказать честно, я разочарованна, Дженна. Не думала, что наша с тобой дружба стоила так дёшево… Видимо, мне всё же не следовало тогда заступаться за тебя. Я поговорю с дедушкой, чтобы он поспособствовал твоему отстранению от работы в ордене. Думаю, пришло время отправиться обратно, на Дрифтмарк. Твоя семья наверняка очень скучает по тебе.
— Нет, погоди! Сейра!
Я не стала даже выслушивать её фальшивые оправдания, потому что окончательно убедилась, что Дженна — не тот человек, которому стоило быть подле меня. Отбрасывать ненужное, чтобы приобрести нечто более полезное. Думать о дружбе в подобном ключе было весьма меркантильно, однако я не намеревалась ждать, когда эта ненормальная девчонка воткнёт мне нож в спину. Она и без того уже вбила в мой позвоночник пару гвоздей. В этом мире, где каждый шаг мог оказаться для меня последним, я более не намеревалась быть добросердечной. Как оказалось, доброту в Вестеросе ценили не более чем пыль под ногами. Пока что я лишь демонстративно запугивала её и вполне прямо напоминала о том, чьими усилиями она оказалась здесь. Иногда страх — единственный способ оказать на человека необходимое влияние. Впрочем, едва ли этого будет достаточно.
Я спустилась в пещеру, где держали Пламенную Мечту, надеясь провести хотя бы несколько минут в одиночестве и спокойствии. С недавнего времени только рядом с драконами я могла ненадолго забыть обо всех своих тревогах. Хотя теперь, по всей видимости, любое моё взаимодействие с ними будет из раза в раз вызывать неуместные слухи и вопросы. Куда сильнее Пламенной Мечты мне хотелось увидеть Мейгона — несмотря на то, что он сделал, несмотря на то, что одно его существование теперь было для меня угрозой. Я просто чувствовала, что сейчас мне стоило быть подле него, а всё остальное… не так уж и важно. Но даже это право у нас отнимали — медленно, шаг за шагом. Беллами, шедший за мной безмолвной тенью, вдруг нарушил тишину:
— Тебе стоит успокоиться, Сейра. Многое становится слишком очевидным.
— Как много во мне «очевидных» вещей. Что именно очевидно тебе? — устало поинтересовалась я, не скрывая сарказма.
— Что ты сранный Таргариен, идиотка, — он резко развернул меня к себе, до боли сжимая пальцы на плечах, и встряхнул, словно надеялся этим привести меня в чувства. — Перед своей семьёй и передо мной можешь не разыгрывать представление, но перед другими — держи лицо, Сейра. Иначе сделаешь свою яму ещё глубже.
Он криво усмехнулся и, взлохматив мои волосы, добавил удивительно твёрдым голосом:
— И я не могу обещать, что не прыгну в эту яму за тобой.